Метод дыхания

На следующий день Мо Жань заметил за собой новую привычку — он вдруг стал зависать прямо посреди разговора, стараясь как можно ярче запомнить картину перед собой. Картины эти были разными: они сияли в багрянце нарождающегося рассветного солнца и холодели под взором луны, шелестели деревьями в парке и шумом едва справляющегося с жарой кондиционера в ближайшем магазине с прохладными напитками, прятались под тонким одеялом и оверсайз футболкой, растекались по губам сладким вкусом мороженого и хрустели зелёным листиком салата в домашнем блюде, однако все они блекли в глазах Мо Жаня на фоне одного человека. Именно вокруг этого человека танцевали свет, вкус и звук. Чу Ваньнин. Чу Ваньнин, который читает за завтраком какую-то мудрёную книгу и пьёт кофе с молоком, забыв о пенке на верхней губе и тем самым вынуждая нутро Мо Жаня зудеть от желания эту пенку слизать. Чу Ваньнин, который потягивается в его постели, разминая своё белоснежное, стройное тело, красоту которого не могут скрыть ни домашние штаны, ни футболки Мо Жаня. Чу Ваньнин, который внимательно следит за улыбчивой девушкой с экрана ноутбука Мо Жаня и осторожно пробует повторять за ней все эти странные упражнения для рук. Чу Ваньнин, Чу Ваньнин, Чу Ваньнин. Возможно, в Мо Жане есть немного нездорового, однако вдруг вся жизнь, прожитая до этого дня, показалась ему какой-то пустой, бесцветной, и красками она наполнилась лишь тогда, когда Мо Жань решил нарушить устав и броситься без должной подготовки в опасную зону, чтобы спасти одного забывчивого профессора. И иной раз зависнув на пару секунд, Мо Жань думал о том, как много всего должно было произойти. Отец должен был его бросить. Мать должна была отчаяться. Незнакомый человек должен был вытащить его из горящего дома вместе с Ши Мэем. Дядя Сюэ должен был решиться взвалить на себя такую ответственность и взять над ним опеку. Рекомендация должна была быть написана для него после учёбы. Наньгун Сы должен был позвать его в свою бригаду. Графики должны были так совпасть, что именно в ту ночь именно он был на вызове. Возможно, если бы Мо Жань вырос более сложным человеком, он бы почувствовал страх и ужас перед всесильностью судьбы. Но благодаря теплу четы Сюэ, благодаря задирчивому младшему брату, благодаря Ши Мэю, перед которым ему когда-то хотелось красоваться, вырос он впечатлительным, весёлым и простым, а потому вместо отчаяния чувствовал одно лишь счастье. — Чему ты улыбаешься? — равнодушно, хоть и с ноткой ревности спросил Чу Ваньнин, помогая ему застегнуть едва сходящуюся на груди рубашку. — Просто думаю о том, как вернусь к тебе, — искренне ответил Мо Жань. Чу Ваньнин вздохнул. Он мог хоть до бесконечности задирать свой нос и отрицать всё, но Мо Жань знал, что на самом деле ему жутко нравятся такие слова. — Я никуда не денусь, так что оставь улыбки для своих друзей. Этого Мо Жаню всё ещё было мало, хоть он и послушно кивнул. Он предлагал Чу Ваньнину пойти в бар вместе с ним в качестве его партнёра, но Чу Ваньнин скривил лицо и отказался. Ему не очень нравился алкоголь и чересчур развязные люди, да и не хотел он быть простым приложением к Мо Жаню — а по-другому быть и не могло, он по-прежнему мало кого знал из его прошлого. Встречаться с Ши Мэем он тоже желанием не горел, не столько из-за ревности, сколько из-за простого стеснения: Чу Ваньнин был гордым человеком, и ему не хотелось лишний раз находиться в одном помещении с тем, кто видел его в слишком уязвимом положении. Мо Жаню потребовалось два месяца, сотня пирожных и тысячи влюблённых поцелуев, чтобы Чу Ваньнин перестал смущаться в его присутствии и хотя бы немного начал расслабляться. А теперь надо остаться в одной компании с Ши Мэем, который мыл ему грязные обгоревшие волосы и кормил с трубочки, пока Чу Ваньнин не мог глотать из-за ожогов? Извольте. Настаивать Мо Жань не решился, так что, получив свой желанный поцелуй на удачу, — Чу Ваньнин всё ещё немного стеснялся, так что предпочитал целовать в щёку, нос или уголок губ — он поправил свою кожанку и упорхнул на встречу. Шёл он так легко и уверенно, что совсем не заметил за углом стройную фигуру, которая, подождав, пока Мо Жань наконец-то скроется в такси, золотоглазой змеёй вползла в его дом.

***

Спокойное лицо Мо Жаня расцветили золотистые блики старых, чуть припыленных светильников. Как и десять лет назад, маленький, живущий одним лишь добрым словом бар встретил его немногочисленными посетителями, подвыпившим, но жутко довольным барменом и одной-единственной официанткой, лениво плавающей между занятыми столиками. Тёплый запах спирта, сладких сиропов и прокуренной древесины вмиг окутал Мо Жаня, погрузив его в эфемерные, едва уловимые воспоминания. Мо Жань в них был ещё молод, пылок и до безумия заносчив. А рядом с ним, подобно теням, неизменно следовал Сюэ Мэн, громкий и самовлюблённый, и Ши Мэй, милый и добрый Ши Мэй, который всегда был готов протянуть руку помощи, отвезти после очередных посиделок домой и оставить возле кровати стакан с водой и аспирин. В ту пору, пожалуй, алкоголь и впрямь смывал все их грустные мысли и страхи. За забронированным столом, развлекаясь исключительно дразнилками и перекличками, расселось несколько близких Мо Жаню людей. Среди них был всё тот же Сюэ Мэн, которого, видимо, позвали сидящие рядом братья-близнецы Мэй Хансюэ, о которых Мо Жань по-прежнему ничего не знал: они то ли фрилансеры, то ли модели, то ли белые воротнички, то ли просто золотая молодёжь, то ли просто участвуют во всех кутежах по причине «какая пьянка без Мэй Хансюэ?». В любом случае, Мо Жань относился к ним спокойно: младшего уважал за внушительный список весьма насыщенных любовных романов, старшего — за достоинство, спокойствие и умение разговаривать. Сюэ Мэн тоже его радовал: он по-прежнему огрызался на всех и гордо задирал свой очаровательный носик. Рядом с ними, рассматривая свой аккуратный маникюр, откровенно скучала Сун Цютун. Когда-то она крутила роман с Мо Жанем и Наньгун Сы и довела Е Ванси до нервного срыва, но сейчас, красуясь дорогими одёжками и блестяшками на руках, выглядела непринуждённо и совершенно невинно. Место рядом с ней пустовало, и Мо Жань, удивлённый, смог только спросить: — Больше никто не придёт? — неброским жестом попросив официантку принести ей то же пиво, что было у близнецов, Мо Жань нехотя занял место рядом с Сун Цютун, моментально вдохнув её ядрёный вишнёвый парфюм. — Я позвала А-Сы с его подружкой, — Сун Цютун улыбнулась, и губы её, идеального алого цвета, чуть изогнулись. — Но почему-то он отказался. Жаль. — А Ши Мэй? — Сказал, что задержится, — ответила она мягко, и сразу же обратила всё своё внимание на принесённый для неё коктейль с неприлично длинным названием. Она всеми силами делала вид, будто не знает Мо Жаня, хотя и опасливо поглядывала на него время от времени: пыталась понять, не взбесится ли он, превратившись из очаровательного парня в маньяка. Мо Жань, впрочем, просто хотел поддержать её в желании притвориться глухим и слепым к сидящему рядом человеку. И хотя все здесь были знакомы и даже терпели выходки друг друга, компания собралась странная. Мо Жань вдруг подумал о том, что почти скучает. Из-за Сун Цютун он не мог расслабиться по-настоящему, ожидая от неё подлянки, а Сюэ Мэн вёл себя как Сюэ Мэн, через полчаса Мо Жаню надоело его дразнить. Он пытался развлечь себя выпивкой и разговорами, но беседа как-то не шла. С приходом Ши Мэя ситуация немного улучшилась. Он, растрёпанный, как от долгой беготни, взволнованно извинялся за опоздание, дескать в больнице случилось непредвиденное, и его никак не хотели отпускать. Впрочем, злиться на него никто и не собирался — слишком уж его любили за мягкий нрав и вежливость. Его присутствие немного разбавило странную атмосферу, но едва ли смогло полностью увлечь Мо Жаня. И нет, Ши Мэй по-прежнему оставался потрясающе красивым и миловидным юношей, мечтой любого, падкого на мягких и спокойных, но Мо Жаню в этот вечер он казался каким-то уж слишком ласковым. Ши Мэй интересовался всеми, всех старался объединить в каком-то общем диалоге: вспоминали былое, фантазировали о будущем, обсуждали сплетни и что-то забавное, делились весёлыми случаями со своих работ. Через пару часов, когда алкоголь окончательно разбавил гнетущую тревогу Мо Жаня, он сошёлся со старшим Хансюэ в каком-то крайне осмысленным для пьяниц споре вроде того, что получится, если скрестить русалку и единорога. Сун Цютун вскоре начала плакать в плечо младшего Хансюэ о том, что все богатые мужчины отвратительные и подлые, а Ши Мэй ласково пытался привести в чувства Сюэ Мэна — тот пить никогда особо не умел, и унесло его с пары стаканов. Вечер не казался ни скучным, ни весёлым. Мо Жань определённо развлекался, да и рад был в целом повидаться со старыми друзьями, но отчего-то ему казалось будто всё идёт как-то не так, словно он вообще не должен был здесь находиться. Всё равно он так или иначе знал, что у всех в жизнях происходит: Сюэ Мэн его брат, от него же он знает всё про прилипчивых близнецов, про Сун Цютун он особо знать и не хотел, хотя по свету в любом случае всегда бежали слушки о ней и об очередном любовнике. С Ши Мэем же… Всё было чуточку сложнее. Когда генетика кентавросалок перестала интересовать его, а старший Хансюэ повёл Сюэ Мэна на воздух, Мо Жань, подперев гладко выбритую щёку кулаком, мягко покачивал в стакане остатки алкоголя и любопытно смотрел на скромного Ши Мэя. Мо Жань соврёт, если скажет, что не считает его симпатичным — мягкие линии, шёлковый голос, всегда ко всем добр, всегда нуждается в рыцаре-герое, что спасёт его от всякого. Идеальный, одним словом. Однако сейчас, сидя в стареньком, насквозь прокуренном баре со скрипящими половицами и изучая его лицо, залитое тёплым светом и румянцем от выпитого, он вдруг подумал, что его такая красота совсем не интересует. Раньше, возможно, он был бы без ума. Падкий на всё доброе и мягкое, не разбирая собственных эмоций, он бы скулил под ласковыми руками и бед бы не знал. Однако теперь, познавший красоту другую, холодную и гордую, и при этом не менее нежную, он определённо не чувствовал в своей душе нужный отклик. Ши Мэй, кажется, заметил его невысказанное и тепло улыбнулся. Оставив Сун Цютун и Хансюэ, которые принялись искать общих знакомых, за другой половиной стола, он близко подсел к Мо Жаню и обдал его своим сладковатым, с привкусом персика, присутствием. — Как ты, А-Жань? — румяно спросил он, взглянув из-под своих невыносимо длинных ресниц. — Думаю, уже немного перебрал, — усмехнулся Мо Жань, прозвенев в стакане остатками льда. — Не скучаешь по прошлому? Вопрос этот… весьма смущал. Об их незадачливых отношениях знали немногие. В основном потому, что Мо Жань после расставания с Ши Мэем казался совсем невыносимым: он со всеми рвал, всех оскорблял, всех ненавидел, словно цепная собака заходилась лаем. Тогда же начались проблемы с алкоголем, с самоконтролем, беспорядочное увлечение Сун Цютун, в котором оба хлебнули горя… Всё это стало первым, что он вспомнил из-за этого вопроса. Но, взглянув на трепетное лицо Ши Мэя, Мо Жань подумал, что, вероятно, тот хотел заставить его вспомнить о них. О том, как Мо Жань ещё со времён школы носил за ним рюкзаки, и как Ши Мэй утешал его после тяжёлых рабочих смен. Если посмотреть на них с сегодняшнего дня, то ситуация казалась неприятной. Ши Мэй — до приторности хороший человек, а Мо Жань — эгоист, что пользовался этим прелестным юношей и ничего, кроме себя, не дарил взамен. Так-то оно так, но сейчас, познав нечто иное, чем простое слепое обожание, Мо Жань вдруг задумался: а действительно ли он тогда любил? Может, просто хотел любить? — Скучаю, конечно, — усмехнулся Мо Жань, сонно прикрыв глаза. — Студенческие времена были весёлыми. — Ты бы хотел их вернуть? — А зачем? Когда он открыл свои тёмные глаза, в них плескалось бесконечное, взрослое спокойствие. Дабы не слишком смущаться от печальной тени, укрывшей лицо Ши Мэя, он отхлебнул из своего стакана и с удовольствием почувствовал тёплые мурашки по телу. — Мне незачем возвращать студенческие времена, потому что я счастлив и сейчас. Тогда Ши Мэй чуть нервно улыбнулся. — И все желания из списка исполнил? От этих слов Мо Жаня сковала неприятная тяжесть. Список — элемент его детской терапии, на которой настаивала мадам Ван в своё время. Перечень вещей, которые нужно исполнить к зрелости, чтобы стать счастливым. Большинство из тех желаний были детскими, смешными, но искренними: посадить самую красивую яблоню, стать пожарным, уметь говорить с собаками и чтоб Сюэ Мэн целый год делал за него домашнюю работу. Некоторые — неисполнимыми: встретиться с мамой или узнать хоть что-нибудь о папе. А какие-то он сегодня бы воспринял со смехом: например, жениться на Ши Мэе. Детское сердце полно всеобъемлющей любви ко всем. Ши Мэй стал первым, за исключением спасшего их человека, кто обнял его в ту страшную ночь, расцвеченную языками пламени, и потому стал самым желанным, самым прекрасным человеком во всей его маленькой жизни. Мо Жань облизнул горькие губы. — Почти все, — скромно улыбнулся он. Впрочем, он молчал слишком долго, погрузившись в собственные мысли. К моменту, когда Мо Жань это произнёс, Ши Мэй уже был сам не свой. — А-Жань… — румянец постепенно окрасил всё лицо Ши Мэя и перекинулся даже на его шею. — Я… не хорошо себя чувствую… Ты не поможешь?.. Облегчённо вздохнув — кажется, Ши Мэй даже не понял, о чём они говорили — Мо Жань согласно кивнул и подал Ши Мэю своё плечо. Сперва он хотел отвести его на улицу, но, подумав, что никто не захочет видеть у порога красавца, который выворачивает свой желудок наизнанку, Мо Жань повёл его в туалет. Бедняга на его плече уж совсем отчаянно хватался за его руки, тихонько шепча извинения, однако, стоило им переступить порог, как тут же отстранился, выпрямился и взглянул на него какими-то растерянными, и в то же время очарованными глазами. — Ши Мэй? — Мо Жаня весьма озадачило его поведение, и не разозлился он только потому, что на Ши Мэя злиться было невозможно. Юноша смущённо опустил свои длинные ресницы, расчерчивая щёки тонкими тенями. — А-Жань, ты так вырос… Ши Мэй говорил тихо, так что приходилось напрягать слух. Всё его поведение от и до казалось Мо Жаню странным, и только лишь алкоголь не давал ему сорваться и начать выяснять отношения. Он уже хотел было скрестить руки на груди, но Ши Мэй вдруг пошатнулся, и пришлось его придержать. — Ты как? Всё ещё тошнит? — Нет-нет, А-Жань, это не алкоголь, — отчаянно прошептал он, отмахнувшись. — Ты теперь такой красивый, такой статный… Сперва я думал, что мне показалось, но сегодня я убедился. Словно в доказательство, он прижал свою тонкую руку к гулко колотящемуся сердцу. — Убедился в чём? — Мо Жань приподнял бровь. — В том, что я так скучаю по тебе… А-Жань, я скучаю по нам. В висках у Мо Жаня заломило. Весь этот разговор не нравился ему с самого начала, но теперь он чувствовал себя страшно неловко. Ши Мэй говорил ему слова, которых Мо Жань не желал слышать, и при этом вплетал в них так много искренности, что даже позабывшее сердце сжималось в тоске. Когда-то Мо Жань больше всего на свете желал услышать это признание, но теперь они вынуждали его чувствовать одну лишь усталость и головную боль. — Ши Мэй, ты пьян. — Без этого я бы не смог признаться. Не смог бы сказать тебе это… А-Жань, я глупец, правда? Однажды я так ужасно с тобой поступил, а теперь больше всего на свете хочу вернуться к тебе. — Ши Мэй… — А-Жань, — вдруг вспыхнули золотые глаза. — Ты ведь любишь меня? Любишь нас? Слова могут ранить. Слова, сказанные некогда желанным человеком, способны пронзить тело насквозь. Вот и сейчас, нахмурившись и покрывшись ледяным туманом, Мо Жань пытался тяжело вздохнуть и найти сил на ответ, только воздух никак не желал к нему возвращаться. Слова Ши Мэя, такие желанные, такие жестокие, были бы ему спасением десять лет назад, но теперь, выпаленные в пьяном угаре, скорее походили на пустые фантики, от которых рябило в глазах. Мо Жань не любил Ши Мэя. Но когда он вновь открыл свои тёмные глаза и собирался об этом сказать — Ши Мэй впился в него требовательным поцелуем. На его губах всё ещё мерцала сладость последнего коктейля, но ошарашенный Мо Жань ничего не почувствовал. Он замер, превратился в молчаливую статую, которая не отвечала зарвавшемуся юноше, а мгновением позже — резко отстранился, глядя на Ши Мэя диким взглядом. — Ты пьян, — сухо повторил Мо Жань, чувствуя вперемешку со злостью какую-то странную смесь тоски и жалости. — Не делай глупостей. Удивлённый Ши Мэй приоткрыл свои мягкие губы, но не смог произнести ни слова. В глазах его, таких очаровательных и светлых, заблестели слёзы. — А-Жань… — Прости. Он не хотел причинять Ши Мэю боль, но перед его затуманившимися глазами то и дело мелькал чужой образ — одинокий, окружённый неслышащими его людьми, который до сих пор слабо верил в своё собственное счастье. Человек, похожий на спрятанное от всех сокровище и откликнувшийся в душе Мо Жаня так, как не откликнулся целый свет. А потому, покачав головой, он лишь сдержанно сказал: — Прошлое осталось в прошлом. Вечер оказался безнадёжно испорчен, но Ши Мэй хотя бы не стал закатывать ему истерику. Лишь слабо кивнул, поблагодарил за всё и ушёл, не заботясь ни о красном лице, ни о слезах. Впрочем, в полумраке пьяного вечера и густом сигаретном дыме всё равно бы никто ничего не заметил. Мо Жань же, растеряв все свои силы, только тяжело опёрся на раковину. Сперва он просто сверлил её взглядом, не понимая, как так всё вышло, но затем просто ополоснул лицо. Он уже достаточно повеселился и выпил, пора возвращаться домой и не думать. Однако когда он попытался открыть дверь, ручка не поддалась.