Начало NC
Был субботний вечер, около девяти вечера. Ричардс постоянно пил с обеда и с течением времени становился всё более пьяным. Если судить по прошлым и нынешним выходным, аврор регулярно напивался в субботу вечером. В прошлый раз он стал буйствовать, нанося Тому физические удары руками и ногами, пока тот не свернулся в клубок, не в силах соображать от боли. В конце концов, он сдался только тогда, когда от выпитого уснул, и Том провёл ночь без сна, слушая его храп и стараясь не двигаться, чтобы не растревожить новые синяки. К счастью, в пьяном виде он не был ни метким, ни особенно сильным, так что Том отделался без серьёзных травм. Ему показалось, что одно из рёбер, возможно, треснуло, но, очевидно, не полностью, поскольку дыхание внезапно не стало болезненным. Однако следующие несколько дней были особенно мучительными: ни одно положение не было даже в малейшей степени удобным, особенно те позы, которые Ричардс заставлял его принимать. Том всерьёз надеялся, что в эти выходные ничего подобного не повторится — боль изматывала, а он и так чувствовал себя почти на пределе сил от всего остального. Он стоял на коленях рядом со столом, к которому был привязан, в нескольких футах от того места, где сидел Ричардс. Он был рад этому: ему не нужно было находиться рядом с этим человеком, вдыхать его алкогольный смрад и надеяться, что его полуприкрытое положение поможет предотвратить любые проявления насилия. Аврор начал было читать газету, слушая радио, но отказался от этой затеи, предпочитая просто смотреть в пространство, пить и слушать речь ведущих. Затем, словно под действием алкоголя, он забыл, что в комнате находится ещё один человек, Ричардс начал возиться с ремнём, расстёгивая брюки и доставая свой член. Том старался держаться как можно спокойнее — он не хотел, чтобы его заметили. Ричардс рассеянно поглаживал свой член, и Том не мог не заметить, как он превращается из полутвёрдого в полностью твёрдое, изгибаясь на животе мужчины. И тут Том с ужасом осознал, что Ричардс пристально смотрит на него. — Для злобного ублюдка ты очень симпатичный, — сказал мужчина, слегка косясь на него. — Подойди, — приказал он, пьяно махнув Тому рукой. — Я не могу, — просто ответил он, радуясь, что у него есть оправдание, и отчаянно надеясь, что мужчина не станет настаивать дальше. Мерлин, если это… это будет хуже, чем в прошлую субботу. Насилие было бы лучше, чем… чем это. — Что? — пробормотал мужчина. — Моя цепь. Она прикреплена к столу, — объяснил Том. Пьяному аврору потребовалось время, чтобы осмыслить сказанное, но когда он это сделал, то лишь нетерпеливо махнул рукой. — Так отцепи её, ради Мерлина. Иди сюда, — приказал он снова, с раздражением, но всё ещё разборчиво, несмотря на действие напитка. — Мне запрещено трогать цепь, — напомнил Том, чувствуя всё большее отчаяние. Мужчина снова махнул рукой, сдвинув при этом свой стакан, и несколько капель алкоголя пролились через край. — Трогай. Делай с ней что угодно: мне всё равно. Иди сюда! Лишённый возможности оправдаться, Том всё равно отказался двигаться, даже когда ошейник начал действовать. Только когда боль стала просто невыносимой, он медленно, неохотно снял цепь с крюка и подошёл ближе. Как только он оказался на расстоянии вытянутой руки, одна из рук, всё ещё ужасно сильная, несмотря на опьянение мужчины, ухватилась за поводок и потащила его ближе. Том изо всех сил сопротивлялся, но в его нынешнем положении у него просто не было рычагов, чтобы по-настоящему противостоять ему. Рука вцепилась в его волосы, и сочетание этих двух сил лишило его возможности сопротивляться. Его голова неумолимо приближалась к твёрдому члену, его сильный затхлый запах забивал ноздри и вызывал тошноту. — Открой рот, — почти ласково приказал мужчина. Том лишь стиснул зубы и отказался. Ричардс резко дёрнул его вперёд, так что его лицо оказалось впечатанным в промежность мужчины. В горле поднялась желчь от того, что он оказался так близко к ненавистному человеку, Том держал рот закрытым и отчаянно пытался дышать, уткнувшись носом в его яйца. — Открой! «Нет», — подумал Том, не обращая внимания на боль, пронизывающую его от постоянного неповиновения. Нет, он не откроет, и если мужчине удастся заставить его, он укусит, наплевав на последствия. Ричардс отпустил цепь, но рука в его волосах только крепче сжалась и потянула его голову вверх, так что он оказался на одном уровне с угрожающим членом. Удерживая член рукой, которая держала цепь Тома, он попытался надавить на его рот. Поворачивая голову так, что мужчина постоянно промахивался, скользя отвратительной горячей твёрдостью по его щеке, а не в отверстие, которого он пытался добиться, он чувствовал и слышал разочарование аврора. В конце концов, он был явно слишком возбуждён, чтобы пытаться заставить несговорчивого раба делать то, что он хочет, поэтому он просто гладил себя одной рукой, а другой держал Тома на месте. Поняв намерение мужчины, Том снова начал серьёзно сопротивляться, но хватка Ричардса была слишком сильной, и всё, что он смог сделать, — это слегка повернуть голову, чтобы струя спермы попала ему на щеку, а не в рот, как, несомненно, намеревался мужчина. Хватка на его волосах ослабла, и Том отстранился как можно дальше. К сожалению, это было не очень далеко, так как цепь всё ещё была намотана на руку мужчины, причём настолько крепко, что Том не представлял, как ему удастся распутать её, не разбудив его. Тем не менее он обнаружил, что может спрятаться по другую сторону кресла, так что, по крайней мере, его не сразу заметят. Быстро открывая и закрывая рот, он почувствовал, как почти нестерпимая боль от ошейника утихает, когда он «повиновался» команде. Встав, он заглянул через спинку кресла и настороженно посмотрел на мужчину, с облегчением заметив, что аврор, похоже, погрузился в сон, мышцы его застыли, а член по-прежнему свисал и капал на пол. Том сузил глаза, ощутив, как по его щеке скользят капли, с каждым мгновением становящиеся всё более жидкими. Он не желал вытирать об одежду, не желал, чтобы запах этого человека стоял у него в носу дольше, чем это было необходимо. Не сводя с мужчины настороженных глаз, он подкрался ближе и снова устроился между его ног. Находиться так близко было рискованно… но через мгновение он отойдёт. Наклонившись вперёд, он осторожно потянул рубашку мужчины к себе, наблюдая за реакцией. Не увидев таковой, он с мрачным удовлетворением вытер со щеки следы о его рубашку. «Наверное, пятно останется», — с удовольствием подумал он. Затем, воспользовавшись нетронутой бутылкой воды, которую Типпи ранее поставила рядом с хозяином, он отпил немного, а затем использовал остатки для очистки лица, снова вытираясь рубашкой Ричардса. Допив бутылку воды, он поставил её обратно на приставной столик, а затем ещё раз переместился так, чтобы его не было видно. Он погрузился в беспокойный сон, не в силах по-настоящему расслабиться после случившегося. Почему-то он знал, что в эту ночь ему не удастся хорошо выспаться…Конец NC
Ричардс проснулся около трёх часов ночи. Том знал это, потому что каждый раз, когда тот в пьяном оцепенении сдвигался с места, он рывком просыпался, только чтобы снова погрузиться в свою беспокойную дрёму, когда оказывалось, что аврор ещё спит. Однако на этот раз он застонал, и послышался звук трения плоти о плоть. Его чувства внезапно обострились от прилива адреналина, и Том представил, как мужчина проводит рукой по лицу или что-то в этом роде. Услышав хмыканье, Том почувствовал, как его цепь сдвинули с места, а затем потянули. Том застыл на месте — что, если Ричардс захочет продолжить начатое? — Том сопротивлялся натяжению. Дёрганье становилось всё более сильным, пока мужчина наконец не встал и не огляделся в поисках раба. Заметив Тома, сидящего за креслом и поджавшего ноги к груди, он не смог сдержать настороженности во взгляде, глядя на помятого мужчину, член которого всё ещё торчал из брюк. Заметив его взгляд, мужчина снова хмыкнул и спрятал его, застёгивая молнию. Том не почувствовал особого успокоения, хотя этого было достаточно, чтобы разморозить его, когда мужчина снова дёрнул за цепочку. Встав, он последовал за аврором, который, всё ещё пьяным, пробирался по дому, опираясь на стены, которые часто слишком сильно раскачивались. Они поднялись по ступенькам к спальне, и Том почувствовал, как его снова охватывает страх. Что, если мужчина действительно хочет продолжить начатое им ранее? Что, если алкоголь заставит его забыть все сомнения по поводу того, стоит ли ему ложиться в постель с мужчиной? От этой мысли у него снова заскрипели зубы, руки сжались в кулаки, а мышцы напряглись. Если Ричардс думал, что он просто повернётся и позволит мужчине… сделать это, то его ждёт большой сюрприз! Когда Ричардс просто толкнул его в обычное положение для сна, по Тому прокатилась волна облегчения. Может быть… может быть, его страхи были беспочвенны. «Пожалуйста, скажите, что они беспочвенны», — в отчаянии подумал он. Аврор с громким звуком путался в цепи и стене, а затем, спотыкаясь, направился к кровати и лёг на неё уже одетым, даже не выключив свет, который включился сразу же, как только он вошёл в комнату. Через несколько мгновений по комнате разнёсся храп, похожий на звук бензопилы. Том прислонился к стене, закрыв глаза от облегчения, что ничего больше не произошло. Затем, бросив взгляд на стену, он понял, что Ричардсу не удалось его приковать! Шум, который он услышал, был звуком падения цепи на пол вместе с навесным замком. Подняв замок, Том задумчиво посмотрел на него, а затем бросил взгляд на спящего на кровати мужчину. Может быть… может быть, это действительно была возможность? Что же теперь с ней делать… Он не сможет покинуть дом — он был защищён, он это чувствовал. А поскольку без физического прикосновения Ричардса он не мог покинуть защиту, да и не смог бы этого сделать, не разбудив мужчину, бежать было нельзя. Он подозревал, что если выйдет из комнаты, домовая эльфийка на следующий день доложит о его передвижениях своему хозяину, а ему этого совсем не хотелось, если только он не будет уверен, что находится вне пределов досягаемости для наказания этого человека. Хм… «Я мог бы убить этого человека», — мрачно подумал он, глядя на фигуру на кровати. Это потребует тщательного обдумывания, так как ошейник обездвижит его, как только возникнет намерение, но он предполагал, что при тщательном использовании Окклюменции, чтобы отделить намерение от мыслей, а затем тщательно спланировать действия, чтобы даже его обездвиживание не спасло аврора. Это было заманчиво, определённо заманчиво, но что будет после этого? Смерть быстро обнаружат, и даже если он сделает всё возможное, чтобы скрыть улики, пройдёт не так много времени, прежде чем его вина будет установлена. А что потом? Как собственность, в его действиях в конечном счёте обвинили бы хозяина, несмотря на то, что его даже не было в сознании. Гарри очнулся бы и обнаружил, что его раб совершил нечто худшее, чем его поступок в Косом переулке, и столкнулся бы с обвинениями в том, что он обманул волшебную общественность, рассказав о том, насколько приручен его раб. Кампания, скорее всего, развалится: люди предпочтут поверить, что преступление Тома — доказательство того, что быть добрым к бывшим террористам в лучшем случае бесполезно, а в худшем — опасно, вместо того чтобы поверить, что в этом виновато жестокое и садистское поведение аврора Ричардса. И что ещё хуже… Ричардс стал бы мучеником — просто ещё одной жертвой Лорда Волдеморта. Правда о том, что он был садистом, никогда бы не всплыла наружу, не после его смерти таким способом. Но даже если бы Том был готов к этому… он не мог причинить Гарри боль, только не снова. Он не мог так поступить со своим хозяином, который всегда делал только самое лучшее для Тома и других рабов, как бы мало они ни заслуживали его усилий. Он вздохнул. Значит, он не мог убить этого человека. А если он не мог убить Ричардса, то не мог сделать ничего такого, что можно было бы легко свалить на него, опасаясь его наказания. Тем не менее он мог хотя бы выпить и немного привести себя в порядок, решил он. Осторожно встав, он приподнял и поджал звенья цепи, чтобы они не звенели и не шумели. Он был очень рад, что Ричардс забыл, что разрешил Тому трогать поводок раньше, иначе ему пришлось бы тащить цепь, рискуя шумом разбудить аврора, или получать наказание, неся её. Осторожно подойдя к ванной, не зная, насколько чутким окажется мужчина во сне, вызванном выпивкой, он решил сначала попить. Вода скользнула в горло, жидкая и успокаивающая. С самого начала Ричардс завёл привычку давать ему едва ли достаточно воды, чтобы не допустить обезвоживания. Он привык к постоянной сухости в горле, во рту, на губах. Он уже привык к головной боли, к слабости и головокружению. А теперь… теперь он наконец пил сколько мог. Он пил до тех пор, пока его не затошнило, но этого всё равно было недостаточно. Затем он решил впервые за почти две недели облегчиться. Поглядев на унитаз, он решил не делать этого — звук смыва мог бы разбудить Ричардса, а он очень не хотел, чтобы его поймали. У него всё ещё оставались синяки от побоев, полученных на прошлой неделе, не говоря уже о других травмах, которые он получил за эту неделю. Нет, в конце концов он помочился в сливное отверстие в душе, мрачно отметив тёмно-жёлтый цвет. На самом деле, неудивительно. Затем, набрав пригоршню воды, он смыл все следы своей деятельности. После этого наступила очередь следующего самого насущного желания. Том с тоской посмотрел на душ, но в конце концов отвернулся, покачав головой. Ему очень, очень хотелось помыться — Ричардс насылал на него очищающие чары всякий раз, когда запах становился слишком неприятным, но Том никогда не чувствовал себя чистым с очищающими чарами. Они избавляли его от самого неприятного запаха, но это было ничто по сравнению с хорошим душем. Но, как и в случае с туалетом, шум душа мог потревожить аврора, который всё ещё храпел в другой комнате. Мысль о том, что он проснётся и ворвётся в ванную, пока Том принимает душ, обнажённый и уязвимый… нет. Том вздрогнул от проносящихся в голове образов. Нет. Определённо нет. Даже ощущение чистоты впервые за две недели не стоило того. Поэтому, в конце концов, он просто взял тряпку и намочил её, протирая те места, которые больше всего нуждались в чистке. Затем, почувствовав себя немного свежее, невероятно благодарный за то, что его руки стали чистыми, он, наконец, выжал тряпку и спрятал её туда, где — надеялся — она успеет высохнуть, прежде чем её заметят. Выйдя из ванной, он проверил состояние мужчины — тот по-прежнему крепко спал. Сузив глаза, Том задумался, не может ли он чем-нибудь досадить или ранить человека, чтобы его тут же не обвинили в этом… Оглядев комнату, он первым делом подошёл к письменному столу. На нём лежали разные письма, некоторые выглядели очень важными. Том усмехнулся. Отлично. Просмотрев их и с интересом отметив, что мужчина был в большом долгу перед, похоже, агентством проституток — по сути, нелегальным борделем, — он спрятал несколько наиболее важных на вид. Нигде, что можно бы было связать: он прятал их за спинками ящиков, между двумя книгами на книжной полке, на полу под столом, скомканными в шарик в мусорном ведре… Хм, что ещё? Заметив хрустальный стакан, наполовину наполненный алкоголем, стоящий по одну сторону от кровати мужчины, его глаза сузились в раздумье, а слабеющая ухмылка снова расширилась. Мог ли он? Да, да, мог. Но сначала… Он быстро проскочил в ванную, чтобы взять полотенце и воспользоваться возможностью ещё раз опорожнить мочевой пузырь — вода, которую он недавно выпил, уже успела подействовать. Выйдя из ванной, он на цыпочках подошёл к кровати. Он очень надеялся, что домовой эльф не сможет рассказать Ричардсу о том, что он собирается сделать, иначе на следующий день ему будет очень больно. Осмотрев Ричардса, он заметил, что тот, похоже, крепко спит. Даже если он рискнёт и осторожно пошевелит его, это ни к чему не приведёт: если человек проснётся от его прикосновения, то это будет гораздо лучше, чем если Ричардс проснётся во время того, что он собирался сделать. Взяв стакан, он опрокинул спиртное на пол и замер, когда резкий запах заставил мужчину хрюкнуть и сдвинуться с места. С бешено колотящимся сердцем Том подождал, пока тот снова не затихнет, а его храп не станет ритмичным и глубоким. Затем, отступив к столу, он завернул стакан в полотенце и ударил по нему пресс-папье. Ткань заглушила звук разбившегося стакана, и Том вернулся на кровать. Медленно раскрыв полотенце, он аккуратно разложил разбитые осколки стекла так, что создавалось впечатление, будто мужчина случайно сбил стакан с себя, а не намеренно. Вытряхнув полотенце, Том заметил, что в ткани всё ещё остались крошечные осколки стекла. Поколебавшись, он в конце концов пожал плечами и решил, что это не его проблема — если мужчина в итоге натрёт себя крошечными осколками стекла, тем лучше, по его мнению. Вернув полотенце в ванную, он убедился, что никаких следов его действий не осталось. Теперь оставался последний кусочек головоломки. Переместившись на своё обычное спальное место, Том взял навесной замок и тщательно отмерил цепь, чтобы она была примерно такой же длины, как обычно. Затем, закрыв замок, он лёг, впервые за почти две недели улыбнувшись. Как этот человек мог обвинить его, если всё это время он явно был прикован к стене? Удовольствие от того, что удалось хоть немного отомстить грубияну, мучившему его всё это время, было велико, и в кои-то веки ему удалось погрузиться в почти спокойный сон. Когда на следующее утро Ричардс, протирая глаза, перекинул ноги через край кровати и наступил прямо на острые осколки стекла, Том не смог сдержать улыбку. На подозрительный взгляд мужчины, который затем стал растерянным, когда он увидел явно запертую цепь, он даже не пытался сдержать чувство самодовольства, хотя и старался, чтобы оно не отразилось на лице.***
Конечно, кайф от того, что ему удалось обмануть аврора, длился недолго. Ричардс так и не понял, что именно он стал причиной болезненного пробуждения, как не понял и того, что, когда он не мог найти какие-то важные письма, виноват был раб, тихо стоявший на коленях рядом с ним. Проклятия, которые он бормотал, рыская по всему столу в поисках нужного документа, были для Тома музыкой, когда они звучали. Однако жизнь, к сожалению, шла своим чередом. Несмотря на победу, Том как и прежде находился во власти аврора. Восстановление сил после того, как ему удалось выпить больше, чем пару стаканов за раз, длилось недолго, хотя облегчение головной боли на следующее утро определённо улучшило воскресное пробуждение Тома. А то, что у Ричардса в это время явно было жуткое похмелье, только улучшило его настроение. Но в последующие дни возвращение в рутину после этого краткого момента почти полной свободы казалось Тому слишком тяжёлым. Хуже всего, решил Том, было то, что Ричардс вёл себя точно так же, как вёл бы себя Волдеморт, пытаясь сломить кого-то. На самом деле, возможно, он был более снисходителен, несмотря на свои явные намерения быть настолько жестоким, насколько это возможно. Том был полностью зависим от него, и мужчина постоянно следил за тем, чтобы он знал об этом, лишая его доступа даже к самым необходимым вещам. За последнюю неделю он ел три раза, и всегда это была ужасная каша, которую Том мог проглотить только потому, что голод в его желудке был ещё сильнее. Этого было недостаточно, чтобы прокормить его, и уж точно недостаточно, чтобы он остался довольным даже сразу после еды. Он также почти не спал, и от постоянной усталости мир начал расплываться по краям. Постоянная боль тоже не помогала — старые раны усугублялись новыми, а он не спал достаточно, чтобы его магия могла как следует поработать над их исцелением. И это работало. В какой-то степени. Он чувствовал изменения в себе — автоматическое вздрагивание, когда Ричардс слишком быстро приближался к нему; у него сжимался живот каждый раз, когда мужчина обращался к нему; то, как он старался больше не показывать своего неповиновения, его глаза были в основном устремлены в пол из чувства самосохранения; как он чувствовал себя униженным, когда он просил об облегчении, исчезло после того, как ему столько раз приходилось повторять свою просьбу. Но в других отношениях это было не так. Здесь Том понял, в чём реальная разница между Ричардсом и его хозяином. То, что делал Ричардс, касалось только поверхностно. В конечном счёте это влияло только на внешние реакции Тома. Его чувства к этому человеку не изменились, лишь усилились отвращение, омерзение, презрение и ненависть. Он не боялся этого человека. Это казалось странным, ведь мужчина явно демонстрировал своё удовольствие от того, что перемалывает тело и дух Тома своими мелкими и не очень жестокостями. Причина? После выздоровления Драко он понял, что даже если его загоняют внутрь себя, даже если снаружи он становится не более чем подневольным рабом, молящим о пощаде… это не меняет того, что у него внутри. Он был достаточно осведомлён, чтобы понимать, что Драко пришлось пережить гораздо большее, чем ему самому, но он всё равно сумел восстановиться, показав, что его суть осталась нетронутой. Том знал, что, если хозяин скоро придёт за ним, с ним всё будет в порядке. Его внутренняя сущность выживет: Ричардс не мог к этому прикоснуться. Только после того, как он полностью сломает Тома. То, что было Томом, оставалось Томом, пока Гарри был жив. И он знал, что если бы у него был шанс, он бы причинил боль жестокому аврору, убил бы его, если бы это было возможно. Единственное, что его сдерживало, — это отсутствие возможности. Даже субботний инцидент, если бы он действительно имел место быть, был бы всего лишь поверхностным. К Ричардсу не было влечения, не было похоти, Том никак не мог сопротивляться больше, чем он сопротивлялся, и поэтому он знал, что на нём не было бы вины за это. Было бы ужасно, если бы его использовали подобным образом, или даже хуже, но в конце концов это была бы не более чем очередная попытка унизить и сломить его. И это бы не сработало. Потому что Волдеморт сделал бы то же самое, Том знал все уловки. Он знал, как этот человек пытается разрушить его самоощущение, пытается заставить его, переделать его под себя, как раба. И он знал, как противостоять этому, по крайней мере, какое-то время. Времена медитаций были благом, хотя в последнее время они становились всё труднее по мере нарастания истощения и слабости. Они позволяли ему погрузиться в воспоминания о лучших временах, напомнить себе, как всё было под управлением хозяина, напомнить себе, кто и что он есть, хотя погружение в воспоминания, предшествовавшие его порабощению, было особенно болезненным. Так что, он мог сопротивляться. Пока что. Хотя если Гарри не придёт за ним в ближайшее время… Прошло почти две недели. Мерлин знает, как долго это может продолжаться. Он знал, что сможет продержаться, возможно, несколько месяцев, позволяя своим внешним реакциям подчиняться аврору, но при этом тщательно оберегая свое внутреннее «я» — то, что он пытался сделать с Гарри, сработает здесь гораздо лучше, он был уверен. С Гарри, как он понял, это не сработало, потому что его хозяин всегда всегда умел вывести его из себя, начиная с 11 лет, и с тех пор всё больше раздражая. Но именно с тех пор, как он завладел Томом, он начал по-настоящему проникать в его суть. Те же методы, которые он пробовал, не срабатывали, потому что вместо того, чтобы довести его до такого состояния, когда ему приходилось постоянно постоянно притворяться, лишь бы избежать постоянного наказания, он получал возможность расслабиться, быть самим собой. По сути, снова обрести себя. Гарри… он стал не просто хозяином, он стал другом… а может, и чем-то большим. Том скучал по нему не только из-за его доброты, но и из-за того, как он превратил то, что могло стать крайне унизительным отказом от всего, что делало его человеком, в нечто лёгкое. Он сделал рабство почти лёгким. Почти желанным. Он так крепко охватил сердце Тома, что тот понял: их невозможно разделить, не вырвав орган из груди Тома. Если Гарри умрёт… Но он не умрёт — он выживет, Том был уверен в этом. Он пережил ярость Лорда Волдеморта — переживёт и простую травму головы. Только сейчас, на контрасте, Том осознал, как низко пал. И насколько ему было всё равно. С Гарри он кланялся, становился на колени, ползал, если тот просил его об этом, потому что его хозяин заслуживал этого. Он охотно, почти с радостью, выполнял его приказы и испытывал чувство удовлетворения и удовольствия, когда понимал, что угодил хозяину, потому что тот заслужил это. Чем же этот аврор заслужил его преданность? Его доверие? Что такого он пережил, чтобы заслужить покорность Тома? Волдеморт убил родителей Гарри и тем самым обрёк его на воспитание среди жестоких маглов. Он преследовал Гарри на протяжении всех лет обучения в Хогвартсе, нападал на него, пытал и пытался убить множество раз. Его крёстный отец, друзья отца, многие, многие другие близкие Гарри люди погибли от рук Волдеморта или по его приказу. Он был в долгу перед Гарри, который никогда не сможет вернуть. Этот аврор? Он ничем не был ему обязан. Что он имел против Тома, против Волдеморта? События, которые произошли с другими людьми, как он говорил, когда пытал Тома в ту первую ночь? Нет. Он ничем не был обязан этому человеку. Ни преданностью. Ни доверием. Ни покорностью. Ничем. Но вопрос, к которому он постоянно возвращался, заключался в следующем: как долго? Как долго он сможет терпеть? Он отказывался становиться сломанным домашним животным, отказывался. И в конце концов, при неопределённом сроке заключения, если его оставят с этим человеком надолго, он знал, что в конце концов сломается, независимо от того, что знал уловки, знал, как противостоять этому. Когда приговор тянется вечно, надежды на побег не будет. За исключением одного способа. Он надеялся, что до этого не дойдёт. Он молился, чтобы до этого не дошло. Ради него самого, ради Гарри… Ему была невыносима мысль о том, что Гарри, очнувшись и ожидая вернуть себе раба, обнаружит, что Том… исчез. Хотя, возможно, тот был бы рад избавиться от него — без заботы о нём с плеч Гарри свалилось бы тяжкое бремя. Нет, он не должен так думать. Он знал, что мужчине нравится его общество, нравится его подчинение — он сам так говорил. Том ухватился за разговор, который они вели совсем недавно, и стал корить себя за то, что был таким упрямым, таким слепым к тому, что он имел, пока не стало слишком поздно. Нет, он должен держаться как можно дольше. А потом… потом, если покажется, что он не сможет держать себя в руках… что ж, не так уж и сложно разозлить аврора до такой степени, чтобы он зашёл слишком далеко, не так ли?***
Снова стоя на коленях у стола Ричарда в Аврорате, Том наполовину осознавал, что происходит. Изнеможение и голод довели его до того, что он не мог сосредоточиться настолько, чтобы погрузиться в свои мысли. Вместо этого он просто стоял на коленях, время от времени покачиваясь, погружаясь в лёгкую дремоту, а его разум был тих и пуст. В этом полубессознательном состоянии Том сначала не заметил изменения уровня громкости постоянной офисной болтовни. Однако мгновение спустя очень знакомый голос вывел его из оцепенения. — Я ищу аврора Ричардса, — произнёс голос с очень приятной стальной ноткой. В одно мгновение он оказался на ногах, чуть не задушив себя, пока не снял конец поводка с крючка на столе Ричардса. Он проигнорировал возмущённый возглас и приказ мужчины вернуться на место — ему предстояло сделать нечто гораздо более важное, и никакое наказание его не остановит. Почти бегом он направился туда, где слышал этот голос, и глаза его, не обращая внимания ни на что другое, искали любимое лицо. Когда он увидел беспорядочную копну волос хозяина, сердце его забилось, и он прибавил скорость, едва затормозив прямо перед хозяином, а затем упал на колени. Он жаждал зарыться лицом в брюки мужчины, но не смел прикоснуться к нему без разрешения. — Хозяин, — задыхаясь, почти всхлипывая, произнёс он. На самом деле он чувствовал, как на глаза наворачиваются слёзы, но боролся с ними. Он не хотел позорить своего хозяина на людях, только не снова. — Хозяин, — снова прошептал он, и в его голосе прозвучали надежда, страх и тоска, которые он испытывал последние три недели. — Том, привет, — мягко сказал хозяин, и в его голосе прозвучало удивление. При молчаливом одобрении его присутствия со стороны истинного хозяина ошейник перестал наказывать Тома за движение. — Я здесь. Том увидел, как его рука движется к нему, и не смог сдержаться — вздрогнул. Сильно. Хозяин застыл, и Том почувствовал, как его охватывает ужас. Прошло менее тридцати секунд, а он уже расстроил хозяина. — Мне жаль, мне жаль, — задыхался он, слыша в своём голосе отчаяние. Придвинувшись ближе к руке хозяина, он толкнул её головой. — Пожалуйста, прикоснись ко мне, мне очень жаль! — когда через несколько мгновений эта рука начала гладить его по волосам, он вздохнул с облегчением, и внезапное напряжение спало. — Не волнуйся, Том. Всё в порядке, — успокоил его хозяин. — Я не сержусь на тебя, — затем тоном, от которого у Тома застыла бы кровь жилах, если бы он был обращён к нему, он заговорил громче и явно обращаясь к стоящим перед ними людям. — Аврор Ричардс, я полагаю, — к этому моменту Том уже почти ничего не осознавал, кроме того, что наконец-то снова находится рядом со своим хозяином. Тем не менее, хозяин продолжал говорить, в его голосе звучали требовательные и гневные нотки. — Что, чёрт возьми, ты сделал с моим рабом?