Начало откровенной сцены
Гарри медленно просыпался, поднимаясь, как пузырик, сквозь тёмные воды сна, ненадолго задерживаясь у поверхности, где царили бессмысленные сны, прежде чем, наконец, вынырнуть на поверхность, и его сознание просочилось внутрь. Несколько мгновений он просто лежал, закрыв глаза, стараясь подавить все остальные чувства. Знакомая мягкость, по которой можно было сразу узнать его собственную кровать; запах слегка затхлого дерева, доминировавший в комнате; звук мягкого дыхания его возлюбленного, лежавшего рядом с ним. Последнее заставило его наконец открыть глаза и повернуть голову. На его лице появилась мягкая улыбка, когда он вгляделся в расслабленные черты человека, который делил с ним постель все эти дни. Том всё ещё спал. Гарри нередко просыпался раньше своего любовника — Дурсли установили в его теле биологические часы, которые редко позволяли Гарри спать дольше семи. Однако, как бы часто это ни происходило, Гарри всегда ценил этот небольшой взгляд в прошлое, на того человека, которым Том мог бы стать, будь его жизнь немного проще. Именно в такие моменты Гарри иногда начинал проклинать Дамблдора за то, что тот, глядя на ребёнка, видел в нём монстра, проклинал всех в Хогвартсе, кто игнорировал страдания этого ребёнка, превратившие его в чудовище, которое набросилось на них от боли и страха. Гарри вздохнул, а затем затаил дыхание, когда ресницы Тома слегка дрогнули. Он ещё не был готов будить Тома — у него были свои планы. Когда его любовник на мгновение что-то забормотал, а затем улёгся обратно, немного сдвинувшись так, чтобы лежать на животе и лицом к Гарри, тот не смог удержаться от ухмылки. Это ещё больше упрощало его планы. Медленно двигаясь, он осторожно приподнялся, а затем понемногу снял одеяло, так что всё тело его раба от головы до колен оказалось на виду. Осторожно коснувшись плеча Тома, он провёл рукой по изгибу позвоночника, наслаждаясь ощущением мягкой, тёплой от сна кожи под своей рукой. Достигнув круглых ягодиц Тома, Гарри нежно погладил и помассировал их, заставляя Тома привыкнуть к ощущениям. Он что-то тихо пробормотал и снова зашевелился, но не проснулся. Тем не менее Гарри знал, что ждать осталось недолго — он спал с этим человеком достаточно долго, чтобы заметить признаки его пробуждения. Поэтому, решив приступить к делу, Гарри просунул палец между его ягодиц и осторожно ощупал отверстие. Оно было ещё немного расслабленным от их занятий перед сном, но лишь слегка влажным. Не желая причинять Тому боль, кроме лёгкого жжения, которое, как он знал из их совместных экспериментов, только усилит его удовольствие, Гарри достал из ночного столика свою палочку и наложил на член смазывающие чары. После того как в приступе паники он беспалочково вызвал одеяло, чтобы накрыть Тома, он пытался повторить это, и наконец несколько дней назад ему удалось. Он до сих пор удивлялся тому, насколько полезным было это умение. Однако это вовсе не означало, что он мог беспрепятственно накладывать любые другие заклинания. По крайней мере, пока. Размазав смазку по члену, он осторожно раздвинул ягодицы Тома, и кончик его члена поцеловал дырочку Тома. На мгновение он остановился, чтобы насладиться зрелищем того, как анальные мышцы спящего раба подёргиваются от прикосновения его члена, как будто он знал, что будет дальше, хотя Том этого и не знал. Затем, с небольшим усилием, он вошёл в него, погружаясь в своего раба, и его жар и теснота вызвали у него экстаз. Том резко проснулся, его верхняя часть тела приподнялась в воздухе, а ноги сжались, словно пытаясь освободиться от внезапного проникновения. Гарри просто наклонился вперёд и положил руку между его лопаток, используя свой вес, чтобы заставить Тома опуститься обратно. Другой рукой он обхватил кремовое бедро своего раба и использовал его как рычаг, чтобы притянуть тело Тома назад, навстречу своим толчкам. Том издавал звуки, превратившиеся из слегка болезненных в возбуждённые, а его руки вцепились в подушку возле головы. — Как ощущения? — прорычал Гарри, наклоняясь так, что его вес стал больше прижимать Тома, а голова оказалась ближе к его голове. — Каково это — быть использованным? Быть объектом для моего удовольствия и ничем больше? Том отрывисто застонал, его глаза остекленели, а дыхание прерывисто вырывалось из груди. Но не было никаких признаков недовольства, никаких признаков боли, большей, чем Гарри предполагал, или желания вырваться, поэтому Гарри удовлетворённо откинулся назад. — Руки за спину, — приказал он хрипловатым голосом. Том немедленно повиновался, скрестив руки в запястьях на пояснице, и неважно, что такое положение означало, что каждый толчок Гарри ещё сильнее вдавливал его в подушку головой, что никак не могло быть удобным. Гарри ухватился за место, где скрещивались запястья его раба, и, используя дополнительный рычаг, стал вбиваться ещё сильнее и глубже, пока не почувствовал приближение оргазма. — Хозяин, хозяин, — повторял Том. — Пожалуйста, хозяин, — умолял он. — Пожалуйста! — Что «пожалуйста», мой раб? — спросил Гарри, точно зная, чего он хочет, но желая, чтобы он это сказал. — Пожалуйста, можно мне кончить? — взмолился Том. Гарри не стал тянуть с ответом, наслаждаясь вкусом слов во рту. — Нет. Том отчаянно заскулил. — Пожалуйста, пожалуйста! Мне нужно кончить, пожалуйста, хозяин, — снова взмолился он, ещё более бесстыдно, чем прежде. — Нет, — повторил Гарри. — А если ты кончишь без разрешения, я тебя накажу, — слегка пригрозил он, хотя оба знали, что это не пустая угроза. Гарри уже не в первый раз отказывал Тому в оргазме, хотя делал это нечасто. Однажды Том ослушался и позволил себе кончить без разрешения, и Гарри, верный своим словам и просьбе Тома несколько недель назад, наказал его за это. Тому определённо не понравилось заклинание, которое Гарри нашёл и благодаря которому он часами чувствовал себя на грани оргазма, не имея возможности кончить. При напоминании о том, что случилось в прошлый раз, Том слегка вздрогнул, и Гарри почувствовал, как он сжимает его член. Он не был уверен, было ли это от воспоминаний о тех ощущениях, попытка Тома остановить свой оргазм или попытка заставить Гарри кончить быстрее. Так или иначе, Гарри обнаружил, что надвигается его собственная кульминация, и, поскольку он не собирался её сдерживать, он позволил ей захлестнуть себя. Его зрение исчезло, когда он автоматически закрыл глаза, а под веками вспыхнули звёзды. Удовольствие захлестнуло его, когда он изверг своё семя в теплую и гостеприимную дырочку раба.Конец откровенной сцены
Через несколько мгновений он вышел и лёг на бок, взяв в руки свою палочку, чтобы наложить очищающие чары на сперму, которая капала из Тома, а затем высушивающие чары на них обоих. Затем, натянув одеяло, чтобы укрыть их в слегка прохладном воздухе спальни, он притянул Тома к себе. Его раб удовлетворённо вздохнул, а его член, словно клеймо, упёрся в бедро Гарри. Очевидно, Том всё ещё был сильно возбуждён, но, поскольку отчаяние, вызванное каждым движением Гарри, толкавшего его простату, прошло, он больше не просил кончить. Гарри проследил за чертами лица Тома, погладил его по щеке, затем по волосам, шее, плечам. — Ты такой хороший для меня, — пробормотал он, наблюдая за тем, как эти слова вызывают дрожь у его раба. — Ты так хочешь быть моим, принадлежать мне. — Я твой, хозяин, — ответил Том, подняв голову, чтобы его глаза встретились с глазами Гарри. Гарри не смог удержаться от изумленного вздоха, увидев их выражение — мягкое, ранимое, умиротворённое. Том выглядел так, словно в его мире всё было в порядке и он не хотел быть нигде, кроме как здесь, в объятиях Гарри. Они были слегка остекленевшими от его обычной реакции на то, что Гарри стал более властным по отношению к нему, и это зрелище вызвало в Гарри волну желания защитить его. Его не волновало, что мужчина в его объятиях был в несколько раз старше его, на данный момент более могущественным, чем он, и обладал большим количеством знаний, чем он: Том принадлежал ему, и он должен был его защищать. Он поклялся, что никто, кроме него и всех остальных, кого выберет Том, не увидит эту мягкую и такую уязвимую сторону его личности. Для всех остальных он был более или менее язвительным рабом, в зависимости от контекста и компании, и прирученным Тёмным Лордом. Для Гарри же он был мягким и податливым существом, чьим желанием было прежде всего доставить ему удовольствие. Он никогда не думал, что такое возможно, но последние полтора месяца после вмешательства леди Магии были для него полны открытий. Некоторое время они лежали в тишине, их тепловые показатели пришли в норму, член Тома начал медленно опускаться, а его тело прижалось к телу Гарри. В конце концов Гарри завёл свой обычный разговор после. — Ты был так хорош сегодня утром, — сказал ему Гарри, зная, что Тому не хватало в жизни искренней похвалы, и это поможет ему быть честным в дальнейшем. — Что ты чувствовал? Когда проснулся от того, что я уже в тебе? Том уделил этому вопросу должное внимание, его взгляд вновь обрёл остроту, но не утратил теплоты и открытости. — Я чувствовал себя… — с трудом подбирал он слова. — Правильно. Что ты должен использовать меня для своего удовольствия, независимо от моего. Что ты знаешь, что моё тело принадлежит тебе настолько, что можешь использовать его без моего ведома, — он слегка вздрогнул. — Когда я проснулся, твой член ощущался во мне как раскалённое клеймо, делая меня твоим изнутри и снаружи. А когда ты прижал меня к себе… — он поднял глаза на Гарри, и странная улыбка, скривившаяся в уголках его губ, показала, как сильно он наслаждался этим. — Это было приятно. Это было правильно. И даже если было немного больно… могло быть и больнее, но всё равно было бы приятно, если в этом есть смысл. Гарри задумался. На первый взгляд, в этом не было никакого смысла, учитывая, что Том не был обычным мазохистом, хотя ему и нравилось немного жжения с удовольствием. Однако если посмотреть на это с другой стороны, то всё становилось совершенно логичным — если учесть, что эмоциональная составляющая была не менее, а возможно, даже более важна, чем физическая. За последние пару месяцев он понял потребности Тома — особенно информативными были недели до и после визита леди Магии. Тому нужно было чувствовать себя принадлежащим, контролируемым. Ему нужно было чувствовать себя использованным. Но только с Гарри, с тем, кому он доверял и кого любил. Тем, кто, как он знал, ценил его и всё, что он мог предложить. Гарри до сих пор не знал, было ли это следствием огромного чувства вины, которое Том всё ещё носил в себе за свои поступки, или же это была глубокая потребность, которую он всегда испытывал, но никогда не признавал. В частном порядке Гарри подозревал первое, но Том настаивал на втором, так что… Гарри просто понял, что в основе всего этого лежит его чувство вины: когда он чувствовал себя собственностью, он знал, что у него нет шансов повторить свои ошибки; когда он чувствовал себя использованным, он также мог чувствовать, что вносит свой вклад в долг перед обществом и Гарри лично. На самом деле, Гарри подозревал, что последний вариант был более применим, чем первый — он знал, что Том испытывал некоторое сожаление по поводу беспорядка, который он устроил в их обществе, но он также считал, с точки зрения Гарри, что общество в первую очередь сделало плохо ему. Гарри же… В любом случае, хотя Гарри и не хотел наказывать его так, как, по его мнению, он иногда заслуживал — просто за существование, если Гарри не ошибался, — но он был готов удовлетворить его потребность быть собственностью, при условии, что это будет полезно для них обоих. — Было ли что-нибудь, что тебе не понравилось? — спросил Гарри. Том бросил на него язвительный взгляд. — Ну, я бы предпочёл, чтобы я испытал оргазм, но… — он запнулся и вздохнул. — Даже это… это просто напоминает мне, что моё тело больше не принадлежит мне, — последнее он произнёс с лёгкой улыбкой, и Гарри не удержался от поцелуя. Спустя несколько мгновений он отстранился, наслаждаясь одурманенным выражением лица Тома, которое, несомненно, отражалось на его собственном. — Хорошо, мой ленивый раб, — сказал Гарри, шлёпнув Тома ладонью по ягодицам, чем вызвал у Тома тихий писк, который он, несомненно, будет отрицать, что когда-либо издавал. — Время завтрака. Приступай, — негромко приказал он. Том повиновался, тут же соскользнул с кровати и направился к своему шкафу, чтобы выбрать одежду на день. — Голым, — лениво добавил Гарри. Он смотрел на Тома сквозь слегка прикрытые глаза, наслаждаясь румянцем, который немного проступил на щеках Тома, когда он остановился и посмотрел на своего хозяина: нижнее бельё уже было у него в руках. — Да, хозяин, — сказал он через мгновение, положив бельё на место. Молча он подобрал комплект одежды для Гарри и положил его на кровать, как Гарри и просил его некоторое время назад. После этого он тихо подошёл к двери в чём мать родила. Не похоже, что у них будут гости, но Гарри знал, что сам факт хождения голым по дому по приказу хозяина вызывает в нём волны возбуждения и страха, а также пьянящее чувство послушания. Он знал, потому что они говорили об этом. Гарри старался компенсировать тот факт, что их отношения не позволяли долго обсуждать всё, что произошло, что было хотя бы отдалённо «новым». Пока что они не ввели никаких жёстких ограничений, но Гарри стал гораздо лучше понимать, что мотивирует Тома, и почему ему нравятся некоторые вещи, которые Гарри делает с ним, даже если на самом деле они ему не нравятся. Что, опять же, было абсолютно бессмысленно с одной точки зрения и совершенно логично с другой. Им ещё предстояло пройти долгий путь, но Гарри постепенно начинал терять страх перед тем, что всё это не по взаимному согласию. И опять же, с одной стороны, это было не по согласию, а с другой — нет. Гарри уже подумывал о том, чтобы рассказать друзьям о новом событии — он знал, что Гермиона уже начала что-то подозревать на последних встречах кампании. Не в отношении его и Тома, как он думал, а в том, что что-то изменилось. Он не любил лгать друзьям, даже если это была ложь бездействием. Тем не менее, он знал, что Гермиона не воспримет это нормально. И Рон тоже. На самом деле Гарри не мог придумать никого, кто бы воспринял это нормально. Но он должен был придумать, как двигаться дальше. И поскорее, потому что приближался его день рождения, и хотя Гарри очень хотелось провести весь день с Томом, и он чувствовал, что его чувства взаимны, Молли заговорила о том, чтобы устроить обычную вечеринку в Норе, и ему казалось, что он немного пренебрёг этой стороной дела из-за своей занятости. Мерлин, он даже давно не был на воскресных обедах в доме Уизли. Вздохнув, Гарри встал, и его послеобеденное настроение было изрядно подпорчено нахлынувшими заботами. Он оделся, а затем уделил пару минут тому, чтобы перевести дух и избавиться от затянувшейся тревоги — Том определённо не сделал ничего такого, что могло бы заслужить его задумчивость и угрюмость. Спускаясь по лестнице, он вспоминал картинки того утра, и к тому моменту, когда он вошёл в кухню, его расслабленное субботнее настроение вернулось. Лёгкая улыбка на его лице ещё больше расширилась при виде того, как его раб мастерски готовит еду. На нём был фартук, ошейник и больше ничего. Они пришли к выводу, что фартук просто необходим, когда речь идет о горячей пище, после довольно неловкого и почти трагического случая с маслом на сковороде и голой кожей Тома. Однако, как они и договорились тогда, когда еда была готова и Том принес её, чтобы подать на стол, он быстро снял фартук и скользнул на своё место. Пока они ели, они почти ничего не говорили — утренние дела разожгли аппетит у обоих. Когда Гарри закончил, он с лёгким стоном откинулся на спинку стула — его переполняло удовольствие. Хороший секс, хорошая еда, хорошая компания… чего ещё может желать мужчина? Он чувствовал себя довольным так, как никогда не чувствовал раньше — всегда находилась какая-нибудь муха, которая портила ему настроение. В семье Дурслей… ладно, хватит об этом. В Хогвартсе это часто были другие студенты, Снейп и различные опасности, угрожавшие его жизни. В семье Уизли он знал, что, несмотря на то, что они относятся к нему как к члену семьи, на самом деле он таковым не является. Во время войны чувство удовлетворённости было полярно противоположным его эмоциям большую часть времени. Даже после её окончания он чувствовал себя беспокойно, подавленно, как он полагал, не зная, что делать. А потом была вся эта неразбериха с прибытием Тома, а затем и Драко. И вот теперь, когда он наконец-то почувствовал это чуждое ему чувство под названием «удовлетворение», он твёрдо решил, что в будущем это будет происходить гораздо чаще. — Хорошо, хозяин? — спросил Том, с любопытством приподняв бровь. Гарри улыбнулся ему. — Да, — просто ответил он. — А тебе? Том кивнул, при этом он чуть глубже наклонил голову и задержался в таком положении чуть дольше, чем при обычном кивке. — Да, — ответил он так же просто. И после этого обмена Гарри понял, что, несмотря на все ожидания, единственным человеком в мире, который знал его лучше всех, был тот, кого он воспитывался убить. И он смирился с этим.***
Том быстро доел свой завтрак, заметив, что Гарри уже закончил. — Принести почту? — спросил он, отправив всю использованную утварь и посуду в чистку и на хранение. Хозяин кивнул, и он встал и прошёл в гостиную. После нашествия сов, которое последовало за статьей в газете, Гарри по предложению Тома установил чары для сбора почты. Том не знал, почему он не сделал этого давным-давно — да, это означало, что совы, ожидающие ответа, не получат его, но если человек не написал в письме достаточно подробностей, чтобы Гарри мог послать свою сову с ответом, это ведь не было виной Гарри, не так ли? По мнению Тома, этот способ был гораздо лучше — аккуратная стопка писем лежала в контейнере, подсоединённом к защите, готовая к тому, чтобы её забрали и прочитали. Он вернулся на кухню, уже почти не замечая своей наготы. Однако когда он всё же обратил на неё внимание, то испытал то же восхитительное чувство нервозности и покорности, которое всегда охватывало его, когда Гарри приказывал ему сделать что-то, выходящее за рамки его зоны комфорта. Ему всегда нравилось расширять границы — в приюте он был вынужден делать это как нечто само собой разумеющееся, потому что если бы он этого не делал, они бы переступили через него. В Хогвартсе первые годы было то же самое, но даже после того, как он обрёл контроль, он обнаружил, что ему нравится играть и с людьми, и с магией, проверяя, что он может заставить её или их сделать. Даже после Хогвартса ему нравилось изучать новые виды магии, открывать новые места и бросать себе разные вызовы. Теперь, с Гарри, в нём пробудились те же желания, но в другой форме. Ему нравилось, когда Гарри пробовал с ним новые вещи, как в то утро, особенно без предварительного обсуждения с ним. Он ценил то, что Гарри старался не заходить слишком далеко, хотя Том считал, что ему ещё очень далеко до того, чтобы переходить границы дозволенного, но в начале всего этого Гарри был немного слишком осторожен. Он часто проверял, всё ли в порядке, прежде чем сделать что-то, что, как Том знал, исходило из соображений заботы, но иногда расстраивало его — он посвятил себя Гарри, потому что верил, что Гарри не будет давить на него больше, чем он может выдержать; он не хотел чувствовать, что если он скажет, что ему что-то не нравится, Гарри не станет этого делать. Знать о том, что его ждёт, и заранее всё подробно обсудить — это было ответственно, полагал он, но это также лишало его некоторого удовольствия. Однако в последнее время Гарри казалось, что он стал немного увереннее в себе. Возможно, это было связано со всеми их разговорами, со всеми темами, которые они затронули: возможно, Гарри чувствовал, что может немного отклониться от сценария. А это утро… При воспоминании об этом Том почувствовал, как его охватывает волна удовлетворения. Проснуться от осознания того, что его хозяин использует его, что даже использование его тела не находится под его контролем… это должно было быть ужасно. Том помнил, как несколько месяцев назад мысль о подобной ситуации охладила его пыл, потому что тогда это было страшно. Но сейчас это было не так. Том предположил, что дело в совершенно разных обстоятельствах. Тогда он представлял себя вынужденным стать бесчувственным объектом из-за ошейника, его собственные желания, потребности и стремления полностью отрицались, его подчинение было вынужденным под угрозой боли или манипулирования сознанием. Теперь же ему предстояло сделать выбор в пользу того, чтобы стать ценной собственностью, которой пользуются, но не злоупотребляют, над которой доминируют, но никогда не отрицают, а его собственные потребности в отношениях равны потребностям его хозяина. Он понимал, что для случайного зрителя со стороны эти ситуации могут выглядеть одинаково, но изнутри они были совершенно разными. Так или иначе, он получил огромное удовольствие от этого утра, даже когда ему было отказано в оргазме, потому что удовольствие от повиновения своему хозяину было не менее приятным, чем физическое наслаждение от кульминации. Он надеялся, что это признак того, что впереди их ждёт ещё многое. Вернувшись на кухню, он разложил письма перед хозяином, а затем опустился на колени и стал тереться головой о бедро хозяина, как он понял, исключительно из-за кота, которого он выпустил внутри себя. С тех пор как они приняли зелье анимага, он заметил небольшие изменения, маленькие привычки, которые они оба переняли. Том стал тереться головой о бедро своего хозяина — жест, который, как он понял, исходил исключительно от кота, которого он выпустил на волю. Он также обнаружил, что тепло от огня на его коже стало ещё приятнее, чем раньше, как и ощущения, когда Гарри гладил его по волосам. Он обнаружил, что по утрам спит чуть дольше, а поздними вечерами становится немного бодрее, что вполне логично, ведь его анимагическая форма в основном ведёт ночной образ жизни. Что касается Гарри, то его вспыльчивость была несколько ниже, чем раньше, хотя Том знал, что он старался не срывать злость на своем рабе, что тот, безусловно, ценил. Он также проявлял больше собственничества и обращался с Томом в постели немного грубее, чем можно было ожидать от Золотого гриффиндорского Спасителя, но Том не возражал — ему это даже нравилось. В редких случаях, когда Гарри действительно оставлял синяки от крепкого захвата, Том был весьма доволен этим и вежливо отказывался от виноватого предложения Гарри залечить их. Других особо заметных изменений в хозяине он не видел, но, с другой стороны, младший не так далеко продвинулся в процессе трансформации, как Том. Из-за загруженности у него было не так много времени для практики — несмотря на то, что его ТРИТОНы закончились, что, безусловно, высвободило некоторое время, сейчас он находился на заключительном этапе аттестации за год обучения в Аврорате. Том не считал, что у него есть повод для беспокойства — в конце мая он блестяще сдал пробные экзамены, и Том сильно сомневался, что теперь у него получится хуже. В результате, хотя Том уже успел превратить свою руку в лапу с когтями и правильным соединением, Гарри только-только начал отращивать чешую на руке. Тем не менее, если учесть, что обычно на превращение уходит от трёх до семи лет, если следовать традиционному пути медитации, то даже несколько изменений, произошедших менее чем за месяц после открытия своей формы, было уже достижением. — Том, — внезапно произнёс Гарри, мгновенно вырвав Тома из раздумий. — Да, хозяин? — спросил он. Хозяин молча протянул ему письмо. Том взял его и, как, очевидно, и было задумано, прочитал. — Ну, что скажешь? — с нетерпением спросил Гарри, забирая письмо. Том поднял бровь и встретил его взгляд. — Похоже, это хорошая возможность, — предложил он. — Не так уж много мастеров-целителей, которые были бы готовы предоставить своё время на безвозмездной основе. Гарри сделал нетерпеливый жест. — Это не то, о чём я говорил. Это была её просьба встретиться с человеком, которому удалось реабилитировать кого-то с… — он нахмурился и снова пролистал письмо. — Да. С синдромом Адлфиктус Туитио. Полагаю, речь идёт о том, что ты сделал с Драко, потому что я не могу понять, зачем бы она задавала мне такой вопрос, если бы это было не так. Том пожал плечами. — Каково твоё желание, хозяин? — спросил он. — Она была права, когда спрашивала тебя, так как ты вправе распоряжаться моим временем. Если ты хочешь, чтобы я встретился и поговорил с ней, я это сделаю. Гарри уставился на него тяжёлым взглядом. — Ты знаешь, что это был не мой вопрос, — спокойно ответил он. — Это значит, что ты уклоняешься от ответа. Почему это заставляет тебя нервничать? Том задержал взгляд ещё на мгновение, но не выдержал и опустил его на грудь хозяина. Он вздохнул. — Я боюсь, что она может сказать мне, что я все сделал неправильно, что я как-то травмировал Драко. Возможно, я травмировал его навсегда, — признался он. Рука Гарри взяла его за подбородок и потянула, чтобы он мог встретить взгляд своего хозяина. — Я очень сомневаюсь в этом, — тихо сказал ему Гарри. — И не говори мне, что ты действительно в это веришь — мы видели Драко несколько раз после его освобождения, и каждый раз ему становилось всё лучше и лучше: он мог говорить без подсказок, был менее робким, просто… лучше. Если бы ты как-то травмировал его, разве у него не было бы признаков этого? На несколько секунд воцарилась тишина, прежде чем Том заговорил. — Я знаю, хозяин. Я понимаю это головой. Но моё сердце знает, что моя голова совершила слишком много ошибок в моей жизни, и между ними мало доверия, — признался он. Гарри криво улыбнулся и провёл большим пальцем по щеке Тома. — Хорошо, тогда доверься мне. Я организую встречу между вами двумя. Если вы оба будете довольны, я даже оставлю вас наедине, чтобы поговорить. Я очень сомневаюсь, что ты причинил какой-либо вред, а если и причинил, то совершенно непреднамеренно и скорее по неопытности, чем по злому умыслу, — его тон не оставлял возможности возразить и не спрашивал разрешения. Том почувствовал, как он обволакивает его, словно тёплое одеяло, его безопасность и осознание того, что он может просто… отпустить, наполнили его. — Да, хозяин, — сказал он наконец, зная, что его глаза сияют от благодарности, которую он не может выразить. Гарри просто наклонился вперёд и поцеловал его нежно, с любовью.***
Гарри не мог устоять. Том был просто… таким привлекательным. Таким желанным. Он знал, что в последнее время они вели себя как озабоченные подростки, не в силах оторваться друг от друга, но зачем им это, когда всё так хорошо? Когда они были в собственном доме, в безопасности и уединении? Он должен был знать, что это не может продолжаться долго. До начала предвыборного собрания этой двухнедельной кампании оставалось всего пятнадцать минут, но всё было готово — Гарри только что сам проверил гостиную. Затем Том поднялся, чтобы задать вопрос, и Гарри не смог удержаться. Поднявшись, он потянул раба за ошейник, пока тот не наклонился достаточно близко, чтобы он мог впиться губами в его красные губы, как делал это много раз до этого. С каждым разом получалось всё лучше и лучше, повторение — мать учения, как гласила старая пословица. Том всхлипнул, прижимаясь к его рту, и его колени слегка подкосились. Гарри не стал его останавливать, а наоборот, помог ему опуститься на колени, мягко надавив на плечо. Теперь лицо Тома было ниже лица Гарри, и он мог взять его так, как хотел с самого начала. Две его руки обхватили лицо Тома с обеих сторон и удерживали его голову, а губы, язык и зубы массировали и покусывали рот Тома. Его раб снова заскулил, его руки дрожали по бокам, явно желая дотянуться до Гарри и прикоснуться к нему, но лучше не делать этого без разрешения, когда Гарри в таком настроении. Настроение, которое было резко испорчено мгновение спустя. — Гарри! — шокированный, преданный голос его лучшей подруги вывел его из состояния аффекта так же быстро, как это сделало бы ведро ледяной воды. Инстинктивно он шагнул к Тому, чтобы закрыть его от посторонних глаз, и завёл руку за спину, жестом приказав рабу подняться. Услышав, а не увидев движение Тома, он сделал шаг вперёд, выставив обе руки перед собой в успокаивающем жесте. — Гермиона… — начал он, не зная, что сказать. — Что ты делал?! — взвизгнула она. «О нет», — подумал Гарри со смирением. В последний раз он слышал подобный тон голоса как раз перед тем, как она выпустила в Рона стаю разъярённых птиц. Злой, обиженный, шокированный… Что же ему теперь делать?