Ледяные земли. Замок Иглу
— Я скучаю по тебе, Юнги… Вновь этот нечеловеческий, прожигающий болью крик разнёсся по коридорам. — Я скучаю по тебе… Ингар весь покрылся мурашками. Холод проник в его душу от ужасающих криков, пропитанных невыплаканной болью, разрывавшей человека из-за утраты любимого пополам. Он понимал, что за лекарем бежать далеко. А слушать такое выжигавшее душу выражение боли было невыносимо. Каково же это — испытывать переживания, которые заставляют так кричать?.. Сердце Ингара сжалось в комок от чужой нестерпимой душевной муки. Времени на раздумья, когда так кричали, не оставалось. Терзания явно достигли того уровня, который уже невозможно было больше выносить. Понимая это, альфа не мог и дальше стоять и бездействовать. Ведь отчётливо понимал и то, что омеге требовалась помощь, иначе эта боль сломала бы его. Ингар сорвался с места, в пару шагов преодолел расстояние, разделявшее их, и присел рядом, на пол, приподнимая Чимина, стоявшего на коленях. Тот, согнувшись, кричал сердцем, израненным болью, голосом, который уже осип. — Тише… Тише… — ласково произнёс, прижимая омегу к себе. Они оба стояли на коленях. На полу. Посреди холла. Чимин не сразу понял, кто его обнял, поскольку находился то ли в полубреду, то ли в полусознании… А возможно, это было одно и то же. Через пелену слёз увидел… хотя скорее — почувствовал… что его обняли родные руки. Прижали к себе. Родной голос звучал около уха. Его покачивали… успокаивая… Чимин притих, но по-прежнему рыдал… Не веря самому себе… что его обнимал… Юнги… Его Юнги… — Я скучаю по тебе… — прошептал едва различимо. Пара секунд прошла в молчании. И вновь. — Я скучаю по тебе… — продолжал, всхлипывая. — Я скучаю по тебе, Юнги… — Тише. Тише… — отвечал на грани слышимости, гладя по спине, Ингар. — Я скучаю по тебе… — Знаю. Знаю… Сердце Ингара разрывалось от жалости. И сожалений. Ведь именно на нём лежала вина за то, что этот омега так страдал. Чимин расслабился в тёплых руках, любимый голос окутал его… Всхлипывая, прикрыл глаза. Не веря самому себе… и в происходившее. И глубже вдохнул. Вдохнул. Втянул запах… Мирра. Аромат был тёплым, насыщенным, с лёгким оттенком сладости. Успокаивающим. Чимин отстранился. Как будто опомнился в этот момент, возвращаясь в реальность. И затуманенным взглядом принялся изучать лицо напротив. — Ты не он… — медленно проговорил, всматриваясь в черты лица. — Кто ты? Вот он — Юнги… Но это не он. Совсем другой… Но такой похожий. И вдруг Чимина осенило… Запах… Мирра. — Вы — правитель Ледяных земель… — прошептал, глядя прямо в глаза, с ужасом и удивлением. Ингар молчал. Что он мог сказать? Да, это он виновен во всём. Да, это он причинил столько боли… Перед ним словно был Ноа… Только постарше и глаза, казалось, выцвели от нестерпимой боли. Чимин смотрел в ответ, блуждая взглядом по чертам: губы… глаза… скользнул по волосам, подмечая заплетённые косы… по гладкой бледной коже лица, на котором отсутствовал любимый шрам. — Святые небеса… Как похож… — прошептал устало, охрипшим голосом, по-прежнему всхлипывая и медленно осознавая, в кого влюбился его сын. Он-то видел, что влюбился. Ингар молчал, не зная, что сказать. Желая только одного — чтобы боль этого человека стала как можно меньше. В тот момент альфа готов был разрезать себе живот и наматывать внутренности на меч, лишь бы глаза, что так внимательно разглядывали, засветились такой же радостью, какую видел у Ноа. — Я — не Он… — только и смог прошептать Ингар. Ясно осознавая, что действительно похож на супруга этого омеги, отца Ноа, раз на него смотрели именно так. Боль от утраты и прощание со своей любовью отчётливо читались в этих почти безликих и выцветших, некогда голубых, глазах. — Ты — не Он… — тихо за ним повторил Чимин. — Ты — не Он… Сгусток чёрной боли вновь подступил к горлу, вырываясь наружу: — Ты — не Он!.. — снова повысил голос до крика. Крика, который разрывал сердце в клочья. Беспокойство нарастало с ужасающей скоростью. — Ты не Юнги… И Чимин снова забился в истерике, переходя на дикие вопли. — Юнги!.. Голос совсем охрип, и теперь слова звучали ещё глубже и больнее. — Ааааа!.. Юнгииии… В холл вбежал Яфи, услышавший душераздирающие крики, которые разносились по всем переходам каменного замка. От них сердце готово было остановиться у каждого, кто их слышал. — Позови лекаря, — крикнул слуге Ингар, подхватывая омегу, бившегося в истерике, на руки. Уже через пару секунд он понёс того в свои нижние покои. Там сел на кровать, устроил Чимина у себя на коленях и, продолжая качать, обнял крепко измученного страданиями. Яфи быстро привёл лекаря, который, едва войдя и сразу же осознав ситуацию, попросил Ингара помочь напоить Чимина успокоительным снадобьем. У измученного омеги не было сил сопротивляться, потому он выпил то, что дали, заикаясь и всхлипывая, постепенно притих в руках Ингара, а затем и вовсе уснул, резко отключившись. Яфи расстелил постель, а Ингар, уложив на ту омегу, укрыл осторожно одеялом. — Оставайся здесь, — приказал слуге, а сам поспешил к Ноа, который его ждал уже слишком долго. Пока альфа находился в подъёмной комнате, всё думал — как сказать любимому о том, что произошло с его папой…***
Ноа извёлся из-за ожидания. Портной давно ушёл. И ужин, который принёс Яфи, остыл неизвестно сколько времени назад. Он был голоден, но ждал возвращения Ингара. Тот же вошёл быстрым шагом и замер посреди комнаты, сразу заметив — Ноа устроился на кровати, рядом с подносом с едой, и выглядел притихшим и усталым. Зато смотрел на него счастливыми глазами. — Я только что познакомился с твоим папой, — решив не мешкать, сказал сразу, шёпотом, и перестал дышать, не зная — чего ожидать в ответ на эти слова. Ноа тут же на коленях сполз с кровати. — И что? — осторожно спросил и приблизился к альфе очень стремительно, а оказавшись с ним рядом, столкнулся с потемневшими глазами. — Прости меня… Я не знал, что он будет в холле. Я прошёл… и… — И…? — Ноа понимал, что случилось неизбежное. Они встретились. — Он звал Юнги, — тихо ответил Ингар, с сочувствием глядя в глаза любимого. — Мне надо к нему… — сказал с очевидным волнением и поспешно засобирался, надевая сапоги. — Он сейчас спит. Лекарь дал ему снотворное… — Ингар стоял позади омеги, повернувшегося к нему спиной, и наблюдал, как тот быстро одевался. И чувствовал себя при этом виноватым, в тоже время не представляя — что же сделать, чтобы всё исправить. «Как, чёрт возьми, всё можно исправить?» «Как?!» «Как можно исправить то, что изменить невозможно…» «Как вернуть к жизни человека?..» «Как…?!» — Отведи меня к папе, — Ноа, едва закончив с одеванием, встал напротив Ингара, смотря тому прямо в глаза. Взглядом, не терпевшим возражений. — Хорошо. Когда они вошли в покои, Чимин спал глубоким сном, тихо дыша. Яфи растопил камин, от которого исходило тепло. Ноа сел рядом с папой на кровать и стал гладить по кудрявым волосам, с лаской во взгляде наблюдая за тем, как мирно тот спал. — Ты устал. Тебе нужно помыться и погреться, — прошептал Ингар, понимавший, как чувствовал себя любимый после прогулки на морозе. Он присел осторожно рядом, боясь разбудить спавшего омегу. — Ты иди. Я побуду с папой… — Ноа, сняв сапоги, забрался на кровать с ногами и лёг рядом, устраиваясь поудобнее и обнимая родителя. Ингар осознавал — если уйдёт в такой момент, то потеряет возлюбленного навсегда. А он не мог этого допустить. — Я побуду с вами. Ты поспи… — мягко произнёс и укрыл их, подоткнув одеяла, а откинув пряди, поцеловал своего омегу в висок. — Я посижу тут. Отдыхай. Ингар подкинул дров в камин и присел рядом, в кресло, наблюдая, как Ноа прижался к папе и, уткнувшись лицом тому сзади в шею, прикрыл глаза. У альфы до сих пор стоял в ушах душераздирающий плач разбитого сердца. Теперь он думал о том, как же всё в этом мире непросто. Где бы они встретились? Не случись всего этого… Не случись причинить столько боли этому омеге. Судьба свела их при трагических обстоятельствах. Цветок любви пророс через лужи крови…***
Чимин проснулся, когда первые лучи солнца осветили снежные макушки гор и, проникая сквозь мохнатые лапы вековых сосен, заскользили по белым испещрённым стенам комнаты. Первое, что он увидел — человека, так сильно похожего на его Юнги, который, скрючившись, спал в кресле у камина, где догорали угли. Скользя взглядом по таким любимым чертам лица, по его телу, остановился на руках. Его руки. Один в один. Такие родные… Руки которые обнимали его, дарили тепло, ласку и нежность. Руки, которые уносили к небу… Сила, напор, уверенность и спокойствие — всё было в этих руках. Они защищали. Обнимали. Дарили наслаждение, доводя до безумия. Согревали. Берегли. Во сне он прижимал их к губам… Когда-то… Но это не Юнги… И это не его руки… Руки его любимого больше никогда не обнимут и не укроют от всех бед… Чимин лежал на боку, чувствуя тёплое дыхание Ноа своим затылком. Маленькие ладошки сына, которые обнимали, согревали израненную душу. Как же так случилось, что его сын влюбился в копию своего отца? И как этот человек мог так походить на его Юнги? Всё это было уму непостижимо.***
Северные земли Ясури
На Северные земли опустился снег. В бараке было холодно, маленькая печь, сложенная из камня, не спасала, как и тонкие одеяла. Но усталость после работ в каменоломне просто валила с ног, так что Чонгук, выбрав место у огня, ведь барак в тот момент пустовал и все настилы были свободны, моментально вырубился, как только прилёг на деревянную поверхность. Сутками работавших в каменоломнях пленных конвоиры отпускали отдохнуть, только если видели, что те уже валились с ног, засыпая на ходу. Так, Чонгуку выпало поспать, но его разбудил громкий плач Джиу, который доносился с улицы. Слушать подобное было невыносимо. Только вот звучали рыдания часто. Изо дня в день этот ублюдок — Джихан — насиловал и избивал омегу. Несколько раз Чонгук порывался встрять, но Инсон, младший брат Джиу, останавливал его. — Не надо. Ты ничего не сможешь изменить, только сам пострадаешь, — твердил, каждый раз хватая за рукав и не давая выйти. — Как ты можешь так говорить? Это же твой брат! — возмущался Чон Ян. Хотя, глядя на юного, хрупкого и истощённого альфу, которому было восемнадцать, понимал, что тот действительно ничего не мог сделать в этой ситуации. Так что теперь Чонгук, не поднимаясь с места, дотянулся до печки и открыл дверцу, чтобы подкинуть дров, после чего ту прикрыл. Он натянул на голову одеяло, повернувшись на другой бок, подтянув ноги, поскольку так было теплее, и прикрыл глаза. Омега продолжал монотонно плакать какое-то время. И под эти болезненные звуки Чонгук опять проваливался в сон. Ему снова снился Итай. Каждый раз, стоило только заснуть, альфа видел этого невероятного омегу. <tabВ этот раз Итай вновь улыбался ему своей изумительной улыбкой. Глаза цвета бирюзы искрились счастьем. Нить жемчуга, уложенная по голове ореолом, смотрелась изящно. А кудрявые волосы разметал ветер. Итай был счастлив… …в этом сне. И Чон Ян вместе с ним… Однако его вырвали из этих моментов счастья. Крики, что доносились с улицы. Альфа сел на настиле, не совсем понимая, что же происходило. Джиу молчал, но были слышны вопли Джихана и глухие удары. Потирал лицо обеими ладонями, пытаясь прогнать сонное состояние и привести голову, тяжёлую после сна, в норму, и вслушивался в то, что происходило там, за дверью барака. Не выдержав, Чонгук поднялся и, взяв в руки цепь, отправился на выход. Картина, которая предстала взору, его шокировала. Дыхание спёрло. Защемило в груди. Джиу лежал безвольно на снегу… …а эта скотина, Джихан, пинал его безвольное тело, как тряпичную куклу. Кровь ударила в голову. Сжав кулаки, Чонгук кинулся, ничего уже больше не соображая, только чувствуя бесконечную ненависть к этому извергу. С одного удара уложив того на землю, накинулся и сел сверху, схватив за горло и… Сжимал. Сжимал, что есть силы. Ненавидя всем сердцем. Джихан хрипел, выпучив глаза, под ним. Но вдруг появилось что-то острое, протыкая и отрезвляя резкой болью в боку. — А ну отпусти его! — за спиной раздался голос Юнхо — надзирателя, — который заставил прийти в себя и разжать руки. Юнхо, тут же схватив за цепи, стащил напавшего с закашлявшегося Джихана, который, повернувшись на бок, пытался ловить воздух как рыба, выброшенная на берег. Чонгук, схватившись за проколотый мечом бок, попытался остановить кровь, медленно поднимаясь и становясь на колени. Джихан, хрипя, заорал, еле выговаривая слова: — Вот ублюдок… Я прирежу тебя! — плюясь и кашляя, схватившись за горло. Юнхо ещё раз дёрнул за цепь на ногах и уложил пленного лицом вниз, на снег, а затем приставил острие к затылку, готовый по приказу хозяина исполнить приказ. Чонгук чувствовал, как горячая кровь, протекая сквозь пальцы, прижатые к ране в боку, вытекала, растапливая снег.***
Северные земли Ясури
Отряд продвигался от ущелья Шеврон. Того самого, где произошло побоище, в котором были захвачены в плен Чонгук-младший и омеги. Обогнув высокие хребты горного массива Шатанары, к вечеру они вышли на правый берег реки Гаруса. Сменился молодой месяц на небе, снег укрыл всё вокруг, река замёрзла. В воздухе веяло зимой. Войско остановилось на ночлег после того, как было принято решение переправляться через реку. Предварительно проверили лёд на прочность — пока не село солнце, два воина проехали верхом на левый берег, где и заночевали. Готовясь к переправе, развели костры, чтобы хоть немного согреться и приготовить горячей пищи. — Как ты? — помогая спуститься с коня, спросил Чонгук, подхвативший подмышки Итая и опустивший на землю. — Устал немного, а так всё хорошо! — довольно бодро ответил Итай и поправил подбитый мехом куницы плащ, одёргивая тот вниз. Чонгук заправил ему выбившуюся прядь в меховую шапку и попутно поцеловал в лоб. — Сейчас приготовим мясо оленя, что подстрелили днём. Ты посиди, а я наломаю еловых веток для ночлега. И усадил на поваленное дерево, после чего достал одеяло, которое было скручено и привязано к седлу. — Погрейся у костра, — сказал ласково, укрывая плечи омеги. Мороз только крепчал изо дня в день, но в тот вечер хотя бы не шёл снег. Воины разжигали костры вдоль реки, стараясь особо не растягиваться по берегу. Итай пригрелся в ожидании еды — сидел с вытянутыми ногами и боролся с нахлынувшей от тепла костра сонливостью. Вкусно пахло мясом, что готовилось в казанах, и сладким цветочным чаем с юга, который подал ему вакато и о чашку с которым он грел руки. Чонгук и другие воины, нарезав веток, уложили те и устроили настил для ночлега прямо под открытым небом, вокруг костра, который собирались поддерживать до утра. Все поели шурпу из мяса оленя, запивая горячим чаем, а после выставили сторожевые посты и улеглись на ночлег. Чонгук обнял пасынка, прижимая к себе, укрыл плащом сверху. Они так провели уже множество ночей. Итай успел привыкнуть к походному образу жизни, находясь в Северных землях. Прижавшись к груди отца, Итай разглядывал звёздное небо, а засыпая, думал о Чон Яне, моля всех богов, чтобы только тот оставался живым.***
Поднявшись с рассветом, начали переправу. — Переправляться будем по одному. Лёд нетолстый, хоть в этом месте река и тихая, поэтому придётся по одному. Вы будете где-то в середине, — пояснил Чонгук Итаю и Агсару. — Хорошо, отец, мы поняли, — кивнул уверенно Итай. — Да, всё поняли, — подтвердил Агсар. Начали переправу. Поочерёдно, по одному, двинулись по замёрзшей реке. Чонгук был уже на левом берегу, когда раздался громоподобный треск. Лёд стал, разламываясь под копытами, уносить бурными водами очередного переправлявшегося воина вместе с конём. Река резко пришла в движение, ещё недостаточно крепкий лёд не выдержал и треснул под тяжестью непрошенных гостей. Несколько воинов бросилось вниз по реке, пытаясь вытащить того, кого понесло вниз по реке вместе со льдинами. Чонгук отдавал приказы, сожалея, что позволил идти детям в середине отряда. Что отпустил Итая от себя. В неудачных попытках выловить тонувшего, Чонгук решил, что надо идти туда, где река, огибая ещё один хребет Шатанары, становилась шире. Воды там всегда были спокойнее, и стоило переправить всех оставшихся на правом берегу именно в том месте. Едва перекрикивая шум бурлившей реки, Чонгук пояснил стоявшим на другом берегу план действий. Единственный минус во всём этом состоял в том, что им предстояло потерять друг друга из виду, оказавшись разделёнными этим самым хребтом. Однако уверенность вселяло то, что большинство опытных воинов как раз были рядом с детьми. — Головой отвечаешь мне за Итая! — максимально громко крикнул Чонгук из-за шума громогласной реки, отдавая приказ старшему воину и возлагая на него командование оставшимся отрядом. Они распрощались, и два отряда, разлучённые бурной рекой, отправились в разные стороны вдоль реки Гаруса, продолжая поиски пропавшего Чон Яна. Оставшиеся на правом берегу, в числе которых были Итай и Агсар, ушли за хребет, огибая тот, поскольку крутые склоны не позволяли следовать вдоль берега.***
Императорский дворец Севара
Как и много лет назад, он стоял у окна, не отрывая взгляд от удалявшегося отряда всадников. Его повелитель… Он вновь проводил любимого… Джин смахнул с лица непрошенные слёзы… Ему не дозволено провожать супруга-императора на крыльце. Но не смотреть хотя бы в окно, он не мог. Он проводил всех. Сына. Мужа. Опять остался один… Теперь нужно было ждать. Ждать, ждать. Как и много лет назад… Душа болела и билась, словно израненная птица. Оставалось только молиться всемилостивым богам, чтобы все возвратились домой. Холод и пустота окутали его, как только всадники пропали из виду. Джин обнял себя за плечи, пытаясь согреться. Не плакать… Не плакать… «Намджун сказал не плакать…» «Не хоронить его прежде времени…» «Не буду…» «Не буду!..» — твердил сам себе Джин. Но ничего не мог с собой поделать. Слёзы горячими дорожками стекали по щекам. А ему всё никак не удавалось собраться с силами и отойти от окна, хоть горизонт уже и был чист — даже пыль, поднявшаяся под копытами всадников, осела. Пока он так стоял, пытаясь совладать со своим горем, двери отворились. В комнату вбежал Джоан, весь в слезах, и кинулся в его объятия. — Ну… Ну… Что ты… — Джин тут же утёр свои собственные слёзы. Он не имел права расклеиваться. Его поддержка была необходима детям. — Ну что ты? Надо привыкать. Наша доля такая — провожать своих мужчин в поход, — приговаривал и мягко гладил Джоана по волосам. — Всё будет хорошо. Джангар твой вернётся, он ведь опытный воин! Столько прошёл! Множество и войн, и передряг. А теперь у него есть ты. Есть к кому возвращаться! — твёрдо сказал и прижал к себе рыдавшего пасынка. — Принесите чай! — отдал приказ вошедшему следом за Джоаном вакато, понимая, что всем надо успокоиться и прийти в чувства. — Давай присядем, — предложил, сопровождая и усаживая юного омегу на кровать. Джин впервые видел Джоана столь эмоциональным. Всегда меланхоличный и погружённый в свой собственный мир, теперь он, казалось, ожил. Любовь его как будто выдернула из того состояния и заставила ощутить жизнь по-иному. Заставила вкусить все краски, самые яркие её аспекты. И оставалось надеяться на то, что мальчик не впадёт в ещё более глубокую апатию от тоски по любимому, в ожидании его возвращения. Джин только в эти мгновения осознал — теперь нужно будет больше уделять своего внимания пасынку. Пока их любимые воины не вернутся домой. Чтобы не дать тому закрыться в своём собственном мире. Вакато принёс поднос с цветочным чаем, а также свежую выпечку, аромат которой заполнил пространство, прогоняя уныние. Варенье из груш с грецким орехом, щербет, пахлаву и тулумбу с шоколадом — всё расставил на чайном столике и наполнил чашки ароматным напитком. Следом за вакато вошёл Хёнджин. Он нёс на руках Туэна и вёл за руку Тиена, который сразу же кинулся обнимать деда. — Дед, а ты чего такой? — спросил маленький омежка, наклоняясь и заглядывая в лицо. — Ты плачешь? — видя, как тот, обнимая Джона, сидел на кровати и вытирал свои красные опухшие глаза. — Нет, что ты, деточка! — Джин быстро заморгал и улыбнулся, стараясь придать лицу счастливое выражение. Джоан отстранился, утирая слёзы, протянул руки к малышу. — Иди ко мне! — подхватил его подмышки, взяв на руки, и направился в кресло у столика, где усадил себе на колени. — Сейчас будем пить чай! — сказал воодушевлённо и пододвинул поближе к мальчику тарелку с пахлавой, зная, что тот её обожал. Джоан очень старался совладать с собой, чтобы не расстраивать малыша, который скучал по родителям. Хёнджин, передав Туэна деду, отодвинул кресло, приглашая того присесть вместе за стол. С мыслью о том, что лучше пусть Джин нянчит внука, чем тонет в печали и тоске. Хосок ещё вчера уехал по делам в восточную часть Империи. Так что дворец совсем опустел. Из старших членов императорской семьи остались в нём только они. Втроём.***
Империя. Тренировочный лагерь
Всё утро они упражнялись, оттачивая технику кюдо, и теперь, изрядно измотанные, пока наставник куда-то отлучился, присели на жердь забора, которым было огорожено стрельбище. — Как думаешь, — обратился к Йонгу Виен, — они найдут твоего папу и Ноа? — спрашивая, вытирал рукавом пот и убирал мокрые чёрные кудри, которые прилипли ко лбу. — Отец, хоть и слаб после ранения, уверен, не отступит! Приложит все усилия, ведь так любит папу. Я верю, что папа и Ноа живы, — с уверенностью произнёс Йонг. — Конечно, надежда очень мала, но… — на этих словах с горечью вздохнул. — Но я не представляю, как он смог бы жить без папы. Во всём ему всегда потакал, на руках носил. Не знаю никого, кто бы так ещё любил, как они друг друга. — Ну почему? А наши дед с дедушкой? — спросив, посмотрел на брата. — Да, но у них такая любовь, знаешь… Величественная какая-то. Дед наш такой… — поясняя, сделал почти императорское выражение лица. — И дедушка ему под стать. Сдержанный всегда, — и поразмыслил прежде, чем продолжить. — А папа мой! Папа всегда пользовался тем, что отец его баловал и безмерно любил… — из-за последнего осёкся. — Любит… — А мои, хоть и любят друг друга, и жить не могут один без другого, часто спорят о чём-то, — произнёс медленно Виен, вглядываясь вдаль, куда-то перед собой, вспоминая. — Конечно, твой папа — он вон какой! Любого альфу за пояс заткнёт! — Йонг перевёл глаза на задумчивый профиль брата. — Управляет целым кланом бамуто, ему подчиняются альфы всего Юга и уважают его. — Дааа… — протянул в ответ. — А ты какого бы омегу полюбил? — повернулся с вопросом Виен, глядя заинтересованно. — Не знаю. Скорее такого… Ласкового и нежного. Как мой папа, — сказал с лёгкой улыбкой. — А ты смог бы любить столь воинственного и сильного как твой? Виен долго молчал, прокручивая вопрос в мыслях, вспоминая своего папу. — Думаю, это очень сложно… В плане — любить такого омегу, — едва озвучив, вновь замолчал. — Надо быть сильным человеком как мой отец, чтобы любить так, как он, — произносил это медленно, рассудительно, а после добавил. — Знаешь… Я бы хотел походить на своего отца. На того, кто умеет любить, несмотря ни на что. Они бы ещё, наверное, долго так сидели и разговаривали, но их окликнул вернувшийся наставник: — Это кто у нас тут прохлаждается?! Мин Йонг и Чон Виен! Быстро вернуться к основной позиции и продолжить тренировку!