Метод дыхания

Когда дядя Сюэ поставил свою неприлично большую кружку на стол (подаренную Сюэ Мэном, с абсолютно уродливой надписью «суперпапа») и виновато улыбнулся, на озадаченном лице Мо Жаня промелькнуло даже слишком много эмоций. — Прости, Жань-эр, — вздохнула следом тётушка Ван, пододвигая к нему тарелку с пряными закусками. — Мы понимаем, как долго ты ждал этих выходных, а тут такие новости… Как глупая собака, Мо Жань продолжал улыбаться и переводить взгляд с тётушки Ван на дядю Сюэ. — Знаешь, Юйхэн, он… — Сюэ Чжэнъюн, горько усмехнулся, пересчитывая чаинки в своей кружке. — Он одинокий человек и отличается весьма… непростым характером. За ним нужно приглядывать. «Этому Юйхэну что, пять лет?» — в сердцах подумал расстроенный Мо Жань, но улыбку свою не обронил. Не хотел расстраивать семью. Чета Сюэ взяла опеку над Мо Жанем, когда тому стукнуло семь лет. Отца он никогда не видел, а мать, любящая и ласковая, не могла в полной мере заботиться о своём единственном сыне, хотя и отчаянно пыталась. Она зарабатывала телом себе на кусок хлеба, каждую ночь возвращалась избитой, напуганной и отчаянной. И каждую ночь Мо Жань вылезал из своей холодной постели и бежал её обнимать, не обращая внимания ни на запах пота, ни на запах сигарет. Он едва ли понимал, как его маме тяжело, так что всеми детскими силами старался её поддерживать, но, как и любой ребёнок, он не мог дать бедной женщине чувство безопасности и власти над своим собственным телом. Она никогда на него не кричала, но топила свои печали в вине и сигаретах, хоть и старалась прятать это от Мо Жаня. Пыталась быть хорошей матерью даже тогда, когда от неё как от человека ничего не осталось. В одну из ночей, тогда, когда Мо Жань не услышал её тихих шагов и не вышел её встречать, она не выдержала. Алкоголь бушевал в её крови, когда она решилась выкурить одну-другую сигаретку перед сном и успокоить разыгравшиеся нервы. Однако тело и мозг её так устали, что она совсем не заметила, как провалилась в глубокий и безрадостный сон. Тлеющая сигарета так и упала из её тонких пальцев на расстеленное на диване покрывало, и вскоре вспыхнувший пожар унёс в своём пламени дом Мо Жаня, его несчастную мать и всё светлое, что было в его маленькой жизни. Так гласила официальная версия. В то время Мо Жаню некуда было идти, и до самого приезда полиции он так и сидел на чьих-то коленях, закутанный в чужую белую толстовку, и смотрел на опадающий огненный цветок посреди города, в сердцевине которого исчезало тело его матери. И даже когда он дрожал в полицейском участке, напуганный, голодный и задыхающийся в собственной молчаливой истерике, он не мог выбросить этот образ из головы. Тогда рядом с ним сидел ещё один маленький ребёнок, тоже спасённый из пожара, и его присутствие лишь слегка утешало. Родственников своих Мо Жань не знал, поэтому, когда в его пылающих глазах отразился ещё молодой и взволнованный Сюэ Чжэнъюн, назвавшийся его дядей, он не смог этого ни подтвердить, ни опровергнуть. Господин Сюэ уже на тот момент был известным педагогом, так что полицейские, переглянувшись, решили не терзать мальчика ещё сильнее, закрыли дело и отдали несчастное существо на его попечительство. Мо Жань не сложный человек. Тот, кто его кормит — его друг. Тот, кто его бьёт — его враг. Так что совсем скоро чета Сюэ приняла в дом очень тихого и замкнутого сына, а младший сын Мэн-Мэн — противного и злого старшего брата. Сейчас, обзаведясь парой дипломов и наград за усердную службу, Мо Жань оставался всего лишь преданным этой семье до мозга костей юношей, который вот уже с несколько месяцев прибегает в их дом голодными набегами, целует тётушку в щёку, жмёт дяде руку, подкалывает братца и уносится вихрем на очередную смену. Жил он отдельно, но совершенно не мог находиться дома один, так что искал любой возможности посидеть с семьёй, помочь им, поделиться всяким и послушать их кухонные разговоры. С недавних пор тётушка Ван, недовольная этим обеденным переполохом, начала говорить об ужине: Мо Жань бы перевёл дух, выпил их домашнего вина, по-человечески бы с ними поговорил, но звёзды всё никак не хотели складываться в нужной им последовательности: то у Сюэ Мэна учебный завал, то Сюэ Чжэнъюн на конференции в другом городе, то тётушка Ван на сложной операции, то Мо Жань работает в ночь. Они перепробовали, кажется, уже все выходные в этом году, и в каждых было что-то не так. Лишь одна ближайшая неделя красовалась на подвесном календаре на их холодильнике красным кружочком с восклицательным знаком — свободная, незанятая! Мо Жань предвкушал весёлый ужин всем своим собачьим сердцем. Семья Сюэ всегда хвалилась своим гостеприимством, так что наверняка алкоголь должен будет течь рекой, а веселье не утихать за столом до самого рассвета. Гости валялись бы тут и там на полу, особо почётный — разлёгся бы на диване в гостиной. Ну а Мо Жань, раскрасневшийся от попыток перепить дядю Сюэ, помог бы прибрать тарелки, отнёс бы особо буйных гостей на выход, а потом рухнул бы в свою давно пустующую кровать, натянул бы мягкое, пахнущее детством, одеяло до подбородка и забылся бы сном, не знающим никаких бед. — Мы всё ещё соберёмся за одним столом, — утешительно произнесла тётушка Ван, когда Мо Жань уж слишком надолго завис. — Только Юйхэну придётся лечь в твоей комнате. У него больная спина и сломана рука, так что, боюсь, на диване он не поместится. Мо Жань прикрыл свои фиалковые глаза и удручённо вздохнул. — Всё в порядке, тётушка, — понимающе ответил он и улыбнулся. — Ничего страшного. Главное, чтобы этот Юйхэн не слишком долго рассказывал о своих боевых ранениях. — О, он не будет, — дядя Сюэ почти рассмеялся и махнул рукой. — Не забывай называть его профессором, и тогда он будет тише воды, ниже травы. «Что-то мне в это не верится», — кисло подумал Мо Жань, но спорить не стал. Ещё один рот за столом его вовсе не смущал, нет, его потаённая вражда с этим искалеченным профессором растёт из гораздо более глубокого конфликта. Мо Жань знал, что эти беловоротничковые учёные жизни своей не могут представить без книжек и учёных степеней, а потому опасался, что весь ужин тот будет стенать на свою сломанную руку, строить из себя умирающего лебедя и перетягивать на себя всё то родительское внимание, по которому Мо Жань так откровенно скучал. Вместо тёплых семейных бесед они будут вариться в бесконечном обсуждении канцерогенов, ГМО и непочтительности современной молодёжи, потому что Мо Жань улыбнётся ему на два градуса холоднее, чем нужно. Знает он этих педагогов — жизни не видели, а строят из себя чёрт пойми что. Тем более, уверял он себя, пока помогал тётушке Ван крошить капусту, этот Юйхэн наверняка ещё и уродливый старик, передвигающийся по университетским коридорам тяжёлым кентервильским привидением, гремящим цепями и былыми заслугами. В этом он почти не сомневался — а иначе как вообще уважаемый преподаватель может себе руку сломать? Что, студенты слишком много курсовых написали за этот семестр? В общем, Мо Жань вздыбился, как ревнивый пёс, разве что уши со злости не заваливал. За пару дней до ужина, воспылав к этому Юйхэну прямо-таки сверхъестественной неприязнью, он позволил себе маленькую месть за испорченный вечер: перестелил свою постель, оставив только крошечную и жутко неудобную подушку да самое колючее из всех домашних одеял. Он поближе поставил все свои семейные фотографии, оставил рабочую футболку на спинке стула. Хотел бы ещё подкинуть использованный презерватив в мусорку под столом, но не хотел, чтобы у наглого старикашки инфаркт случился раньше положенного. — Ты что, территорию так метишь? — брезгливо спросил Сюэ Мэн, подпирая плечом дверной косяк. — Поверь, Мэн-Мэн, если бы я метил территорию, — рассмеялся Мо Жань, взбивая эту миниатюрную подушку с особой любовью. — То ты бы уже пулей вылетел из этой комнаты. А так я просто показываю, кто в доме хозяин. — Только псине вроде тебя придёт в голову такой бред, — фыркнул он. — Нечего нервировать профессора, ему и так досталось! — О, вшивая интеллигенция! — Мо Жань театрально вознёс руки к потолку. — Если он ещё не в маразме, то всё поймёт и не будет доставлять нам проблем. — Да только для тебя профессор может доставить проблемы! — Ну вот я и показываю, что не надо этого делать, — Мо Жань недобро хмыкнул. — Не по зубам орешек будет. — Какой же ты придурок! — Лучше уж придурок, чем институтка, — он выразительно подмигнул воспылавшему от гнева братцу и прежде, чем его огрели бы стоящим у стены кубком за спортивные заслуги, с самым невинным лицом вышел из комнаты на зов родителей. — Уже иду, тётушка Ван! Слава рук Мо Жаня бежала впереди его карьеры. Будучи ласковым и преданным ребёнком, он всегда пытался помогать в доме по мере своих сил. Довольно быстро он напросился в помощники к тётушке Ван. Та же, обрадовавшаяся такому интересу, вмиг приняла его в ученики и научила всему кулинарному мастерству, которое унаследовала от своих родителей. Но если десять лет назад её драгоценный Жань-эр больше походил на маленького щеночка, перепачканного в муке, то теперь это был взрослый, ослепительно красивый мужчина с блестящими в свете ламп мышцами, который при всей своей силе лепил пельмешки удивительно нежно и мягко. Заметь какая незамужняя такого красавца через окно — пришлось бы вызывать Е Ванси с аптечкой. — Спасибо тебе за помощь, Жань-эр, — мягко улыбалась ему тётушка, замешивая в большой миске начинку. — Ну что вы, — разомлел он под похвалой, забирая пальцами «ушки». — Мне только в радость! — Надеюсь, однажды ты и своих деток научишь лепить пельмени так же красиво. Мо Жань почувствовал себя безмерно польщённым, и вместе с тем — смущённым. Мысль о спиногрызах приятно пощекотала воображение, но почти сразу больно кольнула его за сердцем одним фактом, с которым деторождение совсем не вяжется. — Тётушка, ну какие дети. Я же и дома почти не ночую из-за работы, какая решится завести со мной детей? — Мальчики, вы с Мэн-Мэном меня совсем хотите без радости оставить, — горько вздохнула тётушка, утирая вспотевший лоб чистым предплечьем. — Уже такие молодые, красивые, пора бы уже… Поток её ненавязчивых намёков прервал задорный дверной звонок. Расценив все свои возможности для побега, Мо Жань, загривком слыша грохот встающих с пола дяди и Сюэ Мэна из соседней комнаты, тут же крикнул: — Я открою! И под удручённые покачивания головы своей собеседницы Мо Жань, наскоро вытерев муку с рук, рысцой понёсся к дверям. На часах ещё не пробило и пяти, ужин же был запланирован на восемь. Кого это принесло средь бела дня? Не дай бог кого-то, кто принёс с собой ворох проблем и угрозу его семейному ужину — прямо на лестничной площадке загрызёт! Но вместо ходячей проблемы на него взглянули лишь удивительной красоты глаза, обрамлённые неровными ресницами. Они смотрели недоверчиво, совсем немного — растерянно, однако утянули Мо Жаня так глубоко, что они с несколько секунд стояли и молча смотрели друг на друга. Незнакомец выглядел гордо и холодно. Его бледные потрескавшиеся губы, едва не кровоточащие от сухости, в опаске поджались; одна рука как-то неловко держала у живота скинутый тренч, вторая, в перчатке, — прижимала, словно защиты ради, к груди картонную коробку с золотой лентой. Однако, помимо всего прочего, Мо Жань заметил в лице человека ещё кое-что: нечто такое, что перебивало собой и ненормальную бледность его губ, и злой взгляд и всю его призрачную неловкость. Он был чертовски красив. Длинные волосы небрежно стягивала заколка, но выбившиеся пряди вовсе не выглядели смешно: напротив, обрамляя это элегантное, с острыми чертами, лицо, они оттеняли его, вынуждая Мо Жаня внутренне завыть и закапать слюной. — Здравствуйте, — выпалил вдруг он, не понимая, что хвост его уже завилял, а губы расплылись в улыбке, может быть, немного жутковатой. — Вам кого? Незнакомец как-то растерянно и в то же время недоверчиво на него смотрел без единого слова. Он то ли рассматривал его в ответ, то ли придумывал план побега — Мо Жань бы не удивился. Красавец был ниже него, щуплее, а Мо Жань походил на машину для убийства со своим большим и влажным от пота телом, ещё и чёрный фартук нацепил. Мясницкого тесака разве что не хватало для полной картины. Наконец, когда их гляделки не привели ни к чему хорошему, — незнакомец так и не смог заметить ножа в руке Мо Жаня, а Мо Жань тем временем в своих фантазиях уже дошёл до выбора детского сада для их будущих прелестных детей — мужчина признал поражение и опустил взгляд: — Простите, — стушевался он, и голос этот окутал сердце Мо Жаня ласковой серенадой. — Я, должно быть, ошибся квартирой. Он уже начал разворачиваться, чтобы уйти, когда Мо Жань его окликнул, не желая отпускать: — Погодите, а кого искали? Быть может, я помогу? Ещё один недоверчивый взгляд — так кошки приглядываются к протянутой руке. Но то ли Мо Жань слишком напирал (хотя он был готов поклясться, что включил всё своё обаяние, от которого у девушек коленки дрожали), то ли сам его внешний вид с этим проклятым фартуком не располагал, в любом случае, человек недовольно прищурил свои глаза феникса и холодно, пусть и с намёком на вежливость, ответил: — До свидания. И сбежал прежде, чем Мо Жань смог придумать очередную наживку. Когда побеждённый на любовном поле боя Мо Жань удручённо вздохнул и закрыл дверь, из гостиной показалось любопытное лицо дяди Сюэ. — Кто приходил, Жань-эр? — Не знаю, — пожал плечами он. — Какой-то парень друга искал. — Что за парень? — озадаченно спросил он. — Красивый, — рассмеялся Мо Жань, но, увидев серьёзность в глазах дяди, недоуменным голосом объяснил: — Он не назвался. Такой симпатичный молодой человек, может, сверстник мой или чуть постарше. Пониже меня ростом, с длинными волосами. В костюме. Смотрел на меня так, как будто убить готов. — Вот чёрт… Мо Жань глупо захлопал глазами. Он что-то не так сказал? Вроде выражался цензурно. Мысли о том, что произошло что-то неправильное, перебил и крикнувший из комнаты Сюэ Мэн, который помогал дяде с сервировкой: — Ну ты и придурок, живо беги за ним! — Зачем? — Мо Жань нахмурился, не понимая, что вокруг происходит. — Кто он? — Это профессор Юйхэн!