Северные земли Ясури
Как только солнце поднялось над макушками сосен, снегопад прекратился и небосвод открыл над головами воинов свою бездонную синеву, разгоняя серые облака. Наспех перекусив тем, что нашлось в поклаже, отряд выдвинулся, продолжая намеченный путь и огибая тот самый хребет, за которым вызволили пленника. Оттуда направились вниз по реке, как и было запланировано, на место встречи с Чонгуком-старшим. Лошадей лишних не имелось, потому для вызволенных пленных их не нашлось, из-за чего позади Итая сидел раненный Чонгук — измученный постоянным недосыпом, потерявший много крови из-за ранения, истощённый. Не прошло и получаса, как он, так старавшийся оставаться в сознании, положил голову на плечо любимого, прильнул к спине того, обнимая обеими руками за талию, и уснул. Итай вдыхал любимый запах витивера и чувствовал горячее тело своего альфы. Он боялся, что тот мог выпасть из седла от усталости или из-за слабости от ранения, потому старался не спать, хоть и у него самого была бессонная ночь перед этим. Но самым важным было другое. Сердце ликовало. Ведь его Чонгук находился рядом с ним… Живой. Сладко дышал ему в затылок, согревая своим теплом. Теперь они вместе. Теперь он никому его не отдаст и никаким обстоятельствам не позволит разлучить их… Войско миновало то самое место, где ещё вчера кипели работы. Вокруг лежали груды добытого камня, припорошённые снегом, стоял поодаль тот самый столб, где наказывали пленников. Продвигаясь сквозь лесной массив, приближались к реке. Снег искрился и слепил глаза на солнце. Перед тем, как продолжить путь, Агсар вызвался взять с собой на коня давешнего омегу, ведь было того жаль. И уж как-то по-особенному на него действовал запах этого спасённого, разливавшийся тонким свежим южным лимоном, который альфа почувствовал ещё тогда, когда только взял его на руки там, в сыром, грязном и вонючем бараке. Ноги омеги были все изрезаны кандалами. После обработки ран, чтобы те не мёрзли, Итай нашёл свои запасные сапоги и передал Агсару. — Держи, — и протянул обувь дяде, — надень на него. Перед этим Итай интересовался у Чонгука: — А кто это? — спрашивая, заглядывал в глаза, сидя рядом с любимым там, на бревне, когда лекарь осматривал бедолагу. — Он вы́ходил меня… Я обязан ему жизнью… — пояснил, выговаривая с трудом каждое слово. — Если бы не он… меня и в живых бы не было. Как и всех, кто полёг в тот день. Как Юнги, Чимина и Ноа. — Ты что?! — встрепенулся Итай. — Юнги жив! Был ранен, но жив! А Ноа с Чимином увезли с собой коверуны. Скорее всего в Ледяные земли. — Живы?! — Чонгук не мог поверить в такое счастье. — Святые небеса, они живы… — Да, среди погибших их не было! Поэтому дед и Юнги, после нашего отъезда в Северные земли, должны были отправиться за ними, к этим дикарям!.. Зная, насколько помог этот омега его Чонгуку, Итай отдал сапоги с благодарной улыбкой и надеждой на то, что тот поправится. Агсар же кивнул — молча и с ответной едва заметной улыбкой. После того, как лекарь обработал все видимые раны и ссадины от побоев у омеги, его попытались напоить, но тщетно. Агсар усадил подопечного перед собой на коня боком. Так, что тот смог прильнуть, положив голову ему на грудь. Сняв с себя шарф, который папа связал специально, чтобы он не мёрз в Северных землях, привязал омегу к себе, укутав того сверху собственным меховым плащом. Омега по-прежнему не приходил в сознание, из-за чего Агсар то и дело поглядывал в лицо — не открыл ли тот глаза. То, что он жив, сомнений не вызывало, ведь чувствовал, как дышал ему в грудь, согревая тихим дыханием. Наследника императора очень интересовало, кто этот юноша, откуда он и как его имя. Но спросить было не у кого — сам омега оставался без сознания, Чонгук спал, обнимая Итая, как и молодой незнакомец-альфа, который ехал за спиной у одного из воинов. Измученные пребыванием в плену, изголодавшиеся, они, после того, как их накормили, наконец расслабились, чувствуя себя в безопасности, потому и уснули.***
По рыхлому высокому снегу продвигались медленно. На третьи сутки, к вечеру, войско всё же вышло к месту назначения. Там остановились и разбили лагерь для ночлега. Расставили шатры, ведь предстояло встретиться со второй частью отряда, которая должна была появиться на другой стороне. Поскольку река огибала горный хребет, увеличивая расстояние для прохождения воинов на левом берегу, тем предстояло ещё сутки находиться в пути. Днём воины подстрелили оленей, так что по всему лагерю разожгли костры, на которых готовилось мясо. Чонгуку с Итаем выделили отдельный шатёр. Вакато разжёг внутри костёр, отчего в нём сразу стало тепло, и принёс тёплой воды по просьбе жемчужного принца. С улицы доносился запах готовившегося мяса, который сводил с ума своим ароматом. Чонгук устроился у костра на куске сухого ствола, который принёс вакато специально для него, чтобы было куда присесть, и откровенно любовался тем, как омега расстилал собственноручно постель из одеял, поверх еловых веток — красивые изгибы изящно двигавшегося тела разжигали буйство воображения, пробуждая природную суть. Принц же, то и дело оборачиваясь, бросал взгляды на любимого. А словив горевший взгляд альфы, он спрятал глаза, стараясь не думать о какой-либо близости, ведь понимал, насколько тот был слаб. Почти всю дорогу, сидя за спиной омеги, Чонгук проводил во сне, просыпаясь только тогда, когда останавливались на короткий ночлег. Да и то — лишь чтобы поесть, сразу после чего вновь засыпал в объятиях на груди у любимого, который всю ночь заботливо укутывал его, осторожно обнимая. Раны на спине позволяли лежать только на животе. Омега, приготовив чистые полотенца и ткань, положил те рядом с Чонгуком. Наконец-то они остались одни. — Хочу осмотреть твои раны, — сказал ласково и, с нежностью глядя на того, помог снять саварм — аккуратно отворачивая полы, спустил с плеч, оголяя истерзанную спину. После смочил кусок ткани в тёплой воде, обойдя, присел сзади и принялся обтирать, еле касаясь кожи, засохшую кровь, стараясь не задевать рваные полосы. Чонгук замер, ощущая нежные прикосновения. Перестал дышать. Омега, переместившись по плечам, обошёл и присел, поджав ноги под себя, перед альфой на колени, продолжая обтирать грудь, медленно стал спускаться по животу… Чонгук следил за прекрасным лицом, с какой нежностью и любовью он это делал, не поднимая глаз на него. — Итай… — тихо позвал он. Омега продолжал вести по гладкой коже тканью, прикрыв веки и не поднимая головы, ведь понимал — стоит ему взглянуть в любимые глаза, тут же утонет от переизбытка собственных чувств, испытываемых в этот момент… — Итай… — тихо повторил Чонгук. — Посмотри на меня, милый. Итай, медленно подняв голову, распахнул глаза, где плескалось бездонное Южное море. — Я люблю тебя, — прошептал альфа, потонув в этой бирюзе, которая смотрела на него с той же любовью, о которой говорил он сам. Притянув за плечи, Чонгук чуть приподнял омегу, чтобы тот привстал на колени. И потянулся навстречу губам… Накрыл, целуя… Наконец-то чувствуя на вкус свою вишню. Такую сладкую. Долгожданную. Любимую. Ту, что уже и не надеялся поцеловать. Итая затрясло мелкой дрожью… Растворяясь в объятиях альфы, вновь прикрыв глаза, прильнул к груди, казалось, задохнулся от счастья, которое испытывал. Он прижался, тяжело дыша, и зашептал, еле выговаривая: — Поверить не могу… Ты жив… И ты со мной… Чонгук же притянул омегу ещё сильнее, обхватив двумя руками, и склонил голову, зарываясь носом в жгуче-чёрные кудри, от которых шёл такой сладкий аромат вишни. — Я теперь с тобой. Навсегда. Любимый мой… Их прервал вакато, что зашёл в шатёр с подносом, на котором стояли: жирный бульон, приготовленный на мясе оленя и приправленный пряными травами с луком, с добавленными кусочками теста; цветочный чай; халва, привезённая ими с юга. Ароматы мигом заполнили воздух вокруг и вызвали обильное слюноотделение у давно не кушавших влюблённых. Итай, быстро подскочив, принял еду, а поблагодарив слугу, опустился на сухой ствол рядом с Чонгуком и поставил поднос себе на колени. Они ели, каждый кусочек мяса вкладывая друг другу в рот, жевали, улыбаясь, и купались в счастье, которое светилось в глазах обоих. Накрывало от того, что было так вкусно, и от того, что наконец-то находились рядом.***
Вакато чуть позже, после того как весь лагерь затих, принёс ещё горячей воды. Для того, чтобы Чонгуку очистили спутанные волосы и смыть грязь после пленения. — Господин Ким, — обратился слуга к Итаю, — в воду я добавил ароматических масел, которые прихватил из дома. Сейчас принесу еловых веток, под ноги. — Ты такой предусмотрительный, Сулим. Спасибо тебе. И я хотел бы, чтобы нас не тревожили. — Слушаюсь, господин, — с поклоном ответил тот. — Только подкину дров в костёр. Итай расстелил полотенце на еловых ветках, как только их принесли, чтобы те не кололи ноги. — Раздевайся и иди сюда, я тебя помою, — сказал омега, не поворачиваясь, когда встал рядом с приготовленным местом, набрав в кувшин ароматной воды. Он ожидал и в то же время дико волновался. Чонгук подошёл сзади и приблизился максимально, складывая и переплетая между собой руки на талии омеги. А развязывая пояс, прошептал на ухо: — Только вместе с тобой. Вмиг россыпь мурашек покрыла тело с головы до ног, пробежав волной. Итай замер. Сердце готово было выскочить из груди… Развязав пояс и спустив саварм, альфа оголил его спину и медленно отодвинул спускавшуюся до самого пояса кучерявую копну волос, перекинул ту вперёд, после чего губами коснулся ямочки на затылке, словно бы обжигая кожу, распаляя кровь. Казалось, коснулся самой души… Итай стоял, опустив руки. Он так и застыл, держа кувшин, утопая в собственных ощущениях, которые накрыли с головой, унося в безудержное счастье любви и страсти. Чонгук откинул саварм в сторону и принялся опускаться, прокладывая дорожку из поцелуев до самой поясницы, стянул медленно штаны, оголяя округлые ягодицы, продолжая оставлять россыпь поцелуев на тех. Итай не дышал. Он грезил об этом столькими долгими ночами. И теперь готов был упасть в обморок. От этих прикосновений горячих губ любимого… Ему казалось, что это происходило не с ним. Словно это был сон. Сладкий сон… Наяву… Его целовал его Чонгук. Касался горячими губами его обнажённого тела. Обжигая, втягивал упругую кожу на округлых ягодицах, чуть прикусывая в порыве страсти… Итай, переступив через упавшую одежду, повернулся лицом к любимому. Сердце вмиг ухнуло, перебравшись куда-то в низ живота, стоило скользнуть взглядом по паху альфы, по восставшему члену… Подняв голову, омега взглянул в глаза напротив. Замер на мгновение, купаясь в страсти, что в тех плескалась… А после отступил на шаг и потянул альфу, ухватив за локоть, чтобы тот мог встать на полотенце. Прильнул к губам, прижавшись всем телом… И, подняв руку, полил водой из кувшина головы обоих, не размыкая поцелуя, распалявшего жар, который растекался лавой по венам. Ароматная вода стекала тёплыми струями: по лицам и волосам влюблённых; по двум сплетённым в объятиях разгорячённым телам. Смывая все пережитые страдания, оставляя в сердцах обоих только надежду на светлое будущее, которое их ждало впереди. Земля, где так много разлук, Сама повенчает нас вдруг. За то, что верны мы клятвам любви, Оставит в живых и подарит нам встречу судьбы.***
Ледяные земли. Замок Иглу
Теперь Ноа каждую ночь проводил в покоях правителя Ледяных земель, отправляясь туда сразу после совместного ужина с папой, который накрывали в большом гостевом зале большого каменного замка Иглу. Чимин понемногу стал привыкать к такой до боли знакомой внешности возлюбленного своего сына. Иногда он ловил себя на том, что застывал, разглядывая любимое-незнакомое лицо. И по-прежнему по всему телу прокатывалась волна мурашек, если, забывшись, вдруг слышал его голос. Такой родной, такой похожий… В тот день, проснувшись утром, Ноа лежал и нежился в постели, зарывшись в пуховое одеяло, не желая вставать. Он разглядывал суровое лицо альфы, который, хоть и был занят делами, иногда отвлекался и всё же бросал взгляды, полные любви, на него. Титу лежал у ног хозяина, издавая звуки похожие на мурчание. За окном шёл снег, а в камине потрескивали поленья, наполняя комнату теплом. Ингар уже давно поднялся, накинул саварм и работал с бумагами, которые перенёс из кабинета, поскольку приходилось заниматься делами и по вечерам, а оставлять любимого омегу не хотелось и на минуту. Теперь он отдавал приказы стоявшему в дверях Яфи, который внимательно слушал и запоминал. — Прикажи портному, чтобы принёс всё в нижние покои сразу после завтрака. — Слушаюсь, господин, — приняв поручения и поклонившись, слуга отправился выполнять их. — Милый мой, ты думаешь вставать?! — обратился Ингар к Ноа. — Там завтрак остывает. — А ты научишь меня ездить на коне точно так же, как ты?! Всем этим трюкам! — ни с того ни с сего вдруг спросил с горящим взглядом омега. Ингар был удивлён таким странным и неожиданно высказанным желанием. — Ну, во-первых, это очень сложные трюки! Их не каждый альфа может выполнить! А во-вторых — зачем тебе это? — спрашивая, отложил в сторону бумаги, а затем поднялся из-за стола и, проследовав через всю комнату, присел на край кровати рядом с южным красавцем. — Мне хочется научиться делать так же! Отец меня всему учил, говорил, что омега должен уметь и в седле держаться, и владеть боевыми искусствами. Мы каждое лето занимались в тренировочном лагере с Итаем. Отец сам нас тренировал. — А кто это — Итай? — Ингар провёл пальцами по лбу омеги, убирая прядь, ведь не мог удержаться, находясь рядом, от того, чтобы прикоснуться лишний раз. — Это мой брат двоюродный, — произнося это, Ноа вдруг изменился в лице. Он вспомнил, как Итай любил Чонгука-младшего, и только сейчас осознал — тот тоже погиб. Вместе с его отцом. Ингар, мгновенно заметивший перемены в настроении омеги, спросил: — Что-то случилось, милый? — Там… На поле брани… — говорил медленно, уставившись в одну точку. — Там… Погиб мой брат… Тот, которого любил Итай… Ингар ощутил резкую боль где-то в груди, понимая, что вина лежала в этом опять-таки на нём. Глаза омеги наполнились слезами, а в следующую секунду он уткнулся в подушку, пряча лицо. — Иди ко мне, — Ингар загрёб любимого вместе с одеялом, усаживая к себе на колени, и прижал к груди. — Милый, если бы я мог всё исправить… Если бы я мог… — приговаривал, поглаживая по волосам. — Я так скучаю по ним… — шмыгая и еле выговаривая слова, рыдал омега, устроив поудобнее голову и ткнувшись носом альфе в ключицу. — Так скучаю по дому… Ингар не знал — что ему ответить. Пусть и всем сердцем сопереживал, но изменить что-либо было уже невозможно. Как и повлиять на возвращение омеги домой. — Теперь твой дом здесь. Рядом со мной… — произнёс и приподнял его голову, взяв пальцами за подбородок, заглядывая в заплаканные небесно-голубые глаза. — И я обещаю — сделаю всё возможное, чтобы ты был счастлив. — И трюкам научишь?! — Ноа смотрел полными слёз глазами, таким жалобным взглядом и одновременно с надеждой, что сердце Ингара дрогнуло. Естественно, отказать он не смог. — Научу, — пообещал и это, после обхватил лицо обеими ладонями, вытирая большими пальцами слёзы на щеках, и потянулся, целуя солёные губы. — Если ты так просишь… Научу… — шептал, готовый выполнить что угодно, лишь бы на него не смотрели такими несчастными глазами. — А сейчас пойдём завтракать. Думаю, твой папа нас заждался. Как только спустились, с помощью подъёмной комнаты, встречавший их Яфи оповестил, что Чимин уже находился в гостевом зале. — Извините, что заставили вас ждать! — обратился с поклоном Ингар к омеге, который стоял спиной к ним, разглядывая что-то за окном. — Доброе утро! — поприветствовал с ещё одним поклоном, когда тот повернулся к ним. — Доброе утро, — спокойно ответил Чимин. — Доброе утро, пап! — Ноа подбежал, обнимая родителя и пряча заплаканные глаза. Как только сели за стол, слуги принялись расставлять блюда: омлет; свежесбитое масло; горячие лепешки, аромат которых заполнил помещение, пробуждая аппетит; всевозможные сыры; нарезанные тонкими пластинками кусочки холодного отварного мяса говядины. Когда еда уже была на столе, Чимин, взглянув на сына, который сидел напротив, спросил: — Ноа, ты что, плакал? В помещении воцарилась тишина, слышно было только как трещали дрова в камине. Ноа не хотелось расстраивать папу, поэтому он не знал, что сказать. Ингар молчал, выжидая, что же ответит возлюбленный, но не дождался, и решил ответить сам: — Дело в том, что Ноа плакал от радости. Ведь сегодня я предложил ему стать моим супругом. У Ноа глаза сделались круглыми и даже приоткрылся рот от удивления. Он застыл, уставившись на Ингара. — Но он не дал мне пока ответ. Сказал, что надо попросить вашего благословения, и отказался даже принять кольцо, — продолжил альфа и поднялся из-за стола, после, достав из кармана саварма коробочку резного дерева и открыв ту, поставил на стол перед любимым. Младший омега, от изумления потеряв дар речи, перевёл взгляд вниз и уставился на кольцо, которое поблёскивало, отражая пламя свечей, зажжённых в настенных канделябрах. Дополнительные источники света были необходимы, потому как на улице шёл снег, небо затянуло облаками и в помещении без них царил полумрак, несмотря на то, что солнце давно встало. — Ну что ж, — медленно начал Чимин. — Ноа, если ты любишь этого альфу и хочешь соединить свою жизнь с его, я не смею препятствовать. Решать только тебе. Ноа, подняв голову и оторвав наконец взгляд от кольца, посмотрел на папу полными слёз глазами, одновременно чувствуя безмерную радость и переживание, понимая — насколько трудно родителю принимать подобное решение. Затем посмотрел на Ингара, который сидел напряжённый, весь в ожидании, словно бы пытавшийся прочесть в его глазах все мысли. Ноа взял дрожавшими руками коробочку, вынул кольцо и, надев его на свой палец, поднялся с места, отодвигая тяжёлое массивное кресло, а обойдя со спины, обнял обеими руками правителя, наклонился и прошептал на ухо: — Я согласен… Ингар, накрыв обнимавшие руки омеги своими, взглянул на Чимина: — Спасибо. Я обещаю вам сделать всё, что от меня зависит, чтобы ваш сын был счастлив, — едва сказав это, потянул омегу, взяв за руку. — Иди ко мне, милый, — и, усаживая к себе на колени боком, приподнял его лицо за подбородок, обнимая и сладко целуя в малиновые губы. Чимин смотрел на счастье сына, испытывая множество чувств — тихую радость, нежность, счастье… и грусть. Грусть от того, что Юнги не увидел, как счастлив их ребёнок. И уже не сможет повести его к алтарю.***
После завтрака Ингар сопроводил омег в нижние покои, ведь ему хотелось увидеть реакцию на подарки, которые приготовил для них. Шёл молча сзади, заложив руки за спину, волнуясь — понравятся или нет. Яфи отворил перед ними двери, Ноа вошёл следом за Чимином, который, едва сделав два шага, замер, разглядывая всё великолепие, разложенное на кровати. Ноа не сразу понял, почему папа остановился, но, проследив за взглядом того, повернул голову и ахнул. На постели были разложены: расшитые шёлком и золотом, с яркими цветами и узорами несколько савармов разной расцветки; две шубы из белого пушистого меха, сверху покрытые одна голубой, другая розовой тканью, которые также расшили узорами из серебра и золота; меховые шапки и даже варежки. Рядом с кроватью стояли две пары белых кожаных сапожек. Ноа подбежал ближе и, разглядывая, провёл маленькими пальчиками, пробуя на ощупь шелковистость меха, мягкость тканей и вышитые узоры. — Какая красота! — воскликнул со светящимися от испытываемого восторга глазами. Ингар стоял позади Чимина, понимая, что от того не дождётся какой-либо радостной реакции. Но было и видно, что он, тем не менее, удивился из-за подобного подарка. — Я приглашаю вас на прогулку, — сказал альфа. — Прикажу подать коней. Надеюсь, вы также умеете держаться в седле, как и ваш сын? — уточнил у Чимина. — Не так, как он, но умею, — спокойно ответил тот. — Буду ждать вас у входа в замок. Яфи проводит вас, когда будете готовы, — поклонился и оставил их наедине, радуясь, что старший омега не отказался от прогулки, как бывало прежде.***
Когда Ноа и Чимин вышли, у Ингара дух заняло. Впрочем, замерли все. Кто-то из слуг уронил лопату, которой расчищали снег, и та с грохотом упала на каменную брусчатку, что устилала дорогу к замку. Двое невероятно прекрасных омег: младший — в розовом, старший — в голубом. Глаз невозможно было оторвать от того, как белый мех мягко струился по подолу при каждом шаге, от красоты тонких талий, перетянутых поясами. Когда Ноа приблизился к правителю, у того во рту всё пересохло. Он стоял, разглядывая светившееся счастьем лицо возлюбленного, обрамлённое белым пушистым мехом песца. Кудрявая копна волос спускалась по спине, а сам омега смотрел своими лисьими глазами цвета неба и улыбался, понимая, что Ингар потерялся из-за его красоты. — Мы едем? Или так и будешь стоять?! — вырвал Ноа альфу из ступора, сам тут же отвернувшись, поставил ногу в стремя. — Ах да… — спохватился Ингар, подхватывая за талию и помогая взобраться на лошадь. — Конечно едем. После он помог с этим и Чимину, взяв того за талию, когда тот повернулся к нему спиной, касаясь невзначай копной кудрявых волос лица правителя, который лишний раз убедился насколько похожи папа и сын. Ехали вдоль незамерзавшего озера Инари, вода в котором была ярко-голубой. Тяжёлые тучи разошлись, уступая место яркому солнцу. Искрившийся снег слепил глаза. Чимин любовался открывшейся взору красотой — раскинувшимся высокогорным ландшафтом — и глубоко вдыхал морозный воздух. Ингар ехал рядом и всё время наблюдал за его серьёзным, но в то же время умиротворённым лицом. Ноа же ежеминутно порывался пустить коня в галоп, мельтеша перед ними. — Сын, угомонись! — строго одёрнул родитель. — Ну пап! — возмутился в ответ. — Я категорически против его гарцевания и лихачества. И прошу вас, не потакайте ему, — обратился Чимин к правителю Ледяных земель. — Я всегда был против, но его отец меня в этом плане не слушал и учил сына всем премудростям военного искусства и лихачеству. — Не беспокойтесь, он действительно хорошо держится в седле. Лучше многих альф. Ваш супруг его отлично обучил, — попытался успокоить, но заметил, как Чимин вновь погрузился в воспоминания, выпадая из окружавшей его реальности.***
Северные земли Ясури
Вечером того же дня, когда остановились на постой и разложили шатры, как только вакато приготовил постель в его шатре, Агсар занёс на руках освобождённого омегу и, опустившись на колени, принялся укладывать… …тот же вдруг, глубоко вздохнув, открыл глаза. Омега окинул мутным взглядом лицо напротив, находясь ещё в полуобморочном состоянии, и вновь прикрыл веки. Но не прошло и полсекунды, как те распахнулись вновь, а он с испугом уставился на альфу, который не успел даже руки убрать от ослабевшего тела и отстраниться. Так и стоял, наклонившись, с изумлением заглядывая в зелёные глаза. — Убери руки! — выпалил омега, с трудом отмахиваясь, и принялся отталкивать от себя незнакомца, отворачиваясь от того, зажмурив глаза. Как будто хотел спрятаться. — Тихо… Тихо… — Агсар быстро поднялся на ноги, выбежал из шатра и остановился, чтобы разыскать взглядом брата омеги. Инсону только подали плошку с горячим бульоном и мясом. Он сидел у костра, недалеко от шатра. Увидев его, Агсар помахал: — Иди быстрее сюда! Твой брат очнулся. Альфа в ответ кивнул, тут же передал рядом сидевшему воину свой ужин и быстрым шагом направился в шатёр. — Джиу! — воскликнул, едва оказавшись внутри, и сел рядом, поглаживая по щеке. — Ты очнулся! — Где мы? — спросил с испуганными глазами, разглядывая всё вокруг. В том числе и чужого альфу, который стоял за спиной брата. — Кто это? — Чонгук, как оказалось, принц с Юга. Его пришли освобождать, и он забрал нас с собой. Не беспокойся, мы в безопасности, — произнёс быстро Инсон и наклонился, обнимая покрепче. — Правда?! — неверяще переспросил Джиу, всё ещё с испугом разглядывая стоявшего рядом незнакомого альфу. — Инсон, иди поешь, а то остынет всё. Я принесу еды и покормлю его. А ещё сейчас позову лекаря, чтобы его осмотрели, — сказал этот самый незнакомый альфа и вышел, оставив их наедине. Направился искать лекаря. Когда он вернулся с подносом, на котором стояла плошка с ароматным бульоном и горячим чаем, лекарь уже закончил осмотр. — Ну как он? — спросил наследник престола собиравшего свои склянки, стоя посреди шатра с подносом в руках. — Ну, раз пришёл в себя, всё будет хорошо уже. Ссадины и синяки до свадьбы заживут, — тихим мягким голосом ответил лекарь. А окинув взглядом стоявшего с подносом сына императора, продолжил. — Горячая еда сейчас — лучшее лекарство. Но много нельзя, — и, поклонившись, удалился. Агсар постоял немного на месте, не решаясь двинуться из-за пристального взгляда омеги. — Лекарь сказал… — Я слышал, что сказал лекарь, — перебил его Джиу. — Вот и замечательно, — произнёс спокойно и наконец присел рядом с омегой, поставив поднос. — Сидеть сможешь? Омега молча смотрел на него в ответ. Агсар быстро понял, что сказал глупость, ведь бывший пленник всё ещё оставался слаб. Оглядевшись, он ничего не обнаружил в шатре кроме седла, которое стояло одиноко возле костра, поскольку коней расседлали. Сообразив — что к чему, развернулся и взял именно это седло, устроив которое, помог приподняться и удобно устроиться, облокотившись. Омега пристально разглядывал незнакомца и настороженно молчал. — Не бойся меня. Я не обижу тебя, — пояснил Агсар, который уже набрал в ложку бульон и застыл с той, понимая, что его продолжали бояться. После всё-таки поднёс ту ко рту, заглядывая с теплом в зелёные глаза. Улыбнулся демонстрируя свои ямочки. — Ну же, надо поесть, — ласково сказал и терпеливо стал ждать. Наконец омега открыл рот и принял еду из рук незнакомца.***
Инсона пришлось уложить спать рядом с братом, поскольку тот наотрез отказывался находиться наедине с незнакомым альфой. Агсар лёг в стороне, просто на еловых ветках, укрывшись своим меховым плащом. В шатре оставалось тепло, поскольку вакато поддерживал всю ночь костёр. Ночь прошла как один миг. Все спали мертвецким сном, измученные долгой тяжёлой дорогой. Спать в шатре, в тепле, казалось почти раем. Утром лагерь наполнился всевозможными звуками, с утра уже дымились костры и пахло вкусным чаем, грели вчерашнее недоеденное мясо. Кто-то поил и кормил коней. Кто-то точил своё оружие. Наследник же престола и старший асигар стояли на небольшом холме, вглядываясь в противоположный берег, в надежде увидеть второй отряд, находившийся под предводительством Чонгука. Но до самой тёмной ночи там, где должны были появиться их люди, не наблюдалось никакого движения.