сгорающий

В директорском кабинете остро пахло книжной пылью, специями и сладким-сладким мармеладом — коктейль плохо сочитаемых друг с другом ароматов въедался в ноздри, вызывая беспомощное желание прочихаться. Свет из высоких окон терялся в стрельчатых арках, возведенных вокруг помоста, и оттуда терпеливо, с ноткой неодобрения взирал феникс. Цзин Юань обратил на него внимание в последнюю очередь, а Инсин загляделся, очарованный тлеющими бордовыми перьями. — Это фамильяр вашего директора? — спросил он, делая шаг ближе. Цзин Юань не решился его остановить. — Да. Ничего большего выдавить из себя не вышло. Цзин Юань смотрел строго перед собой и стискивал пальцы, сцепленные в замок за спиной — так выходило хоть немножко держать в руках всеобъемлющую тревогу, вставшую комом поперек горла. Странно было бы бояться директора Дамблдора и его гнева как вещи в себе — Цзин Юань знал не понаслышке, как шестой курс Гриффиндора возвел близнецов, околачивающихся на лестницах директорской башни по меньшей мере раз в неделю, в настоящий абсолют, приписал им культ победителей хогвартского режима и встречал из кабинета, как героев. Со Стеллой и Келусом не справлялись ни профессор МакГонагалл, ни доктор Кински, которая искала в их сомнительном поведении какие-то глубокие смыслы, ни сам директор, в общем-то, но Цзин Юань очень хорошо понимал глобальную разницу их ситуаций. В первом случае речь шла о парочке пикси, запущенных в гостиную к слизеринцам («чтобы не втыкали», как выражался Келус), об украденной после отбоя еде и — о, ужас! — паре… возможно, паре десятков сорванных уроков. В высшей степени неприятно, особенно, если ты — декан двух этих негодяев, но терпимо. И допустимо. В отличие от того, чтобы нырнуть в Черное озеро, нарушая сразу тысячу правил и подвергая себя смертельной опасности — вот, о чем шла речь во втором случае. Цзин Юань старался не поддаваться панике, но она накатывала какими-то сопливыми волнами и липла к коже мерзотной склизкой пленкой. Какое их ждет наказание? Что сделает декан Ларге, когда до него дойдут сведения о поступке Инсина? Что скажет отец, когда директор Дамблдор пошлет ему сову? Чего лишит? Какие будут последствия у этой выходки? И финальный аккорд: а не исключат ли их вообще? Да, всем было известно, что исключение из Хогвартса — вопиющий случай. Это вам не Дурмстранг, где отчисляли, кажется, просто чтобы улучшить качество воздуха в учебных помещениях. Но легче не становилось, потому что а если Инсина отчислят? У Цзин Юаня уже дважды мелькнула шальная мысль, что, возможно, Инсин за все это и ответственен — мысль короткая, малохольная и чертовски быстро отогнанная подальше. Даже если Инсин и организовал это мероприятие, то он точно не тащил его с собой за волосы, и… И… — Добрый вечер, директор. Вернуться в реальный мир из череды тревожных мыслей удалось только сейчас. Инсин сидел на резном стуле в двух шагах от Цзин Юаня и смотрел ему за спину; Цзин Юань обернулся. Директор Дамблдор с маленькой корзиночкой в руке поприветствовал их кивком головы и прошествовал к столу. — Добрый вечер, директор, — спохватился Цзин Юань, сцепляя липкие от пота руки на животе. Сердце вскочило на уровень рта и, кажется, перекрыло дыхательные пути. Инсин на фоне его безмолвной истерики выглядел таким комично спокойным, что захотелось прикрикнуть — прояви ты хоть чуточку больше интереса к ситуации, черт побери! — Хотите лимонных пирожных? — предложил директор миролюбиво и открыл корзиночку — под клетчатым платком покоились, каждый в своем бумажном конвертике, превосходные пирожные канареечного цвета. — С лирным корнем и пряностями. Отлично, к слову, снимает любые боли в животе. Профессор Стебль, помимо всех своих талантов, еще и превосходно готовит. — Не откажусь, — согласился Инсин, — спасибо. Цзин Юань уставился на него, как на прокаженного и умалишенного одновременно — пирожное? Нет, серьезно? Лимонное пирожное, с, помилуйте милосердные Боги, лирным корнем и пряностями? Вот, что его сейчас волнует? Инсин взял два и протянул одно назад. Страстно захотелось оттолкнуть его руку, но Цзин Юань, глядя огромными, потухшими от ужаса глазами, послушно сжал пирожное в пальцах и застыл нелепой пародией на человека. Даже не поблагодарил за угощение. — Очень вкусно, — сказал Инсин вежливо после первого же укуса. Под вырвиглазной глазурью оказался нежный, светло-желтый лимонный крем и мягчайший бисквит. — Никогда не слышал, чтобы лирный корень добавляли в сладости. — Приятно горчит в послевкусии, скажите же? — и директор улыбнулся. Так, будто они собрались здесь мирно попить чаю и посплетничать о последних безвкусных новинках на рынке мантий. — Если представится случай, порасспрашивайте профессора Стебль о ее рецептах. До того, как прийти работать в Хогвартс, она держала лучшую кондитерскую в Европе. Боюсь, если бы ее не закрыли, я бы сейчас был одним из менеджеров, но никак не директором. — Вы про «Империю вкуса»? — Инсин уточнил с толикой изумления. — Я даже… не знал. Ничего себе. — Слышали о ней? — Мой декан рассказывал, — он слегка отряхнул липкие пальцы и присел обратно на стул, переложив пирожное в другую руку. — Он много путешествовал по Европе, и в Лондоне… …Да они же сейчас и правда дойдут до воркований о том, что наплечники на мантиях вышли из моды лет двадцать назад, правда? Цзин Юань поднял полубезумный взгляд, уткнулся им сперва в Инсина, затем — в директора. Даже не брался судить, кто из них вел себя в этой ситуации более странно. — Ах, да, — спохватился директор и присел за стол. Милосердные Боги, к которым Цзин Юань так истово обращался последние минут пять, кажется, снизошли и позволили приступить к началу экзекуции. — Мистер Цзин, вы… хорошо себя чувствуете? — Да, — соврал Цзин Юань очень-очень тихо. — Ну хорошо, — директор вздохнул и опустил обе руки на подлокотники кресла. — Мистер Пэн, скажите, пожалуйста, вы были ознакомлены с местными правилами? — Был, — ответил Инсин без колебаний. Директор сосредоточенно кивнул. — И тем не менее, решили их нарушить? — Позвольте мне объясниться, директор, — попросил Инсин твердо. Без лишней наглости, но и без тени сомнения. — И после я буду готов принять любое заслуженное наказание. Директор смотрел на него секунды две, медленно поглаживая основание бороды. Цзин Юаню показалось, что прошла целая вечность, прежде чем он согласно кивнул. — Я вас внимательно слушаю. — В первую очередь — это была полностью моя идея, — сказал Инсин. — Цзин Юань никак не участвовал в составлении плана, и я даже полностью не посвятил его в… — Неправда, — возразил Цзин Юань хрипло. — Я полностью все знал и участвовал в составлении плана. Пожалуйста, не слушайте его. Ах, как же это было соблазнительно — трусливо вжаться в основание арки у помоста, подпереть ее собой и простоять так до самого конца, податливо кивая всем словам Инсина. Возможно, ввернуть что-нибудь вроде «я не понимал тяжести последствий» в нужное время. Добавить: «Речь шла только о том, чтобы спуститься в озеро, но не о поимке келпи. Лично я был заинтересован только в магической модификации тела». Соблазнительно, но Цзин Юань даже не задумался о такой возможности. Инсин кинул в него быстрый взгляд, призванный испепелять города и рушить цивилизации, а Цзин Юань смотрел строго на директора и чувствовал, как капелька холодного пота теряется в правой брови. Он не мог судить с уверенностью, но, кажется, его мелко-мелко трясло. Директор махнул рукой, подзывая к себе бронзовый чайник и фарфоровую чашечку с голубыми незабудками. Какая-то ярко-синяя жидкость наполнила ее на три четверти, а по помещению растекся божественный запах голубой орхидеи. — Выпейте, — посоветовал директор, когда чашечка застыла перед грудью Цзин Юаня. — Очень успокаивающий напиток. И съешьте пирожное, оно в самом деле невероятно вкусное. Цзин Юаню было абсолютно не до чая, даже самого экзотического, но из вежливости пришлось сделать маленький глоток. Напиток, который казался обжигающе горячим, внезапно осел теплой медово-молочной сладостью на языке. Наверное, у него был какой-то особый состав, потому что Цзин Юань в самом деле ощутил, как плавно замедлилось сердце, отстукивающее свою бешеную чечетку. Дрожь в руках успокоилась, и даже почудилось, что к кончикам пальцев вернулось кровообращение. Магия какая-то. Может, это было всего лишь плацебо, но Цзин Юань все равно поднял голову и с благодарностью кивнул: — Спасибо, директор. — Чувствуете себя лучше? — директор улыбнулся одними глазами и снова посмотрел на Инсина: — Теперь, мистер Пэн, когда мы выяснили, что мистер Цзин не готов принять вашу защиту, постарайтесь рассказать, как все было на самом деле. Инсин не был пристыжен — это отлично читалось в позе напряженного кота, готового к броску, и в остром взгляде, которым он скользнул по Цзин Юаню напоследок. — Хорошо, — сказал он, почти проглотив все свое раздражение. — Мы составили четкий план по поимке келпи. Рассчитали, где они находятся территориально, зачаровали уздечки для поимки, изучили всю имеющуюся литературу и тщательно подготовились. Понимаю, что это не умаляет моей вины, но в Дурмстранге подобные вылазки разрешены. — Вы сейчас не в Дурмстранге, — очень вежливо заметил директор. — Знаю, — согласился Инсин, — и поэтому говорю, что это не умаляет моей вины. — Зачем вам понадобилось изловить келпи? — Научное исследование, — Инсин признался неохотно, будто это было большим секретом, и его эссе не публиковались в научных изданиях. — Это очень малоизученная тема, а за пределами Британии келпи не водятся. — Гм. А спутник вам потребовался, потому что…? Повисла неприятная тишина. При желании можно было услышать, как туго трутся друг о друга мысли Инсина, подбиравшего корректное выражение. — Не стесняйтесь, мистер Пэн, — попросил директор. — Вы можете сказать, как есть на самом деле. За это я не стану вас наказывать. — Программа Хогвартса… — Инсин тщательно обдумывал каждое слово, прежде чем произнести его вслух. — Очень… хм… ограниченна. Я подумал, что подобная вылазка может… стать хорошим воспоминанием после… Он запнулся и впервые за всю оправдательную речь посмотрел назад. На лице читалось какое-то сложное, многогранное выражение, понять которое Цзин Юань был не в силах без логического завершения мысли. О чем он говорил? Разве все это нужно было не для исследования и не для того, чтобы вытащить его, Цзин Юаня, из депрессивного эпизода? А директор, видимо, понял все правильно. Цзин Юань с оттенком легкой беспомощности наблюдал за тем, как он опустил на стол сухую ладонь и легонько постучал кончиками пальцев по мореному дереву. — По-человечески мне это очень понятно, мистер Пэн, — в голосе звучала спокойная усталость человека, который за пару столетий пропустил через себя уже не один десяток подобных им героев. — Но с позиции директора я не могу игнорировать то, что вы подвергли моего студента опасности. Инсин непроизвольно сжал многострадальное пирожное. Несложно было догадаться, как сильно он сам себя сглодал до костей за эту беспечность. — Я сделал все, чтобы никто из нас не пострадал. Применил все известные мне защитные чары, и… зачаровал уздечки. Мы были в полной безопасности. — Вы хромаете, — заметил директор. — Предполагаю, что келпи ранил вас до того, как вы накинули на него уздечку. Значит, вы все же не были в полной безопасности. — Это… Инсин запнулся сегодня столько раз, сколько не запинался за все три с половиной месяца их знакомства. А любезно предложенный директором чай, кажется, так успешно расслабил психику Цзин Юаня, что он подумал об этом как бы между делом. — Это? — напомнил директор, перебивая их игру в многозначительные переглядки. Инсин набрал воздуха в грудь, медленно выдохнул и спокойно сказал: — Я не знал точно, насколько силен магический потенциал келпи, и в каких условиях мы можем оказаться, поэтому решил подстраховать нас. Это всего лишь заклинание смещения цели урона. Посреди кружащейся книжной пыли и уютного шелеста маятника больших часов звук разбитой чашки ощущался, как удар по лицу. Цзин Юань готов был поклясться, что даже спустя десять секунд тишины был слышен звон воздуха, но допускал, что звенит в ушах. Отступивший было, страх конвертировался в невыносимую тяжесть, осевшую в груди. Сделав неловкий шаг назад и уперевшись спиной в стену, Цзин Юань выдавил шепотом: — Простите, директор. Я об этом не знал. Наверное, это было очевидно, что он не знал. Так же, как было очевидно Инсину, что Цзин Юань бы обругал его за одну только подобную мысль, и именно поэтому он паскудно сделал все молча, поставив перед свершившимся фактом. А он-то, дурак, доверился. Не стал расспрашивать, что за чары он творит, пустил все на самотек. И подивился еще: как же так вышло, что его келпи не зацепил, а Инсину оставил на ноге рваную рану, растянувшуюся на добрую половину голени? Какой идиот. Инсин пытался поймать его взгляд, но Цзин Юань не смотрел. Вообще никуда не смотрел, кроме веселой чернильницы в виде железнодорожного состава, в каждый из трех вагончиков которой налили чернила разного цвета. Кажется, она даже стояла на крошечных рельсах. Директор первым нарушил тяжелое молчание: — Это было очень опрометчиво с вашей стороны, мистер Пэн. Безусловно, замечательно, что вы так высоко цените безопасность своих друзей, но, видите ли… некоторым людям не нравится, когда за них принимают такие основополагающие решения и рискуют жизнью ради их безопасности. — Я понимаю, — сказал Инсин тихо. — Думаю, вам нужно будет о многом поговорить. — Я знаю. — И что мы будем делать с тем, что вы… — Что угодно, — Инсин перебил совершенно непроизвольно и тут же замолчал. Директор благосклонным кивком позволил ему продолжить. — Только не наказывайте его. А я готов принять любое наказание и от вас, и от своего декана. Почему-то Цзин Юань был уверен, что директора рассердит это прямое требование — Инсин не умел облекать слова в формат просьбы — но со стороны стола послышался тихий смешок. Для вовлеченного слушателя в нем была бы очевидна светлая грусть и доля легкой ностальгии, однако Цзин Юаня сейчас заботили вещи более низменные, чем полутона чужих эмоций. — К сожалению, мистер Пэн, вы оба будете наказаны. — Директор Дамблдор, — начал Инсин, поднимаясь с места, — что я могу сделать, чтобы… — И наказание вам назначит профессор Флитвик, — добавил директор. — То, которое сочтет нужным. Возможно, вам придется привести в порядок все расходные материалы, которые он использует на своих занятиях. Или перемыть все котлы в лабораториях зельеварения. Не подскажу точно, к сожалению. Инсин замер, неверяще сделав шаг вперед. Цзин Юань медленно перевел на директора ошалелый взгляд — он что, только что?.. — Вы не… напишете родителям Цзин Юаня? — Инсин спросил с ноткой очевидного подозрения. Это было опрометчиво, но ему нужно было знать наверняка. — Не напишу, — подтвердил директор, — но буду вынужден связаться с вашим деканом и сообщить ему о случившемся. Облегчение, которое испытывал Инсин, можно было при желании ощутить кожей. Цзин Юань сдавленно выдохнул; на него, тем временем, весь прожитый стресс будто рухнул заново. Отчаянно захотелось забраться в ванную, наполненную кипятком до краев, и сидеть там, пока каждая пора в коже не напитается успокаивающим жаром. — Спасибо, директор, — сказал Инсин горячо. За что только благодарил? — Обещаю, этого больше не повторится. — Я не верю таким обещаниям от молодых людей, — усмехнулся директор. — Вы уж простите мой старческий цинизм. Кстати говоря, могу я попросить вас ненадолго задержаться? А мистер Цзин, если желает, может быть свободен. — Подождешь меня? — спросил Инсин, и это прямое обращение на одну короткую секунду выбило из колеи. Цзин Юань поднял отрешенный взгляд: — Нет, — ответил он тихо. — Спасибо вам, директор. И в несколько шагов покинул кабинет, оставив нетронутое пирожное на краешке стола.

***

— Он сделал что? — переспросила Сюэи. Почему-то сейчас раздражало даже это — простейшее выражение эмоциональной поддержки пополам с шоком. Цзин Юань невесело хмыкнул, скрестив ноги и уложив поверх них декоративную подушку. Они сидели возле камина в гостиной Когтеврана — Сюэи чувствовала себя здесь, как дома, несмотря на то, что ее факультет находился вообще в другом конце замка. Огонь горел, но почему-то не выжигал беспощадную пустоту в груди, которую просто пришлось припрятать, чтобы не доставлять другим неудобств. Классический цзинъюаневский прием, в очередной раз бесподобно исполненный. В таких обстоятельствах пустота отгрызала по кусочку только от него одного. Инсин, наверное, был в их комнате; Ханья еще утром сослалась на дурное самочувствие и провела весь день в спальне, окруженная заботой Тинъюнь и Хуохуо. Рядом осталась только донельзя уставшая Сюэи, и Цзин Юань отлично видел, что она не справляется с этим днем еще больше, чем он сам. — Он взял и как-то переместил на себя заклинанием все мои травмы, — повторил Цзин Юань. Оторвал шкурку от мандарина, который не собирался есть, и бросил ее в огонь. — Ничего мне не сказал заранее. Если бы я себе навредил, то он бы пострадал по моей вине. И добавил в сердцах: — Невыносимый придурок. Сюэи не стала заострять внимание на том, что Цзин Юань впервые оскорбил Инсина. Безусловно, это выбивалось из привычного порядка вещей, потому что обычно он захлебывался восторгами: Инсин и то, Инсин и сё, у Инсина звезда во лбу, золотое сердце и разве что не галовианские крылья на спине и за ушами. Но, наверное, такое случается, когда ты ужасно устал — а день сегодня и правда был до отвратного насыщенный. И Сюэи бесконечно жалела, что все мечты Цзин Юаня — а он горел от восторга по меньшей мере дня три до их знаменательного заплыва, — оказались омрачены. Чудовищная новость о смерти Аманды, вызов к директору, ссора с Инсином, и… — Неважно. Как Ханья? Она лишь теперь поняла, как долго молчала. Посмотрела очень виновато: — Прости, Юань. У меня, кажется, совсем не хватило сил, чтобы поддержать тебя. — Такое бывает, — сказал Цзин Юань понимающе. — Не вини себя. Они оба уставились в рыжий огонь, пляшущий за фигурной решеткой. Цзин Юань так и крутил в руках чищеный мандарин, пока, наконец, не передал его Сюэи и встал, отряхивая узкие брюки. — Вообще не хочу туда идти, но надо, — он невесело улыбнулся, поправил расслабленный галстук. — не ночевать же в гостиной. — Юань, — сказала вдруг Сюэи и подняла голову. Она взяла мандарин совершенно рефлекторно, и теперь сдавила его в руках так, что по пальцам побежал липкий сок. — Мне очень нужно кое-что сказать. — М? Цзин Юань посмотрел на нее без капли обычного любопытства, скачущего искрами в золотых глазах. И подумал, что сегодняшний день чертовски сильно ему аукнется, потому что через две недели предстоит уехать домой на добрый месяц, поиграть в хорошего сына и бесконечное уважение к родителям, а там… Что ж, пожалуй, после стольких потрясений ему все же придется посетить какого-нибудь доктора, который поковыряется в его ментальных болячках. Потому что в одного такое не вывезти, даже если собрать все невеликие остатки сил и бросить на это «благое» дело. — Дамблдор не сказал, откуда они узнали про вашу вылазку? — Я не спрашивал, — ответил Цзин Юань честно и с досадой подумал: вообще ни о чем. Повел себя, как истеричный ребенок, который только молчал, дрожал и прятался за родительскую спину. — Я не хочу ничего утверждать, — произнесла Сюэи таким тоном, что Цзин Юаню заранее стало плохо — хотя, казалось бы, куда уж хуже. — Но… Возможно, мы с Ханьей офигенно сильно перед вами виноваты. — В чем? — Когда ты рассказал нам про вылазку… — Сюэи глубоко вздохнула и крепче стиснула бедный мандарин. — Мы с Ханьей разговаривали об этом в ее спальне, и… Мы не знали, что Тинъюнь нас подслушала. Цзин Юань медленно моргнул, несколько озадаченный этой новостью. Подслушивать в Хогвартсе, владея простейшей магией и расположением тяжелых дубовых дверей, было несложно. Подобное встречалось сплошь и рядом, за всем не уследишь, а у Тинъюнь от природы был длинный, любопытный лисий нос, который она совала всюду без какой-либо задней мысли — просто чтобы утолить свою жажду новостей. — И?.. — протянул он, прося о логическом продолжении. — Ханья вроде как обижена на Инсина, но… сказала, что Тинъюнь была очень рада — мол, он ужасно на тебя влияет, и Дамблдор наверняка тебе это объяснит, раз мы не можем, — Сюэи беспомощно пожала плечами. Сложно было не заметить, насколько глубоко виноватой она себя чувствовала, даже не зная подробностей. — Слушай, я уверена, что она бы так не сделала, но просто… подумала, что тебе стоит знать. Странное ощущение — ноги мягкие, как отварное куриное филе, и без единой косточки. Цзин Юань медленно моргнул воспаленными от усталости глазами и спрятал руки в карманы брюк, будто пытался засунуть туда же холодную дрожь, поднявшуюся вверх по телу. Сама мысль, что их могла вот так глупо заложить девушка, которая называла себя его подругой… — Не знаю, Сюэи, — сказал он со лживым спокойствием, — мне тоже кажется, что она не стала бы так поступать. Я, конечно, спрошу об этом… завтра. Но мне кажется, что это просто неудачное совпадение. Потому что если нет, то… Нет, нет, сейчас им с Тинъюнь разговаривать точно нельзя. Цзин Юань не представлял ни одного возможного расклада, при котором он не сорвался бы — вне зависимости от содержания их диалога.

***

— Да, разумеется. Я ни во что не лезу, декан, просто счел это интересным. Цзин Юань замер на мгновение, сжимая ручку их двери. При всех возможных вариациях иных обстоятельств, он бы отнесся уважительно к любому приватному разговору Инсина, но сейчас выпал отличный шанс прошмыгнуть в комнату, набросить пижаму и прикинуться частью интерьера прежде, чем возникнет необходимость говорить обо… всем. Обо всем, что произошло сегодня, упало на плечи Цзин Юаня непосильным грузом и осталось висеть там. Как вышедшие из моды наплечники — неудобно, гадко, тяжело, но нужно выглядеть презентабельно, так что… Он свято верил, что достаточно десяти часов сна — и все пройдет. Смягчатся воспоминания об ужасе, который он испытал в кабинете директора, вернется тепло, которое вспыхивало в легких при взгляде на Инсина, слегка уложится в голове мысль о смерти Аманды. Последнее казалось самым невероятным и недостижимым, но Цзин Юань умел договариваться с собой. Та бесчеловечная и эгоистичная его часть нежно нашептывала: вы не были знакомы так близко, чтобы позволять этому стать новым центром переживаний. Была в этом своя доля правды. Крошечная, но Цзин Юань старался с ней согласиться. — Знаете, что я заметил? — Инсин продолжил какую-то свою мысль, сидя в нескольких метрах от Цзин Юаня, и он невольно, фоном прислушался — хриплый голос звучал спокойно, даже умиротворенно. Это легло внезапным бальзамом на душу и слегка успокоило растревоженные раны. — У трупа — точнее, у того, что удалось найти — на шее был след от собачьей петли. Это больше даже не было внезапной пощечиной — скорее уж ударом кулаком под солнышко. Таким, что выбило бы весь воздух, вытолкнуло его вместе с лающим кашлем, и оставило внутри космический вакуум. Цзин Юань обернулся так резко, будто ожидал повторного нападения. — Ты имеешь в виду… — огненный образ в камине замолчал в легкой задумчивости. — То, что вы рассказывали, — подсказал Инсин нетерпеливо. — Магия румынских рома для подавления магического потенциала. — Инсин, ты запоминаешь все, что тебе рассказывают? — декан Ларге усмехнулся, не скрывая своего удовлетворения — еще бы, лучший ученик курса с памятью, близкой к бездонной. — Отлично. Но фильтруй информацию, пожалуйста. Румынских рома в Британии довольно много, и к тому же, они часто обмениваются знаниями между собой. Я понимаю, что тебе хочется разобрать это дело лично для себя, но ты сейчас обвиняешь добрую пару тысяч человек своими заявлениями. — Я подожду, пока найдут остальную часть тела, — кивнул Инсин, — или части. Наверное, на месте убийцы я бы раскидал их подальше друг от друга — уничтожить ведь нельзя, где-то должна быть магическая печать. Но… Он недоуменно поднял голову, когда раздался хлопок — это Цзин Юань, не застегнув пижамную рубашку, ударил по каминной полке раскрытой ладонью. — Заканчивай. Он прошипел одними губами, и Инсин с трудом заставил себя посмотреть обратно в камин. Расплывающееся в огне лицо декана Ларге не выражало ничего лишнего, но, наверное, он все понял. Он всегда все понимал. — Я совсем забыл о времени, — сообщил декан Ларге ровным голосом. В отличие от Инсина, его подобные вещи не ставили в тупик — как он часто говорил ученикам, благовоспитанный человек без труда найдет выход из любой ситуации. — Наш разговор весьма занимателен, но оставим его для следующего раза, хорошо? — Хорошо, — согласился Инсин покорно. — Доброго вечера, декан. И спустя секунду он остался один на один с пылающим камином, больше не хранящим в себе черты чьего бы то ни было лица, мрачной тишиной некогда уютной комнаты и гневом Цзин Юаня. Это было очень редкое состояние, в которое Цзин Юань входил, может быть, пару раз в своей жизни. Он никогда не славился импульсивностью мыслей и действий, оставлял этот удел другим, более свободным людям, но иногда — накатывало. Врывалось в мысли ревущим зверем, разрывающим в клочья все здравомыслящее, выбивало из накатанной колеи социально одобряемого поведения и кидало в канаву собственного негатива. Такого сильного, что хотелось содрать с себя кожу — не для того, чтобы выпустить его, а чтобы освободить себя. Он стоял, глядя на Инсина почерневшими от ярости глазами, и молчал. Видели Боги — он защищал его так долго, как только мог. Перед преподавателями, перед друзьями, перед собой. Искал оправдания всем его странным выходкам и находил; сочинял длинные, правдоподобные объяснения, включающие в себя особенности дурмстрангского менталитета и издержки жизни без родителей. Черт побери, Цзин Юань мог бы защитить докторскую на тему «Почему Инсин — хороший человек», но сейчас все его блестящие аргументы обнулились. — Ты поздно, — Инсин пытался. Так, как собаки пытаются порадостнее встретить хозяина, чтобы он не заметил лужу в центре гостиной. — Все хорошо? — Нет, все не хорошо, Инсин. Инсин поднялся с ковра, на котором сидел, отряхнул руки от мелкого ворса. Он все еще смотрел на Цзин Юаня снизу вверх, и теперь в этом читалось что-то болезненное. — Что не так? — он спросил прямо, и вместе с этим вопросом слетела вся напускная аккуратность, обнажая полное понимание ситуации. — Что не так? — Цзин Юань ядовито хмыкнул. На полную врубились отцовские паттерны, но он этого даже не осознавал. — О, ну да. Я забыл, что ты у нас эталон здорового эгоизма. И то, что твой интерес к магии стоит на пару порядков выше человеческой жизни — это вариант нормы. — Все не совсем так, — заметил Инсин, прищурившись. Цзин Юань прекрасно видел, что эти слова удивили, задели, но не мог остановиться. — Но… — Пусть жизнь какой-то там Аманды — если ты вообще помнишь, как зовут часть трупа, — для тебя ничего не стоит, — Цзин Юань поджал губы и зло выплюнул: — О живых людях тоже подумать выше твоих сил? Не знаю, как насчет, например, попробовать фильтровать свою речь в присутствии тех, кто скорбит по ушедшей? Попробуй не быть такой циничной дрянью хоть два дня — попробуй! Вдруг понравится? Затянет? Он понял, что почти сорвался на крик лишь тогда, когда перевел дух, отведя взгляд к каминной полке, а затем взглянул на Инсина — и почти утонул в его застывшем выражении лица. Инсин молчал, но так, как он смотрел на Цзин Юаня сейчас, он не смотрел никогда до, и, наверное, никогда уже не посмотрит после. Этот взгляд был похож на… разочарование? О, нет, оно выглядело не так. Цзин Юань помнил его на лице отца, и оно напоминало пятнышко томатной пасты в уголке чужого рта — раздражало, кидалось в глаза, но с ним ничего не сделаешь, потому что в высшем обществе на такое не указывали. Пятнышко сохло там годами, десятилетиями, и со временем даже приелось, вписалось в цельный образ, как одна из тысячи деталей. Взгляд Инсина же был похож на внезапную кончину любимого питомца, такой силы там читалась боль. Цзин Юань испытал бы что-то похожее, если бы Мими, который сейчас перепуганно надул хвост и в любой момент имел возможность рвануть под кровать, внезапно издох без видимых причин. Внезапное осознание, что он сорвался на Инсина не потому, что Инсин в самом деле был смертельно виноват, а просто потому, что Цзин Юань мог, на мгновение ослепило — буквально, не фигурально. Встало темной пеленой перед глазами, когда он понял, что Инсин просто-напросто сильнее Ханьи, сильнее Сюэи, сильнее кого угодно, кто окружал его все семь лет — и Инсин не рассыплется в прах на его глазах от того, что Цзин Юань сказал ему грубость. Не расплачется, не растащит эту новость — о, вы только подумайте, Цзин Юань сорвался! — дальше по Хогвартсу, не будет вспоминать об этом до конца их дней. Цзин Юань любил своих друзей так, как, наверное, не любил никого, и эта простая истина обрушилась ему на голову всей небесной твердью. От низменности собственной потребности в том, чтобы побыть слабым хотя бы пару минут, заболел живот. — Прости, — выдавил Цзин Юань и коснулся ледяной подрагивающей ладонью лица. Собственная кожа вдруг показалась чужеродной заплаткой поверх плоти. — Я сейчас успокоюсь. На мгновение ему показалось, что Инсин сейчас уйдет. Не просто пройдет мимо и задернет полог на кровати, отгораживаясь от общего пространства, а соберет все вещи парочкой заклинаний, упакует чемодан, набросит мантию на плечи и найдет себе другую комнату. И будет чертовски прав, потому что… Цзин Юань глухо всхрипнул ему в плечо, задохнувшись внезапными объятиями. Пальцы слепо ощупали спину, сжали мягкий хлопок пижамы — так сильно захотелось взвыть без слез, зарывшись лицом в подставленную грудь, и просто выжать из себя все то, больное, одним громким звериным звуком. Когда Цзин Юань думал о том, что с ним происходит — казалось, что какой-то недотепа-врач сделал непрошеную операцию и забыл внутри комок марли. А она теперь обросла мерзостью и гниет там по сей день, спустя много лет. — Просто скажи, что нужно сделать, — пробормотал Инсин ему на ухо. Цзин Юань закрыл глаза, и на секунду у него получилось не чувствовать себя виноватым. — Если хочешь еще покричать — покричи. Я не обижаюсь. А по глазам и не скажешь. — Я уже все, — отозвался Цзин Юань тихо, и вжался лбом в шею над ключицей. — Ты… не должен был мне лгать. — Знаю. — Знаю — недостаточно, — сказал Цзин Юань горько, и Инсин глубже зарылся в его волосы раскрытой пятерней. — Ты все знал и до того, как это сделал. Вздох над макушкой прошелся дуновением до самой шеи. Захотелось отстраниться — не потому, что Цзин Юань в самом деле так злился, а из принципа, потому что Инсин отказывался его слышать и слушать. — Я не буду больше проворачивать подобные вещи без твоего ведома, — Инсин еще раз вздохнул — то ли ненарочно, то ли подчеркивая, как тяжело ему далось это решение. — Потому что я тебя уважаю и ценю, как равного себе. — Почему вдруг… — Потому что я слишком привык брать на себя ответственность за всё, — прервал Инсин, — и за всех. Но не буду, потому что тебя это ранит. Ни отнять, ни добавить. Цзин Юань засопел, поднял лицо и уперся в плечо Инсина подбородком. Удивительным образом не происходило никакой магии любви — объятия не исцеляли душу, не собирали по кусочкам разбитую о стену психику, не выключали все то, с чем предстояло разобраться. Так просто было тише и проще — держать руки под его лопатками, цепляться за пижаму и дышать в унисон. Вдох-выдох. Сердце в груди замедлялось из-за этой коллективной дыхательной гимнастики и почти вернулось к нормальной работе. Качественной, где кровь циркулировала по телу, а не пыталась вылететь из вен наружу, разогнанная давлением. — Я тебе верю, — шепнул Цзин Юань наконец. Больше устало, чем тихо. — Потому что раньше ты мне не врал. — Я ценю это. Прикосновения были лучше слов — пальцы Инсина поднялись к задней стороне его шеи и вжались костяшками в позвонки. По телу метнулась короткая судорога, потому что каждая мышца, которая существовала внутри тела, оказалась напряжена. Даже если ее функция была вообще не в этом. — Нам лучше лечь спать, — попросил Цзин Юань через пару минут. Он бы с радостью постоял так еще немного и позволил выветриться остаткам внезапно вскипевшего бешенства, но его не держали ноги. Ужасный день; один из тех это-было-слишком дней, которые пытаешься забыть, как страшный сон, еще добрые полгода. — Я могу лечь с тобой? Невинность этого вопроса была поразительна. Цзин Юань озадаченно наклонил голову — он не знал, что лучше ответить. С одной стороны, в том, чтобы назвать вслух статус их отношений, возникали затруднения. Они совершенно точно не были парой и, если начистоту, даже касаться друг друга побаивались, остановившись на цивильно вложенной в ладонь ладони да сплетенных пальцах. Все это было объяснимо, обоснованно, обоюдно понятно и не вызывало вопросов. С другой… Его болезненно притягивала мысль почувствовать, как это — уснуть, обняв Инсина со спины. Прижаться к нему грудью, бедрами, накрыть талию одной рукой, практически упереться носом в затылок и замереть. Возможно, переплести пальцы, чтобы им обоим было привычнее и комфортнее, а потом, поутру, считывать на мятых простынях след от двух тел, а не одного. Возможно, Мими даже придет спать к ним, если Цзин Юань не слишком напугал его своей внезапной экспрессией. Он размышлял еще несколько секунд, прежде чем отстраниться. И, не ответив ни словом, ни кивком, потянул Инсина — за собой, в постель.