сгорающий

— Колись, у вас что-то с ним есть? Стелла была ужасна. Келус хотя бы пытался заходить к этой теме окольными путями, а вот его сестрице прямоты было не занимать. У Цзин Юаня встал поперек горла кусочек блинчика, и он с трудом подавил в себе желание бросить быстрый взгляд на другой конец стола, где сидел Инсин. Во-первых, это выдало бы его с потрохами. Во-вторых, Инсин мог бы посмотреть в ответ, и Цзин Юань рассыпал бы все свои оправдания прямо в тарелку. Чего-то у них и правда не было. То, что происходило, Цзин Юаню было сложно объяснить словами, потому что они балансировали на грани дружбы и не слишком позволительных вещей. Так, например, Цзин Юань был осведомлен — от Инсина пахло хвоей, диким зверем и горьким одеколоном. Пахло густо, пряно, привычно, и Цзин Юань утопал в этом запахе, тихо млея у чужого плеча. Напротив камина было тепло, а в двадцати сантиметрах от Инсина так спокойно, что у него слипались глаза. Совершенно неуместно, потому что на часах едва-едва пробило восемь вечера. Он услышал, как Инсин зевнул чуть в стороне. Заерзал и подтянул поближе к себе край пледа, которым они оба укрыли ноги. Цзин Юаню казалось, что он чувствовал чужое сердцебиение, пусть это и было лишь иллюзией. Зато очевидным было смиренное осознание — с учебой у него в этом году не складывалось. Наверное, раньше никто не вытеснял столько его мыслей в течение всего дня. — С тобой невозможно серьезно заниматься, — сказал он и тоже зевнул. Заложил лентой из волос ветхие страницы тяжелого тома у себя на коленях и закрыл, сдавшись своему слабоволию. Когда Инсин был рядом, удерживать внимание на зельеварении было тяжело даже при всем уважении к профессору Снеггу. — Твоя сонливость заразна, Юань. Не клевещи, я был очень серьезен. Он усмехнулся, а Цзин Юань прикрыл глаза, завороженный его хриплым, низким голосом. Почему-то полнота чувств позволяла обращать внимание на каждую мелочь. Смех. Дыхание. Улыбка, с которой он лукавил, стоило его в чем-то шутливо обвинить. Светлые глаза, в которых сейчас, в полумраке комнаты, сияли рыжие отблески огня. Руки в ожогах и шрамах — изящные, горячие, с короткими, под корень остриженными ногтями. Цзин Юань иногда представлял, как нежно эти длинные пальцы заправляют за уши волосы, как касаются подушечками лица, как осторожно расслабляют его, Цзин Юаня, бронзово-синий галстук, снимая его с шеи. Как ладони придерживают за руки или… О, ему не стоило раздумывать слишком долго о таких вещах — они неминуемо вызывали розовый жар на щеках и спускались им же на шею. — Я искал какой-нибудь глупый предлог пообщаться с тобой в библиотеке еще в сентябре, — признался Инсин в тот вечер. — У меня было столько дурацких вопросов, ты просто представить себе не можешь. И все внутри вспыхивает мотыльками, рвущимися на свет. Они друзья, но Цзин Юаню временами кажется, что все его естество тянется к Инсину — только повод дай. — Например? — Дай подумать… — протянул Инсин задумчиво. Медленно намотал его светлый, отливающий золотом каминного огня локон на указательный палец. — «Не подскажешь, до скольки работает библиотека?» спросил бы я наверняка, если бы мадам с унылым лицом не восседала за библиотекарской стойкой с восьми утра и до девяти вечера. «Ты часто здесь бываешь?» тоже звучало ужасно… «Извини, ты случайно не знаешь, где найти закон Голпалота?» — ничем не лучше, потому что если и опустить наличие все той же библиотекарши, ты наверняка бы не знал, где он находится. Это было уже слишком. Цзин Юань выхватил свои волосы и развернулся, не выдерживая столь наглого обвинения. Плед соскользнул с его плеч, а книга — с колен, и он скрестил руки на груди. — Издеваешься? Закон Голпалота известен всем, кого допустили до сдачи СОВ. Вы, дурмстрангцы, слишком много о себе думаете. Он заявил это обвиняющим тоном и предпринял попытку отсесть подальше. Инсин рассмеялся и сгреб Цзин Юаня в шутливые, свежо пахнущие еловой хвоей объятия. «Мы пьем отвар еловых ветвей круглый год, — объяснял он терпеливо. — Это помогает восстановить запас витаминов в организме. Там, где находится Дурмстранг, почти вечная зима». — Эй, — Стелла пощелкала пальцами, пытаясь вернуть внимание Цзин Юаня обратно в Большой Зал. Он сморгнул и извиняющеся улыбнулся. — Прости, я так и не придумал остроумного ответа, — слишком очевидная попытка отшутиться, — но — нет, Стелла. Если я приглашаю кого-то с нами в Хогсмид — это не обязывает нас автоматически вступить в отношения. Келус молча протянул руку, и Стелла с ворчанием вложила в нее пару монет, вяло отправив куда подальше и Келуса, и Цзин Юаня, и Инсина — никого вниманием не обошла. Ханья приподняла брови, без слов требуя объяснений. — Мы поспорили на два галеона, вместе они или нет, — признался Келус нехотя. И тут же добавил: — Типа, вы нас тоже поймите — Юань чисто с ним одним зависает, конечно, нам интересно… Его же ни днем, ни ночью не выцепишь. Ханья и Сюэи тесно общались с Цзин Юанем. Обе из влиятельной семьи, родители — члены суда Визенгамота, и им каждый первый пророчил то же будущее. Их познакомили еще в детстве, на одном из приемов для высокопоставленных лиц министерства. Сам Цзин Юань запомнил оттуда только истерику матери, на роскошную мантию которой наступила другая леди, слегка надорвав сияющий золотыми звездами край. А на следующем приеме они уже втроем возвели шалаш из дубовых ветвей в саду и прятались там от прислуги, упорно искавшей молодых господ по всей территории особняка. Все, включая бедных слуг, были наказаны, но с тех пор Цзин Юань считал их обеих своими близкими подругами — и холодную, сдержанную Ханью, и взрывную, бойкую Сюэи. Если бы не одинаково серые глаза и белоснежные локоны — никто бы никогда не сказал, что перед ним — близнецы. В целом у Цзин Юаня присутствовала дурная привычка вешать ярлык «это мой друг» на всех. Вне зависимости от настроения и состояния, он всегда находил время похвалить колдографии Март, поболтать о насущном со Стеллой и Келусом, перекинуться парой слов по учебе с Дань Хэном, оценить новый маникюр Тинъюнь и поспорить с Фу Сюань. Такова была доля людей с высоким уровнем эмпатии — куча знакомых и от силы один-два человека, которым ты можешь рассказать то, что лежит на душе. Куча «друзей» и каждый берет по чуть-чуть, напрочь выматывая социальную батарейку, но никто не вовлечен по настоящему. А так как Цзин Юань не доверил свой секрет даже Ханье и Сюэи — и говорить нечего было о том, чтобы рассказать про Инсина кому-то еще. В конце концов, они и правда не встречались. И даже за рамки дружбы не выходили — наверное, Цзин Юань просто очень сильно этого хотел. — Он учит меня, — честно ответил Цзин Юань. То не ложь, в чем есть часть правды. — И делится книгами из Дурмстранга. У них очень интересная программа. — Расскажи, — потребовала Стелла, и Цзин Юань покачал головой. — Не могу. Обещал, что дальше меня подробности не уйдут. Инсин-таки посмотрел. Цзин Юань почувствовал его взгляд на себе, и в венах жарко вскипела кровь. Это была даже не магия, нет — что-то лучше. В отдельные моменты Цзин Юаню казалось, будто он никогда не испытывал ничего подобного ни к юношам, ни к девушкам, и это было таким чудом, что хотелось ревностно обнять эти мысли и не показывать никому. Хотя он даже не стремился к тому, чтобы подтолкнуть это знакомство… нет, эти отношения в какое-то конкретное русло. Будь, что будет — он наслаждался и тем, что существовало в данный момент. — Фу Сюань пойдет? — спросил Цзин Юань. Ханья качнула головой. — Нет. И Тинъюнь тоже. — Получается, — подытожил Цзин Юань, — я, Инсин, ты, Сюэи, Стелла и Келус. Внушительно. — И все разобьются по парочкам, — пропела Стелла, подхватив Келуса под руку и чмокнув воздух возле его щеки. Он скривился, но ничего ей не сказал. — Чудесно. Стелла интересовалась исключительно женщинами, так что выглядело вдвойне комично. Все присутствующие знали об этом также, как и о том, что Цзин Юань временами заглядывается и на мужчин тоже — только заглядывается еще тише и осторожнее, чем на девушек, чтобы у родителей вдруг не появилось нечто компрометирующее. — Мы идем? Цзин Юань так глубоко задумался, что не заметил перемещений Инсина вдоль стола. На удивление он не выглядел недовольным, и на лице нельзя было прочитать ни капли обреченности. Цзин Юань был очень, очень горд собой. Пусть неохотно, но Инсин раскрывался ему, обнажая что-то кроме уверенности в себе и нездоровой тяги к знаниям. Теперь он слегка приоткрылся и перед другими — пусть даже это была всего лишь щелочка, через которую сложно что-то рассмотреть. Ханья первой посмотрела на Инсина, и он тут же сделал небольшой поклон, прижав ладонь к груди, сперва адресовав его ей, а затем — Стелле. Келусу он лишь сдержанно кивнул. — Это что, дурмстрангские манеры такие? — улыбнулась Стелла и сдула челку с лица. — Вот бы наши дураки тоже так делали… — Инсин, это Стелла, — спохватился Цзин Юань, по очереди указывая на всех присутствующих. — И ее брат Келус. Это Ханья, и еще к нам присоединится ее сестра, Сюэи. Ребята — это Инсин, мой сосед. Ханья сдержанно улыбнулась ему уголком губ — так, будто это вообще не она постоянно слышала невзначай брошенное: «Инсин то, Инсин се, а как он владеет магией…». Стелла отсалютовала, а Келус крепко пожал руку. Инсин поздоровался со всеми по очереди и бросил на Цзин Юаня еще один долгий взгляд. В свете Большого зала он казался не просто синим или фиолетовым — перламутровым, как морская раковина. Цзин Юань с ума сходил по морю.

***

Погода явно не разделяла восторгов Цзин Юаня о предстоящей вылазке — на улице хлестал такой дождь, что Стелла и Келус не отказали себе в удовольствии пару раз спросить, точно ли они настолько сильно хотят сливочного пива и нельзя ли перенести это все на следующую неделю. Гром гремел сквозь огромные тучи еще с самого утра, но это было такой мелочью, а событие — таким важным, что никто на самом деле не хотел ничего переносить. Ханье и Сюэи уже принципиально надо было познакомиться с Инсином поближе, а Стелла и Келус просто любили спорить на деньги и совать свои курносые носы туда, куда их никто не просил. Собрать всех вместе — та еще задачка, но на улице было так холодно, что Цзин Юань снова невольно вернулся мыслями к камину в гостиной, уютному пледу и Инсину рядом. Благо, «Три метлы», может, и не заменяли это теплое ощущение, но создавали заместительную иллюзию жаром печи, теплым сливочным пивом и спокойной атмосферой — никто не кусался, не выяснял отношения и не расставался на территории паба. Все пили и шутили — это место считалось местом нейтралитета и перемирия, куда приходили отдыхать, а не горевать. — …И у нас есть травология, но мы изучаем на ней вещи другого толка. Лечебные растения — в первый год появления предмета. Потом все основные противоядия, растительные компоненты для зелий… разных. — Инсин едва заметно усмехнулся, грея руки о кружку с пивом. Это была уже вторая, и ему пока очень нравилось. — Это своего рода экскурс по всему миру растений, не только по безопасным. — У вас бывают несчастные случаи? — спросил Келус. — Вообще не все, что ты описываешь, выглядит безвредно. Животные, растения… Техники, которые вы изучаете. — При поступлении наши родители или опекуны подписывают непреложный договор на крови о том, что они несут полную ответственность за поступки своего ребенка. То есть, если виноват преподаватель, нарушивший технику работы с чем-то небезопасным, то он будет уволен без права восстановления в сфере преподавания, а также будет выплачивать семье пострадавшего пожизненную компенсацию. Если виноват ребенок… Что ж, если кроме него никто не пострадал — обойдется исключением. — Жестко, — Келус даже присвистнул. — Много такого случается? Инсин покачал головой, обращая мимолетный взгляд на Цзин Юаня. Он смотрел внимательно и долго — вникал в разговор. Забавно, если взять во внимание то, как много всего Инсин рассказывал ему лично. — На моей памяти умер только один ученик, который захотел поплавать подо льдом. За столом повисла тишина. Келус, который хотел еще что-то спросить, открыл рот и закрыл его, Ханья медленно поставила кружку на стол, Стелла нахмурилась. Сюэи не подала виду, а для Цзин Юаня это уже не было новостью. Он тут же попытался сгладить внезапно возникший угол: — Да, у них все несколько опаснее, чем у нас, — и плавно сместил фокус внимания на другую тему: — Расскажешь про хвосторогу? Это моя любимая часть. — Про хвосторогу? — Сюэи удивленно приподняла брови. — Только не говори, что вы там летаете на драконах вместо метел. Инсин мягко рассмеялся, оценив шутку. — Нет. В шестнадцатом веке основатель школы, Николас Мориц, вырастил великолепную хвосторогу из маленького треснувшего яйца. Считается, что это самая большая особь из всех существующих за историю изучения драконов. Когда она погибла в бою, Мориц зачаровал ее скелет, и до сегодняшних дней он и драконье сердце согревают весь замок. Фактически мы топим камины только для уюта и связи. — Это, должно быть, очень красиво, — сказала Ханья с тихим вздохом. Ее палец уже пару минут выводил бездумные круги по столу, — Драконы вообще прекрасные создания. Хоть бы раз взглянуть на них вживую… — В Карпатах это несложно. Там огромные питомники со всякими разными видами. — Ты был в них? — Был. На драконологии, — кивнул Инсин, не выражая ни восхищения, ни гордости. — Но вход доступен всем желающим волшебникам. — Правда? Тогда обязательно попробую после выпуска, — Ханья взглянула на Сюэи, и та ответила утвердительным кивком. — Мы попробуем. — У нас столько планов после выпуска — как бы их за всю жизнь успеть переделать, — Сюэи, более улыбчивая и открытая, чем сестра, не стеснялась делиться какими-то вещами, близкими к личным. Конечно, в пределах разумного. — Но к драконам у нас особая слабость. Мы еще в детстве не отрывались от книжек про раскопки и исследования… У Ханьи даже был анатомический атлас. …Они все были совсем не такими, как Инсин себе представлял. Сложно было сказать, добивался ли Цзин Юань этого нарочно, но он точно был уверен в своих друзьях. Все, кого Инсин называл откровенным стадом, были приятными людьми: Ханья — рассудительная и флегматичная, Сюэи — яркая и острая на язык, Стелла — прямая и смешливая, Келус — мягкий и любопытный. Инсин не брался судить, что там с их тягой к знаниям и, к своему стыду, начинал понимать, что быть железным отличником с блестящим табелем и быть приятным собеседником — не одно и то же. Эти вещи не всегда коррелировали между собой даже в Дурмстранге, где отдельной статьей вели занятия по этикету и культуре общения с разными социальными слоями, а здесь… Что ж, здесь Инсин не знал стольких людей, чтобы делать выводы. Но вот обе пары близнецов — приятнейшие люди, с которыми пропустить несколько кружек пива — как нечего делать. И отдых для головы. И компания Цзин Юаня — едва ли не главный залог успеха. — У тебя… — Цзин Юань на секунду потянул руку, а затем отдернул ее, указав на левый уголок собственного рта. — Здесь. Инсин подавил желание облизнуться и аккуратно стер салфеткой пену от сливочного пива. Почему-то за столом повисла такая мертвая тишина, которой не было, даже когда он сказал про смерть ученика. Не дурак. Понять, что к чему, не так сложно — маленькие действия и стертые личные границы выдавали то, что они с Цзин Юанем самую капельку ближе, чем простые друзья. Нет, они и не в отношениях, разумеется. Инсин даже думал об этом с трудом, и каждый раз напоминал себе, что в его положении заводить устойчивые социальные связи — очень глупо. Ранить себя, ранить другого человека несколькими месяцами близости, а затем вернуться в Дурмстранг и оставить его одного? Ведь планы Инсина на жизнь никак не сочетались с Англией — он вообще-то твердо собирался пробоваться в отдел темных искусств немецкого Министерства Магии. Декан Ларге еще на седьмом курсе предлагал замолвить за него словечко, но Инсин отказался наотрез. Всего планировал добиться сам. Ни помощь, ни связи ему не были нужны — хватало блестяще оконченной, в перспективе, школы и достаточного количества научных исследований для годового обучения в академии. У Инсина было роскошное портфолио и с десяток опубликованных на широкую аудиторию свитков — он ко всему подходил серьезно. И конечно же, ни один человек на свете не мог этого изменить. Даже Цзин Юань с его золотыми глазами и кошачьей харизмой. Даже если иногда Инсин ловил себя на сладком волнении в животе и представлял, каково это — … Нет. Нет, нет и нет — это было слишком мимолетно, чтобы Инсин хоть на секунду сконцентрировался на чем-то помимо полушутливых касаний. — Пойдемте за сладостями? — предложила Стелла. Вопреки всему она вовсе не была человеком, полностью лишенным чувства такта. — Март сказала, что в королевство привезли засахаренные крылья бабочек, а я страсть как хочу попробовать! — Что за королевство? — Инсин слегка прищурился, все еще обескураженный странными местными названиями, и Стелла с дразнящей усмешкой похлопала его по плечу. — Чудесный мир чистейшего серотонина в обертках. Тебе понравится.

***

Что-то менялось — Инсин сам понимал, что приживается на новом месте лучше, чем мог предположить. Наверное, после откровенного недовольства местной системой образования прошли стадии горя и торга — наступило принятие. Он без малейших сожалений тратил учебное время на изучение интересующей его литературы и написание свитков — исследования лишними никогда не бывали. Занятия не пропускал и сдавал домашние задания всегда четко в установленный срок, но большинство преподавателей — удивительно — терпеть его не могли. И за безалаберное отношение к предмету, и за острый язык, и за, что явно было главным, невозможность опозорить скудностью знаний перед однокурсниками. Инсин отвечал на любые вопросы четко и коротко, не отклоняясь от общепринятой информации, и у преподавателей просто не было возможности осудить его за что бы то ни было. Справилась, пожалуй, только профессор Бербидж, ведущая маггловедение. Инсин, совершенно не скрывая своей незаинтересованности, читал ботанический справочник по самым опасным растениям Европы, когда она подошла ближе и выхватила томик прямо у него из-под носа. Инсин прищурился, медленно поднялся из-за парты. Правая рука требовательно раскрылась ладонью вверх, и он замер, явно ожидая возвращения книги. — Вы совсем обнаглели, мистер Пэн, — сказала профессор Бербидж тонким, ломающимся от волнения голосом. — Я ни разу за несколько месяцев не видела, чтобы ваше внимание было сосредоточено на моем предмете. Зачем вы вообще сюда приходите? — Исключительно потому, что этого требует регламент, — ответил Инсин сухо, не поведя и бровью. — Верните книгу. — Я отдам ее только лично в руки вашему декану, — так себе угроза, потому что профессор Бербидж, кажется, не слишком понимала, с какой страшной силой Инсину на самом деле плевать на эту школу. — Садитесь и пишите конспект! — История маглов меня интересует еще меньше, чем зависимость вашей самооценки от того, пишет ли кто-то конспекты на занятиях. — Инсин опустил руку, крепко сжимая ее в кулак. На стиснутых челюстях выступили желваки. — Я должен сдать ваш предмет? Я сдам. Для этого необязательно хватать мои личные вещи. Профессор Бербидж была белой, как весенний ландыш; не в ее пользу говорила и разница в росте, дающая Инсину очевидное преимущество. Она крепко прижала книгу к себе и сделала шаг назад, будто ждала, что ее попытаются вырвать силой. — Сядьте на место и пишите конспект, — взгляд и голос были строги так, что упирались в максимум ее эмоционального спектра. — Я проверю вашу тетрадь в конце занятия. Вместо того, чтобы исполнить свою, в общем-то, прямую обязанность, Инсин наклонился, поднимая сумку. Тетрадь и пенал легли в нее особенно быстро из-за отсутствия толстой книги, и он спокойно обошел профессор Бербидж слева, направляясь к выходу из кабинета. Цзин Юань крепко сжал перо в пальцах, не понимая, должен ли вмешаться как староста. Может быть и да, но он лучше многих знал, что это ни к чему не приведет. Инсин был упрямее барана и ничего, кроме ссоры, не вышло бы. А Цзин Юань терпеть не мог влезать в чужие конфликты. — Мне сходить за ним, профессор? — осторожно уточнил он, игнорируя возбужденно-радостные перешептывания Слизерина на другом ряду. Даже если понимал их — истории магглов действительно придавали слишком большое значение в стенах магического учебного заведения. Профессор Бербидж повернулась, и Цзин Юаню показалось, что в уголках глаз за большими очками блеснули слезы. — Не нужно, нет, мне это не нужно. Пусть вовсе не возвращается — мы ничего не потеряем, — она беззвучно потянула носом воздух и сказала так наигранно, что Цзин Юаню стало больно: — Лучше вернемся к теме нашего занятия… Цзин Юань с сожалением подумал, что профессор Бербидж еще слишком молода и неустойчива психически для преподавания, но, разумеется, оставил свои мысли при себе. Ему еще предстоял сложный разговор с Инсином в комнате — видел Мерлин, иногда он нуждаелся в воспитании больше, чем маленький ребенок. — Попросить Флитвика забрать твою книжку? — спросил он со вздохом, падая на свою кровать. Инсин взглянул на него лишь искоса, а затем скрестил ноги. Почему-то снова показалось, что он уже и не ответит. — Пусть подавится, — спокойно отозвался он спустя секунд десять и перелистнул страницу. — Там не было ничего важного. — Инсин… — Цзин Юань снова тяжело вздохнул, но не стал ничего говорить. Даже после испытующего, вопросительного взгляда с явными нотками раздражения. — Ладно, как скажешь. Странное было ощущение — влюбиться в того, кто мог быть такой сволочью. Цзин Юань чувствовал, что это что-то не очень здоровое, потому что однажды Инсин вполне мог повести себя так и с ним, но, наверное, он был слишком молод для взрослых и осознанных решений. Еще более странными были ощущения Инсина, который зачастую глотал свое недовольство Хогвартсом, не желая расстраивать Цзин Юаня. Разумеется, он объяснял себе это как отсутствие необходимости сотрясать воздух впустую — разве от жалоб что-то изменится? — но сути это не меняло. Цзин Юань баловал своей компанией, делал мягче и податливее, и Инсин пока не знал, как к этому относиться. Наверное, стоило бы плохо, но… Но когда по вечерам он искоса наблюдал за его рутиной, то любовался. Цзин Юань развязывал ленту на густых волосах, накидывал темную пижаму и зарывался в одеяло сладко, как младенец, прильнувший к материнской груди. Поутру на румяном со сна лице оставался отпечаток подушки, и Инсин находил его очаровательным, особенно в сумме с долгими, протяжными зевками, похожими на кошачьи. Очаровательнее была только родинка под глазом, взгляд на которой останавливался едва ли не чаще, чем на медовых полусонных глазах. Громкий выдох в подушку и внутреннее проклятье — он не был влюблен. Не был, но что-то в нем неумолимо менялось.