Метод дыхания

Чу Ваньнин немного нервно топтался на месте, пронизываемый прохладным летним ветерком. Яблочный тортик, который он так заботливо старался донести, теперь одиноко стоял прямо на мусорке, на крышке для курильщиков. Из-за гипса одна его рука могла служить максимум как вешалка, свободной же Чу Ваньнин неловко сжимал потрескавшийся телефон, смущённо глядя в открытые заметки с адресом. Он ничего не понимал. Это шутка такая? Чу Ваньнина всё ещё сжирала вина с потрохами. Мало того, что он попросил попечительства у Сюэ, так ещё и вмешался в его семейные дела своим приходом. Конечно, он отказывался приходить к ним и мешать, но гостеприимный Сюэ Чжэнъюн едва не метал молнии ему в ухо сквозь телефон: или приходи на ужин и не смей себе надумывать, или, мол, откажусь от попечительства и запру тебя в стационаре, ещё и простыни попрошу отобрать, чтоб верёвку не связал и через окно не убежал. Как будто бы он мог! Он грозный профессор, которому на лекциях в зубы все смотрят и до трясучки боятся, как он может поступить так ребячливо и необдуманно? У него же сломана рука — как ему спускаться по простыням?! В общем, что-то тут не сходилось. Он ведь точно помнил адрес, даже переспросил его лишний раз, а в итоге встретился не с госпожой Ван, не с её мужем и даже не с их суетливым сыном — Сюэ Мэн был славным мальчиком, но очень уж громким и вспыльчивым. Но нет, открыл ему огромный незнакомец, утянутый в майку и жуткий фартук, который взглянул на него так, словно прямо сейчас затащит в квартиру и разделает на газетах. Или даже… В общем, не важно. Мужчина был Чу Ваньнину не знаком, так к тому же ещё и стрелял в него глазками, вынуждая поджать хвост и пуститься в бега. Нет, где это видано, чтобы взрослые и серьёзные люди разгуливали с голой, крепкой, сияющей от мышц грудью, опирались на дверной косяк так, словно сейчас начнут шептать с придыханием своим низким и шелковистым голосом… Чу Ваньнин захотел ударить себя по лицу, да не мог — на одной руке лежит плащ, в другой телефон. Можно, конечно, стукнуться и им, но тогда станет выглядеть ещё хуже: вместе с горелыми ресницами и губами добавит себе кровоподтёк у носа или синяк на скулу, и вообще тогда за преступника сойдёт. Просто чудесно, не успел выписаться из больницы, а уже навлёк на себя столько проблем. Настоящее ходячее бедствие. Пока он облизывал губы, не решаясь набрать номер декана, во встревоженную голову пробралась одна нехорошая мысль. Может ли быть такое, что изначально действительно планировался ужин, но в конце концов что-то изменилось, а ему просто забыли написать? Он ведь никак о себе не напоминал, не просил забрать его из больницы, не уточнял время… Может, он заявился слишком рано? Или слишком поздно? Во сколько вообще нормальные люди ужинают с гостями? Он в этом вопросе не силён — хорошо если вообще за день что-нибудь съест. В больнице, конечно, кормили по расписанию, но будь его воля — выкинул бы эту противную пресную кашу из окна, так что время уж точно было последним, о чём он думал в тот момент. В общем, он не понимал, что происходит, а перед глазами раз за разом мелькали чужие обнажённые руки. И нет, он вовсе не пялился на них! Просто искренне и благородно удивился, как можно ходить дома почти нагишом, не считая серых спортивных штанов и этой майки, в которой от одежды одно только название… Но, впрочем, будь бы он этим незнакомцем — ослепительно-красивым, крепким, с этим лукавым взглядом — то, быть может, тоже бы так себя вёл?.. Из этих странных размышлений его вывел обеспокоенный, но уже знакомый низкий голос, от которого вниз по позвоночнику пробежали мурашки: — Эй, Юйхэн! — в панике кричал Мо Жань, сбегая к нему с крыльца и по-прежнему сверкая телом на весь белый свет. — Ты же Юйхэн, да? Прости, я не думал, что ты… такой. Не признал. Я Мо Вэйюй, племянник Сюэ Чжэнъюня. Чу Ваньнин завис, глядя на него нечитаемым взглядом. Вроде бы Сюэ упоминал, что воспитывает двух мальчишек, но обычно всё внимание на себя перетягивал маленький феникс, про второго Чу Ваньнин ничего не знал. Вот он, оказывается, какой… В любом случае, это не его дело. — Профессор Юйхэн, — с нажимом поправил он притихшим голосом, едва не вставая на дыбы. Взгляд его резанул по Мо Жаню, точно нож по сладкому торту. — Какой «такой»? Он не собирался уточнять это, но слова вырвались раньше, чем он успел их схватить и зарыть куда-то на дно сознания. Тем более что Мо Жань от этого лишь невинно рассмеялся, из-за чего в напрягшемся сердце заходило волнение. — Ну, я думал, что профессор Юйхэн — старый ворчливый калека, а ты вон какой. Прости ещё раз за это недоразумение. — Хватит ко мне так обращаться, — в конце концов возмутился Чу Ваньнин, дёргающийся всякий раз, когда Мо Жань переступал дистанцию. Надо быть или дураком, или самоубийцей, чтоб обратиться к профессору на «ты», а Мо Жань, судя по всему, относился сразу к двум категориям. Теперь была его очередь недоуменно склонять голову. — Как «так»? — озадаченно спросил он, хлопая длинными ресницами. На улице сквозил пасмурный ветер, а его тело, разрумянившееся на кухне, казалось, пылало жаром, обдавая им и притихшего в ужасе (от непочтительности, конечно же) Чу Ваньнина. — Буду называть так, как скажешь. Или, — размечтавшись, Мо Жань вдруг усмехнулся и игриво подмигнул: — могу ещё звать Золотцем. Незамедлительно в его лицо прилетел тренч, а вместе с ним — загипсованное запястье, от которого Мо Жань вдруг отступил и прижал руку к скривившемуся лицу. Лишь спустя мгновение Чу Ваньнин сообразил, что натворил. Рука его дёрнулась сама собой, и сперва он хотел просто охажить наглеца, словно полотенцем; и только в последний момент вспомнил, что вместо полотенца у него плащ, а под ним — гипс. — Бесстыдник! Чу Ваньнин испуганно задышал, умоляя всех богов о том, чтобы Мо Жань не пострадал, хотя, вообще-то заслужил за своё распутство. Но тот казался живчиком: ловко перехватил плащ, а затем ощупал собственное лицо с довольной улыбкой — он что, мазохист?! Так или иначе, с каждой секундой Чу Ваньнин паниковал всё больше и больше. Не успел он выйти на улицу, как уже напутал адреса, напросился в гости и ударил племянника своего декана. Этот день вообще может быть ещё хуже?! — Так что, — закончив мять своё лицо и убедившись, что нос его в целости и сохранности, Мо Жань усмехнулся и лукаво улыбнулся ему, красуясь ямочками. — Продолжишь бить меня или пойдём наконец ужинать? Чу Ваньнин почувствовал, как загорелись его уши. Не в силах этого выносить, он гордо расправил плечи и невозмутимо пошёл обратно в дом, не понимая, насколько двусмысленно себя повёл, позабыв при этом и про плащ, и про торт.

***

Весь ужин ему хотелось провалиться сквозь землю. И нет, дело было не в еде — руки госпожи Ван по-прежнему творили что-то невообразимо прекрасное и, главное, безумно вкусное. Дело было в Мо Жане, который громогласно смеялся за столом, ухаживал за всеми и никак не мог угомониться, распушился, словно вставший в стойку хаски, который демонстрирует все свои прелести — и хвост кольцом, и лапы крепкие, и уши стоят. Чу Ваньнин же, как ему, незваному гостю, и полагается, сидел тише воды и ниже травы. Молчаливым взглядом он изучал стол, стараясь избегать всякой остроты и слишком мелкой нарезки. Левая рука время от времени странно выворачивалась, пытаясь ухватить палочки поудобнее, от ложки он наотрез отказывался, не желая падать в грязь лицом. Сюэ Мэн вертелся вокруг него, как суетливая птичка — то предложит, это подскажет, об успехах своих похвастается и тут же замолкнет от страха, как только Юйхэн пошевелится или посмотрит куда-то в его сторону. Декан Сюэ смеялся как-то чересчур натянуто, словно не понимая, достаточно ли Чу Ваньнин оклемался после больницы, чтобы терпеть его шутки. Госпожа Ван всё ещё переживала из-за того, что палочки у него в руках плохо лежат. А ещё этот Мо Жань, прожигающий его тёмным взглядом и время от времени пытающийся ему предложить подозрительно красную еду. Первую такую попытку он проигнорировал, на третью недобро взглянул в ответ, а на пятую весь напрягся, словно вздыбивший шерсть кот, и прохладно заявил: — Я не хочу острое. Звучало это капризно, но Чу Ваньнин искренне считал, что имел на это полное право. Он же буквально только что вышел из больницы, да и ожоги всё ещё зудели, так что любая острая еда чревата катастрофой. Но, говоря по правде, выбор блюд при такой позиции весьма ограничился. Госпожа Ван, разумеется, учла пожелания своего гостя, но всё же всё семейство обожало острую еду, так что не мудрено, что почти весь стол был заставлен такими блюдами. — Профессор Юйхэн, попробуйте вот это, — мягко попросила госпожа Ван, указав на тарелку с чем-то, похожим на тофу с фаршем. — Жань-эр сам готовил, а он — мой самый лучший ученик! Чу Ваньнин подозрительно покосился на тарелку. Цвет доверия не вызывал, нюхать было некрасиво (да и больно), так что Чу Ваньнин просто понадеялся, что соус здесь не острый, а кисло-сладкий. К тому же, блюдо украшал мелко нарезанный зелёный лук, который он редко видел в острых блюдах, так что, быть может… Сперва он подумал, что блюдо просто горячее. Соус опалил его язык, вынудив слегка поморщиться. А затем ослепляющая боль затмила всё перед его глазами. Поднявшись от самой груди, она сковала собой его горло, рот, нос и даже уши. Жар выжигал весь воздух из его лёгких, травил его, вынуждая захлёбываться в собственных слезах. Схватившись за рот, Чу Ваньнин зажмурился, сгорбился, едва не выкашливая свой собственный язык. Он так не хотел никого задеть своей реакцией, но терпеть он тоже не мог. Боль была настолько сильной, что, казалось, само его горло начало кровоточить. — Что такое, Юйхэн? — обеспокоенно подскочил Сюэ Чжэнъюн. — Острое? Дайте молока! Ему нельзя! Первым, повинуясь своей выправке спасателя, отреагировал Мо Жань. В два прыжка схватив с кухни молоко, он, вытряхнув растерявшегося Сюэ Мэна из-за стола, тут же сел на его место, выпрямил Юйхэна и ткнул ему в губы стакан. Прохладное молоко помогало, но проглотить его он не смог — только болезненно поперхнулся и схватился в поддержке за руку Мо Жаня, на которую тут же брызнули белые капли. — Ничего, это спазмы, — утешающе прошептал он, попробовав ещё раз. — Доверься мне. Я всё сделаю. Его успокаивающий голос проник в самое нутро Чу Ваньнина, вызвав мурашки то ли от волнения, то ли от страха. Тут же он почувствовал на своей неприкрытой шее чужую большую руку. Мо Жань обхватил его, чуть напрягая большой и указательный палец, и, со всех сторон окутав его своим телом, принялся массировать напряжённое горло, и не ясно было, где горит сильнее — внутри или снаружи. — Вот так, всё хорошо, — тихо шептал Мо Жань ему в красное ухо, продолжая гладить его горло до тех пор, пока Чу Ваньнин, придерживаемый чужими руками чтобы не поперхнуться, не смог проглотить молоко. — Ты молодец. Однако Мо Жань его не отпускал. Он словно чувствовал, что всё это происшествие начисто лишило его сил, а потому был рядом до тех пор, пока Чу Ваньнин не смог от него отстраниться и окончательно не пришёл в себя. Он весь раскраснелся от перца, а из-за спазмов его глаза густо заслезились, заставляя его выглядеть ещё моложе положенного. Думать о том, насколько жалко он выглядел и в какой беспорядок превратил ужин, не хотелось абсолютно. Когда приступ прошёл, он выпил свои лекарства, слегка нахмурив брови из-за травмированного горла, и извинился за подобное недоразумение за столом. Вся его выдержка потребовалась для того, чтобы постараться сохранить хотя бы остатки своего лица. — Простите, профессор, — госпожа Ван бесконечно корила себя. — Я думала, что это кисло-сладкий тофу… Извините меня, я проглядела… — Всё хорошо, — хрипло промычал Чу Ваньнин севшим голосом. Он всё ещё отпаивался молоком, хотя уже совершенно от него замёрз. — Вы не виноваты. Мо Жань же, потеряв всякий интерес после такого своеобразного спасения, задумчиво ковырял собственное блюдо палочками так, словно не понимал, чего он хочет больше — съесть его или проткнуть с такой силой, что тарелка разобьётся. — Вы так странно на перец реагируете, — сказал между делом он, всё же подцепив кусочек тофу и отправив себе в рот. — Обычно люди забывают про нелюбовь к острому, как только пробуют мою стряпню. У вас что, аллергия? Чу Ваньнин бросил на него испепеляющий взгляд, но отвечать не решился — ему казалось, будто по всей гортани проехалось машинное колесо, обмотанное колючей проволокой. Он не хотел звучать ещё более жалко, чем выглядел сейчас. Тогда вступился помрачневший дядя Сюэ: — Жань-эр, не принимай близко к сердцу. Профессор Юйхэн недавно пострадал в пожаре, наверняка ему просто больно есть острое. Мо Жань задумчиво кивнул, продолжая ковырять еду палочками, но через мгновение опомнился и вскинул пылающий взгляд на замученного Чу Ваньнина, заставив того поёжиться. — Пожар? — удивился он. — Это который совсем недавно был? В жилом квартале? Чу Ваньнин напрягся. К чему Мо Жань это спрашивал? В том доме что, пострадал кто-то его знакомый? Или он очевидцем проходил? Опасливо глядя на него, он осторожно кивнул. Мо Жаню же осторожность свойственна не была нигде и никогда. Однако, прищурив тёмные глаза, он всё же сдержал свой порыв высказать всё в лицо, сперва о чём-то подумал, и лишь спустя какое-то время наконец произнёс: — В ту ночь я дежурил, — начал Мо Жань издалека, но Чу Ваньнин, нахмурившись, не понял. — Дежурил? — хрипло переспросил он. — В пожарной бригаде, — его глаза блеснули. — Мы тушили тот пожар. Он впился в лицо Чу Ваньнина взглядом, точно клыками, словно пытаясь угадать что-то в его чертах. Чу Ваньнин же, и так слишком нашумевший на сегодняшнем вечере, уже готов был смутиться от этого, но мысли хлынули в его голову безудержным потоком. Он тоже взглянул на Мо Жаня, но взгляд его казался осторожным, боязливым, словно скрывал какую-то страшную тайну, которую Чу Ваньнин хотел унести с собой в могилу. — Я… — тихо начал он. — Я как раз хотел через несколько дней пойти в депо. Чу Ваньнин не решился продолжать, но Мо Жань и не стал уточнять. Впрочем, он ничего ему не ответил, только продолжал пожирать глазами. Между ними повисло какое-то странное молчание, нарушаемое лишь домочадцами, которые слышались им как будто издалека. — Какое чудесное совпадение! — обрадовалась госпожа Ван, хлопнув в ладоши. — Удивительно, — согласился её муж. Один лишь Сюэ Мэн общей радости не разделял. Он взволнованно переводил взгляд от Мо Жаня к Чу Ваньнину, пока наконец не выдержал: — Профессор Чу, как вы себя чувствуете? Может, приляжете? Чу Ваньнин поджал губы и наконец-то смог отвернуться от по-прежнему хранившего молчание Мо Жаня. Он и так испортил всем вечер. Мысленно поблагодарив супругов за то, что они так хорошо воспитали своего сына, Чу Ваньнин сдержанно кивнул. — Спасибо за… — хотел бы сказать «еду», но прозвучало бы это как насмешка. — …за всё. Мне ещё нужно принять лекарства, поэтому я пойду. Доброго вечера. Сгорая от стыда, но сохраняя свои плечи неизменно прямыми, Чу Ваньнин осторожно поднялся и ушёл, желая как можно скорее спрятаться во тьме пустой комнаты и сразу же забыть обо всём произошедшем, раствориться в ней, словно в бескрайнем океане.