Южное море
Морской ветер обдувал кожу. Южное яркое солнце припекало. Губы потрескались от бесконечного облизывания. Эта его привычка была теперь совсем некстати, но не мог от неё избавиться. Корабли уже несколько месяцев дрейфовали в открытом море. По-прежнему не происходило ничего особенного, мимо проплывали судна, которые платили подать и мирно отправлялись восвояси. Он устал… Дико устал… В тот день Тэхён сидел на палубе, вглядываясь вдаль, но мыслями находился далеко от этого места. Альбатросы кружили с громкими криками над головой, морской ветер трепал волосы. Думал он о доме. О тёплых южных вечерах на террасе, за чашкой чая в семейном кругу, как это было раньше. О том, как ласковые руки Чонгука касались его и взгляд «Ночей Востока» смущал. И о том, как Итай рассказывал про резвость Гунна. О том, как Тиен ласково щебетал о чём-то, требуя внимания, а Виен спорил с отцом о боевых искусствах. Тэхён мечтал о том, чтобы всё вновь стало вот так — уютно и комфортно. Чтобы они ездили в гости в Империю. Чтобы Чимин не умолкал и Юнги молчаливо ему потакал во всём, улыбаясь и не сводя влюблённых глаз. Чтобы дети — Ноа и Итай — гарцевали на конях, соревнуясь. Чтобы Намджун улыбался, поглядывая на супруга. И Джин не спускал с рук кого-то из внуков. Чтобы Хосок не давал лишнего шагу ступить Хёнджину, окутывая своей заботой. Чтобы чаще приезжали гости из Северных земель — Кристофер и Феликс. С детьми. Ему бы очень хотелось всё вернуть. Вернуть это тихое счастье их большой семьи. Он даже дал себе слово, что полюбит бастарда мужа, останься тот жив. Лишь бы вернулись Чонгук и Итай. Целыми и невредимыми. Лишь бы Чимин и Ноа выжили в плену. Лишь бы их освободили. Лишь бы всё было как раньше — все дома, вкусный цветочный чай и стрекотание цикад тихим уютным вечером…***
Северные земли Ясури. Каменоломни Джихана
— Одно ваше слово, и он отправится в преисподнюю! — Юнхо почти касался мечом затылка Чонгука, едва снова того не раня. Джихан поднялся с земли, продолжая кашлять и держась за горло. — На столб его! Высечь! — закричал, плюясь и задыхаясь. — Пусть сдыхает медленной смертью! Замерзая! — проклиная, подошёл ближе к распластанному на земле пленному и что есть силы принялся пинать. — Ублюдок! Чонгук сжался от нестерпимой боли. Юнхо схватил за цепь и поволок его по снегу, оставляя на том кровавый длинный след. Сковал руки, а после привязал к столбу. Резкая боль от удара плети привела в полное сознание, хотя то почти уплыло из-за потери крови. Каждый удар, разрывая плоть, прожигал болью не только тело, но и душу, унижая гордое сердце воина. Его секли с особой жестокостью, ведь Джихан сам схватил плеть. Не разбирая, хлестал и попадал даже по лицу, рассекая кожу на том. Стегал до тех пор, пока сам не запыхался и не устал, выместив всю злость. — Сдохни, ублюдок! — закричал и отбросил плеть, тяжело дыша и вытирая пот со лба. Чонгук не потерял сознание, однако не произнёс ни звука. Терпел, сцепив зубы. Одежда его, и без того рваная, превратилась в лохмотья, повисла обрывками, оголяя спину в истекавших кровью ранах…***
Северные земли Ясури
Огибая хребет, который преграждал путь и отрезал от реки, отряд следовал в заданном направлении. К вечеру мороз спал и пошёл снег, кружа и застилая всё вокруг. Агсар, подъехав поближе к племяннику, стряхнул с плеч того пушистые хлопья. — Как ты? — поинтересовался с доброй, точь-в-точь как у Намджуна, улыбкой. — Всё хорошо! — Итай постарался не подать виду, что устал и к тому же переживал о том, что бурная река разделила с отцом, с которым чувствовал себя спокойнее. — Скоро встанем на ночлег, — ласково произнёс Агсар, несмотря на усилия омеги, заметивший измотанность того. Солнце стало клониться к закату, а когда они въехали в лес, оно и вовсе потерялось за кронами сосен и серым небом, затянутым снежными тучами. По мере продвижения до них стал доноситься грохот от каких-то мощных ударов. Сперва не представлялось возможным даже разобрать, что за источник у шума. Но затем звуки приобрели отчётливость, и посудили, что поблизости имелось поселение и там велись какие-то работы. Асигар, который командовал отрядом, поднял руку, приказывая всем остановиться. Весь этот нараставший шум был уже совсем близко, прямо за поворотом. — Всем спешиться и быть наготове! — скомандовал он. — Ты и ты, — указав на двоих воинов, — поедете на разведку! — говорил негромко, стараясь не привлечь внимания чужаков в тихом лесу. — Я с ними! — вызвался Агсар. — Хорошо. Но только без самодеятельности! Посмотрите и назад, пока совсем не стемнело, — строго наказал асигар. Разведчики удалились за поворот пешими, поскольку было опасно брать коней. Оставшиеся воины спешились и сгруппировались, готовясь к круговой обороне. На всякий случай.***
Тихо пробираясь небольшими перебежками и прячась за деревьями, разведывательный отряд наконец приблизился к месту назначения и залёг за грудой камней, откуда и наблюдали за картиной, представшей взору, чтобы выяснить обстановку. Они увидели несколько зданий: два дома и большое деревянное строение, похожее на казарму или барак. Между ними имелся колодец, в котором какой-то альфа набирал воду. Стук и шум доносились откуда-то издалека. Внезапно появились двое, судя по телосложению — тоже альфы, и проследовали мимо того, который набирал воду, о чём-то переговариваясь между собой, в крайний дом. Чуть поодаль находился столб, к которому был привязан человек, спиной к ним. Того, по всей видимости, наказали плетьми — изодранная одежда и окровавленная спина говорили сами за себя. Пусть он находился очень далеко от наблюдавших, однако Агсар напряг зрение и понял… …что копна жгуче-чёрных волос знакома ему. Сердце дрогнуло. — Это Чонгук… — сказал тихо и приподнялся из-за нахлынувших эмоций, позабыв о скрытности. Он узнал его, не мог не узнать… Воин, лежавший ближе всего, схватил наследника за плечо и прижал вновь к земле, зажимая рукой рот. Одним взглядом напоминания о молчании. Отряд ещё некоторое время оставался там, наблюдая за происходящим вокруг. Солнце почти коснулось земли, по всей территории прошёл человек, что зажёг расставленные факелы. Несколько измождённых людей проследовали в барак, гремя цепями, в сопровождении вооружённых альф. Стало ясно, что Чонгук живой, ведь тот шевелился. Только вот его состояние не представлялось возможным определить, поэтому становилось понятно, что до утра никак нельзя откладывать освобождение. — Возвращаемся… — тихо произнёс воин, махнув головой сыну императора. И одними глазами строго приказал молчать и выполнять. У Агсара же сердце готово было выскочить от радости, что нашли брата и от переживания за его состояние. Всю дорогу, пока возвращались к своим, без конца думал о том, как же воспримет Итай эту новость. А Итай, едва услышав, что его Чонгук жив и того нашли, сел на снег и зарыдал, спрятав лицо в ладонях. Эта долгожданная новость и радовала, и накрывала тревогой, ведь любимого привязали к столбу, о чём поведала разведывательная группа. Агсар поднял племянника за плечи и прижал к себе, принимаясь успокаивать: — Главное — жив. Главное — нашли. Расчертив на свежевыпавшем снегу карту и определившись с планом действий, решили сразу же выдвинуться на захват. — Нам на руку эффект неожиданности. Позицию занимаем тихо. Коней оставим здесь… Вы двое остаётесь. Итай — тоже! — отдавал приказы старший асигар. — Я пойду! — вытирая слёзы, встрял омега. — Нет. Господин, вы останетесь здесь. Под охраной, — сказал и строго глянул, пресекая упрямые возражения. — И головой мне за него отвечаете! — добавил с нажимом, приказывая воинам. Итай изнывал от желания поскорее увидеть любимого, но перечить больше не стал. Незаметно ночь укрыла своим крылом Северные земли. Отряд отправился на захват и освобождение. За тем, кто стал причиной вторгнуться на территорию врага. Итай присел на упавшее дерево. Ему оставалось ждать… Время тянулось бесконечно долго, и омега весь извёлся: то кружил, топчась на одном месте; то сидел на поваленном стволе дерева; то пару раз порывался пойти в ту сторону, куда направился отряд, но ему не позволил старший асигар, на чьё попечительство его оставили. Снег уже засыпал следы тех, кто ушёл для вызволения пленного, а они всё не возвращались. Как только затянутое тяжёлыми тучами небо начало светлеть и первые лучи коснулись самых верхушек деревьев, за поворотом, между сосен, стали видны фигуры воинов. Итай встал, приподнимаясь на цыпочки, и попытался получше разглядеть, выискивая знакомый силуэт. В тишине, которая образовалась ещё несколько часов назад, когда перестал быть слышен стук, доносившийся прежде из-за поворота, бешеное сердцебиение закладывало уши. Вот он… Итай, казалось, перестал дышать. Замер, вглядываясь. Пусть и опираясь на плечи двух воинов, которые помогали передвигаться, ведь сам едва держался на ногах… …но шёл. Итай бросился навстречу, загребая высокий пушистый снег ногами, не сводя глаз с любимого лица. Бежал. Бежал… Ему казалось, что бежал целую вечность. Остановился в полушаге… И побоялся прижаться, поскольку увидел, что альфа изранен… Заглянул в любимые глаза, готовый сорваться на плачь от охвативших счастья и жалости. Жалость охватывала сердце из-за того, насколько измучен был его любимый — весь в крови, а саварм изорван… волосы спутаны и все в снегу, на лице синяки и ссадины… исхудал… Но живой! Вот он здесь — такой любимый и родной… А глаза… Его глаза светились радостью и любовью, несмотря на боль, которую испытывал… — Ты жив… — только и смог прошептать Итай. Сердце же Чонгука-младшего готово было выскочить от счастья. Хотелось омегу обнять, прижать, поцеловать!.. Но стоял, замерев, разглядывая и не веря, что его наконец-то нашли… Итай. Его Итай находился там, совсем рядом… Он пришёл за ним и теперь стоял с глазами полными слёз… Эти глаза цвета бирюзы. Чонгук поднял одну руку, второй по-прежнему держась за воина, чтобы не упасть, притянул омегу к себе за затылок и… …наклонив голову, поцеловал того в открытый участок шеи. Не веря своему счастью, что всё закончилось. Что наконец оказался среди своих. Рядом с Итаем. — Я жив… Жив… — прошептал, отстраняясь и ласково заглядывая в любимые глаза. — Всё хорошо. Теперь всё хорошо, — пытался улыбнуться, хоть и тянула рассечённая губа. Итай запустил руки под плащ, который накинули Чонгуку на плечи, обнимая за талию. Из-за этого альфа мгновенно скорчился от болезненных ощущений и тихо зашипел. Итай тут же отпрянул. — Ой, прости! Тебе больно?! — ответа на вопрос не требовалось, ведь и сам понимал, что да. Едва спросив, опустил глаза и уставился на кровь на своих руках. — Так, молодёжь! Обниматься будете потом! Сейчас надо ему обработать раны! — как можно строже обратился старший отряда, хотя и понимал все их чувства. — Помогите ему присесть вот сюда! — приказал воину, который поддерживал раненого, указывая на поваленное дерево, сидя на котором Итай провёл всю ночь. Когда Чонгука усадили, с его плеч сняли плащ, оголяя израненную спину. Итая охватил ужас от открывшейся картины: спина представляла собой месиво, от и до исполосованная рваными ранами, которые продолжали истекать кровью. К тому же альфа держался за бок, из которого тоже сочилась кровь. Пришёл лекарь. Разложил на снегу склянки с инструментами и принялся обрабатывать измученную кожу, стягивая иголкой и нитью самые большие рассечения. Итай, занятый исключительно Чон Яном, даже не обратил сперва внимание, что Агсар принёс на руках омегу, который был едва жив, пока тот не положил его на расстеленное одеяло, а рядом не присел незнакомый белокурый альфа, весь в изодранной одежде, с цепями на ногах. Как и Чонгук. Пока лекарь занимался его возлюбленным, а воины снимали цепи с пленных, Итай спросил у Агсара, разглядывая омегу: — А кто это? Несмотря на то, что на бедолаге не осталось живого места, ни на теле, ни на лице, красота его была очевидна. — Чонгук сказал, что без них не пойдёт. Пришлось брать с собой, — пояснил дядя. — Пока я и сам не знаю, кто они. Альфа-незнакомец склонился над омегой, который был без сознания. — А как там? — Итай указал головой в сторону, откуда вернулся освободительный отряд. — Там? — уточняя вопрос, тоже махнул головой. — Взяли без шума и пыли! Всех освободили! Это каменоломни, как оказалось. И там работало много пленных, — пояснил, не сводя беспокойного взгляда с лежавшего на земле омеги, не приходившего в сознание. Тот ожидал своей очереди, чтобы его осмотрел лекарь. После снял с себя плащ и накрыл им, переживая о возможности переохлаждения, ведь снег продолжал падать крупными хлопьями. Итай присел на корточки рядом с любимым. Взяв его руку в свою, второй прикрыл рану на боку, осторожно прикасаясь сверху тёплой ладонью и стараясь разделить с ним боль. Чонгук был бледен, иногда стискивал зубы и прикрывал глаза, но сквозь испытываемую боль, тем не менее, беспрестанно бросал полные любви взгляды на Итая. Когда ему обработали раны, помогли надеть чистый саварм, который отдал Агсар, достав из поклажи, привязанной к лошади. Как вернули на плечи меховой плащ, он тут же протянул руку к Итаю: — Иди ко мне. Хотелось его обнять, хотелось смотреть на него, чувствовать. Итай сел, боясь даже прикоснуться, ведь так не хотелось причинить боль израненному телу. Он подумал с минуту и после осторожно прикоснулся виском к ключице, создавая между ними контакт, но оставляя тот недостаточно плотным, дабы не навредить. Чонгук же медленно его обнял, едва прижимая к себе и задушено выдыхая от боли. Ничего. После всего испытанного это казалось мелочью. Что же касалось эмоций… То, что испытывал альфа в этот момент, невозможно было передать словами… Он дома… Он уже дома, рядом с любимым омегой… Дома… Уже дома… Боль, которая пронзала истерзанное тело, отступала перед тем, что испытывало сердце теперь, когда чувствовалось горячее дыхание любимого…***
Ледяные земли. Замок Иглу
Утром, как только Чимин зашевелился, Ингар подскочил как ошпаренный, ведь задремал под самое утро, сам не заметив, как провалился в зыбкий сон, в котором не оставляло беспокойство. Он стал вытирать о саварм вмиг вспотевшие ладони, стоило только встретиться с изучающим взглядом папы Ноа. — Как вы себя чувствуете? — спросил, не зная, что же ему сказать и как себя вести. Ноа, услышав сквозь сон голос Ингара, тоже открыл глаза и, приподнимаясь на локте, заглянул в лицо родителя. — Пап, как ты? — осторожно уточнил, беспокойно рассматривая Чимина. Чимин и сам не знал, как себя чувствовал. На душе было как-то тихо. Хоть изнывающая тоска и не покинула, но боль, которую испытывал прежде, теперь стала менее давящей. В его голове крутилось множество вопросов, на которые хотелось бы найти или получить ответы. Почему этот человек так похож на Юнги? Почему сердце сына выбрало именно его? Ноа и Ингар ждали, что же скажет омега, который их вчера очень напугал своим состоянием. Не получив ответа, альфа потоптался на месте, поймал на себе спокойный и здравомыслящий взгляд Чимина и предложил: — Я велю подать в гостевом зале завтрак на троих! Ингар понимал, что надо оставить омег наедине на некоторое время, но и предстояло продолжить знакомство, ведь ему необходимо было завоевать доверие папы своего возлюбленного, чего бы это ни стоило. Он откланялся и покинул нижние покои, чтобы отдать распоряжения насчёт завтрака и привести себя в порядок после тяжёлой ночи. — Пап, как ты себя чувствуешь? — проводив взглядом удалявшегося Ингара, повторил вопрос Ноа, переведя глаза на родителя. — Почему этот альфа так похож на Юнги? — поворачиваясь к сыну лицом, ответил вопросом на вопрос и уложил, обнимая, его голову к себе на грудь. — Не знаю… Я, когда увидел его впервые, сам был шокирован. И очень боялся вашей встречи. Боялся за тебя! — Ноа крепче прижался к папе. — И ты влюбился в него… — констатировал как факт Чимин, произнося это задумчиво. — Не знаю… — не менее задумчиво протянул Ноа. — А что такое любовь? Чимин долго молчал, в размышлениях глядя перед собой. — Любовь, Ноа… — начал было, но умолк ненадолго, продолжив после паузы. — Это волнующее море между берегами душ. Это мост от одного одиночества к другому. Она пребывает на вершинах, над долинами разума. Это как ласковые сумерки, когда влюблённые кутаются в их шёлк вместе. Любовь не знает расстояний, для неё не существует границ и континентов, она не делит людей на нации, врагов и друзей. Её нельзя добиться силой, выпросить или вымолить, — Чимин вновь сделал небольшую паузу. — Она приходит непрошенная и нежданная. Любовь — это дар небес, сын. Ноа лежал, прижавшись к груди самого родного человека, внимательно слушая и пытаясь разобраться в том, что же чувствовал к Ингару. — А я не знаю… Люблю ли я его? Любовь ли это?! То, что я к нему чувствую… — сказал растерянно и приподнялся, чтобы посмотреть в глаза родителя, ища в тех ответ. — Любишь… Я-то вижу… — уверенно ответил и погладил по вьющимся волосам сына, ласково глядя в ответ. — Люблю… — прошептал, пробуя на вкус это слово. Все чувства, бушевавшие в нём всё это время… То, что он испытывал, находясь рядом с этим альфой и даже на расстоянии, теперь улеглись в одно короткое слово — люблю. Ноа был оглушён этим открытием и потому притих, вновь положив голову на грудь родителя, который продолжал его гладить. «Люблю…» — крутилось в его голове. Вдруг опомнившись через некоторое время, спросил: — А как себя чувствуешь? Ты вчера нас сильно напугал! — Ноа поднял голову, заглядывая в родные глаза. — Мне плохо, но это не болезнь, которую может исцелить лекарь. Она внутри, у меня в сердце, — тяжело вздохнул и продолжил, положив руку себе на грудь. — Там всё пусто, как будто вырвали. Я не знаю, как жить дальше, где взять силы. Я очень скучаю по твоему отцу. — Я тоже по нему очень скучаю, — прошептал и прижался, обнимая крепче.***
Чимин почти ничего не ел, пока находился за большим столом в гостевом зале. Когда они пришли, Ингар сидел во главе, а слуги с двух сторон отодвинули стулья, чтобы рассадить Ноа и его папу. Старший омега практически не сводил глаз с лица правителя Ледяных земель. Его осанка, его манера держаться, его голос — всё было в точности, как у Юнги. Иногда Чимин переключался на Ноа, ловя влюблённые взгляды, которыми тот одаривал альфу, и всё время улыбался, не в силах скрыть счастья, что испытывал. — Как может быть, что вы так похожи на моего мужа? — Чимин не смог сдержаться и задал мучавший вопрос альфе. — Не знаю, — сразу ответил Ингар и отложил приборы в сторону. — Более того… — прочистил горло, возвращая осипший от волнения голос. — Я — Мин Ингар. У нас одна фамилия. — Как это… Мин? — встрепенулся от удивления Ноа. — Да. Когда ты мне сказал, что твоё имя Мин Ноа, я был удивлён не менее, чем вы сейчас, — пояснил и сложил руки в замок, поставив локти на стол. — Я много думал над всем этим. Но, к сожалению, спросить не у кого. Как может человек с юга походить на меня?! Ну или я на него… Да ещё и носить ту же фамилию. — Да, но Юнги был… — Чимин поперхнулся на этом слове. — Он сын пленного омеги-коверунца. Фамилия ему досталась от его папы. — Пленного коверунца? — задумчиво переспросил Ингар. — Его взяли в плен с побережья Ахиру? — Да, Юнги говорил, что Намджун — это его отец — взял папу в плен в крепости Хекара. — Наши предки, тоже выходцы из коверунцев, переселились сюда именно из этой крепости. Ещё в двенадцатом столетии, — и вновь задумался. — Отец рассказывал, что нашим предком был один из братьев-близнецов, — продолжил Ингар. — Он отправился сюда, в Ледяные земли, а его брат остался на материке. Это уже как легенда. Отец говорил нам с братом про это с раннего детства. — Неужели вы принадлежите к одному роду?! Раз носите одну фамилию… — задумчиво произнёс Чимин. — У тебя есть брат? — с интересом уточнил Ноа, перебив родителя. — Нет, — Ингар замолчал, склонив голову, а после продолжил. — Он погиб. Мы тоже были близнецами. Как две капли воды. — Прости… — прошептал Ноа, меняясь в лице, чувствуя себя виноватым, что затронул эту, по всей видимости болезненную для альфы, тему. — Ничего… Это было уже давно, — постарался успокоить омегу. Впрочем, как тот погиб, Ингар не стал рассказывать, а спросить Ноа не посмел. — И мне сейчас вдвойне странно, что где-то за тысячи земель есть человек похожий на меня, как мой брат. — Был… — поправил с грустью его Чимин. — Простите… Ингар поднялся из-за стола и, приблизившись к месту, где сидел Чимин, опустился на колени перед ним: — Простите, что принёс вам столько страданий. Что стал причиной гибели вашего мужа. Простите… Он опустил голову: — Простите… Если бы я мог… Если бы можно было всё исправить… Ингар всё никак не мог найти слов, чтобы облегчить боль, причинённую им и его людьми. Не мог найти ни слов, ни способов всё изменить. Чимин же смотрел на склонённую перед ним голову. Что он мог сказать?.. Юнги не представлялось возможным вернуть… Мёртвые не возвращаются из чертогов Ками. — Ничего не изменить уже… — произнёс медленно и положил свою ладонь на склонённую голову альфы, тихо добавив. — Надо с этим как-то жить, — вздохнул и убрал руку, после чего развернулся к своей тарелке, в которой всё лежало нетронутым. — Давайте продолжим завтрак. Чимин не чувствовал, что способен простить этого человека, но и злости к нему почему-то не испытывал. Его душила только боль утраты, на что-то другое просто не было сил. Ингар поднялся с колен, занял своё место за столом и сказал с сожалением: — Я вас понимаю, такое не прощают.***
Вечером того же дня, после общего ужина, Ингар, спросив разрешения у Чимина, забрал Ноа к себе в покои. Чимин, увидев, как засветились глаза сына, не посмел отказать правителю. Ведь он-то прекрасно знал, что такое любовь и насколько влюблённым хочется проводить как можно больше времени вместе. А ещё утром, за завтраком, заметил, как смотрел сам правитель на Ноа. И понимал, как никто другой, своего сына… Как же не влюбиться в такого мужчину? Ингар повёл Ноа совсем в другую сторону от подъёмной комнаты, взяв за руку. — Куда это мы? — спросил, с трудом поспевая за ним, омега. — Сейчас увидишь, — ответил с едва заметной улыбкой, ведь жаждал этого ещё с прошлого вечера. Их встретил Яфи: — Всё готово, — и отворил дверь, пропустив внутрь. Ноа ахнул, когда вошёл. Он уже привык к горячим источникам, к которым их водил слуга. Но там, куда они пришли теперь, была ещё большая красота — дно водоёма искрилось разноцветными красками. Камни, устилавшие дно, светились. — Что это? — Ноа подошёл поближе к бурлившему источнику. — Это флюорит. Камни, светящиеся в темноте, — Ингар остановился позади, обнял со спины и сцепил руки на животе, после чего склонился, целуя в кудрявые волосы, при этом чувствуя всем сердцем детский восторг омеги по поводу необычайной красоты. Ноа осмотрелся и заприметил большое окно, которое уже зашторили. А ещё то, что не было зажжено ни одной свечи, только этот необыкновенный разноцветный свет из воды озарял всё вокруг. Он стоял совершенно счастливый. Спустя пару минут омега ощутил, как тёплые руки Ингара стали пробираться под саварм, развязав пояс. Тело мгновенно отозвалось на ласковые прикосновения к коже, покрываясь мелким бисером мурашек. Возбуждение не заставило себя ждать. Ноа развернулся лицом к альфе и поднял голову, заглядывая в глаза. Пояс упал им под ноги, саварм распахнулся. Ингар поймал горящий взгляд омеги и нежно повёл ладонью, отодвигая мягкую ткань и оголяя плечо, после наклонился, целуя белую и гладкую кожу. Саварм упал к ногам вслед за поясом. Видя, как Ноа задрожал от этих поцелуев, запрокидывая голову назад и прикрывая глаза, Ингар обхватил второй рукой за талию и, придерживая, прижал к своему паху, сразу чувствуя, что ему ответили и прильнули полностью, отдаваясь ласкам. Страсть, разгораясь, накрывала обоих всё сильнее с каждой минутой. Альфа отстранился и опустился на колени, стянул с Ноа штаны и освободил восставший член. Тот смотрел заворожённо сверху вниз, переступив через упавшую на пол одежду. Ингар сжал двумя пятернями округлые ягодицы, притянул ближе к себе и мягко обхватил губами подрагивавшую от возбуждения плоть, без промедления вбирая полностью в себя. Ноа застонал, колени затряслись от наслаждения. Он прикрыл глаза и подался навстречу, запрокидывая голову и цепляясь за плечи альфы, чтобы не упасть. А уже через пару толчков излился, готовый потерять сознание. Ингар сразу подхватил его на руки и отнёс на каменный настил, предназначенный для массажа. Не дав отдышаться, потому как сам сгорал от желания, уложил омегу и скинул впопыхах с себя мокрую от пота одежду, а смочив пальцы в масле, которое Яфи приготовил заранее, раздвинул ноги, мягко проникая внутрь разгорячённого тела и чувствуя, что его готовы принять. Найдя простату, слегка надавил и заглянул в распахнутые глаза, видя, как расширились зрачки от накрывавшего возбуждения. Пристроившись между ног, альфа вошёл, погружаясь в огненную страсть, сжигавшую обоих.***
Уже после, греясь в онсэне, расслабленный и счастливый Ноа лежал в объятиях правителя, откинувшись спиной на грудь того, и загребал со дна круглые светившиеся разноцветные камушки, разглядывая каждый. Любовался неимоверной красотой, созданной самой природой. — Как думаешь, что скажет твой папа на то, что мы поженимся? — задумчиво спросил Ингар, зарываясь носом в мокрый затылок омеги. Тот сразу же закрутился, пересаживаясь на его ногах и поворачиваясь лицом, упирая руки в боки, расширив при этом свои лисьи глазки в возмущении: — Ты даже меня ещё не спросил — выйду ли я за тебя! А уже волнуешься разрешит ли папа! — Разве?! — рассмеялся Ингар, видя, с каким деланным возмущением смотрел на него омега. — Я только и делаю, что говорю, что хочу на тебе жениться! — и прижал к себе, загребая крепкими руками. — Вот именно! Только и говоришь, что желаешь жениться! А меня ты спросить не хочешь?! — Ноа прижался в ответ, бормоча альфе в шею. — Нет. Не хочу! — ответил с улыбкой. — Ты всё равно будешь моим! — и погладил того по спине. — Ты уже мой! Ингар просто не мог перестать улыбаться и чувствовать это всеобъемлющее счастье. — Мой навсегда!