мой августейший

— Вы, разумеется и Катерина Раевская, — императрица улыбнулась и продолжила. — И еще несколько девушек. Но вы поедете в карете со мной. Не будем заставлять их следовать за нами всюду. Уже через несколько минут Катя и Лиза неслись по лестнице в свою комнату, держась за руки, чтобы не запутаться в подоле платья. — Все же хорошо, что мы едем без старших дам.— начала Каташа. — Будет хотя бы не так скучно, когда грымзы запретят нам говорить. — Ах, Каташа! — Лиза не разделяла энтузиазма своей подруги. — Мы так устанем следовать за императрицей и нужно следить за своим языком, чтобы не скромпрометировать себя связью с очередным хорошеньким молодым офицером. — И то правда, — княжна вздохнула, отпирая дверь в комнаты. — Клава! Одеваться! Комната была разделена перегородкой из дерева между двумя спальными мечтами. С противоположной стороны находился довольно старый, но широкий диван с пододвинутым к нем журнальным столиком, который исполнял роль письменного стола.В углу пылилась оттоманка, оставшаяся от прежних жительниц. Комнаты фрейлин изначально отличались определенной скромностью, но никто не запрещал заводить в них свои порядки, и девушки богаче этим пользовались. Лиза и Катя же повесили на окнах зелёные портьеры с воздушными занавесками, в углы поставили стулья для редких гостей, но, самое главное, пол был застлан голубым ковром, из дома Лизы. Девушкам очень хотелось, чтобы было как в настоящем доме. Каждая из них покинула родовое гнездо рано, на девять долгих лет их заперли в Смольном институте благородных девиц, где из них взрастили лебедей и талантливых фрейлин. Там, в пансионе, все было в серых тонах, холодное и даже иногда голодное, поэтому Лиза, которая не могла жить без пирожных не раз подверглась наказанию за истерики и только во дворце она отрывалась, как могла: ела пирожные, когда хотели, читала какие угодно романы совершенно в открытую и даже общались с молодыми людьми. В этом случае, правда, их воображение было ограничено нормами приличия, установленными при дворе. В таком тесном женском коллективе, дружба девушек уж никак не вязалась в нормы и порядки данной системы. Еще удивительнее ее делал тот факт, что Екатерина Раевская была в институте «парфеткой», тогда как Елизавета Бестужева-Рюмина, напротив – «мовешкой». Даже цели прибытия ко двору у них были разные: Катя желала выйти замуж, тогда как Бетти стала фрейлиной для того, чтобы этого избежать. Трястись в карете с самой императрицей было почетно. Это было почти так же здорово, как если бы Каташе и Лизе позволили сопровождать саму богиню Афродиту, и дело даже было не в том, что смолянки воспитывались в атмосфере полного обожания своих подопечных, но и в том что общество императрицы было весьма приятно юницам. Каташа смотрела в крошечное окошко, наблюдая проходивших мимо горожан. Лиза же была глубоко в своих размышлениях и мир за окном был ей глубоко чужим, мир, жизни которого ей довелось поучаствовать так мало, ее совсем не привлекал, ей иногда казалось, что она была создана для жизни во дворце. Часто её называли "маленькой принцессой" за её благородный вид и кротость характера, ведь даже сейчас она сидела смирно.Некоторое время императрица молчала, рассматривая, лицо своей фрейлины Лизы, все в ней было таким крошечным, маленький нос, аккуратные глаза, они хоть и были большими, но вписывались в данный портрет, губы, сочные словно вишни, бантики на шляпке фрейлины будто дополняли его, но затем сказала: — Эта зима меня убивает каждый день. Иногда мне кажется, что еще мгновение и свинцовые тучи Петербурга меня раздавят. Лизе было нетрудно привыкнуть к постоянной грусти императрицы, ей было это знакомо. И если сначала это ее удивляло, ведь императрицы не должны печалиться, то теперь это не удивляло её вовсе.Слухи и факты об императорской чете приводили в ужас, и больше всего на свете она радовалась тому, что сейчас, во время ее службы, Александр успокоился и императрица прибывает в стабильном расположение духа. — Знаете мне тоже так кажется, но,— Лиза при любой возможности старалась подбодрить Елизавету Алексеевну, считая это своим почти что профессиональным долгом. — после зимы придёт весна. А зима тысяча восемьсот двадцатого года была крайне холодной и снега навалило как никогда. Влажность столицы делала своё дели и здоровье императрицы становилось хуже. Елизавета Алексеевна ничего не ответила на сказанные фрейлиной слова, предпочитая вновь смотреть в окно. — Почему мы остановились? — экипаж ее величества действительно остановился, хотя никаких видимых причин для этого не было. — Княжна, спросите у кучера. Лиза честно пыталась отодвинуть заслонку, чтобы окликнуть возницу, но упорная ручка не поддавалась. Покраснев от напряжения, графиня покосилась на свою подругу, надеясь, что та возьмет на себя благородную обязанность выйти из теплого экипажа и узнать, в чем, собственно, была причина остановки. Но Екатерина прикинулась совершенно равнодушной, продолжая смотреть в окно, и Лизе ничего не оставалось, кроме как сказать: — Позвольте, я выйду и все узнаю. Императрица лишь сделала знак рукой, и Лиза, подобрав юбки, выбралась из экипажа. Крошечные ступни фрейлины тут же утонули в том непомерном количестве снега, которое покрыло брусчатку. — В чем дело? Почему стоим? — Лиза в одно мгновение смогла взять командный тон – спасибо раздражительности из-за погоды. Впрочем, ответ кучера ей и не нужен был: впереди, раскидывая из-под сапог снег, строем шли солдаты, совершенно преграждая путь экипажу. — Полк идет-с, — старый кучер, подкрутив усы, ясно дал понять, что ничего более делать не намерен. Лицо Лизы тут же вытянулось – как это, ее госпоже, ее императрице преградили путь, и никто не собирался хотя бы немного подвигаться, чтобы это исправить? И почему только сегодня был такой простой, совсем не торжественный выезд? За экипажем императрицы стояли еще два возка со свитой, но лучше бы это были конногвардейцы, честное слово! — Найдите командира, пусть сейчас же освободит дорогу! Лиза, хоть и воспитывалась в Смольном, но права свои высокородные отлично знала, а потому приказы отдавала громко и довольно ясно. Но внезапно за спиной послышалось лошадиное ржание, и, обернувшись, Лиза вскрикнула, прикрыв рукой лицо от неожиданности – ей показалось, что конь встал на дыбы для того, чтобы обрушить на ее голову свои огромные, с налипшим снегом, копыта. — Не пугайтесь, мадемуазель, — отвечал крайне знакомый голос. — Полк пройдет – и дорога свободна. Княжна , раздраженная сначала тем, что чуть не опоздала к пробуждению императрицы из-за кривых рук своей комнатной девки, затем обещанной от обер-гофмейстерины расправой, а теперь – вынужденной необходимостью покинуть уютный экипаж императрицы ради того, чтобы ей сказали, будто ничего сделать нельзя и полк продолжит идти, натурально была крайне зла встрече с другом своего брата. Офицера такая реакция юной и, самое главное, хорошенькой девушки, казалось, позабавила, и теперь Лизу выводило из себя еще и то, что этот молодой человек продолжал оставаться в седле и еще смел смотреть на нее сверху вниз. — Сергей Иванович, сделайте же что нибудь, в этом экипаже едет императрица и если вы сейчас не предпримете каких либо действий я тут же приму меры!— с нескрываемым раздражением в голосе сказала девушка. — И что же вы предпримите, Елизавета Павловна, скините меня с лошади?— почти смеясь отвечает командир.