МЫ

Пат В понедельник, ровно в девять утра я прихожу на поле. Меня сразу же окружает знакомый запах пота и травы, и он пробирает до самого сердца. Эта работа значит для меня очень много. Да, если я потеряю ее, то со временем справлюсь с разочарованием. Оно не уничтожит меня. Но мне будет реально херово. В метро я как следует отрепетировал свою речь и теперь готов расхлебывать кашу. И потому иду прямиком к кабинету своего босса и стучу по раме двери. Когда Юи поднимает глаза, на его лице появляется удивление, а после – улыбка. Узел в моей груди распускается на миллиметр или два. – У вас найдется минута? – Для тебя, тренер? Конечно. Закрой дверь. Мой мозг принимается расшифровывать эти короткие предложения. Он назвал меня тренером. Что хорошо. Но как только дверь закрывается, в голове возникает вопрос, буду ли я так называться, когда снова открою ее. – Ты выглядишь лучше, – говорит он, когда я сажусь. – Я и чувствую себя лучше, – немедленно говорю я. – Наконец-то перестал пить таблетки. Стал ходить в зал. Дела пошли на подъем. – Все это правда, но со стороны, наверное, кажется, будто я излишне стараюсь выставить себя в выгодном свете. – Врач уже дал тебе допуск к работе? Я качаю головой. – Я только вчера прилетел и первым делом решил увидеться с вами. Но я как можно скорее запишусь к врачу на прием. – Хорошо. – Он берет мяч – единственное пресс-папье, которое может быть на столе у тренера регби – и начинает крутить его в руках. – Еще раз прости за то, что не прислушался, когда ты сказал о пристрастии своего коллеги к оскорбительным выражениям. Я подавляю порыв отмахнуться, сказать: «Да ладно, Пи, ерунда», но в последнее время я много думал и теперь типа как злюсь на себя за то, что спустил это дело на тормозах. И потому говорю: – Я готов заполнить тот документ. Пусть моя жалоба станет официальной. – Хотя оскорбления Марка и не были направлены на меня, и мне претит показывать пальцем, но останавливать тренера, который через слово говорит «педик», – моя прямая обязанность. – Мы хотим вырастить достойную молодежь, и они не должны слышать от своих наставников оскорбления. Ачитта энергично кивает. – Абсолютно согласен. Но мне придется распечатать для тебя новую форму. Возможно, вместо отдельного заявления ты предпочтешь приложить дополнительный лист к другой жалобе. Я роюсь в памяти, пытаясь понять, о чем он говорит, но ничего не вспоминается. Единственная жалоба, о которой я знаю, была подана на меня. – Что вы имеете в виду? Он усмехается. – На Марка уже подали жалобу. Дисциплинарный комитет рассмотрит ее в тот же день, что и твою. По моей спине бежит дрожь. – Но кто ее написал? – Твои игроки. Все до единого. Они узнали о жалобе Марка – ты же знаешь, слухи здесь распространяются быстро – и пришли в бешенство. Ворвались после тренировки ко мне в кабинет и потребовали, чтобы им разрешили отстаивать твои интересы. Тогда я познакомил их с нашей дисциплинарной системой, и они оформили свое недовольство в надлежащем письменном виде. У меня чуть-чуть кружится голова – впервые после болезни. – Это правда? Он поднимает правую руку. – Богом клянусь. Расписали подробнейшим образом все случаи, когда он отпускал не только гомофобные комментарии, но и расистские. Вышло восемь страниц. Когда дочитал, пришлось выпить очень большой бокал виски. Я и не подозревал, насколько все плохо. Мне приходится сжать челюсти вместе, чтобы удержаться от слов «я же вам говорил». – Так что… – Он прочищает горло. – Напиши, пожалуйста, заявление от себя, и оно будет приложено к делу. Дисциплинарный комитет относится серьезно ко всем жалобам. – Включая поданную на меня, – прибавляю я. – Верно. Но я уверен, что они примут во внимание твой безупречный стаж у нас и на предыдущем месте в «Зелёной Зоне», а также твою болезнь и жалобу на Марка. Возможно, тебе выпишут только предупреждение. При первом нарушении они вправе так поступить. От слов «первое нарушение» я внутренне съеживаюсь. Они не должны были применяться ко мне. Никогда. Ачитта складывает пальцы «домиком» и испытующе оглядывает меня. – Я хочу обсудить с тобой одну вещь. Одно предложение, которое я могу подать в комитет, когда они будут решать, как поступить с твоим делом. – Какое? – Если он знает магический трюк, который вытащит меня из передряги, то я весь внимание. – Мы еще никогда не проводили тренинги по многообразию, и я хотел бы начать. Как ты отнесешься к тому, чтобы в обмен на закрытие жалобы с минимальным упоминанием в личном деле поговорить с нашими сотрудниками о своем опыте? – О… моем опыте? – Столкновения с гомофобией. Ты можешь рассказать, каково это – быть гомосексуальным спортсменом. Поиск общего языка – лучший способ борьбы с предрассудками, верно? Я хочу, чтобы ты поделился своим уникальным видением, и тогда им будет проще понять, что вы отличаетесь друг от друга не настолько сильно, как они полагают. Даже просто рассказав о себе, ты принесешь немалую пользу. Моя голова немедленно наполняется возражениями. Формально я даже не гей. Я бисексуал. У меня нет многолетнего опыта столкновения с гомофобией. Я веду открытую жизнь всего пару недель. Я не эксперт. А если б даже и был… Я ненавижу делиться личными переживаниями на работе. Но я здесь ради того, чтобы спасти ее. Работу, которую я люблю. И потому я делаю то, что обещал себе сделать. – Хорошо, – соглашаюсь я. – С удовольствием выступлю. Он улыбается. – Замечательно. Тогда мы вернемся к этому разговору после заседания дисциплинарного комитета. А ты пока получи от врача допуск к работе. Ты очень нужен команде. Особенно с учетом того, что Марк отстранен от работы. Я выпрямляюсь. – Кто их сейчас тренирует? – Нутц с помощью Нани. Но, Пат, не паникуй. Ты нужен ребятам, но эту неделю, пока все не закончится, они вполне продержатся на плаву. Он пожимает мне руку, и я так спешу выйти, что только за порогом осознаю, насколько уверенно он говорил о моем возвращении. Это греет мне душу. Шагая по мокрому тротуару, я смотрю на часы. Всего девять тридцать. Пран, наверное, уже у себя на стадионе, но еще не на поле. Я звоню ему на мобильный, и он отвечает после первого же гудка. – Привет! Как все прошло? – Неплохо. Кажется, я смогу выкрутиться. – Я рассказываю о жалобе, которую подали мои игроки. – Пат! Это невероятно! – Ага. Обожаю этих ребят. Но есть одна загвоздка. Юи хочет, чтобы я вызвался рассказать сотрудникам клуба о своем опыте столкновения с гомофобией. Ну, ты понимаешь… я ведь эксперт, – фыркаю я. – Это будет самое короткое выступление в истории. – Тебе нужна помощь? Я чуть было не говорю ему «нет» – по привычке, ведь прозвучало слово на «п» – но вовремя останавливаю себя. – Что ты имеешь в виду? – Я могу рассказать им о том, каково это – быть геем в регби. В университете я весь первый год срал кирпичами при мысли о том, что со мной сделают, если узнают. Если это поможет тебе и твоему боссу, я могу прийти и выступить вместо тебя. Я останавливаюсь. – Серьезно? – Я представляю выражение на их лицах, когда в конференц-зал зайдет Пран. – Конечно. Почему бы и нет? Рано или поздно Кван заставит меня толкнуть подобную речь перед клубом. Так что потренируюсь у вас. – Вау. Окей. Хорошо. Если ты меня выручишь, я буду целую неделю кормить тебя вкусными ужинами. – Пат, – его голос становится протяжным и низким, – а можно я сам выберу свою награду? – Ну… я только за. Он смеется. – Люблю тебя. Все, мне пора на поле. Пообедаем вместе? – Вечером он играет с «Шаркс». А я, судя по всему, буду попивать коктейли в ложе у подружек и жен. Но сначала – обед с моим любимым парнем. – Обязательно. Увидимся дома. Когда мы отключаемся, я спускаюсь в метро и начинаю придумывать, что из любимых блюд Прана сделаю на обед. На душе у меня теперь много легче.