МЫ

Пат Неделю спустя Все повторяется как в дежавю. Опять выписка из больницы. Опять инвалидное кресло. Опять стервятники-репортеры и скоростной побег на арендованной Праном машине. Прошедшая неделя была похожа на ад. Я снова обнаружил себя в ебучей больнице – но лишь на четвертый день, потому что первые три был в отключке. Очнувшись, я увидел, что на меня смотрят с тревогой в глазах медсестра Берта и моя мать. Никогда не болейте пневмонией. Просто не надо. Она настоящая стерва. Но теперь мой жар наконец-то прошел. Утром мама и Па улетели назад на Пхукет, и если честно, я даже рад. Особенно тому, что уехала Па. Я люблю ее, но она всю неделю была сама не своя. Она чувствовала себя такой виноватой из-за того, что в ее смену у меня подскочила температура, что прилепилась ко мне как репей. Пару раз маме пришлось отсылать ее домой, потому что я больше не мог выносить груза ее гиперопеки. Мы с Праном молча выходим из лифта. У меня немного подкашиваются ноги, и когда на середине коридора я спотыкаюсь, он пытается взять меня под руку, но я бросаю на него хмурый взгляд. Мне до смерти надоело, что надо мной все хлопочут, будто я инвалид. Не говоря ни слова, он опускает руку. Мы добираемся до квартиры. Пран открывает замок, распахивает дверь и, зайдя внутрь, бросает сумку с моими вещами на пол. А потом останавливается в центре гостиной и глядит на меня. – Тебе что-нибудь нужно? – скованно говорит он. – Поесть? Принять душ? Налить тебе чаю? Чаю? Я что, бабуля со слабым желудком, который не может переварить чашку крепкого кофе? К моему горлу поднимается горечь, но я заставляю себя проглотить ее, потому что это несправедливо по отношению к Прану. Он же не виноват, что я слег с пневмонией. И я знаю, в какой панике он был всю неделю. Ему пришлось отыграть еще две выездные игры, прежде чем он смог повидать меня. Не то чтобы я замечал его отсутствие в своем полубреду. Но команда не разрешила ему взять внеочередной отпуск, потому что в больнице со мной были моя мать и сестра. Сегодня утром он сказал, что даже не запомнил те игры – настолько боялся и переживал за меня – и в каждую свободную минуту звонил всем, кто со мной был. Я должен целовать ему ноги за то, что он такой любящий и заботливый парень. Но вместо этого… злюсь. На него. На свой организм. Блядь, на все. Плюс меня целую неделю накачивали лекарствами, от которых в голове наступил полный разброд. Утром у меня начался курс стероидов, и от них я ощущаю какую-то странную искусственную эйфорию, которая не особенно совпадает с негодованием и обидой, бурлящими в животе. Пран встревоженно наблюдает за мной. – Пат? Я понимаю, что не ответил. – Мне ничего не нужно, – мямлю я. – Попробую подремать. На его лице появляется разочарование. Сегодня у него нет игры, и я знаю, он надеялся, что мы проведем время вместе. Но сейчас компания из меня никакая. Меня задолбало болеть. Меня задолбали больницы. И меня бесит, что я смогу вернуться на работу только… хрен знает, когда. Вчера я позвонил Ачитте, и он приказал мне даже не думать о возвращении как минимум всю следующую неделю. Мне не нужна еще неделя безделья. Мне нужно, чтобы мою жизнь вернули назад. – Окей, – наконец произносит Пран. – Тогда я просто… – Взгляд его карих глаз начинает метаться по комнате и останавливается на тумбочке, которая завалена почтой. – Просмотрю почту, оплачу какие-нибудь счета. Я еле сдерживаю насмешливый комментарий. Ты хоть знаешь, как это делать? С тех пор, как мы съехались, Пран и не прикасался ко всякой бытовой хренотени. Стирка, уборка, оплата счетов – все это было на мне, потому что он, сенсация Лиги, был слишком занят для того, чтобы… Хватит – командует мне внутренний голос. Наверное, совесть. Или та часть меня, которая до безумия влюблена в этого парня. Так или иначе, я снова несправедлив. И потому добавляю в ответ искреннюю благодарность. – Спасибо. Ты мне очень поможешь. И поищи там счета из больницы… – Я замолкаю, внезапно поняв, что две недели в больнице вполне могут опустошить мои карты. И может даже превысить кредитный лимит. – О, их не будет, – говорит, махнув рукой, Пран. – Вычет я уже оплатил, а остальное покроет страховка. Я стискиваю челюсти. Он оплатил мой счет? Заметив выражение у меня на лице, Пран хмурится. – Ты чего? Я отвечаю резче, чем собирался. – Сообщи, пожалуйста, какую сумму ты заплатил, и я перекину тебе деньги на карту. Он немедленно принимается протестовать. – Пат, не заморачивайся. У меня куча денег. Зачем тебе тратиться, когда я вполне в состоянии… – Я все верну, – цежу я сквозь зубы. Долгая пауза. Потом Пран кивает. – Хорошо. Если ты так хочешь. – Да, я так хочу. – Я не знаю, почему так бешусь. Просто он взял и разобрался с моими счетами, а мне даже ничего не сказал. Я понимаю, что у него много денег, но я… я ему не любовница. Мы партнеры, и будь я проклят, если позволю ему платить абсолютно за все. Секунду поколебавшись, он делает шаг вперед и, коснувшись моей щеки, проводит пальцами по моей свежевыбритой коже. Я сегодня побрился. Сам, блядь. Ура. Спасибо небесам и на том. – Пат. – В его голосе хрипотца. – Я рад, что тебе лучше. У меня сжимается горло. Проклятье. Облегчение в его взгляде вызывает прилив чувства вины. Я знаю, что всю неделю вел себя, как мудак. Срывался на него, когда он приходил. Уперся рогом и ответил отказом, когда он предложил, чтобы моя мама с сестрой остались еще на несколько дней. Злился на него, глядя по больничному телевизору, как он играет, как чемпион и забивает голы, пока я лежу в лежку и мочусь в судно. А теперь я развожу спор из-за денег. – Я тоже рад, – шепчу я, прислоняясь к его теплой руке. Он потирает мою губу, а потом прижимается к моему рту в мимолетном, ласковом поцелуе. – Ладно, иди поспи. Если что, я буду здесь. Я собираюсь было позвать его полежать со мной, но не успеваю и рта открыть, как у него звонит телефон. Рука Прана соскальзывает с моей щеки, и при виде имени на экране его прекрасное лицо снова мрачнеет. – Кван, – бормочет он, потом отходит, чтобы ответить. Я задерживаюсь и узнаю, что Чудо-пиарщик Кван снова донимает Прана по поводу интервью. Точнее, по поводу отсутствия интервью, потому что Пран по-прежнему отказывается разговаривать с прессой. Он должен был наконец-то дать интервью Sports Illustrated, но потом я опять заболел, и интервью пришлось отложить. Еще один пункт в длинном списке того, что обломалось из-за моей идиотской болезни. Я ухожу в нашу спальню и, сев на кровать, опускаю голову на гору подушек. Я не устал. Из-за стероидов, которые я принимаю для очищения легких, мой организм находится в состоянии неестественной бодрости, так что сон сейчас точно не вариант. Я сказал Прану, что подремлю, потому что… черт, я опять веду себя, как неблагодарная задница. Но мне нужно пространство. Один гребаный час тишины после того, как меня постоянно дергали то медсестры, то Пран. Пропялившись пять минут в стену, я открываю ноутбук и проверяю почту. Охренеть. Писем сотни. В больнице мама конфисковала у меня телефон, чтобы меня ничто не отвлекало от выздоровления. Тогда я распсиховался, как школьница, но теперь только рад. Мой почтовый аккаунт трещит по швам. Здесь письма от ребят, с которыми я играл в регби в университете. Некоторые спрашивают, поправляюсь ли я, другие интересуются, почему я не сказал, что я гей. Чуваки, я и сам был не в курсе. Еще мне пришло много электронных открыток с пожеланием выздоровления от семьи и друзей, но еще больше – пугающе больше – писем от СМИ. От всех спортивных изданий, о которых я когда-либо слышал. От местных и неместных газет. Пока я проматываю запросы на интервью, меня начинает подташнивать. Моя жизнь – интимная жизнь – оказалась под микроскопом, и мне это совершенно не нравится. Внезапно я начинаю по-новому ценить то, что делает для меня Пран, ведь на него давление вдвое больше. Мой взгляд цепляется за очередное письмо. От моего босса. Он отправил его, когда я слег в первый раз. Дорогой Пат! Ты пытался рассказать мне о проблеме с гомофобными высказываниями твоего коллеги, но вопреки своему долгу, я к тебе не прислушался, о чем искренне сожалею. Наша политика однозначна: ни работодатели, ни игроки не должны мириться с дискриминационными формулировками и враждебной рабочей средой. Пожалуйста, позволь мне помочь тебе сделать то, что следовало сделать сразу. Во вложение прикреплена форма для жалобы. Как только тебе станет лучше, заполни ее, чтобы мы смогли провести официальное расследование. На этой неделе я получил серьезный урок, и мне бы хотелось исправить свой предыдущий ответ на твою просьбу. С уважением, Юи Ачитта. Я понятия не имею, что на это ответить. Сейчас подавать жалобу будет, по-моему, низко. Поскольку я держал свою бисексуальность в секрете, то теперь буду выглядеть каким-то шпионом. Словно я делал заметки, пока никто не смотрел. Марк, конечно, заслуживает наказания за разжигание ненависти, но через несколько дней мне выходить на работу. Я не хочу, чтобы у моих коллег создалось впечатление, будто я записывал все, о чем они разговаривали в раздевалке. Когда я принимаюсь перечитывать письмо в пятый раз, в спальню заходит Пран. – Давай-ка мы уберем это, и ты отдохнешь, – предлагает мой парень и решительно отнимает у меня ноутбук. – Ты выглядишь уставшим. Проклятье. Я и правда устал. Пять минут назад все было нормально, а теперь у меня слипаются веки. Такая ерунда, как чтение нескольких писем, высосала из меня всю энергию. В горле снова застревает беспомощность. Я ненавижу быть слабым. Ненавижу болеть, и гнев заставляет меня огрызнуться: – Слушаюсь, мамочка. В глазах Прана вспыхивает обида, и на меня снова наваливается чувство вины. – Извини, – шепчу я. – Не хотел на тебя рявкать. – Ничего. – Но на его лице, пока он тихо уходит, по-прежнему грусть.