Скрипка

Герр Картман тяжело пыхтел, взбираясь на небольшой холм в женской части лагеря, чтобы найти сборщика трупов. Ну, Баттерс, ты за это заплатишь! Заставил меня целую вечность искать тупого еврея, который умел бы играть музыку. И лучше бы ему быть мастером в этом деле, иначе мне действительно крышка. И тебе, Баттерс, тоже. Мысленно выругался он. Наконец он добрался до вершины, но увидел только работающих в снегу женщин. Он спросил у дозорного о местонахождении сборщика тел и вскоре уже бежал вниз по другой стороне холма. Он сгорал от лютой ненависти ко всем этим упражнениям, его лёгкие, казалось, вот-вот отключатся, а тело с каждым шагом становилось всё тяжелее. Обычно он не ходил так много. Вообще-то он редко бывал в этой части лагеря – слишком далеко, на его взгляд, она располагалась от его домашнего офиса. Через некоторое время он наконец заметил проклятого еврея, стоявшим у подножия холма. Герр Картман остановился, заметив, что подросток согнулся в судорожном кашле и сделал несколько поспешных шагов в сторону от ручной тележки. Нацист искренне надеялся, что еврей не болен, ведь у него оставалось совсем немного времени. Но тут мальчик развернулся и, прикрыв рот рукой, направился обратно к тележке. Нацист злорадно усмехнулся, увидев причину такого поведения. Рядом с телегой лежал труп в стадии разложения. И судя по тому, как вёл себя Кайл, источал из себя тошнотворный гнилостный запах. Последние несколько недель Герр Картман тоже искал трупы, но только с другой целью, не такой, как у Кайла. Он находил их, крал и прятал в тайном месте, достаточно сыром и тёплом, чтобы те как следует разложились. Как только он убеждался в гнилости тел, он приносил их обратно в лагерь, стратегически размещая их в важных на пути следования еврея местах, но в отдалении от рабочих полей. Это была его личная пакость для рыжеволосого еврея, и он хотел, чтобы об этом больше никто не знал. Это была причина, по которой он крался после вечернего отбоя, когда все евреи уже спали в бараках, а на полях не было ни одного солдата. Он действовал скрытно и двигался незаметно в тени, как енот. Он, развеселев, наблюдал за Кайлом, на мгновение забыв о цели, ради которой проделал весь этот путь. Еврей быстро подавил рвотный рефлекс и начал забрасывать труп снегом. Он старательно размазывал лед по разложившейся коже, а затем поднял тело, чтобы положить его на телегу. Герр Картман наблюдал за его действиями с некоторым благоговением, понимая, что еврей использует снег, чтобы замаскировать зловоние. Чёртов гений. Подумал он, слушая, как мальчик произносит какие-то громкие и раздражённые ругательства. — Блять!... Больной ублюдок!... Отвратительно! — жаловался Кайл, накидывая на труп ещё снега, пока приличный его слой не скрыл тело и, видимо, запах тоже. Когда Кайл поднял тележку и начал уходить, не подозревая о присутствии нациста, Герр Картман вспомнил о причине, по которой здесь оказался. — Эй! Жидяра! — крикнул Герр Картман, и Кайл замер. Он медленно обернулся: этот специфический голос был последним, что он хотел бы сейчас услышать. Было слишком хорошо, чтобы быть правдой, не видеть и не слышать жирного нациста несколько дней подряд. — Иди сюда! — приказал эсэсовец, и Кайл повиновался, оставив тележку позади себя и идя с опущенной головой, устремив взгляд на белый снег. Он остановился, когда увидел перед собой тёмные сапоги. — Смотри, что я нашёл. — сказал Герр Картман слишком сладким певучим голосом. Кайл медленно поднял глаза и вдруг увидел скрипку. Нацист удовлетворенно ухмыльнулся. Ему не нужно было спрашивать, принадлежит ли она рыжему, ведь его лицо сказало ему всё. Глаза Кайла раскрылись, увидев скрипку. Они засияли от блаженства в тот момент, когда он увидел свою самую ценную вещь целой и невредимой. Необъяснимое счастье вторглось в его сердце. — Нам с тобой очень повезло, что я спас эту скрипку из пламени. — гордо заявил нацист, и Кайл, не задумываясь, поднял голову, чтобы посмотреть на него. Он тут же понял, что натворил, и уставился обратно в снег. Однако эсэсовцу было достаточно увидеть удивление, радость и благодарность в блеске зелёных глаз. Это почему-то встревожило нациста, поскольку он привык видеть в них только ненависть. Он прочистил горло. — А теперь пошли за мной. Картман приказал, развернулся и начал идти. Через несколько шагов он понял, что за ним не следуют. Кайл стоял на месте, парализованный. — Не беспокойся о тележке, я попрошу кого-нибудь сделать твою работу на сегодня. — сказал Герр Картман, и Кайл нерешительно последовал за ним. В голове у еврея возникла тысяча вопросов. Откуда у толстого нациста оказалась его скрипка? Как он узнал, что он её владелец? Почему ему разрешили оставить свою работу? Но он не смел выразить своё любопытство. — У меня сегодня важный званый вечер с друзьями. — Герр Картман вдруг заговорил непринуждённым тоном. Он обернулся, чтобы посмотреть, идёт ли парень позади него. Тот шёл, и его глаза были прикованы к снегу под ногами. Он ухмыльнулся, довольный его подчинённым поведением. — Один из них играет на кларнете, но этот урод сегодня сломал палец. К сожалению, я не смог найти замену. Вот тут-то ты и пригодишься. — Я, наверное, совсем слетел с катушек. Совсем ёбнутый! с горечью подумал он. Внезапно он развернулся, и Кайл чуть не врезался в его большой живот. — Насколько ты хорош? — Я ходил на занятия в институте Баха во Франкфурте и был одним из лучших. Но я не играл на скрипке уже около четырех лет. — Кайл был искренен, всё ещё пытаясь переварить то, что только что сказал ему нацист. — Почему? — раздражённо спросил Герр Картман, уже обеспокоенный этим фактом. Это довольно долгий срок без тренировок. — Я не мог играть. Мы с семьёй жили скрытно в течение трех с половиной лет. — с горечью сказал Кайл. Герр Картман вздохнул, понимая, что это обычное дело. Многие еврейские семьи предпочитали жить, забившись в какую-нибудь дыру, как крысы, пока их не обнаружат. Им приходилось жить в абсолютной тишине, ибо малейшего звука было достаточно, чтобы выдать их присутствие. — Тогда, надеюсь, небольшой практики будет достаточно, чтобы ты вспомнил, как правильно играть. Потому что если ты каким-то образом всё испортишь... Если ты каким-то образом вызовешь неудовольствие моих гостей, я тебе обещаю. Это станет смертью для тебя и для твоей несчастной семьи. — холодно пригрозил нацист, заглядывая прямо в глубокие зелёные глаза. И впервые он действительно прочёл в них намёк на страх. Герр Картман ухмыльнулся. Он нашёл слабое место еврея.

***

Герр Картман повёл Кайла в ту часть лагеря, где он ещё никогда не был. Каждый шаг уводил его всё дальше от рабочих полей и всё ближе к кондоминиуму нацистов. Это была запретная зона. Территория последователей Гитлера. Внезапно Кайла посетили ужасные мысли. А что, если это ловушка? Что, если Герр Картман просто сегодня меня убьёт? Или начнёт пытать?! Нет, скорее всего, он говорит правду. Ведь у него есть, в конце концов, моя скрипка. Ведь так? С прыгающим сердцем он послушно шёл позади большого нациста, и держал все свои переживания при себе, потому что у него не было другого выбора, Они дошли до большого здания. Герр Картман отпер дверь, и они вошли внутрь. У Кайла перехватило дыхание, ведь он уже и забыл, как выглядит внутреннее убранство дома. Он с каким-то изумлением и ностальгией уставился на чистые стены кремового цвета, согретые присутствием тёмного дерева и золотистым искусственным светом. Только прихожая уже указывала на то, насколько богато был украшен дом, сплошь уставленный ценными мебелью и картинами из ценных материалов. Герр Картман бросил лишь кроткий взгляд на еврея, стоявшего на пороге, глаза коего явно восхищались окружающей обстановкой, и он был вынужден изобразить небольшую улыбку. — Альфред!!! — крикнул Герр Картман, и вскоре к ним присоединился мужчина средних лет, одетый в черный сюртук. Он растерянно нахмурил брови, увидев подростка в полосатой униформе. — Этот еврей будет сегодняшним музыкантом. Мне нужно, чтобы его вымыли, одели как следует и как можно скорее доставили в мой кабинет. — приказал он и оставил Кайла с дворецким. Момент приобрёл неловкость, когда оба уставились друг на друга, один с недоумением, а другой с неловкой улыбкой. — Как я могу к тебе обращаться? — Альфред наконец нарушил молчание. — Э-э... Меня зовут Кайл. — Неуверенно ответил рыжий. — Кайл. Звучит гораздо приятнее, чем номер, не так ли? — ласково сказал он, и Кайл самозабвенно улыбнулся. — Пойдём. Давай отведём тебя в ванну.

***

Кайл подумал, что это забавно, что его больше не беспокоит нагота в присутствии других мужчин. В конце концов, он ежедневно сталкивался с ней в общей ванной, не говоря уже о днях отбора, когда нацисты приказывали всем мужчинам раздеваться, пробегать дорожку на улице и осмотреться у доктора. Кроме того, Альфред был к нему исключительно добр, поэтому подросток чувствовал себя с ним совершенно непринужденно. Он узнал, что дворецкий был австрийцем, который много лет назад приехал в Германию, чтобы работать на богатые семьи. Его последним работодателем был еврей в третьем поколении, который, что неудивительно, таинственно исчез, и он стал безработным. Альфред искал новую работу и несколько лет назад попал под крыло СС. Он служил Герру Картману с недавнего времени. Пока Кайл оттирал свои ноги и руки в ванной, Альфред немного подстриг его неухоженные вьющиеся волосы, придав им красивую форму. Его ногтям и зубам уделялось особое внимание, дворецкий проследил за тем, чтобы они выглядели чистыми и здоровыми. Кайл почти чувствовал себя виноватым за то, что наслаждался тёплой водой, запахом ароматного мыла и маленьким удовольствием от того, что снова почувствовал себя чистым. Альфред принёс ему тёмно-серый сюртук, который сидел на нём почти идеально, ведь он довольно сильно похудел. Дворецкий подвел его к зеркалу, и Кайл вздрогнул. Подросток уже смотрел в зеркало, когда только вошёл в ванную. Это был первый раз, когда он увидел собственное отражение с тех пор, как попал в лагерь Дахау. Кайл не узнал мальчика в зеркале. Это лицо выглядело странным, повзрослевшим, печальным и изнурённым. Его кудрявые волосы приобрели тусклый рыжий цвет, были грязными и слишком длинными. Он сильно похудел, а кожа выглядела серой и грязной. Причина, по которой он сейчас с недоверием уставился на своё отражение заключалась в том, что теперь он предался воспоминаниями о себе. Альфред проделал отличную работу с его волосами. Они всё ещё были длиннее, чем он привык, но это была стрижка, которая действительно хорошо на нём смотрелась. Его чистая кожа вновь обрела нормальный цвет, глаза снова выглядели живыми. Костюм действительно сделал из него красавца. — Кажется, у нас в доме появился юный джентльмен. — сказал Альфред гордым тоном. — Идём, пора противостоять зверю. — поддразнил он, имея в виду своего работодателя, чем вызвал весёлый смешок Кайла. Вскоре дворецкий уже стучал в дверь, а Кайл стоял за его спиной и нервно теребил материал пиджака. Внезапно ему захотелось снова оказаться на рабочих полях, снова в своей старой грязной униформе. Этот вечер уже навевал старые воспоминания о времени, когда быть чистым, одетым в красивую одежду и играть на скрипке было для него чем-то нормальным. Кайл вспоминал о своей жизни до войны, которую он давно вычеркнул из памяти, чтобы выжить в лагере. И теперь всё это возвращалось снова. Он услышал, как голос Герра Картмана скомандовал войти, и Альфред открыл дверь. Кайл почувствовал, как усилилось его беспокойство, ещё когда они обменивались словами, а вошёл в кабинет один. После того как за Кайлом закрылась дверь, воцарилась тишина. Герр Картман с нетерпением ожидал еврея, надеясь, что тот будет выглядеть хоть мало-мальски прилично. Но никогда в жизни он не ожидал такого преображения. Альфред проделал более чем отличную работу. Он встал и зашагал по комнате, не сводя глаз с этого совершенно нового молодого человека. Одежда опрёделенно придала ему свежести, новой жизни. Волосы, которые раздражали его больше всего, всегда неухоженные и вьющиеся, теперь сияли приятным красноватым оттенком, шёлковые локоны идеально оттеняли бледные черты лица. — Посмотри на меня, жид. — Уже привыкший к этой команде, Кайл поднял голову. Впервые Кайл почувствовал себя незащищённым и уязвимым. Поля были его территорией, но сейчас он находился в незнакомой ранее местности. Он находился в мире Герра Картмана и жил в тени той жизни, которую когда-то давно знал. И всё же он отказывался дать ей раскрыться. Его сердце учащённо билось, пока офицер СС ничего не говорил и не делал. Просто стоял и смотрел на него. Кайл пытался скрыть свой дискомфорт, не отводя взгляда от карих глаз. Он не мог допустить, чтобы нацист заподозрил что-либо о его страданиях. Герр Картман, напротив, был загипнотизирован взглядом мальчика. Ещё при первой их встрече он догадался, что рыжий может оказаться красивым парнем. Но такого он никак не ожидал. Теперь, когда Кайл был приведён в порядок, его кремово-жемчужная кожа показал себя. Нацист впервые разглядел множество нежных веснушек, разукрашивающих его лицо. Его костляво-острые черты смягчались шелковистой кожей и рыжими кудрями, которые придавали лицу добрую форму. Даже его глубокие лесные зелёные глаза выглядели мягче. Этот мальчик, не похожий на обычного еврея, был изыскан. — Выглядишь презентабельно. — наконец сказал Герр Картман, прозвучав несколько неуверенно в своих словах. Он прекрасно знал, что "презентабельно" – это слишком недооценивающее слово. Он повернулся к своему столу и пропустил вздох облегчения, который испустил еврей. — Итак, у меня здесь ноты композиций, которые я хочу, чтобы ты сыграл сегодня вечером. — сказал он деловым тоном, протягивая их Кайлу. Он не упустил легкую улыбку и блеск в глазах еврея, когда тот увидел бумаги. Затем он вручил ему скрипку и смычок. — Почему бы тебе не сыграть немного? Посмотрим, насколько ты ещё владеешь скрипкой. — Герр Картман наблюдал, как еврей держит скрипку слегка дрожащими руками. Его пальцы нежно поглаживали дерево, а улыбка стала любящей. Затем он положил скрипку под подбородок, закрыл глаза и позволил смычку проскользить по струнам, издавая звук. — Агх, слишком фальшиво. — сказал Кайл, нахмурив брови. Нацист заворожённо наблюдал за тем, как еврей настраивает струны, проверяет звук, настраивает ещё, ещё проверяет, пока наконец не остаётся доволен звучанием инструмента. Это было, вне всякого сомнения, профессиональное поведение настоящего музыканта. — С какой начинать? Нацист разложил страницы с нотными записями в нужном порядке и стал ждать с нетерпением. Ещё два часа, и гости должны были прибыть. Он надеялся, что времени, которым они располагают, будет достаточно. Первые попытки были сыграны нерешительно и неуклюже. Герр Картман думал, что сейчас впадет в отчаяние, и уже собирался выругаться, когда понял, что расстроен не только он один. Кайл вздохнул и несколько мгновений выглядел разочарованным. Он поудобнее пристроил скрипку под подбородком, сделал глубокий вдох и закрыл глаза. После небольшой паузы он позволил музыке течь более мягко, менее торопливо, и офицер СС выдохнул с облегчением. Кайл позволил себе забыть обо всех заботах и о том давлении, которое оказывал на него нацист. Он позволил себе утонуть в музыке, открывая глаза только для того, чтобы бросить короткий взгляд на листы бумаги. Пока он играл, он забыл об окружающем мире. Он забыл о страданиях на полях, о днях голода и холода, о мрачных лицах мертвецов. Он забыл о том, кто он, где он и какова его задача на этот вечер. Сейчас он позволил себе полностью погрузиться в мелодичный звук. Все его мысли улетучились вместе с музыкой. Сыграв последнюю ноту композиции, он открыл глаза и выжидающе посмотрел на Герра Картмана. На лице нациста было странное выражение, смесь шока и трепета. Музыка была сыграна так красиво, так нежно и в то же время так сильно. Она затронула его холодное сердце. Герр Карман, почувствовав пытливое выражение лица еврея, быстро вернул самообладание, выпрямив спину и слегка приподняв подбородок, чтобы предать ощущение авторитета. — Неплохо. — Он прочистил горло, так как его голос немного дрожал. — Продолжай в том же духе. Герр Картман мог бы поклясться, что глазами еврей улыбнулся при этих словах, в то время как его лицо оставалось бесстрастным. Но он быстро отогнал эту мысль. Вскоре Герр Картман тоже закрыл глаза и отдался звукам музыки, позволив ей унести все его беды. Еврей и нацист остались вместе в кабинете, в мире, где не нужны были слова, где не существовало рас, иерархий и войн. Где такие чувства, как ненависть, боль и печаль, были под запретом. Они оставались в этом идиллическом мире, состоящем только из мелодичных звуков, пока Альфред не постучал в дверь, объявив, что пришли гости.