Ничего не предвещало. Нет, не так. Предвещало, зудело и напрашивалось как раз очень многое, а вот извергнуться должно было в любой момент — вот-вот уже. Не потому, что сил уже не было никаких терпеть — силы-то были, хоть и терпелка поистрепалась, да пожухла, а потому что все внутренние компасы и предчувствия в унисон горланили «фас». Хотя в данном конкретном случае вероятнее «лежать», но истинная трактовка придёт к Андрею несколько позже. Много позже, если уж совсем начистоту.
И, вроде бы, шутка про кобеля напрашивается не меньше, чем всё остальное, с такими-то заданными вводным, но сам он себя видел скорее домашним мини-пигом: невинным, залюбленным и разбалованным, чьё аккуратное копытце даже вскользь не переступало порог входной двери. Такой чистенький поросёныш с розовыми ушками, пузиком и пятачком, который постоянно подвергается нападениям в виде умилительных целовашек. Хотя, те целовашки, которым он подвергался на самом деле, невинными можно было назвать с большой натяжкой, а «пятачок» скорее являлся артикуляционным нарушением, запороленной и скомканной в одно «пятой точкой».
Звание кобеля (если не профессионального, то очень к нему близкого), по-хорошему, в силу недавних открытий новых аспектов одной многогранной личности, больше подходило Михе. Но Андрей уже выявил его демоническую суть, а на переправе, как известно, ездовых собак не меняют. Или коней — кто там кого объезжает, короче. Однако, опять же в свете всё тех же открытий, уточнение «пёсий демон» против святой истины не погрешит. Зализанный Андрей-мини-пиг всеми облизанными частями подтвердит.
За короткое время Миха — бестолочь во всём, что не касалось музыки, исхитрился не просто овладеть, а отточить до совершенства мастерство половых сексов без членопроникновений. Так отточил, что Андрей даже начал нервничать — как нагонять-то, особенно без должной практики? Тем более в области оральных манипуляций, которые тому удавались лучше всего. Всё-таки горловая чакра у Михи развита сильнее всего — вокал дался, теперь ещё и другие штуки интересные ротовые освоились. Дарование, блин, шалопутное.
Беспокоит не только собственная просадка в гомоёбельном опыте, а отсутствие возможности отдачи. Миху тоже хочется залюбить и заласкать, что в общем-то Андрей и делает, но пока только в самом, что ни наесть, платоническом, неиспорченном смысле. А хочется уже в самом плотском и порочном. Прям непотребств требуется, бесстыдства — и чтоб и в те, и в другие ворота, а не в одного все сливки хуярить.
Терапия давала свои плоды — по башке так точно стало во много раз терпимее, может и благодаря колёсам, но Андрею откровенно начхать. Выправившийся, потеплевший и даже как будто бы размеренный Миха — сам стал таблеточкой для потрёпанного миокарда и успокоительным бальзамом им же ни раз сорванной Князевской нервной системы. Просто золотко, ну.
Миха ещё умудряется делать вид, что всё нормас, типа, так и надо. И Андрей действительно не чувствует вины или ещё какой дряни, пока разнеженный и всюду потроганный валяется нагишом рядом с ним упакованным в штаны. Стянуть бы их уже — бесят неимоверно. Но пока рано, незачем лишний раз акценты расставлять. Но он уже сам себе дал слово, что как только Миху уже, мать-его-поскорее-бы, можно будет из них вытряхнуть, им неизбежно быть принесёнными в жертву во славу разврата и его Пёсельному демону, конечно. Сожжёт нахер. Какие б портки там ни были, и как бы Миха ни попытался воспротивиться. Но ему скорее идея понравится, он же в любой движ вписывается, тем более, когда тот связан с фаер-шоу и порчей имущества.
Демагогий о Михиных временных трудностях в некоторых областях разводить толку не было. Донимать расспросами про состояние нестояния и авторитетный прогноз целителей Андрей желания не имел. Чё лишний раз воздух сотрясать, ещё и напоминать о не самом приятном сбое организма. Как будто Андрею больше всех надо. Нет, ну вообще надо, и побольше даже самого Михи возможно, но не так, чтобы мозг ему колупать и доводить тупыми вопросами. Вряд ли вожделенное событие пройдёт мимо него.
Несмотря на предвкушение скорых заднеприводных ралли, уезжая на две недели в Питер, Андрей ни о чём таком даже не думал. Больше волновался за Михино душевное равновесие, нежели за фаллическое благополучие — ну мало ли, взгрустнёт слишком сильно от нехватки Князевских флюидов в пространстве. Ширево не достанет, а вот наебениться в дюпиля — за милую душу, алкашку от него хер спрячешь.
По возвращению сам охренел, как оказывается, соскучился по своему охломону, и как рад, что ничего такого тот не выкинул. Балу гордо, словно о сыночке непутёвом, отчитался, что Миха пай-мальчиком почти был — пару раз только на групповых нахуй послал, и то даже не тренера, а такого же участника. Ну послал и послал — не отхерачил же, и с занятия его не выперли, значит несущественно.
До вечера, точнее до того момента, пока они остаются одни, Андрей себя чувствует абсолютно безмятежно. Приветственных объятий, эпизодических касаний и греющего бок Михи было вполне достаточно, чтоб устаканиться и компенсировать его нехватку.
Зато после, наедине, нет ни сомнений, ни заминок — Миха сидит в кресле, когда Андрей возвращается и резвым кабанчиком запрыгивает к нему на колени, удивляя обоих. Ну а чё он сидит такой большой и растёкшийся по обивке, так и хочется куснуть за что-нибудь мягонькое и растормошить.
— Да, Андрей, блин, — смущённо шипит Миха, когда чужие зубы не больно, но чувствительно прихватывают грудь сквозь футболку. Но лапищами своими уже скользит по бёдрам к заднице.
Андрей никак не комментирует бухтение, только накрывает хронически пиздливый рот своим и удовлетворённо мычит. Как пацан себя ведёт неуёмный, да похуй, тут Миха двухнедельный нецелованный и нежамканный. Тем более тот сразу лапищи с задницы под футболку засовывает, щекотно пальцами по боками и животу пробегается и грудь накрывает, стискивая. Мстит, подлюка.
— Чё по сиськам моим соскучился? — ухмыляется Андрей, непринуждённо притискиваясь ближе к ладоням и одновременно накрывая своими мягкую Михину грудь. — Я по твоим — да.
— Да, завали ты, — закатывает глаза Миха и тянется снова к губам.
Щегол, думал такой хернёй Андрея смутит. Уж после того, что он там своим языком и пальцами вытворял, подержаться за сиськи — как боржоми вместо огненной садануть. Хотя развозит всё равно — Миха гладит, целует с не меньшим рвением, дышит часто и тяжело, и за футболку тянет, словно она ему жить мешает. Ну мешает, так мешает, Андрей без раздумий сбрасывает её с себя, не разменивается — то же самое проделывает с его, и прижимается как можно ближе.
Ширинка уже полыхает, и невозможно не притереться ближе, хоть к паху, хоть к ноге. За сладкими волнами Андрей не сразу осознаёт, а как до него доходит, он вскидывает поражённый, полубезумный взгляд на Миху. Тот смотрит безотрывно и тяжело, словно душу давно забрал, и даже сомнений не имеет, что ему могут в чём-то отказать.
Андрей и правда не может — ни взгляд оторвать, ни отказать — пробовал когда-то, не получилось. А вот подрагивающей рукой расстегнуть джинсы, залезть поглубже и плотно обхватить предмет мечтаний, символ надежд и жезл всевластия — всё в одном крепко стоящем члене — может.
— Настолько соскучился? — губы своевольно растягиваются в придурошной улыбке.
Но ответить не даёт, снова целует глядящего на него исподлобья Миху, и позволяет мыслям полностью стечь вниз, к чужому паху. Ощущения повлажневшей нежной головки и горячего, твёрдого ствола под пальцами накрывают до головокружения, а от собственных движений просто ёбнуться впору.
Оторвавшись от губ, чтобы глотнуть хоть немного воздуха и не вылететь из сознания из-за переизбытка всего, Андрей рассматривает розовощёкого пыхтящего Миху. По обнажённым плечам мурашки ползут: сидит на его коленях полуголый, и в штанах у него задорно шерудит, с ума сходя — ну реально сопляк.
— Мих, сымай портки, срочно, — клюнув ещё раз в губы, командует Андрей. Неужели на их улице праздник, надо брать всё.
Сам сползает вниз и хватается за пояс джинсов, требовательно дёргает, заставляя приподнять таз, и стягивает до щиколоток. Михе очевидно неловко, он вжимается в кресло, сводит колени и впивается пальцами в подлокотники.
— Да ну куда теперь, — пьяно бормочет Андрей, обхватывает его колени и мягко, но настойчиво разводит шире, чтобы втиснуться между ними самому.
Миха вздрагивает и головой о подголовник стукается, жмурясь от безобразия происходящего — Андрей ему внутреннюю сторону бедра выцеловывает, кожу губами прихватывая. Второе тоже не забывает, а потом вообще языком своим мокрым и холодным рядом с пахом водит. Носом в живот тычется, всё ближе к члену, подрагивающему, подбираясь. От основания до самого верха лижет, уздечку щекочет и губами головку обхватывает, плавно опускаясь, проверяя насколько хватит. Дождался практики, рот бы не порвать — но всё классно, Миха стонет, пальцами за волосы цепляется, только почему-то не насадить поглубже пытается, а наоборот оттянуть. Так плохо что ли? Ну дык первый заезд, натренируется ещё, наловчиться, чё стопарить-то сразу.
Ему самому странно кайфово, кто б раньше сказал, к чему игры с микрофоном приведут. Но прям охуенно и по ощущениям от тёплой плоти, и по вкусу — непривычному, но интересному, и по тому, как голова собственная едет от плавных движений.
— Андрюх, погодь, не так, — взвыл Миха, когда понял, что Андрея так просто не оторвать.
— А как? Как хочешь? — облизывается Андрей.
Ему вообще-то и так уже заебись.
— Ляжем, давай ляжем, — просит Миха и тянет руки вперёд, пытаясь встать. Вот его прибило, конечно.
Хотелось бы Андрею подскочить, да ноги всё-таки успели подзатечь, поэтому поднимается он не с той прытью, на которую рассчитывал. Вытягивает Миху из кресла и тащит к ближайшей горизонтальной поверхности.
Уложить его на диван и продолжить постигать тонкое искусство фелляции не выходит — тот сопротивляется, пытается сам завалить на спину, и не даёт сползти вниз. Джинсы с трусами варварски сдирает и придавливает всем весом, лишая движения.
— Ну чё ты, дай я…
— Да потом, блин, я ещё даже не это, щас кончу и хер знает когда теперь, а хочется… ну так, — бубнит Миха бессвязно, вжимаясь до жалобного скрипа дивана.
— Не дрочил ещё даже? — удивлённо выдыхает Андрей, замирая.
Миха смотрит возмущённо, но еле заметно качает головой. Во даёт. У Андрея внутри восторг, нежность и свистопляска — ждал, терпел, чтобы вместе. Всё-таки переживал, вон, даже контрольную дрочку не позволил себе, побоялся, а то вдруг потом не получится — ещё сильнее затянет с ожиданием.
— Заебись, теперь всё — будет заебись, Мих, слышишь? — частит бездумно Андрей, втискивая руку между ними.
Но кисть перехватывают и прижимают к боку, не отпуская. Ну чё за нахер? Андрей едва ли с разбегу головой на член не насадился от радости, зачем так обламывать? Его Миха, значит, в руках крутил по-всякому, а теперь, как очередь Андрея настала — опять ничё нельзя. Чертила хитрожопый.
— Дай мне… Дай я, — пытается выговорить Андрей, пока Миха его рот своим залепляет.
Бесполезно, его даже не слышат, творят свою чёрную пёсельную магию — собой, особенно определённой частью себя трутся, по дивану раскатывая. Ладно, это тоже приятно, так приятно, что Андрей на следующем толчке забывает, чё он от Михи там требовал. Потом набить руку, точнее рот, успеет, сам же сказал, что теперь всё будет заебись. Тем более он удовольствия хапанул с лихвой, пусть и Миха своё получит, как ему хочется. Главное, что вообще хочется. И с ним.
Очень жарко и мокро, и потрясающе, потому что не сопляки давно, чтобы так вот втираться друг в друга и на грани балансировать. Они же не то, что не трахаются, даже не лапаются особо, Андрей только по покрывшейся испариной спине ладонью водит, да за волосы то и дело прихватывает, чуть оттягивая — давно знает, как Миха любит, когда башку трогают. Вторую руку до сих пор удерживают, сжимают, наверно, даже больно и до синяков, но на это, собственно говоря, монопенисно. И давят, сверху давят, втирают в поверхность, весь воздух из организма выжимая.
Андрей грешит на долгую двухнедельную разлуку и отсутствие времени на одиночные половые игры, а ещё определённо кислородное голодание виновато, когда внезапно, в том числе и для самого себя, преодолевает дистанцию первым. Мда, Формула 1 пока его формат, к 24 часам Ле-мана ещё готовиться и готовиться — выносливость упражнять, скорость и без тренировок на высоте, блин.
Становится слегка обидно — так ждал, а в итоге ничего и не успели толком, Миха об него потёрся, он и потёк. И растекся. И вытек. Попытка самоедства категорически пресекается финишем второго номера. Долгожданным и охереть каким нобходимым финишем.
Наконец-то. Андрей и представить себе не мог, что когда-то будет так болеть за то, чтобы другой мужик кончил, хотя он так-то парень сердобольный и порнухи пересмотрел ни одну тонну. И уж тем более чужой оргазм никогда не перебивал ощущения своего, а тут нате — второй раз, считай, кончил, ну, сознанием, в котором сумел-таки остаться, так точно, когда Миха сдавленно шипел, замирая и затапливая обоих. Как будто годы не спускал. А может и правда годы, кто его знает когда и как у него там чё было. Зато в новой эре Андрей у него первый — и это абсолютно по-мальчишески щекочет эго.
— Мих, слышь чё? — шепчет Андрей в ухо развалившемуся на нём притихшем бесе.
— Мм?
— Я тебе в следующий раз отсосу, — ставит перед фактом его Андрей. И даже немножко угрожает, а то опять соскочить намылиться ещё.
— Дурак, блин, — лениво мурлычет Миха, потому что изобразить ворчание таким мягким довольным голосом не получается.
***
У диванов какая-то особая связь с преисподней, они, наверно, прямиком оттуда и поставляются, пиздят всё мебельные производители — нихера они не производят. По любому тоже на контракте с представителями царства тьмы, сраные перекупы. Иначе объяснить, почему чаще всего на Миху находит искусительное вдохновение именно на диванах, не выходит. Прямиком из логова своего сатанинского жопой черпает силы через обивку. Андрей если рядом садится, то на пионерском расстоянии — во избежание неловких ситуаций. Чтоб при других случайно вдохновение это его не активировать, уже не диван, а трах-тахта какая-то получается. У самого скоро при одном взгляде на дьявольский предмет вставать начнёт.
Есть ещё вариант, что это всё срамное Шуркино влияние — на его же диванах все непотребства происходят. Энергетика у него такая, ну, распутная, вот и все вещи в доме ею напитал. Миха, насидится, назаряжается, а потом и Андрею заряжает, да.
На домашней студии диван был неприкосновенен, потому что обычно они в ней оказывались не одни, да и обжиматься в музыкально обители по-панковски, но не пиздюки ж давно, чтоб где попало и как припрёт. Не пиздюки, но полёт ровный: где попало и как припрёт Михе, а потом с его подачи Андрею вывози, причем в одного, а то некоторым же не терпелось и плевать они хотели на свой расстроенный инструмент.
Только теперь-то инструмент снова вполне себе рабочий, и в студии они одни, и Андрей сопоставляет оба этих факта, только когда Миха плюхается рядом с ним на диван уже привычно, но чересчур близко. Осквернят-таки обитель, как пить дать осквернят. Шурик, извиняй. Сам виноват — понатыкал везде диванов этих от лукавого, вибрации свои распустил, а честные люди имя теперь своё доброе посрамят.
Чужие намерения Андрей определил молниеносно и точно: Миха не скромничает, поворачивает к себе лицо, ухватившись за подбородок, губы прихватывает так уверенно, словно они уже не первый час сосутся, а не только начали. Наваливается большой и горячий, и руку с подбородка сразу вниз опускает, расталкивая бёдра ещё шире и сжимая в горсти с правильным давлением. Андрей чуть подпрыгивает от вспышки удовольствия, прострелившим яйца и позвоночник. Задыхаться начинает прямо Михе в рот даже не столько от действий, сколько от мысли, как быстро тот выучил, что ему нравится, и как естественно обретённые знания использует. Очень быстро и очень естественно, Андреевское естество оценило.
Из-за конкретных ограничений вся их возня происходила по одному сценарию. Миха нападал, доводил до разжижения мозгов, а потом ещё и нежил удовлетворённого Андрея, выглядя при этом не менее удовлетворённо. Стало привычно отключаться от реальности, плыть по течению и позволять творить своему нечестивому всё, что вздумается. Он и сейчас едва ли не проваливается в распростёртые объятия марева, шпаря на всех парах по привычной программе. Ещё бы, Миха уже оттянул резинку шорт и водит языком по набухшей головке, сжимая как надо, скользя как надо, всё, блядь, делая как надо.
На удивление, именно собственные ощущения отрезвляют, растекающееся по телу наслаждение напоминает, что он сам хотел сделать с Михой. Андрей даёт себе ещё несколько мгновений насладиться восхитительными движениями языка, поглаживая мощную спину и спутанные волосы, а потом тянет за них, чтобы снова коснуться губ. Но на этом не останавливается: как только язык, только что побывавший на его члене, оказывается во рту, вцепляется в чужое бедро, вынуждая перекинуть через себя. Ноги напрягаются от далеко не девичьего веса, но Миха сидит на его коленях и толкается пахом в ладонь, поэтому пусть хоть раздавит, не жалко. Ремень дурацкий, никак не хочет быть расстёгнут одной рукой, но второй воспользоваться невозможно — та намертво вцепилась в мягкую задницу.
Раззадоренный лёгкими недостаточными прикосновениями, Миха убирает от ширинки неуклюжие пальцы, приподнимается и расстёгивает ремень одним движением, замирая. Щелчок кажется Андрею выстрелом без глушителя — так громко и окончательно он звучит в мозгу. Подняв взгляд становится ясно, что оглушило не его одного, становится ясно, что они только что запустили механизм, который вырубит вселенную или взорвёт планету — короче, полный пиздец.
Под
тем самым Михиным взглядом, который заставляет судорожно сжиматься горло и вынуждает беспрекословно отдать всё, Андрей облизывает пересохшие губы и тяжело сглатывает спазм. Застёжка медленно едет по молнии, и он едет вместе с ней — в прямом смысле, сползая по дивану ниже, чтобы оказаться точно напротив. От напряжения начинает потряхивать, лицо горит, какое-то уж совсем тёмное колдовство происходит, Андрей прекрасно понимает, что сейчас будет и даже готов, и ему очень надо, чтобы момент ожидания уже прекратился и одновременно тянулся как можно дольше.
Приспустив джинсы и трусы, Миха чуть подаётся вперед, и его член тяжело покачивается прямо у лица. Руки неподъёмные, да они и не нужны сейчас: Андрей вытаскивает язык и дотрагивается до капли самым кончиком. Глаза в кучу, потому что предмет сосредоточения внимания перед самым ртом, но нет сил двинуть головой дальше. Ещё одно едва заметное покачивание навстречу, позволяет обнять головку губами и отлететь. Хочется глубже, хочется сильнее, чтобы на переделе своих возможностей, чтоб до сладкого рычания и боли в глотке, да он сам в ахуе от своих желаний.
В таком ахуе, что жмурится и мычит от передозировки эмоций и ощущений. Миха тихо вторит и двигается ещё чуть дальше, упираясь в щёку. Так уже лучше, так уже удобней дать потереться об мягкую влажность, а потом повернуть голову и взять глубже.
— Пиздец блядь, — шепчет Миха, и упирает ладони в спинку дивана, рядом с Андреевской головой.
Ещё какой пиздец, кто бы спорил. У Андрея кружится голова то ли от недостатка кислорода, хотя берёт он не на всю длину, то ли от того, что он, даже не отсасывает, а даёт разрешение трахнуть себя в горло, и сам в нирвану впадает. Слюны много, она хлюпает и чавкает под Михины довольно быстрые, но осторожные толчки. Нужно приноровится, правильно поймать дыхание, которое никак не может выравниться, когда перед глазами чужой лобок и покачивающийся таз.
— Дыши носом, — на голову ложится тёплая ладонь, и слезящиеся глаза автоматически поднимаются на Михино лицо.
Ноль осмысленности в этих глазах. Дышать? Носом? Он не уверен, что знает значения этих слов.
Миха замедляется и въезжает ещё глубже, перекрывая на секунду полностью кислород, достав до горла, и тут же отстраняясь. Блядь, реально в глотку трахнул.
— Всё, почти, ща, — сорвано шепчет Миха, постанывая, и ещё пару раз толкнувшись совсем глубоко.
Вытаскивает резко и откланяется, кончая себе в кулак, сжирая взглядом совсем уплывшего Андрея. Бросает взгляд на его живот и стонет, почти ревёт, как будто ему больно — красную футболку украшает белый орнамент на торсе.
— Андрюх, ты как, живой? — Миха наваливается на и так еле дышащего, завалившегося в бок, Андрея, мягко целуя в губы.
— Я, — голоса нет, приходится прокашляться, хотя вылетает всё равно одно сипение. — Я приход словил.
Ну видок у него и правда, как будто ширнулся: мокрые глаза заторможенно моргают, рот в слюне и никак не может перестать выдавать блаженную улыбку, он вообще выглядит до одури счастливым, как будто действительно в райском саду побывал.
— Ты смотри, не подсядь. А то будем на групповые вместе ходить, будешь в кружке этом сраном рассказывать, сколько ты уже не заглатывал и как борешься с желанием, — фыркает Миха, прижимаясь лбом к его.
Если бы Андрей был в своём уме, то что-нибудь бы ответил позабористей, ну или пихнул бы демона этого пёсельного, да только ум съебался в горло, а потом его ещё и пропихнули глубже. Поэтому хватает его только на бессмысленное, невнятное: — А ты?
— А я диллер твой, меня прям там и повяжут.
— Ты — демон. Пёсий демон, — еле ворочает языком Андрей под тихое похрюкивание.
