МЫ

Пат Мои новые друзья выбирают «Рандеву», который оказывается шумным и большим заведением. Мы протискиваемся к высокому столику в дальнем углу, и Нани уходит за кувшином пива. Долбежка музыки и гул разговоров вокруг поднимают мне настроение. Я вдруг понимаю, насколько редко для двадцатитрехлетнего парня стал выбираться в такие места. Чуть ли не в затворника превратился. Нутц рассказывает смешную историю о том, как его команда потерялась в Квебеке, и я обнаруживаю, что беззаботно смеюсь, чего не со мной не было довольно давно. Я соскучился по таким посиделкам. Мы с Праном иногда выбираемся в ресторан, но зависнуть на несколько часов в баре – дело совершенно другое. – Сыграем в дартс? Только что освободилась доска. – Нутц показывает куда-то назад. – Давайте, – соглашаюсь я. Он объясняет правила игры на троих, и мы начинаем бросать. Следом приходят обычные шутки. – Ты вратарь, Пат. Спорим, не попадешь в яблочко? – каркает Нани. Но я попадаю, и ему приходится заплатить за следующий круг. Это неизбежно, наверное, но трое симпатичных парней, субботним вечером играющих в дартс, обязательно привлекут к себе внимание дам. Не проходит и десяти минут, как за нами начинает наблюдать и подбадривать женское трио. Нани с Нутцом только подогревают их интерес. К концу второго кувшина Нани берет Нутца на слабо и предлагает дротиком сбить яблоко с его головы. Девушки заливаются смехом. Хорошо хоть, что яблоко никто не находит, потому что мне реально не хочется провести остаток вечера в отделении «скорой» – с Нутцем и дротиком у него в глазу. Когда мы прекращаем играть, девушки типа как берут нас троих в оборот. Напористая брюнетка заявляет право на Нани, который горячее, чем Нутц, с этими своими скулами и впечатляющими предплечьями – чего мне, по-хорошему, не стоило бы замечать. Она не такая симпатичная, как ее подружки- одна рыжая, а другая блондинки, но в ее командирских замашках есть нечто по-своему сексуальное. У блондинки есть, очевидно, пристрастие к клетке, потому что вскоре она вешается на руку Нутца. Хотя я намеренно избегал зрительного контакта со всеми подругами, закон джунглей срабатывает, и третья рыженькая девушка становится напротив меня. Положив ладонь мне на спину, она кивает, что бы я ни сказал, и смеется, когда я шучу. Ко мне не впервые клеятся в баре, так что я, в общем, не собираюсь паниковать. И она не похожа на прилипалу, так что я вполне могу по дружбе угостить девушку парой коктейлей, а потом сослаться на позднее время и убежать. Но в глубине души я устал от этого цирка. Потому что в моей жизни есть другой человек, и я бы чувствовал себя совсем по-другому, будь этот человек рядом со мной. Но получить желаемое можно далеко не всегда. С этой мыслью я непонятно зачем оборачиваюсь. И мой взгляд цепляется за скопление парней в костюмах около стойки. Одного из них я немедленно узнаю. Затылок Прана – это единственно, что мне видно отсюда. Темные колючие волосы около шеи, и все. Но я узнаю эту шею. И гладкую кожу, которую мне так нравится целовать и засасывать, чтобы он застонал. Девушка рядом со мной о чем-то рассказывает, но я не слышу ее. Покопавшись в кармане, я достаю телефон и печатаю сообщение. Сзади, отправляю я Прану. Я хочу предупредить его, что я здесь. Оглянись. Но он не оглядывается. Между тем, моя новая лучшая подружка ПиПлой в одной руке держит меня, а в другой пинту пива. Вечер внезапно перестает быть веселым. Пран С Ленгом беда. Я еще ни разу не видел, чтобы он так напивался. Он поочередно становится то гиперобщительным, то сердитым, то чуть ли не плачет. – Парни, еще по одной? – мычит он. – Все равно меня никто дома не ждет. На него больно смотреть. Ленг обычно веселый парень. Но очевидно, когда теряешь близкого человека, высёлым быть сложно. Он на грани эмоционального срыва, и я вряд ли смог бы удержать его от падения, даже если бы мы с ним дружили по-настоящему крепко. Становится поздно, а он становится все пьяней. Что же делать? Я продолжаю молиться, чтобы кто-нибудь из остальных, кто знает его лучше меня, наконец-то вмешался – отправил его домой на такси или забрал на ночь к себе. Меня словно заставляют смотреть на крушение поезда в замедленной съемке. Дело усугубляется тем, что нас осаждают фанаты. Парни в смокингах в баре всегда выделяются, плюс вокруг меня известные лица. Пьяные доброжелатели то и дело подходят к нам, чтобы получить свой автограф. Одна девушка просит меня расписаться у нее на животике. Что я и делаю, даже не касаясь ее кожи рукой. – Щекотно! – взвизгивает она. – Мой дом опустел, – стонет Ленг. Еще пара минут, и у меня съедет крыша. Раздается очередной девичий писк, и я понимаю, что сейчас нас обступит еще одна группа фанатов. На меня налетает брюнетка. – О господи, ты же новичок Пран! Мне так понравился твой гол «Ястребам» на прошлой неделе! Распишешься у меня на чехле? – Конечно, – говорю я. Она вторгается в мое личное пространство, но я все равно улыбаюсь, потому что альтернатив, в общем-то, нет. Потом поднимаю голову, чтобы посмотреть, кто еще толпится вокруг… и получаю шок. В пяти шагах от нас – Пат, который прожигает меня гневным взглядом. Его тянет ко мне маленькая рыжая девушка. – Неужели вы не хотите познакомиться с командой! Вы же тоже регбисты! Боже, так здорово! На нас налетают три девушки. Двое их спутников остаются на некотором расстоянии – их руки в карманах, улыбки на лицах сочувствуют нам. С ними и Пат. Он поднимает бровь, словно интересуясь, как мы очутились в такой ситуации. Назойливая брюнетка хватает за руку одного из парней. – Это Нани, Нутц и Пат! – говорит она радостно, словно мы все теперь друзья навсегда. Я узнаю их имена. Они тренеры, работают с Патом. – Ребята, поздоровайтесь! Это так круто. Ее спутники обмениваются рукопожатиями с моими очень терпеливыми товарищами по команде. Только Пат продолжает стоять, скрестив руки. И я не могу больше этого выносить. Я протягиваю ему ладонь. – О, привет! Как дела? Давненько не виделись. – Я подмигиваю ему и жду, когда он улыбнется. Пат коротко пожимает мне руку. – Да уж, давно, – сквозь зубы бормочет он. – Погоди! – пищит рыжая, которая жмется к нему. – Ты знаешь Прана? Не может быть! Ну почему же. Не только знает, но и познал в библейском смысле этого слова. – Мы давно знакомы, – говорю я. – С лагеря по регби. Ее хорошенький ротик распахивается, и я замечаю, что она смотрит на Пата, словно видит его в первый раз. Ее глаза округляются, а рука крепче вцепляется в его локоть. Как же меня это бесит. – И ты молчал! – взвизгивает она, потом шлепает его по груди. – Виноват. – Лицо Пата кажется, наверное, вполне дружелюбным для всех людей в баре, кроме меня. Только тот, кто хорошо его знает, – как я – может понять, насколько он раздражен. Она приникает к нему и, явно флиртуя с ним, запрокидывает лицо. – А на какой позиции ты играешь? Не успев подумать, я фыркаю. Чего она, впрочем, не замечает. Потому что обвивает моего парня руками и типа как отводит его в сторону от остальных. Я не могу на это смотреть. И потому отворачиваюсь. Если десять минут назад вечер казался мне мрачным, то теперь дело близится к суициду. – Эй, Санти. – Я дотягиваюсь сквозь толпу до человека, с которым Ленг играл последних три года. – Что планируешь делать с нашим приятелем? – Если он не вызовется решить эту проблему, я заставлю его это сделать. – Думаю, его пора бы отправить домой. Ты так думаешь? Я жду еще три минуты. Санти продолжает бездействовать, и я снова толкаю его. – Если он напьется еще сильней, будет хуже. – Твоя правда. – Он наконец – наконец-то – берет Ленга за шиворот и говорит: – Приятель, пора уходить. Мы сегодня достаточно покуролесили. Да неужели. Я оглядываюсь посмотреть, чем занят Пат, и… блядь. Им по-настоящему занялись. Рыжая распласталась на нем, а ее руки продвигаются к его заду, а его руки она тянет к своему. Я оказался совершенно не готов к волне злой, беспомощной ревности, которая начинает душить меня при виде их голов, так близко склоненных друг к другу. Серьезно, мне хочется швырнуть табуретом о стену. Пату нравятся женщины. Мне сложно с этим мириться даже спустя восемь месяцев вместе. Я иногда замечаю, как он заценивает взглядом девчонок на улице, и это убивает меня. Не то чтобы я сам был святым – я тоже засматриваюсь на горячих парней. Такова человеческая природа – замечать красоту. Но думать, что я конкурирую за внимание Пата и с женщинами, и с мужчинами, до ужаса страшно. Тупица, ты не конкурируешь за него. Он уже твой. Напоминание успокаивает меня. Немного. Но чем дольше я наблюдаю за ними, тем больше деталей проявляют себя. Я понимаю, что в действительности Пат ежится от дискомфорта, а не от страсти. А его рука, которая, как мне показалось сначала, держит ее, на самом деле пытается убрать ее ладонь с его ягодиц. – Извини, – слышу я, как он говорит. – Я отойду. Клянусь, когда он отлепляет ее от себя, я слышу звук отрывающейся присоски. Потом Пат направляется к туалету со скоростью, которой я ни разу не видел, даже когда он был на поле. Я беру и иду за ним следом. И насрать, кто глядит. Узел ревности в моем животе побеждает страх быть раскрытым. Какой-то тип, выходящий из туалета, придерживает для меня дверь. Я вваливаюсь в полутемную комнату. Пат стоит возле раковины, моет руки. – Привет, – произносит он удивленно. Я не отвечаю ни слова. Я хватаю его за локоть и тащу к одной из кабинок. Практически запихнув его внутрь, я грохаю дверцей, она закрывается, потом толкаю к продавленной металлической стенке и целую его. Жестко целую. Он отвечает мне тем же. Мокрыми руками хватает мое лицо, проталкивает язык ко мне в рот и засасывает мои губы практически до синяков. Это злой поцелуй. Я слышу свое удивленное, страдальческое рычание. Не поймите меня неправильно – это дьявольски возбуждает. Но злые поцелуи… они не про нас. Мы с Патом скорее из тех, кто щекочет друг дружку за задницу, а потом со смехом падает на постель. Но не сегодня. Не прекращая атаковать его рот, я врезаюсь в его бедра своими так, что кабинка трясется. У его губ привкус пива, но еще к нему прилип приторный запах духов, и я впиваюсь в его рот еще крепче, пытаясь прогнать этот чужой аромат и избавиться от ощущения катастрофы. Внезапно в туалет врывается гул голосов. Они становятся громче, потом затихают – кто-то открыл дверь, зашел внутрь, и дверь снова захлопнулась. Мы замираем – губы к губам. Наши глаза слишком близко, вид искажен, поэтому Пат кажется разъяренным циклопом. Я отпускаю его, но наши лбы остаются прижаты друг к другу. И мы оба стараемся не задыхаться от гнева и напряжения. Человек за стенкой кабинки что-то пьяно насвистывает под нос. Проходит, наверное, всего лишь минута, прежде чем этот тип застегивает молнию и уходит, но кажется, будто больше, потому что все это время меня не отпускает обозленный взгляд Пата. Его глаза спрашивают, почему все должно быть именно так. Дверь снова захлопывается, окутывая туалет тишиной, но прежде, чем мы заговариваем, проходит еще полминуты. – Иди попрощайся с друзьями, – грубо говорю я. – Мы уходим домой. – Ты первый, – огрызается он. – Не я же у нас знаменитость, которая и шагу не может ступить, чтобы ее не остановили фанаты. Я бы поспорил, но это только задержит нас здесь. Так что я делаю то, что необходимо сделать, чтобы вернуться домой. Выхожу из кабинки и туалета, прощаюсь с двумя оставшимися товарищами по команде, потом выбираюсь на улицу и на тротуаре начинаю ждать Пата. Он задерживается – наверное, прощается со своими коллегами. Я вдруг понимаю, что не знаком ни с одним из парней, с которыми Пат работает изо дня в день. Ну не пиздец? Мой мозг услужливо подсовывает воспоминание, как та рыжая вешалась на него, а я еще больше накручиваю себя, представляя, как она пытается уговорить его пойти на ночь к ней. Он, конечно, не согласится, я знаю, но от этих мыслей меня все равно немного тошнит. Наконец он выходит – руки в карманах, мрачное выражение на лице. Я выбрасываю руку вперед, надеясь, что такси появится быстро и положит этой дерьмовой ночи конец. К моему облегчению рядом немедленно притормаживает машина. Я открываю дверцу и жестом пропускаю Пата вперед. Когда он садится, то от облегчения я чуть ли не падаю прямо на тротуаре. Всю дорогу домой мы молчим, а когда заходим в квартиру, Пат сразу отправляется в душ. Либо он тоже учуял на себе тот парфюм, либо готовится к бурному примирительному сексу. Когда он наконец-то выходит, я уже его жду. В постели. Голый. Готовый. Но Пат натягивает пижаму и, взбив подушку, ложится спиной ко мне. Еще на что-то надеясь, я перекатываюсь на бок и целую его в плечо. – Малыш, прости, – шепчу я. – Дай мне загладить вину. – У меня болит голова, – бормочет он. Будь я плаксой, его ответ добил бы меня. Но вместо того, чтобы удариться в слезы, я еще раз целую его в плечо. Потом перекатываюсь на спину и начинаю считать оставшиеся до конца сезона недели. Мне кажется, я больше не могу притворяться. Если из-за этого Пат несчастлив… нет, не могу.