The Corruption of Power

Понедельник, шесть тридцать утра; Гарри лежал в постели. Ночь выдалась не из приятных. Том не спал с ним в одной постели, хотя накануне вечером спросил, можно ли ему это сделать. Гарри было неловко отказывать ему, разочарованный взгляд Тома резал его как нож, но он чувствовал, что это необходимо после того, что произошло в тот день. Он долго ворочался, кровать казалась ему слишком большой. Во время бессонницы в его голове прокручивались различные события, произошедшие с тех пор, как он забрал Тома у этого ублюдочного аврора, и он постоянно возвращался к тем моментам, когда Том предлагал Гарри всё, что тот когда-либо хотел… но не мог принять. Гарри знал, что Том с трудом смирился со своим рабством, но надеялся, что откровение о том, что рабство было бесконечным, помогло бы Тому смириться с этим. Гарри почти не смел надеяться, но после того, как он увидел в Томе признаки того, что тот не слишком возражает против некоторых аспектов рабства, и даже наслаждается тем, что они создают вместе… Гарри мечтал, что, возможно, однажды в будущем Том придёт к нему, скажет, что Гарри заслужил его доверие, что он хочет, чтобы Гарри руководил им… что он охотно подчинится, потому что Гарри заслужил это. А теперь Ричардс всё испортил. Впервые Гарри осознал, что его гнев на этого человека вызван не тем, что он сделал с Томом, по крайней мере, не полностью. Нет, причина заключалась в том, что он разрушил то, что они с Томом создавали вместе. Он грубо ворвался в психику Тома и оставил её в смятении. За две недели ему удалось то, что, как понял Гарри, он пытался сделать на протяжении последних восьми месяцев. И с чувством тошноты Гарри вдруг осознал, что они с Ричардсом не такие уж и разные, просто у них разные методы. Они оба хотели подчинить Тома, заставить его подчиниться их желаниям и их представлениям о нём. Они оба хотели, чтобы Том стоял на коленях у их ног, чтобы он желал их ублажать. Им обоим нравилось, когда его унижали, когда он с трудом подчинялся. Просто Ричардс пытался использовать боль, а Гарри… Гарри был гораздо более манипулирующим, гораздо более коварным. Вспоминая свои действия, Гарри мог испытывать лишь отвращение к самому себе. За то, что Том мог додуматься до того, что по собственной воле захочет подчиниться Гарри. С чего бы это? При том, что он выглядел меньше чем на тридцать, ему было больше семидесяти, и его жизнь не была спокойной, не была скучной. Нет, как сказал Олливандер столько лет назад, он совершил великие дела, ужасные, но великие. А что сделал Гарри? Он сумел выжить. Вот и всё. Благодаря удаче, поддержке друзей, решимости и неспособности сдаться он выжил. Но это произошло не из-за того, что он что-то сделал. Не благодаря тому, кем он был. Волдеморта нужно было остановить, и Гарри был единственным, кто мог это сделать. Он был единственным, кто был готов сделать шаг навстречу монстру и встретиться с ним лицом к лицу. Но это не значит, что он заслужил, чтобы кто-то клялся ему в покорности. Возможно, он должен быть благодарен Ричардсу за то, что тот разрушил обман, которым он самообманывался. За то, что показал ему, что он всю жизнь старался не стать таким, как дядя Вернон, а просто превратился в другого насильника. Но он не мог быть благодарен, он был просто зол. И разочаровался в себе за то, что надеялся на то, что, как он понял, было невозможным, фантазией. Вздохнув, он решил встать — вряд ли ему удастся снова заснуть, а вставать всё равно придётся в ближайшее время. Угрюмо он принял душ, а затем спустился в гостиную, чтобы заняться управленческими делами. Вместе с совой он отправил в Гринготтс просьбу о встрече во вторник в обеденный перерыв — надеясь, что скоро получит ответ. Затем, зарывшись в учёбу, он отогнал от себя утренние мысли, по крайней мере, попытался это сделать. Час спустя Гарри и Том вместе сели завтракать. Том снова приготовил еду, и перед Гарри стояла красивая тарелка с яичницей и беконом. Сидя за столом и не отвлекаясь на работу, Гарри невольно поймал себя на том, что его мысли возвращаются к мрачному утру, к тому, как он не пустил Тома в свою постель, и к событиям предыдущего вечера. Причин для отказа разделить с Томом постель и отвергнуть желание Тома вступить с ним в сексуальные отношения было множество, первое было прямым следствием второго, в конце концов. Первая причина была самой простой. Переход от нынешних отношений к… ну, отношения раба и хозяина не совсем подходит, но и друзьями их не назовешь… Как бы там ни было, их отношения, похоже, и так прекрасно работали, и переход к чему-то другому мог привести к полному разрушению того, что у них было. В отличие от любой другой потенциальной пары, они не смогут бросить друг друга, если попытка окажется неудачной — даже если они не смогут стать любовниками, они всё равно останутся хозяином и рабом, и им всё равно придётся поддерживать регулярный, желательно дружеский, контакт. Конечно, всё могло закончиться и так, что никто из них даже не мечтал о чём-то лучшем, но… Не то чтобы риск заставлял Гарри полностью отказаться от этой идеи, просто для того, чтобы рискнуть, ему нужно было быть гораздо более уверенным в том, что Том действительно этого хочет. И в этом заключалась вторая, более сложная причина его отказа. Это было то же самое, о чём он думал в субботу утром, после той… потери контроля в душе. При всём том, что он отчаянно хотел Тома в сексуальном плане — как и во многих других, о которых ему всё ещё было неловко думать, — всё сводилось к согласию и неспособности Тома его дать. И как на хозяина в этих отношениях, в конечном счёте, решение, а значит, и ответственность, ложились на него. Не то чтобы Гарри считал, что Том не способен дать или не дать согласие, просто ситуация была сложной. Будучи рабом, Том мог добровольно дать согласие по целому ряду причин, ни одна из которых, по мнению Гарри, не могла быть подходящей. Несмотря на то, что накануне он казался искренне увлечённым Гарри и наслаждался его прикосновениями — Гарри не забыл, как повлиял на него массаж, который он сделал Тому, — его поведение вызывало беспокойство. По тем же причинам, по которым Гарри был обеспокоен тем, что Том с готовностью подчинился. Слишком многое изменилось, слишком быстро. За три недели Том прошёл путь от нервного срыва из-за мысли о том, что он будет рабом до конца своих дней, до внезапного заявления о том, что он хочет, чтобы Гарри был его хозяином. И это были не спокойные недели — нет, Том был брошен в руки того, кто причинял ему боль, кто обращался с ним как с предметом или животным, не заслуживающим даже элементарного внимания. Гарри не мог не беспокоиться, что это отразилось на его суждениях. Вместо того чтобы предложение подчиниться, предложение дать согласие исходило от тщательно обдуманного и взвешенного человека, Гарри опасался, что оно исходит от травмированного и испуганного. Гарри беспокоился, что Том реагирует на это либо из-за страха перед тем, что произошло с Ричардсом, либо из-за страха перед тем, что может произойти, как он выразился не так давно. После всей этой истории с Косым переулком Том беспокоился, что, если у него будет достаточно времени, Гарри станет хозяином-садистом, подобным тому, что был у Драко. Неужели Том мог действовать на упреждение, давая Гарри то, что он хотел, чтобы в один прекрасный день он просто не взял это? Чем ещё можно объяснить внезапную перемену в его характере? Что ещё может объяснить, почему Том, не так давно почти сломавшийся от страха, что Гарри… изнасилует его, внезапно предложил всё? Что ещё может объяснить, почему непокорный, независимый, умный человек — который был одним из самых блестящих студентов Хогвартса за последние несколько поколений и который был настолько харизматичен, что убедил два поколения приверженцев чистой крови последовать за полукровкой — вдруг превратился в человека, который смотрел на Гарри полными доверия глазами и говорил ему, что его жизнь, его полное подчинение находятся в руках Гарри? Руках Гарри — человека, который был едва ли больше, чем мальчик, у которого не было и доли того интеллекта, знаний или жизненного опыта, которым обладал Том; единственным реальным достижением которого было везение. Конечно, сейчас он выглядел искренним, но будет ли он так же чувствовать себя через неделю, через месяц? Гарри придётся столкнуться с (вероятной) возможностью того, что со временем Том пожалеет о своём согласии на сексуальные отношения, о том, что подчинился воле Гарри. И тогда… Гарри не был уверен, что у него хватит силы воли отступить, вернуть всё на круги своя. У Гарри не было большого опыта в отношениях — война, в конце концов, не лучшее время для романтических отношений. Хотя у него был небольшой сексуальный опыт. В основном после рейда с одним из тех, с кем он сражался, но были и двое, с кем он не раз кувыркался в постели. Ни с кем из них у него не было романтических отношений — со всеми это было скорее празднование того, что они всё ещё живы, что им удалось преодолеть ловушки и коварство Волдеморта и его Пожирателей смерти ещё на один день: скорее дружеские отношения, чем любовь. Но, несмотря на то, что опыта у него было мало, его хватило, чтобы выработать некоторые предпочтения. Со своими любовницами он всегда доминировал, даже когда между ними вспыхивали искры. Он не всегда был сверху — ему тоже нравилось, когда в него проникали, — но он всегда хотел контролировать ситуацию. Тот случай, когда он попробовал себя в роли сабмиссива, был одним из самых неудовлетворительных опытов. Ему не удавалось расслабиться, приходилось бороться с желанием контролировать ситуацию в каждый момент. Одна из его любовниц объяснила это как результат его детства и подросткового возраста — он никогда не контролировал свою жизнь, а теперь у него появилась такая возможность, и он проявлял это во всём. Гарри не был уверен, правда это или нет. Конечно, его желание контролировать и доминировать только усиливалось по мере того, как уменьшался его реальный контроль над войной, его миссией, его жизнью, что давало подтверждение её анализа. Иногда, однако, он задумывался, не является ли это просто тёмным зверем внутри него, выходящим наружу в другом виде, тёмным зверем, который удовлетворённо урчал из-за криков врагов. Он боялся, что если поддастся ему, если позволит себе брать Тома так, как ему хочется… то зверь выйдет из-под контроля и причинит кому-нибудь боль. В таком случае это, вероятно, будет Том, ведь он не мог от него защититься. Хотя у него никогда не было настоящих отношений как таковых, он знал, чего хочет от Тома, куда ведут его фантазии. Он знал, что ему нужно не что иное, как полное подчинение Тома его желаниям, будь то в сексуальном или несексуальном смысле. Ему доставляло огромное удовольствие отдавать Тому приказы и знать, что тот выполнит их просто потому, что Гарри их отдал. В данный момент он понимал, что это, вероятно, хотя бы отчасти связано с угрозой наказания в случае неподчинения Тома; однажды, он надеялся, дело дойдёт до того, что Том захочет выполнять их просто потому, что будет знать, что это доставит удовольствие Гарри, но, однако, выводы, сделанные рано утром, не давали ему покоя и делали его настроение мрачнее обычного. Он искренне сомневался, что Том когда-нибудь захочет этого. Да и может ли кто-нибудь этого хотеть. Это была одна из причин, по которой Гарри решил не продолжать отношения с Джинни. После пережитого во время войны она стала гораздо более… чувствительной. Не хрупкой — он не думал, что когда–нибудь смог бы назвать её такой, — но в тот единственный раз, когда они попробовали поцеловаться, Гарри немного увлёкся, прижав её к стене и запустив руку в её волосы. Она запаниковала. Гарри, конечно, тут же отступил, извинялся, пока она не попросила его заткнуться, но всё равно чувствовал себя ужасно. После этого они некоторое время избегали друг друга, а потом договорились больше не пытаться. Конечно, Гарри не стал говорить об этом с Роном: он знал, что тот разрывается между братской защитой и преданностью лучшему другу. Кроме того, она не хотела говорить об этом, и он уважал её желание. Тем не менее, он чувствовал себя… ненормальным. Он был не в себе, он мог признаться себе в этом. Ему нравилось видеть Тома на коленях, нравилось слышать, как почтительное «хозяин» срывается с его губ. Когда раб подчинялся ему, не понимая, почему он отдал приказ, или, что ещё лучше, когда он этого не хотел… это было потрясающе. И ещё лучше, когда Том делал это без побуждения со стороны ошейника. Но лучше всего было, когда Том демонстрировал, насколько он ему доверяет: когда он дремал, прижавшись к ноге Гарри; когда он открывал свою уязвимость, что, как знал Гарри, он делал редко (если вообще когда-либо делал). Это была одна из причин, по которой Гарри почти не смог сказать «нет» на просьбу Тома снова спать в одной постели — то, что Том мог сделать себя настолько уязвимым, чтобы спать рядом с единственным человеком, который мог причинить ему боль больше остальных… это было удивительное доверие, и Гарри чувствовал себя польщённым тем, что ему его оказали. С каждой секундой доверия Тома, его покорности воле и желаниям Гарри… это заставляло Гарри жаждать большего. И это была истинная причина, по которой он отказал и себе, и Тому днём ранее — он боялся, что если поддастся, то станет зависимым и не сможет отказаться от этого, даже если Том вдруг поймёт, что не хочет этого. А Том этого не заслуживал. Он не заслуживал того, чтобы иметь хозяина, который полностью потеряет контроль над собой и заставит его отдать всего себя, если он этого не хотел. Ради Мерлина, он и так был рабом поневоле. Его заставляли подчиняться на людях, иначе он рисковал создать проблемы для них обоих. Гарри заставил его подчиниться дома, потому что он отказывался от постоянной борьбы за волю с доминирующим Тёмным Лордом. Конечно, в последнее время он говорил, что хотел бы полностью подчиниться Гарри, но как такое возможно? Мысли Гарри вернулись к мысли о том, что Том говорит такие вещи только потому, что его убедил этот ублюдок Ричардс. Его мысли словно ходили по кругу, снова и снова повторяя одни и те же аргументы без какого-либо решения. Это безмерно раздражало. Гарри почти чувствовал себя так, словно вернулся к Дурслям — его заставляли готовить роскошные блюда, а ему приходилось стоять в сторонке и наблюдать, как их едят другие, не позволяя себе ни кусочка. Он хотел, чтобы Том подчинился ему с отчаянным желанием, которое удивляло своей интенсивностью. Он хотел, чтобы Том отдал себя, своё тело, свою волю на попечение Гарри, потому что доверял Гарри и так же сильно желал его главенства. Но он сомневался, что это возможно, и, пытаясь обосновать, почему это возможно, испытывал ещё большее отвращение к себе: как Том мог доверять ему, если он постоянно находился на грани того, чтобы пойти против своих принципов, только потому, что отчаянно хотел того, что, как говорил ему разум, было крайне маловероятно. Том всегда был независимым и упрямым — вспомнить только, как он отказался от компании Дамблдора, когда ему было одиннадцать. Конечно, Том не мог так сильно измениться? — Хозяин? — голос Тома вывел его из задумчивости. Гарри поднял на него глаза, предварительно убедившись, что на его лице нет никаких эмоций, которые могли бы подсказать, о чём он думал. — Да? — ответил он. Его раб заколебался, прежде чем, наконец, начал. — Ты в порядке? — спросил он с ноткой беспокойства в голосе. Гарри попытался изобразить на губах улыбку, но это ему явно не удалось, если судить по тому, как возросло беспокойство в глазах Тома. — Я в порядке, — сказал он, но эти слова скорее означали «я не хочу об этом говорить», чем выражали какую-то эмоциональную стабильность. Он решил отвлечься, сменив тему. — Что ты планируешь делать сегодня? Том еще мгновение смотрел на него, прежде чем сменить тему. — Я просмотрел наши запасы, пока готовил завтрак, и они оказались на исходе — я не делал покупок почти неделю, после того, как… как всё случилось. Я надеялся, что ты сможешь вывести меня из-под защиты перед отбытием в Хогвартс. Настала очередь Гарри смотреть на Тома. — Ты уверен, что это хорошая идея? Том непонимающе посмотрел на него. — Нам нужна еда, почему бы и нет? Гарри заколебался, не желая вызывать плохие воспоминания, но… — Учитывая твой… опыт последних двух недель, — деликатно сказал он, — ты считаешь, что ходить в продуктовые магазины в одиночку — хорошая идея? На лице Тома появилось упрямое выражение. — Хозяин, я в порядке, — подчеркнул он. — Теперь, когда я снова здесь, с тобой, всё в порядке. Гарри ещё раз окинул его взглядом, но в конце концов мысленно пожал плечами. Да, он мог легко запретить Тому идти — чёрт возьми, всё, что ему нужно было сделать, это отказаться провести его через защиту. Однако он не хотел этого делать, как бы ни кричала его большая часть, что это плохая идея — отправлять только что травмированного человека в незнакомую ситуацию с кучей незнакомых людей. Если Том считает, что он достаточно здоров, чтобы пойти, Гарри не должен быть тем контролирующим человеком, который удерживает его из неуместного беспокойства. — Ладно, — неохотно согласился он, чувствуя, что это плохая идея. — Соберись, и я выведу тебя через десять минут. — Спасибо, хозяин, — сказал Том, и смешанные эмоции в его голосе смутили Гарри. Он услышал в нём благодарность, что было вполне логично, но также и другое чувство, которое он не мог определить. Мгновение спустя возможность расспросить Тома исчезла: мужчина несколько раз взмахнул палочкой, чтобы очистить тарелки и отправить их и другие принадлежности для завтрака на свои места, а затем вышел из комнаты. Когда он вернулся, в руках у него была карточка, которую Гарри завёл для Тома, чтобы тот мог делать покупки: не желая постоянно возиться с наличными, было разумнее завести магловский банковский счёт специально для Тома и время от времени переводить на него деньги с одного из других магловских счетов. Он также забрал золотой диск, который Гарри сделал для Тома несколько недель назад. Том положил карточку в карман, но потом заколебался, протягивая диск Гарри. — Пожалуйста, хозяин? — спросил он, подняв подбородок. Гарри почувствовал, как его пронзила волна удовольствия от осознания того, что Том хочет, чтобы он надел диск, а не сделал это сам, как обычно. Застегнув диск на D-образном кольце, он ещё раз восхитился тем, как он выглядит — золото красиво выделялось на фоне чёрного ошейника Тома и бледно-белой шеи. «Хотя серебро, наверное, лучше бы смотрелось», — критически подумал он. Прочистив горло, чтобы взгляд не блуждал по длинной шее, которую так хотелось поцеловать, пометить, он снова посмотрел в глаза Тому. — Помни, если я тебе понадоблюсь, удерживай диск более пяти секунд. Я приду, как только смогу. Хорошо? — Да, хозяин, — ответил Том, его голос наконец-то стал звучать более нормально. Через несколько минут они оба вышли за пределы площади Гриммо, и Гарри аппарировал прочь.

***

Том стоял на площади Гриммо и смотрел на то место, где минуту назад стоял его хозяин. Осознание того, что он исчез, ушёл куда-то, за чем Том не мог уследить, ледяной рукой сжало его сердце. Было удивительно, как сильно отсутствие Гарри повлияло на Тома, хотя он знал, что тот вернётся через несколько часов. Хотя, возможно, ему не стоило удивляться своему страху — в последний раз, когда он ушёл на несколько часов, это превратилось в две недели. Две недели, ставшие для Тома адом, скорее из-за его собственных эмоций, чем из-за того, что сделал Ричардс. И всё же это казалось неразумным. Хозяин позаботился о том, чтобы министр не имел над ним никакой власти, а значит, даже если возникнет подобная ситуация, его не смогут заставить покинуть защиту, как это было раньше. «Но ты не за защитой», — напомнил ему тоненький голосок. Том бросил неуверенный взгляд на дверь площади Гриммо, потому что это была правда — он был вне защиты; по своему собственному настоянию. Когда Гарри уступил его доводам о необходимости сделать покупки, Том не знал, что ему чувствовать. Благодарность? Ведь он хотел показать Гарри, что с ним всё в порядке, что Ричардс его не сломал. Поразмыслив над тем, что хозяин отказался от его заигрываний, он пришёл к выводу, что всё дело в принципах Гарри — пока он не убедится, что его раб действует из-за желания к нему, а не из страха перед Ричардсом или реакцией Гарри, он не будет готов развивать их отношения дальше. То, что Гарри отказал ему в месте на своей постели предыдущей ночью, причинило боль — он сожалел о своих заигрываниях предыдущим вечером, если это заставило его хозяина чувствовать себя слишком неловко, чтобы выносить его присутствие, пока он был уязвим. Не говоря уже о том, что это привело к довольно беспокойной ночи: без присутствия хозяина Тома стали мучить кошмары и смутные неприятные сны. Тем не менее, он отдал должное пожеланиям хозяина, поскольку они были высказаны чётко и твёрдо, и не покидал постели до самого утра. И именно поэтому он испытывал смешанные чувства по поводу молчаливого согласия Гарри в это утро — какая-то часть его сознания знала, что Гарри считает всё это плохой идеей, и если это так, то Том хотел бы, чтобы он просто заставил его и сказал Тому остаться дома. Он стал глубоко сомневаться в собственной способности принимать решения и очень хотел, чтобы Гарри лишил его этого. Но он не мог попросить об этом, потому что, попросив, он снова принимал решение. Он с долей юмора подумал о том, как от ненависти к хозяину, отдающему ему приказы, он перешёл к желанию их выполнять. Но Гарри не принуждал его, он прислушался к просьбе Тома, и Том со вздохом отвернулся от дома и его защиты. Он собирался покончить с покупкой продуктов и вернуться как можно скорее. Почти не обращая внимания, он провел рукой по золотой бирке, которая мягко звякнула, когда зажим защелкнулся на D-образном кольце. От её присутствия и от того, что хозяин надел её на него, по телу прошла волна тепла, рассеяв ледяной страх, который всё ещё оставался, несмотря на все его рассуждения. С помощью бирки у него был способ связаться со своим хозяином — это было почти так же, как если бы он забрал с собой частичку этого человека. Его мысли вернулись к тому моменту, когда он получил её в первый раз, и к тому, как он боялся, что Гарри выгравирует на ней какой-нибудь знак, подтверждающий его право собственности на Тома. Теперь же… теперь он знал, что не будет против этого. На самом деле, в нём была небольшая часть, с которой он едва осмеливался встретиться лицом к лицу даже со своими новыми осознаниями, жаждала какого-то явного знака принадлежности к хозяину, помимо ошейника, который был стандартным для всех рабов. Если бы у него было что-то подобное, когда он был с Ричардсом… Тряхнув головой — от этой мысли и сопутствующих ей эмоций ему стало не по себе, — он отправился в продуктовый магазин. Он направил свои мысли на размышления о будущем. Теперь, когда он понял, что никогда не будет свободен, что он будет с Гарри до конца своей жизни, сколько бы времени это ни заняло, ему нужно было думать о будущем. Мысль о будущем уже не внушала ему такого ужаса, как раньше, сразу после того, как он понял, что ошейник неразрушим. Удивительно, как сильно может изменить его точку зрения небольшая перспектива. Одно дело — знать головой, что Гарри — хороший хозяин; теперь он знал это и сердцем. Последние восемь месяцев — или, возможно, одиннадцать: несмотря на то, что опыт пребывания в Министерстве был скорее тренировкой в неповиновении, чем чем-либо ещё, он всё же сыграл свою роль в тех изменениях, которые он пережил, — были ничем иным, как полным изменением его мышления. Одну за другой ему пришлось разрушать ложь, которой он себя окружил. И в результате он снова обрёл себя — снова Том Риддл, но более мудрый. Теперь он знал, что, несмотря на магическую силу и знания, ему нельзя доверять власть над кем-либо — даже над собой. Но он не собирался просто так отдавать свою верность кому бы то ни было — нет, единственным, кто заслуживал этого, был Гарри: человек, которому он причинил страшную боль, но который в конце концов спас его от самого себя. Ради Гарри он готов убить, но не пустит в ход свой клинок. Ради Гарри он будет преклонять колени и стоять. Ради Гарри он будет усердно учиться и учить. Так что будущее в некотором смысле не имело значения. У Тома произошла смена парадигмы, и если раньше он всегда стремился к увеличению своей личной власти, будь то политическая, магическая или иная, то теперь его целью было угодить своему хозяину. Гарри выбирал направление, а Том поддерживал его, независимо от того, что ему было нужно. Том хотел сексуально ублажать своего хозяина, потому что знал, что Гарри этого хочет. Если бы Гарри не хотел внимания своего раба, Том никогда бы не заговорил об этом, изо всех сил стараясь побороть собственное влечение к этому мужчине. Но он хотел, и Том желал только одного: чтобы Гарри преодолел свои моральные устои и просто взял то, что он предлагает, как в сексуальном, так и в ином плане. Хотя он и ценил то, что его хозяин отстаивал свои убеждения со стальной волей, иногда это раздражало. Преисполнившись нежной досады, он взял корзину и вошел в магазин Sainsbury's, а мысли всё ещё витали в его голове. Он всё время колебался между мыслями о том, как заставить хозяина понять, что его желание подчиниться не имеет ничего общего с Ричардсом, не совсем, и чувством вины за то, что он снова пытается найти способ манипулировать хозяином. Так трудно было бороться со своей природой — вот почему ему нужен хозяин… Может, стоит просто поговорить с ним, когда он вернётся? Гарри уже советовал ему это сделать, в конце концов… Прогуливаясь по магазину, он заставлял себя думать о том, что им нужно. Фрукты и овощи, да. Большую часть того, что было в холодильнике, пришлось выбросить, потому что всё испортилось и/или покрылось плесенью. На один сыр Том смотрел с сомнением, думая, не собирается ли он отрастить ноги и обрести самосознание — плесень в волшебном холодильнике никогда нельзя недооценивать. Чтобы убедиться в этом, он наложил на него убивающее проклятие. Ошейник не наказал его, когда проклятие сработало, так что он решил, что, по крайней мере, гибрид сыра и плесени не обрёл разум. Пройдя в мясной отдел, он выбрал несколько кусков, которые, по его мнению, должны были понравиться Гарри. Затем, прихватив ещё несколько товаров, которые, как он знал, были им необходимы, он направился к кассе. Стоя в очереди, он вдруг осознал, что не только не взял с собой пальто — из-за дневного тепла оно оказалось ненужным, — но и не захватил с собой шарф. Осознание этого факта вызвало в нём ступор, и он внезапно ощутил себя более уязвимым. Честно говоря, он не задумывался об этом — в последнее время, когда он бывал вне дома, это было в мире волшебников, а значит, там, где он не мог притвориться не рабом даже на мгновение. Поэтому он не подумал об этом утром, а теперь было уже слишком поздно. Оглянувшись через плечо, он понял, что группа девочек-подростков, выстроившихся позади него, смотрит на него, хихикая и перешёптываясь друг с другом. Том стиснул зубы, а рука, державшая корзину, так крепко вцепилась в её ручку, что костяшки пальцев побелели. Он с болью осознавал отсутствие хозяина, понимал, что находится здесь один, в ситуации, которая очень легко может стать для него опасной. Он железной хваткой сжал поднимающуюся в животе панику, заставляя её утихнуть. Причин для паники не было — никто из этих людей не знал, кто он такой: он находился в магловском, а не магическом мире. Напоминая себе об этом, он продолжал смотреть вперёд, не обращая внимания на шум позади себя. Выйдя из магазина, он почувствовал облегчение и зашагал по улицам как можно быстрее, желая поскорее попасть домой. Он не был готов к тому, что чья-то рука схватит его за рубашку и затащит в небольшой переулок между двумя магазинами, прижав к стене. Затаив дыхание, Том потянулся за палочкой, но тут же понял, что оставил её дома. Подняв голову, он увидел разъярённое лицо нападавшего. Мужчина, которого он не узнал. Но кое-что он всё же распознал — палочку, которая внезапно уперлась ему в шею с такой силой, что на ней останется синяк. Замерев, он заставил себя отвести взгляд — после того случая, произошедшего меньше месяца назад, у него не было ни малейшего желания устраивать сцену, что бы ни случилось. Проблема заключалась в том, что он не ожидал, что Гарри придет ему на помощь — его хозяин был в Хогвартсе и должен был находиться там ещё несколько часов. Его мысли тут же вернулись к бирке, висевшей на ошейнике. Если бы он смог удержать её в течение пяти секунд, то знал бы, что Гарри придёт, как только сможет. Но ему не хотелось нарушать процесс обучения хозяина, если он мог выпутаться сам. — Ну, смотрите-ка, — сказал волшебник ядовито-сладким тоном. — Сам великий Тёмный Лорд. Что ты здесь делаешь, раб? Совсем один? — Хозяин послал меня за продуктами, — нейтрально ответил Том, изо всех сил стараясь, чтобы в его голосе не было ни гнева, ни страха. — Он ожидает, что я скоро вернусь, — добавил он. Это была неправда, но, может быть, если волшебник в это поверит… Волшебник рассмеялся. — О, как пали могучие. Человек, убивший стольких, разрушивший жизни ещё большего числа людей, превратился в доставщика продуктов, — палочка была убрана за мгновение до того, как кулак угодил Тому в живот. Он перевернулся на спину, задыхаясь. Пакеты с покупками упали на землю, а его руки прижались к животу. Другой удар обрушился на его голову, заставив пошатнуться в сторону. Удар по ногам заставил его упасть на землю. В нём поднялся гнев, и он уставился на своего обидчика, но железной хваткой держал свою магию — возможно, этот человек успокоится, побив его немного, а потом уйдёт. Для Гарри было бы гораздо лучше, если бы так и случилось, чем если бы он потерял контроль над своей магией и устроил масштабный инцидент. — Ты не представляешь, как я мечтал об этом, — злорадствовал волшебник, глядя на Тома с болезненной улыбкой на лице. — Ты и твои Пожиратели смерти отобрали у нас палочки, сказали, что мы не настоящие волшебники, и выгнали нас на улицу. Некоторые другие умоляли дать им шанс доказать, что они настоящие ведьмы и волшебники, но я не стал. Я знал, что все вы — чудовища, и просто добывал еду, ожидая своего шанса отомстить. И вот смотрите — я был вознаграждён за своё терпение. Кто бы мог подумать, что я столкнусь с самим Сами-Знаете-Кем, просто бродя по улицам Лондона? — он обнажил зубы в карикатурной улыбке, в его глазах читалась неприкрытая жажда. — Весь беспомощный и отданный на мою милость… что мне с тобой делать? — задал он риторический вопрос, постукивая палочкой по подбородку, словно в раздумье. Сердце Тома сжалось — если это был один из тех маглорождённых волшебников, которые пострадали под его правлением, как это прозвучало, то он не удивился его гневу. Однако он не мог смириться с этим — Гарри был единственным, кто мог наказать его за преступления. Так распорядилась леди Магия. Вместо того чтобы ответить на гнев, он попробовал другое. — Мой хозяин выслушает ваши претензии, но он не любит, когда люди портят его имущество без его разрешения, — ровным голосом произнёс он, стараясь не встречаться с собеседником взглядом. Это была единственная уступка, которую он смог заставить себя сделать. При всей его вине за многие злодеяния, суды и преследования маглорождённых были в большей степени страстью Яксли и Трэверса, чем его приказом. — Такой хороший раб, — насмешливо ответил мужчина. — Но готов поспорить, что Гарри Поттер не будет против нескольких синяков — я слышал, что он сам не раз ставил их тебе. На самом деле, — сказал он, в его голосе появились задумчивые нотки, — возможно, он даже будет благодарен мне за то, что я избавлю его от этой ноши. Я слышал, что он не смог убить тебя сам — может быть, он будет рад, если это сделаю я… Палочка медленно опустилась, показавшись Тому похожей на дуло одного из тех пистолетов, над которыми восторгались другие мальчишки из приюта в тех редких случаях, когда он действительно оставался в их компании дольше, чем на несколько мгновений. Он видел свою смерть в этих злых, безжалостных глазах и не желал с этим мириться. Если бы Гарри хотел, чтобы он умер… он не знал, как отреагирует, но знал, что жизнь без присутствия хозяина не будет достойной жизнью. Но этот человек? Нет. Он отказывался тихо уйти без протеста, несмотря ни на что. Он предпочёл бы быть рабом Гарри, чем трупом на полу, и особенно по мановению палочки этого человека, у которого было гораздо меньше причин ненавидеть его, чем у его хозяина. Так что нет, он не позволит этому волшебнику убить его. Его разум метался, пытаясь найти выход из сложившейся ситуации. Он мог позвать Гарри, возможно, ему следовало сделать это с самого начала, но для того, чтобы его хозяин покинул стены Хогвартса, нужно было время, а его у него не было. Он не мог сделать ничего физически — его положение было таково, что ему потребуется слишком много времени, чтобы получить хоть какое-то преимущество над человеком, не говоря уже о том, что ошейник отреагирует, как только его намерения прояснятся. Нет, он видел только один возможный вариант. В памяти всплыло воспоминание о том, как он потерял контроль над своей магией в гостиной Гарри, и его решение укрепилось. Позволив гневу и страху, которые он сдерживал в себе, вырваться наружу с полной силой, он разжёг их, раздувая свои эмоции в пламя с помощью Окклюменции. Затем, когда хватка на магии ослабла, когда он почувствовал, что буря почти вышла из-под контроля, он наполнил её желанием защитить себя, уйти, не привлекать внимания. Выпустил магию как раз в тот момент, когда из палочки нападавшего начало выходить заклинание, его сила вырвалась из него волной, которая ударила мужчину о противоположную стену переулка. Внутри него взорвалась боль, но он сумел продержаться достаточно долго, чтобы дрожащей рукой дотянуться до бирки, висящей на ошейнике. Последнее, что он успел осознать, когда темнота накрыла его, было ощущение аппарации.