***
Гарри ждал в гостиной, пока спустится Том, странно нервничая и не совсем понимая, почему. Том… Он потряс головой — слишком много мыслей пронеслось в ней. Откинувшись в кресле, Гарри уставился на огонь и попытался осмыслить происходящее. Это был… очень длинный день, решил он с некоторым отчаянием. Сначала он вышел из больницы и обнаружил, что его раба отдали неизвестному человеку, который над ним издевался. Затем он осознал, насколько сильно Кингсли подорвал его доверие — ещё один человек, несмотря на то что он клялся себе, что каждый раз будет последним. Потом он подумал, что этот чёртов Ричардс сломал Тома, несмотря на то, что они были вместе совсем недолго. Потом он подумал, что не сломил Тома, а вскоре вернулся к своему прежнему мнению. Потом он понял, насколько плохо Ричардс обращался с Томом — и, честно говоря, ему было плевать, что Драко было хуже; плевать, что тот технически держался в рамках своих возможностей, ему всё равно хотелось пойти в Министерство и показать этому ублюдку, почему он не может вот так обращаться с Томом! Потом Том начал плакать, что, похоже, происходило с пугающей регулярностью — и Гарри не был уверен, хороший это знак или очень плохой. Потом он начал строить план мести. Потом он понял, что Тому всё ещё больно, пока они разговаривают. А потом, в довершение всего, Том попросил его обработать раны! Гарри мог бы подумать, что он захочет удалиться в свою комнату, чтобы зализать раны, но нет… И всё это произошло в течение примерно пяти часов. Ради Мерлина, ещё даже время ужина не наступило! Чувствуя беспокойство, Гарри встал и начал расхаживать, давая волю своим мыслям. Пытаясь справиться с нарастающим в нём чувством напряжения, он пытался разобраться во всём по порядку. Во-первых, Ричардс. Гарри наверняка не оставит это на самотёк. Он сомневался, что ему удастся провести этого человека через судебную систему — как бы ни пыталась изменить ситуацию предвыборная группа, в данный момент он, скорее всего, отделается хлопком по руке за поверхностное повреждение чужой собственности — в лучшем случае. А скорее всего, он просто выйдет сухим из воды. Он уже решил, что если броситься и по-гриффиндорски вызвать его на дуэль, то это, возможно, удовлетворит его желание отомстить, но вызовет слишком много осложнений в других областях, чтобы стоило это делать. Однако идея, которую высказал Том… если этот человек действительно был замешан в борделе несовершеннолетних проституток, то у него была возможность для всесторонней мести. Кроме того, даже если бы этот человек не причинил вреда Тому, Гарри постарался бы привлечь к ответственности любого, кто посчитал бы возможным совращать несовершеннолетних. Если они всё правильно разыграют, он даже сможет поставить это в заслугу Тому, изобразив его действия как человека, который обнаружил нечто тревожное и как можно скорее сообщил об этом хозяину, чтобы добиться справедливости для жертв. Хм… Об этом стоило подумать, и он сделал мысленную пометку. Несмотря на то, что мысль о привлечении Ричардса к ответственности была привлекательной, он не был уверен, что хочет стать аврором. Не после того, как он узнал, что никто не возражал против того, как обращались с Томом; не после того, как Кингсли считал Ричардса одним из лучших вариантов среди авроров. Его привлекло в авроры стремление к справедливости, к борьбе за правое дело, к защите уязвимых и поимке тех, кто мог бы на них напасть. Кингсли всегда называл свою работу чем-то большим — призванием. И это подводило его ко второй главной проблеме — Кингсли. Неужели он ошибся в нём? Однажды Кингсли уже неприятно удивил его своим безжалостным использованием рабов в качестве пешек для получения преимуществ на политическом поприще. На этот раз он зашёл слишком далеко — оставил того, о ком Гарри заботился, в ситуации жестокого обращения, когда тот и так был уязвим. Он явно не проверял состояние Тома, а если и проверял, то не выразил неодобрения по поводу такого обращения. Его действия причиняли боль, просто потому, что Гарри верил, что он будет заботиться о его интересах, а не о своих собственных политических интересах. С другой стороны… понимал ли Кингсли, как сильно Гарри заботится о Томе? В конце концов, после того катастрофического званого ужина они не проводили в одной комнате больше нескольких минут — все остальные встречи Гарри с Кингсли происходили в Министерстве, без Тома, или на балу, где они оба были в масках. Но даже в этом случае, как он сказал ему, дело было не столько в том, привязался он к Тому или нет, сколько в том, что Кингсли сознательно пошёл против воли Гарри. И, независимо от того, насколько оправданным он считал такой поступок, Гарри не доверял ему и его мотивам. Гарри решил пока воздержаться от суждений — ему нужно будет тщательно проанализировать все изменения, которые Кингсли предлагал до сих пор. Тогда он сможет понять, стоит ли поддерживать этого человека на посту министра, ведь теперь он подорвал доверие Гарри к нему как к другу. Теперь Том. Гарри вздохнул, прислонился к каминной полке и снова уставился на пламя. Это было очень важно. Этот человек был таким… запутанным! В один момент он был полностью покорным, если не сказать травмированным, а в другой — шутил с ним так, словно всего этого и не было. Он сокрушался о том, что с ним произошло, а потом говорил, что Гарри должен был сделать это с самого начала! Клялся Гарри душой и телом, ради Мерлина! Он что, с ума сошёл? Яростно оттолкнувшись от каминной полки, Гарри снова принялся расхаживать по комнате, ещё быстрее и яростнее, чем раньше. Он жаждал услышать эти слова, понял он с внезапной вспышкой озарения. Он хотел, чтобы Том поклялся Гарри в верности, но добровольно. Услышать это в тот момент, в том контексте… это было больно. Как Том мог мыслить здраво? Всё ещё лишённый сна, только что вырвавшийся из жестокой ситуации, только что получивший самое необходимое, в чём ему было отказано последние две недели…? Он не мог! Конечно, Гарри не сомневался, что в тот момент он имел в виду именно это. Может быть, он даже продолжал бы иметь это в виду ещё несколько часов, может быть, дней, но в конце концов, когда страх и боль последних двух недель утихнут, он пожалеет об этом. Он захочет вернуть слова обратно. И этого… этого Гарри не смог бы вынести. Получить от Тома добровольное подчинение, а потом отказ от него… Нет. Лучше не верить в это с самого начала. Конечно, он знал, что Том нашёл некоторое успокоение в своём положении, но сможет ли это продолжаться теперь, когда он знал, что навсегда останется рабом, было неизвестно. Это было ещё одно соображение — Том едва начал осознавать, что никогда не будет свободен; что он навсегда останется рабом Гарри, только для того, чтобы быть брошенным на «попечение» ублюдка-садиста, что сильно контрастировал с Гарри. Если Гарри примет его слова за чистую монету, он окажет им обоим медвежью услугу. Нет. Даже если это будет означать, что Том никогда не предложит Гарри своего добровольного подчинения, своего полного доверия, своей преданности… Гарри предпочтёт это, чем вечно гадать, что единственная причина, по которой он это делает, заключается в том, что в уязвимый момент Том ухватился за него, как утопающий за соломинку; что Том решил дать ему то, что он хотел, только чтобы он мог быть в безопасности. Но… означало ли это, что Гарри не мог наслаждаться, когда Том хотел быть рядом с ним? Конечно, разрешить ему спать с Гарри на диване было не так уж плохо? Согласие обработать его раны — это нормально? Да, зверь в его груди зарычал от осознания того, что этот ублюдок Ричардс пытался… пытался принудить Тома, удовлетворённо мурлыкал, глядя на умоляющие глаза Тома, когда тот протягивал ему зелья, но это ведь не плохо? Он ведь мог себе это позволить, не так ли? Когда он повернулся, чтобы пойти в другую сторону, он увидел, что его раб застыл в дверях, неуверенно наблюдая за своим хозяином. Гарри резко остановился и вернулся к креслу и зельям, которые он оставил по одну сторону от него. — Чувствуешь себя лучше? — спросил Гарри, едва не выругавшись про себя. Ну и начало! Том, казалось, не замечал его самобичеваний: Гарри с беспокойством заметил, что его голова опущена, а пальцы слегка дрожат. — Да, хозяин, — пробормотал он в знак согласия. — Эй, — сказал Гарри мгновение спустя, его тон был мягче, чем прежняя принуждённая шутливость. — Мне не обязательно это делать. Я имею в виду, ты можешь сделать это сам, если хочешь? — быстро уточнил он, не желая, чтобы Том подумал, что он отказывает ему в доступе к зельям или что-то в этом роде. Он увидел, как вспыхнули красные глаза, когда Том быстро поднял взгляд и отвёл его. — Хозяин… я бы хотел, чтобы это сделал ты, если ты не возражаешь, — нерешительно ответил он. Гарри было неприятно слышать эти нотки в его голосе — Том и нерешительность обычно не сочетаются. — Конечно, — тепло ответил Гарри, стараясь показать, что его больше волнуют чувства Тома, чем что-либо ещё. Ведь на самом деле мысль о том, чтобы ощутить эту шелковистую кожу под своими пальцами… ну, она не раз возникала в его мечтах, и это было настолько неуместно в данный момент, что он как можно быстрее отогнал эту мысль, опасаясь, что Том сможет как-то прочесть это на его лице. После того, что случилось с Ричардсом, ему это было совершенно ни к чему, ради Мерлина! — Тогда давай. Как ты хочешь это сделать? Сидя? Стоя? В ответ Том просто подошёл, причём в его движениях было больше уверенности, чем в словах, и плавно опустился на колени перед Гарри. Ну что ж. Гарри спустился за ним на пол и увидел, как тот расстегивает рубашку. Не в силах удержаться от облизывания губ и отчаянно думая о несексуальных вещах, чтобы не продемонстрировать печальные свидетельства того, что на него подействовало присутствие рядом полуголого Тома Риддла, Гарри потянулся к бутылочкам с зельями. Вернув взгляд, он потрясённо вдохнул, и ужас от увиденного изгнал все следы возбуждения. Грудь и живот Тома были сплошь покрыты синяками самых разных цветов: от тёмно-фиолетового до желтого, что как ничто другое говорило о том, что именно пришлось пережить Тому. — Мерлин, — выдохнул Гарри. Он предполагал, что Драко выглядел примерно так же, но в тот момент это не произвело на Гарри такого же ужасающего эффекта. В глубине души он задавался вопросом, почему так произошло. Остальная его часть была больше занята тем, что он возился с бальзамом от синяков и старался не поранить Тома, нанося крем дрожащими пальцами. Он даже не мог насладиться прикосновением к коже Тома, гнев поднимался в нём, как пузырь кипящей лавы. Стало ещё хуже, когда он закончил с синяками на передней стороне и перешёл к спине Тома. Там были не только синяки, но и, как Том уже говорил, рубцы от кнута. Когда Гарри впервые увидел их, ему пришлось отложить бутылочки с зельями и сжать кулаки, закрыв глаза и сосредоточившись на том, чтобы его магия не вышла из-под контроля. Когда стулья вокруг него перестали трястись, он немного расслабился и встретил слегка встревоженный взгляд Тома, когда тот повернул голову. — Я в порядке, — печально пообещал он. — Просто… — он вздохнул. — Если бы я мог убить Ричардса и выйти сухим из воды, я бы сделал это не задумываясь. Но я не могу, поэтому не буду. Но это не мешает мне злиться. В красных глазах появилось понимание, а на губах, которые так и хочется поцеловать, появилась мстительная ухмылка. — Не волнуйся, хозяин. Мы его достанем, так или иначе. — Да, — согласился Гарри, подозревая, что выражение его собственных глаз совпадает с мрачным удовлетворением, которое он увидел в глазах Тома. Вернувшись к своей задаче, он снова поморщился, увидев повреждения. — Том, я думаю, некоторые из них оставят шрамы, — с досадой сказал он. — Особенно вот этот, — сказал он мужчине, обводя взглядом почти зажившую рану, которая шла почти горизонтально от позвоночника Тома по его боку. — Если хочешь, я могу достать крем для удаления шрамов, — предложил он, не желая, чтобы Ричардс оставлял на Томе следы. Раб на мгновение задумчиво наклонил голову, а затем слегка покачал ею. — Не думаю, что это сработает — думаю, он использовал Флагелло. Гарри нахмурился. — Это же тёмная магия! — возразил он, понимая слова Тома — тёмная магия никогда не реагировала на исцеляющую магию так же хорошо, как раны, нанесённые другими вещами. — Разве мы не можем с этим его прижать? — Хозяин, — сказал Том на удивление язвительным тоном. — Ричардс мог использовать на мне проклятие Круциатуса, не беспокоясь о последствиях, потому что по закону я считаюсь объектом, а не разумным существом. — Он что? — спросил Гарри, его голос был опасно тихим, в нём снова поднялась вулканическая ярость, огонь рядом с ними начал разгораться, когда его магия подпитывала его, чтобы не вырваться наружу. Том повернулся и вздохнул, выражение его лица и глаз вдруг стало очень усталым. — Мы можем просто принять то, что он сделал много вещей, которые ты бы не сделал, и забыть об этом? — Том просил, умолял его. Гарри вдруг стало стыдно, гнев утих почти так же быстро, как и вспыхнул. Потому что, честно? Он понимал, каково это — пройти через что-то и не хотеть об этом говорить, особенно когда из этого ничего не выходит. Он и так уже сильно надавил на Тома, с рассказом о том, что с ним произошло, — нужно ли было давить ещё больше? — Хорошо, — ответил Гарри неохотно, но с пониманием. — Тогда повернись ещё раз, — приказал он, когда Том остался на месте, глядя на него. — Я не закончил с твоей спиной. Том повиновался без единого слова, и Гарри без лишних разговоров продолжил втирать различные кремы. Когда он приступил к расслабляющему крему для мышц — видимо, можно было сочетать бальзам от синяков и миорелаксант, — он с удивлением почувствовал лёгкую вибрацию под кончиками пальцев. Вскоре после этого он услышал тихий стон, исходящий от Тома. — Ты в порядке? — проверил он — ему не показалось, что он надавил слишком сильно, но… — Абсолютно, хозяин, — ответил Том с лёгким придыханием в голосе. Гарри покраснел, поняв, почему Том застонал — после того, как он был напряжён в последние несколько дней, он не удивился, что расслабление его мышц было приятным. Гарри подумал, что ему, вероятно, следует закончить как можно быстрее, быть профессиональным и энергичным. Но почему-то… тот факт, что он успокаивал боль мужчины и заменял её удовольствием? Это было так приятно. Он заботился о своём рабе совершенно очевидным образом, давал ему то, в чём тот явно нуждался, и это было потрясающе. Почти как в полёте, от которого голова шла кругом. Затем он добрался до шеи Тома и был резко спущен на землю, осторожно сдвинув ошейник вверх и увидев набухшее кольцо тёмно-фиолетовых синяков, которые он скрывал. В нём снова поднялась ярость, и он намазал всё бальзамом от синяков, наложив на ошейник прилипающие чары, чтобы он не сполз вниз и не закрыл их, как только он отпустит его. Желая пойти и что-нибудь сломать, он сначала уточнил у Тома, все ли улажено. — У тебя больше нигде нет повреждений? Том покачал головой. — Благодаря той позе, в которой я всегда находился, верхняя часть моего тела была гораздо более лёгкой мишенью, чем нижняя, — объяснил он. Гарри кивнул в знак признания, но это простодушное заявление ничуть не успокоило его. — Тогда вот, — сказал он, передавая Тому принесённое им обезболивающее зелье. Забрав пустой пузырёк, Гарри окинул Тома проницательным взглядом. — У тебя есть два часа до ужина. Отдыхай. Можешь сделать это здесь или в своей комнате, как тебе удобнее, но постарайся заснуть: у тебя все ещё фиолетовые мешки под глазами. — Да, хозяин, — подтвердил Том, снова натягивая рубашку и поворачиваясь так, чтобы они оказались лицом к лицу. Как бы Гарри ни нравилась идея полуголого (или полностью голого) Тома Риддла, но, честно говоря, от вида этих ран ему становилось не по себе. — Что ты собираешься делать? — спросил он. — Я собираюсь уничтожить наш сад, — мрачно ответил Гарри. На лице Тома появилось выражение слабого ужаса. — Только не Альберт, пожалуйста, хозяин, — полусерьёзно попросил он. Гарри в замешательстве нахмурился. — Кто такой Альберт? На щеках Тома появился слабый розовый румянец — выражение, которое Гарри, сам того не желая, нашёл совершенно очаровательным. Он что-то пробормотал. — Что это? Говори громче, — попросил Гарри, чувствуя нотку веселья, которая прорвалась сквозь его ярость, как мыло сквозь жир. — Мой питомец Дьявольские силки, — повторил Том чуть громче, но по-прежнему избегая взгляда Гарри. — Ха! — торжествующе воскликнул Гарри, указывая пальцем на Тома. — Я так и знал — ты помогаешь этим растениям так же, как и пытаешься их уничтожить, — когда лицо Тома приняло виноватое выражение, Гарри получил подтверждение. Гарри вздохнул — разве это не лишает удовольствия уничтожать растения? — Гарри передумал. — Хорошо, я оставлю твоих домашних монстров в покое. Думаю, я просто наколдую несколько штук и уничтожу их в дуэльном зале. — Мы могли бы сразиться на дуэли вместе, — предложил Том, но даже Гарри было ясно, что его предложение лишено энтузиазма. К тому же, даже если бы он действительно захотел это сделать… — Нет, — твёрдо сказал ему Гарри. — Ты ранен, тебе нужно отдохнуть. И не думай готовить ужин — сегодня я сделаю это. С завтрашнего дня мы можем продолжать в обычном режиме, но сегодня… — он снова вздохнул. — Сегодняшний день был… испытанием. Для нас обоих, — затем, вспомнив о чём-то, он потянулся в карман и достал палочку Тома. — Вот. Том неуверенно взял её и поднял глаза, чтобы встретиться взглядом с глазами Гарри. — Спасибо, хозяин, — затем, казалось, на мгновение замешкавшись, он продолжил. — Но… я не могу ею пользоваться. — Что? — ответил Гарри с замешательством. — Министр… он понял, что ты разрешил мне использовать магию. Я сказал ему, что ты разрешил мне использовать её только в саду, а в остальное время держал мою палочку под замком, — Гарри был рад, что его догадки оказались настолько точными, — поэтому он запретил мне пользоваться магией в любое время. Гарри знал, что выражение его лица должно помрачнеть при напоминании о Кингсли, но он был рад, что Том, похоже, понял, что это было адресовано не ему. — Хорошо, тогда я сообщаю тебе и ошейнику, что твои правила официально возвращаются к тем, что были в среду утром, до того как я покинул дом. Это значит, что ты можешь есть и пить, когда захочешь, что ты можешь использовать магию в доме и что ты можешь пользоваться мебелью. Хорошо? Глаза Тома потеплели, когда он встретился взглядом с Гарри. — Спасибо, хозяин, — повторил он без удивления, но, тем не менее, благодарно. Гарри резко кивнул в ответ, а затем встал. — Думаю, тебе лучше пока оставить зелья, потому что эти синяки, вероятно, потребуют ещё нескольких применений, — и без лишних слов он вышел из комнаты, отчаянно желая разбить несколько зачарованных тарелок. Дуэль, конечно, была бы лучше, но, как он уже сказал Тому, с таким человеком это невозможно. Тем не менее, когда Гарри массировал его спину, он услышал стон удовольствия… и ему захотелось, чтобы Том сделал это снова.***
Неплохая идея — отдохнуть, подумал Том, хотя осознание того, что хозяин собирается готовить для них, заставляло его чувствовать себя неловко. Он ценил заботу Гарри, без сомнения, просто… если раньше ему не нравились уборка и готовка, потому что они были примером того, что Гарри пытается заставить его заниматься рутинной работой, то теперь они стали теми действиями, которые он мог делать для своего хозяина. Не уборка — он по-прежнему не понимал смысла чистить что-то, если через пять минут оно снова было грязным, — но готовка? И он, и Гарри ценили еду. Том не всегда особенно следил за тем, чтобы регулярно есть — ни во времена Волдеморта, ни сейчас, и, судя по тому, что он видел, Гарри был таким же. Но в результате воспитания ни один из них не любил тратить время впустую, и оба ценили возможность есть, когда захочется, потому что сталкивались с обратным. Том по достоинству оценил удовольствие на лице Гарри, когда тот, придя домой после дня, измотанного тренировками или учёбой в Хогвартсе, обнаруживал на столе вкусную домашнюю еду. За последние несколько месяцев это стало главным событием дня Тома, хотя, признаться, он не осознавал этого до тех пор, пока его единственная цель не свелась к тому, чтобы Ричардс мог вымещать на нём своё презрение. Но Гарри был прав — ему действительно нужно было отдохнуть. Или, точнее, ему нужно было проверить свои щиты Окклюменции. Конечно, ему нужно было поспать, но предыдущий сон снял усталость, а полноценный сон этой ночью сотворит чудеса, Том был уверен. Улёгшись на диван, на котором ещё сохранился запах Гарри, Том откинул голову на спинку и закрыл глаза. Погрузившись в свои мысли, он ощутил волну раздражения от увиденного беспорядка. Неудивительно, что его мыслительные процессы были немного нарушены — из-за подорванного физического состояния его подсознание взяло под контроль его ментальную библиотеку. В целях самосохранения его разум перестроил потоки мыслей так, что на первый план вышли воспоминания, призывающие к покорности и принятию, считая, что они с наибольшей вероятностью приведут к улучшению его физического состояния. Большинство из них были воспоминаниями Драко, свитками, которые попали в его сознание только потому, что он был пойман ими, когда пытался сломать ментальные барьеры Драко. Отпустив связь с собой как с телом, он слил своё сознание с потоками ветра, которые раздували свитки и куски пергамента его воспоминаний в сложных вихрях и переплетениях воздушных потоков. Лишённый ощутимых ограничений в виде рук, тела и ног, он одновременно находился и в потоках воздуха, и в самих воспоминаниях. Достичь такого состояния было нелегко — люди вообще слишком привязаны к своим представлениям о себе как о физических существах, — но, как мастер Искусства Разума, хотя у него и не было аккредитации, чтобы доказать это, он был способен на это. Преимущество такого отстранённого и в то же время привязанного состояния заключалось в том, что реорганизовать ситуацию можно было гораздо быстрее. Воспоминания Драко вновь оказались на краю сознания. Хорошо — теперь они не будут особенно влиять на него и другие воспоминания. Далее последовали воспоминания об унижении и боли от рук Ричардса. Не перебирая их, он просто отправил их в свой собственный поток, туда, где сейчас находились его воспоминания о Волдеморте, — в раздел, предназначенный для воспоминаний о болезненных событиях, которые он не хотел, чтобы всплывали в его голове каждые пять минут. Затем, задержавшись на воспоминании о том, как нежные руки Гарри ласкают его кожу, намазывая кремом, чтобы залечить раны, нанесённые Ричардсом… он переместил это воспоминание в растущую коллекцию свитков, которые почти радостно кружились и пикировали в основной части его сознания. Почувствовав себя гораздо более расслабленным, Том вернул своё сознание в физическое тело и, открыв глаза, уставился в потолок. Он чувствовал себя… расслабленным. Он снова был самим собой. Он всё ещё устал, но больше не хотел пить, не был голоден и не испытывал боли. И всё это благодаря его хозяину. Размышляя об откровениях Ричардса, он задался вопросом, чувствует ли он то же самое теперь, когда вернулся к хозяину: прав ли был Гарри, когда говорил, что Том реагирует на это из благодарности за то, что его «спасли» из жестокой ситуации. И тут он понял… да, прав. Чувство преданности к Гарри? Всё ещё есть, если не сильнее, чем раньше. Доверие, которое он испытывал к своему хозяину? Безусловно — каждый раз, когда они общались, тот снова и снова доказывал, что достоин этого. А что касается желания подчиниться управлению хозяина, его наставлениям, его указаниям? Да. Это было странно. Том знал, что, будучи Волдемортом, он был бы в ярости с пеной у рта, если бы кто-нибудь предположил, что у него может быть затаённое желание подчиняться. Даже будучи тем Томом Риддлом, каким он был много лет назад… он бы раздавил любого одноклассника, посмевшего намекнуть, что он предпочёл бы быть сабмиссивным партнёром, а не доминантом: он помнил, как погубил одного мальчика, решившего, что его возраст и положение позволяют ему доминировать над Томом. Тогда он был всего лишь на четвёртом курсе, а другой мальчик — на седьмом, но он всё равно организовал события, в результате которых мальчику пришлось с позором покинуть школу. Но то, что у него было желание подчиниться, отрицать было нельзя. И Том не знал, было ли это из-за ошейника, или из-за осознания того, что его решения всегда приводили его к неприятностям, или потому, что у него это было с самого начала, но он так и не нашёл человека, которому мог бы доверить себя… Это не имело значения. Важно было лишь то, что Том нашёл человека, которому мог доверить себя: тело, разум и душу. И всё, что он знал, — это то, что это знание развязало узел напряжения внутри него, о котором он и не подозревал. Знание, что он может… отпустить. Это было почти противоречием — ему приходилось контролировать своё поведение, возможно, даже больше, чем когда-либо. Но для Тома осознание того, что ему не нужно принимать решения о том, как контролировать своё поведение… было безграничным освобождением. Он знал, что хозяин даст ему правила, по которым он должен жить, и поправит его, если он их нарушит. Тому оставалось лишь следовать указаниям хозяина, и он был в безопасности. Он задумался, не потому ли он так много плакал в последнее время. Для человека, который не плакал более пятидесяти лет, три раза за последние три недели было… многовато. Но, возможно, это было связано с тем, что он наконец почувствовал себя в безопасности, что может дать волю эмоциям и не упадёт, потому что хозяин будет рядом, чтобы подхватить его. Впервые за… Том не знал, как долго, почувствовав себя в своей тарелке, он закрыл глаза и позволил себе успокоиться с небольшой улыбкой на лице. Хозяин сказал ему сделать это, и он так и сделает.***
Ужин прошёл вполне нормально — лёгкая беседа, сопровождавшаяся поеданием приготовленного Гарри чили кон карне. Том должен был признать, что готовит он неплохо, хотя и испытывал странное разочарование от того, что не может сделать это для своего хозяина. Тем не менее он настоял на том, чтобы помыть посуду. Честно говоря, в это время это было не так уж и сложно — благодаря возможности использовать свою палочку, тарелки и приборы были чистыми и возвращались на свои места менее чем за пять минут. После этого они немного почитали в гостиной, но Том обнаружил, что отвлёкся от книги, которую держал в руках, его убаюкивал мерцающий огонь и рука, гладившая его по волосам, пока он не задремал на бедре Гарри. — Пойдём, — мягко сказал ему Гарри, и его голос слегка пробудил Тома от сонной дымки. — Пойдём ляжем в постель. Нет смысла засиживаться, когда мы оба здесь засыпаем. Хозяин тоже засыпал? Том не знал. Тем не менее он послушно последовал за ним, прикрыв зевок тыльной стороной ладони. Сон показался ему приятным. К тому времени, как он оказался в своей постели, он так устал, что заснул почти сразу же, как только его голова коснулась подушки. Он даже не заметил, как Гарри закрыл за ним дверь, и не услышал неясных звуков, когда он тоже готовился ко сну. Том спал крепко, по крайней мере, несколько часов. Однако посреди ночи он внезапно проснулся: страх и боль пронеслись по нему, как электрический ток, и он с воплем проснулся. Поморщившись, он ждал проклятия в свой адрес — очередное нарушение сна Ричардса приводило его в ярость. Но проклятия не последовало, и в сознание Тома вернулись воспоминания: мягкая поверхность, отсутствие тяжёлых цепей, приковывающих его к стене. «Если это дом, то с хозяином всё должно быть в порядке», — подумал он про себя, но тревога, всё ещё не покидавшая его, заставила встать с кровати и направиться к двери, прежде чем он успел подумать. Тихо приоткрыв дверь, он прислушался. В доме было тихо, звуки были знакомы, как те, что раздаются только в ранние часы — почти никакого шума снаружи, только мелкие звуки дома, погружающегося в предрассветную прохладу. Ему следовало бы вернуться в постель. Но Том почему-то не мог себя заставить. Вместо этого он пошёл по коридору, направляясь к комнате Гарри. Остановившись у входа, он раздумывал, постучать или нет. В конце концов, он решил не делать этого — незачем нарушать покой хозяина из-за собственных иррациональных страхов. Вместо этого он опустился рядом с ней, привалившись спиной к стене — его раны уже чувствовали себя намного лучше, когда прижимались к твёрдой поверхности. Почувствовав, что вокруг двери Гарри установлена защита, он погрузился в сон и смог окончательно убедить себя в том, что с его хозяином всё в порядке, что он здесь. Через несколько минут он начал дремать, даже сидя прямо. Когда рядом с ним открылась дверь, он чуть не выпрыгнул из кожи от неожиданности, уставившись на сонного Гарри, который смотрел на него сверху вниз с Люмосом на конце палочки, не менее удивлённый. — Том? — спросил хозяин, его голос был хриплым со сна. — Что ты делаешь? Том слегка пожал плечами, в нём поднялось смущение. Но он отогнал его — разве он не думал ранее о том, что доверяет хозяину себя? Тело, разум и душу? — Мне приснился кошмар, — с трудом признался он. Тот, кто мог сказать, что показывать свою уязвимость легко, никогда этого не делал. — Ты… ты пропал, — продолжал он, и в горле у него словно встал комок при одном воспоминании о том, как этот кошмар заставил его чувствовать себя, вновь наполнив страхом и горем. Подняв глаза на хозяина, он увидел, что изумрудный взгляд полон понимания, а не презрения, и комок в горле ослабел. — Так вот почему ты пришёл сюда? — пробормотал хозяин. Том кивнул. — Если бы я мог почувствовать твою магию… я бы понял, что ты должен быть жив. Что ты должен быть здесь, — объяснил он, и слова давались ему всё легче. — Ты мог бы постучать, — заметил его хозяин. Том заколебался. — Я думал об этом, — признался он. — Но я не хотел тревожить твой сон. Хозяин резко опустился рядом с ним, и Том не мог не вздрогнуть: воспоминания о том, как Ричардс отреагировал бы на то, что его сон потревожили, были ещё слишком свежи в его памяти. Мужчина протянул к нему руку, и Том не отстранился: что бы ни говорило его тело, только что пережившее кошмар, он не боялся своего хозяина и не отверг бы его прикосновения ни по какой причине. Хозяин обхватил его подбородок, большим пальцем провёл по щеке Тома. Его взгляд был таким же тёплым, как огонь, у которого они сидели в тот вечер, и Том позволил себе насладиться его мягким теплом. В такие моменты он почти верил, что его… лелеют: что его хозяин испытывает к нему больше положительных эмоций, чем простое отношение к собственности, выполняющей своё предназначение. — Том, я бы предпочёл, чтобы ты постучал в мою дверь, а не пытался провести ночь здесь, на холоде, — казалось, он на мгновение заколебался. — Как ты думаешь, ты сможешь теперь спать в своей постели? — Пожалуйста, хозяин, — взмолился Том. — Не прогоняй меня. Хозяин вздохнул. — Хорошо, — сказал он наконец. Затем он неуверенно произнёс. — Где же ты сможешь переночевать, как думаешь? Я не оставлю тебя здесь на всю ночь, — решительно закончил он. Том заколебался, прикусив губу. Может быть, он просил слишком многого. — Могу я… остаться? В твоей комнате? — уточнил он с замиранием сердца. — Я буду спать на полу, — быстро пообещал он. — Я не буду тебе мешать. Мне даже не обязательно быть рядом. Можешь даже приковать меня к стене, если не доверяешь мне, — предложил он, хотя, зная, как сильно он доверяет своему хозяину, понимал, что ему будет больно, если тот решит так поступить. Однако он поймёт и не станет сопротивляться. Только если это сделает хозяин. Подняв голову, он увидел обеспокоенное выражение на лице хозяина. С замиранием сердца он представил, как его отправят обратно в комнату. Если это случится, он был уверен, что больше не сможет заснуть этой ночью. — Мерлин, Том, — сказал хозяин встревоженным тоном. — Я не Ричардс — я не собираюсь приковывать тебя к стене, ради всего святого, — Том опустил голову, чувствуя вину за то, что расстроил хозяина. Он и не думал предполагать, что эти двое как-то связаны друг с другом. Хозяин вздохнул. — Ну что ж, пойдём. Полагаю, кровать достаточно просторна для нас обоих, — закончил он вполголоса. Почти не понимая смысла его слов, Том на мгновение уставился на него, а затем быстро вскочил на ноги, когда хозяин бросил на него раздражённый взгляд. Том нерешительно вошёл внутрь и не смог удержаться от того, чтобы не вдохнуть запах своего хозяина и его магии, наполнившей комнату своим благоуханием. Он последовал за хозяином к кровати, приготовившись спать на полу рядом с ней, несмотря на то, что, как ему казалось, он понял из слов мужчины, но хозяин лишь похлопал по правой стороне кровати. — Давай, залезай, — нетерпеливо сказал хозяин. — Ради Мерлина, давай снова ляжем спать. Повинуясь недвусмысленному указанию хозяина, Том скользнул под одеяло. Его сознание расслабилось, и он почувствовал, как по нему разливается тепло, не имеющее ничего общего с покрывалом. Хозяин не стал приковывать его к стене, не стал ограничивать его ни в чём. Несмотря на то что хозяин знал, что Том задумал сделать с Ричардсом и что бы он сделал, если бы ему удалось выйти сухим из воды, он доверил ему присутствовать при его полной уязвимости. Доказательство того, что он не просто доверял своему хозяину, а что хозяин доверял ему, несмотря на всё, что он сделал… Это было сильное чувство. И в этот момент Том осознал нечто, поразившее его как молния: он любит своего хозяина. Никак иначе нельзя было объяснить то, что он чувствовал: тепло в присутствии Гарри; жажду его прикосновений; то, как он мог потеряться в глазах своего хозяина; желание, чтобы в нём видели нечто большее, чем просто собственность, не из-за гордости, а из-за глубокой потребности в признании; то, как он скучал по мелочам, когда Гарри был в больнице; боль, которую он испытывал при мысли о том, что Гарри может умереть, и которая не имела ничего общего с его собственной жизнью; радость, которую он испытывал, когда снова увидел своего хозяина… Том любил Гарри. Раб Гарри любил своего хозяина. Каким-то образом в тот момент Том смог примирить всё это. Он был так близок к тому, чтобы понять правду, пока был с Ричардсом, но понадобился момент, когда Гарри так легко стал с ним уязвимым, чтобы Том смог вставить последнюю деталь на место. Возможно, Гарри никогда не полюбит его, но Том знал, что его собственные чувства только усилятся. На то, чтобы влюбиться, ушла целая жизнь, а на то, чтобы снова разлюбить, уйдёт гораздо больше времени, если вообще удастся. Когда-то, он знал, что отверг бы своё осознание: он считал любовь бесполезной эмоцией, которая порождает лишь слабость. Но теперь… В общем, было два соображения, которые он вынужден был принять во внимание. Во-первых, он видел, что любовь обладает собственной силой — примером тому служат действия Лили Поттер. Второе — он уже был слаб. Ричардс ясно дал понять, что он полностью зависит от доброй воли своего хозяина; если бы он принадлежал кому-то вроде Ричардса, то мало что смог бы сделать, чтобы изменить свою жизнь. К счастью для него, им владел Гарри, человек с золотым сердцем и упрямым желанием поступать правильно по отношению к окружающим, которое могло бы пересилить и осла. Тот, кому он уже был обязан огромным долгом, который, казалось, только рос, а не уменьшался. Так что же это была за ещё одна слабость, когда его положение теперь было не более чем слабостью? Возможно, он мог бы смириться и с этим, потому что знал, что хозяин не станет злоупотреблять этим, если когда-нибудь поймёт чувства Тома к нему — Том доверял ему, потому что он уже много раз доказал свою состоятельность. И на этой мысли, окружённый теплом и напоминанием о хозяине, он снова погрузился в сон, отгоняя ночные страхи присутствием единственного человека, которому Том когда-либо по-настоящему доверял, единственного человека, которого он когда-либо любил.