"Влюбиться в безумца"

      Азуми Като всегда была одна. Даже когда рядом были люди, так называемые любящие родители, друзья, кучи незнакомцев. Даже наедине с собственным отражением Азуми чувствовала себя не так ужасно тоскливо, потерянно, испуганно, как с другими. Но собственное лицо по ту сторону стекла никак не могло ей помочь, поддержать. Азуми Като всегда бросали, всегда предавали. Только Азуми могла помогать, сожалеть, поддерживать. Не другие. Другие считали, что ей это не нужно, что у них много своих забот, что, что, что…       Двери в женский туалет распахиваются с таким хлопком, что у Като начинает звенеть на несколько секунд в ушах, а сердце больно сжимается. Когда двери захлопываются, а человек, что напугал её своим вторжением, начинает идти вдоль кабинок в туалет, Азуми проглатывает комок в горле и инстинктивно сжимается всем телом, группируясь. Её взгляд улавливает тёмные лакированные носки мужских ботинок, когда незнакомец останавливается напротив её кабинки. Проходит несколько секунд, прежде чем кто-то аккуратно стучит в дверцу. А Азуми уже колотится так, будто внутри неё бурлит такой ураган, что разбивает по ту сторону её кожи, метая её органы туда-сюда, так, что она почти готова сдаться, упасть на белый кафельный пол и разрешить делать с ней всё, что угодно.       На сегодня — уже слишком. Голова не хочет думать, мозг и вовсе отключается, и наверное, поэтому она не узнаёт знакомых ей мужских брюк и туфлей, зато отчётливо понимает, кто стоит по ту сторону, когда низкий мужской голос тихо, чтобы не спугнуть её, шепчет:       — Это я, Азуми… — Молвит Сатору, опираясь на дверцу её кабинки поднятой рукой. Като знает, что он и так отлично знает, что она там. Его врождённая техника шести глаз в этом отлично помогает. Отчего-то Азуми, даже услышав голос своего учителя, продолжает молчать. Ей в миг становится так стыдно. Она смущённо отдёргивает край своего платья и сжимает сумку.       — Ты в порядке, милая? — Продолжает хрипло, взволнованно шептать мужчина. Под кожей Като проходится волна искорок. Он только что… Азуми сглатывает, когда дрогнувшей рукой проворачивает замок и тут же Годжо распахивает дверцу, встревоженно и почти… испуганно глядя на неё. Като на живую чувствует пробегающийся по ней взгляд, который будто лезвием разрезает её плоть, снимает кожу, мясо, оставляя костяной скелет и органы на сосудах и венах внутри. Жутко. Като не решается поднять своих заплаканный глаз к лицу своего учителя. — Что произошло? Как ты тут оказалась? — Продолжает лепетать Годжо, когда приседает на корточки перед её коленками. Слишком близко. И поэтому она ощущает его дыхание прямо на своих бёдрах, что даже при её температуре кажется очень горячим. Морозец проходится меж лопаток вниз живота, что-то сладко обваливается. Она точно перепила. Кому ты снова лжёшь? — Я… я… я… — Начала заикаться Азуми дрожащим голосом. В носу вновь закололо, а глаза защипало. Вот-вот по её щекам покатятся слёзы. Как жалко. — Солгала тебе… — Наконец сипло вдыхая, мямлит Като, мелком бросая взгляд чуть выше своих ладоней, нервно сжимающих край платья. Её кончики ушей начинают печь, а лицо от стыда точно стало багрового цвета. Позор. — Азуми, дорогая, если ты так и продолжишь бормотать, то я ничего не услышу. — Тараторит Годжо, склонившись ещё ближе в попытке найти глаза Като, спуская свои круглые тёмные солнцезащитные очки на кончик носа. Его шершавые мозолистые ладони падают на розовые коленки Азуми, что дёргается, почти пискнув. Что подумают другие, если зайдут в женский туалет и увидят это? — Я солгала тебе. Не было никакой подруги. Я не ходила на ночёвку… — Като почти хнычет, когда заставляет себя произнести это как можно громче. Она жмурится, ёжится, отпрянывая ещё дальше, чувствуя, как ладони Сатору, его пальцы впиваются в её ноги, вероятно, инстинктивно пытаясь её удержать. — Ничего. — Годжо качнул головой, цыкнув, пытаясь успокоить Азуми, не выдавая того, что он зол. Хотя резко наэлектризовавшеюся воздух дал Като понять, что это не так. Он явно раздражён тем, что она пошла куда-то на ночь глядя с каким-то непонятным парнем и что главное, солгала. — Всё в порядке. Главное, что ты целая. — Ещё раз нервно дёрнув головой, добавляет Годжо. На его лоб спадают его белоснежные волосы, а тонкие губы растягиваются в тонкую полоску.       Азуми всхлипывает, мусолит, дерёт свои пальцы, но правая рука Сатору, что сжимает её ладони, заставляет её прекратить это делать. Като поднимает свой загнанный взгляд котёнка, что нашкодил, шмыгая носом. В груди всё ещё тревожно, а тяжёлая обстановка лишь накаляет всё. Но её учитель не начнёт же кричать на неё прямо в женском туалете клуба? Наверное. — Ещё кое-что… — Азуми вновь опускает голову. Её пальцы путаются с пальцами Сатору, что пожимает её ладони успокаивающе. Мужчина, услышав бормотание Като, шумно вздыхает, готовясь к тому, что сейчас услышит. Его правый уголок губ подёргивается вниз. — Что? — Спрашивает как можно более спокойно Годжо. Азуми поджимает губы, постыдно искривляя их, морщась. — Тот парень, с которым я была… ушёл, не заплатив… — Мямлит до ужаса смущённо Азуми. Её воротит, и она понятия не имеет, как у неё получается говорить всё ещё чётко. Потому что перед глазами настойчиво плывёт картинка. Не нужно было столько пить.       Сатору шумно вздыхает. Но с облегчением. Кажется, он точно ожидал чего-то более… ужасного. А могло бы быть. — Дорогая, не стоит меня так пугать. Я за всё заплачу, не волнуйся. — Трепещет Сатору, легко цепляя её за подбородок пальцем, лёгким прикосновением заставляя её направить взгляд к его лицу. Като краснеет ещё сильнее от слов мужчины. Звучит слишком… слишком непозволительно. Прямо как во снах, что не покидают её каждую ночь, где её учитель склоняется над ней, жадно целует, стягивает с неё вещи… — Идём. — Молвит Годжо с лёгкой полуулыбкой, выпрямляясь и завывающе помогая встать и Азуми.       Его большая ладонь бережно, легко, но настолько же неразрывно держит руку Азуми. Он ведёт её за собой, заставляется ускориться, и Като изо всех сил старается не споткнутся, пока смотрит под ноги слезящимися глазами. В ушах гудит от громкой музыки, а нос щекочет едкий запах алкоголя. Сатору распихивает людей, отталкивает кого-то и оборачивается несколько раз, чтобы проверить, как там Като. А она смотрит на него лишь смущённо, стыдливо, немного пьяно и потрёпанно кусая губы и крепче сжимая ремешок своей маленькой сумки.       Когда на выходе из клуба их останавливает охранник, Азуми мечется на месте, пошатываясь из стороны в сторону. Её ладонь всё ещё горячая после цепкой хватки Годжо, что теперь отпустил её, потянувшись к заднему карману своих брюк, доставая оттуда тонкий кошелёк.       А вдруг ему не хватит, чтобы заплатить? Мелькает в голове Като. Она сцепляет зубы, сводя брови, но тут же расслабленно и уже удивлённо выдыхает, когда длинные пальцы Сатору, отодвинув его банковскую карту, подхватывают несколько купюр номиналом в десять тысяч иен… Кажется, в глазах Азуми мутнеет ещё сильнее. Сколько компашка её так называемого парня выпила… Щёки Като вновь начинают пылать ярко-красным а пальцы, пульсируя, сжимаются, сколько ей прийдётся работать, чтобы отдать долг своему учителю…       Годжо легко улыбается, так, словно только что совсем не потратил деньги, на которые Азуми могла бы жить месяц, а то и больше. Сатору, кажется, совсем не волновала сумма. Като, конечно, знала, что её учитель богат. Всё-таки он глава одного из величайших кланов. И о фамилии Годжо она знала ещё до того, как попала в мир шаманов и магов.       Годжо хмыкает, но за громко бьющими динамиками музыки этого совсем не слышно. Он смотрит на сжавшуюся миниатюрную Азуми с лёгким прищуром через свои затемнённые стёкла очков. Как хорошо, что Сатору так повезло быть поблизости, в городе и прийти за считанные минуты — это было отличной легендой для Годжо и являлось ложью. На самом же деле малышке Като не стоило знать, что совсем безвинного парня, который и, вправду собирался заплатить. Рядом с его машиной, перехватил Сатору и конечно же, без угроз прогнал его прочь вместе с его дружками. Всё шло как ни на есть хорошо. Ему даже делать почти ничего не приходилось. Сама судьба, кажется, следовала его плану, подводя Азуми всё ближе и ближе к его когтистым лапам. Что вцепятся в неё и уже не отпустят…       Взгляд Сатору скользит ниже, с лица Като, к её вырезу декольте на груди. Он сглатывает, и его кадык дёргается. Уже расширенными зрачками Годжо движется к тонюсенькой талии, где так отлично будут смотреться его большие ладони. А затем он, кусая нижнюю губу, задерживается на округлых бёдрах и скользит глазами по подтянутым ногам. В миг во рту пересыхает, а в паху сладко тянет. Сатору цыкает, отворачиваясь от глядящей в пол Като. Ему нужно ещё немного подождать. Не нужно никуда спешить, Азуми Като и так уже в его ловушке. Осталось лишь затянуть петлю.       Азуми искоса видит, как Годжо что-то шепчет охраннику, когда тот требует показать её паспорт. И он тут же отстаёт, отходя в бок, пропуская их, виновато опуская голову в поклоне. Наверняка Като бы спросила у своего учителя, что он сказал мужчине, но она, вероятно, слишком пьяна, потому что язык совсем не вяжет слов, а в голове так громко гудит от музыки, что она может лишь мечтать о том, чтобы оказаться в тихом месте, где нет так ярко горящих разноцветных огней.       Желание принцессы — закон. Наверняка, шепчет Годжо, когда они выходят на улицу, заворачивают за угол, где безлюдно. Ладони Сатору обвивают её, легко щекоча лопатки. Азуми почти чувствует себя бревном, которое не в силах и пошевелится. Но благо, их неуместная для того, чтобы учитель обнимал пьяную ученицу в коротком платье, поза заканчивается, стоит Годжо телепортировать их в какое-то тёмное место. Помещение, комнату. Понимает Азуми, мотнув головой и заметив большое окно, через которое проникал лунный свет. Она зябко обнимает свои плечи руками. Здесь прохладно, но она с удовольствие вдыхает полной грудью не затхлый, а морозный воздух, прикрывая глаза. Для того, чтобы тут же их открыть, когда через веки проникает мягкое тускловатое свечение настольной лампы, что щёлкнул Годжо, тут же замельтешив по комнате.       Азуми пьяно топчется на месте на своих каблуках. Она прищуривается, разглядывая помещение, в которое её перенёс учитель. В своё удивление она понимает, что это его комната. Комната, в которую она сегодня днём заходила, чтобы отпросится выйти за территорию школы. Комната, в которой она солгала о том, что идёт на ночёвку. И комната, в которой она увидела своего учителя после душа.       Пошатнувшись, Азуми падает на мягкий диван. Каблуки сползают с её ног, и на глаза отчего-то вновь накатываются горькие слезы. Вся эта ситуация просто ужасна. Она бы никогда не подумала, что когда-либо сможет в такое попасть это-это это…       — Выпей. — Тихо говорит Сатору, но в полной тишине это звучит отчётливо и звонко. Годжо подходит к ней совсем неожиданно. Азуми неловко дёргает головой, поднимая взгляд к лицу Сатору. Её учитель и так очень высокий. А когда она сидит, ей и вовсе приходится отодвинуться и закинуть голову, чтобы понять, что его лицо, находящееся почти полностью в тени, она не видит. Хотя поблёскивающие искорки света в голубых глазах она замечает, потому что он снял свои очки. Като вновь мажет взглядом вниз. Рука Сатору напротив неё. Непроизвольно, Азуми прижимает язык к нёбу, когда проходится по ширинке на паху Годжо перед своим лицом, прежде чем дрогнувшей ладонью взять из одной из его рук стакан с ледяной водой, на котором образовался конденсат, а другой подхватит небольшую таблетку, поджав губы. Ей приходится напрячься, чтобы не пролить воду. Было бы ещё более неловко прямо сейчас облить себя и за одно явно очень дорогой диван своего преподавателя.       Когда Азуми громко сглатывает таблетку, то может поклясться, что чувствует острый взгляд Годжо на своей открытой шее. Но, вероятно, даже на это она не обращает нужного внимания. Като отдаёт стакан обратно, и Сатору ставит его на невысокий столик рядом со вторым диван, что поставлен углом к дивану Азуми, на который он и садится закинув ногу на ногу и растянув руки вдоль спинки предмета мебели.       — Я обещаю, что отдам всю сумму, как только смогу… — Тихо начинает Азуми, для того, чтобы подать знак, что она всё ещё не упала в обморок с открытыми глазами. Сатору легко качает головой, еле усмехаясь. — Не нужно. — Кратко отвечает он, и Като, распахнув губы, чтобы начать наставить, но тут же смыкает их, понимая по выражению лица Годжо, что это бесполезно. Наверняка, она могла бы задеть его гордость, начав вести себя так, будто это могло бы пошатнуть его состояние на безлимитной банковской карте. — Почему вы не перенесли меня в мою комнату? — Вместо этого молвит тихо Като, сводя коленки, чтобы её чёрное обтягивающее платье не задралось ещё выше. И зачем она только решилась одеть его, знала, чувствовала ведь, что зря. — Не хотел разбудить остальных учеников. — Тут же монотонно разъясняет Сатору, сводя всё к тому, что шум мог бы помешать другим. И Азуми решает с лёгким кивком согласится с этим. — Тебе лучше? — Добавляет он, немного наклоняя голову с расслабленным лицом, интересуясь, помогла ли таблетка, что он ей дал. Като вновь только кивает, прикусывая губу.       А что ей теперь делать? Где спать? Наверняка, пойди она сама к себе в комнату, то разбудила бы втрое больше народу.       Застывает напряжённая тишина. Молчание. Азуми, раздумывая о том, что сказать, чтобы разбавить всю эту неловкость, мажет взглядом по длинным ногам в чёрных брюках Сатору. Заходя немного выше к обтягивающей футболке, той же, в которой он был и сегодня вечером. Като жмурится, когда ловит себя на том, что засматривается на явно проглядывающий прес и мышцы своего преподавателя. Годжо же наблюдает за ней с усмешкой, прямо как тогда, на веранде, о боже… — Извините меня… ещё раз… — Бормочет Азуми, вновь склоняя голову вниз. Её плечи подрагивают и она вновь всхлипывает. Почему же она такая дура? Като начинает дрожать в попытке прекратить плакать. Её волосы спадают по обе стороны лица, скрывая её от глаз Сатору, что шумно выдыхает, наклоняясь вперёд, поднимая руку, собираясь дотронутся до ученицы, но останавливая себя на пол пути. — Я такая глупая… — Шепчет сипло, вновь всхлипывая Като.       Она кусает губу, её уже колотит. Собственное тело перестаёт слушаться её. В ушах начинает звенеть. А в голове что-то накаляется, грозя разорваться. — Каждый раз. Каждый раз меня предают и бросают… — Слова лезут изо рта так, что она не может замолчать, да и не хочет сейчас, хотя завтра, вероятно, пожалеет об этом трёхкратно. Но она уже слишком устала держать всё в себе и хотя бы малую часть. Но ей нужно просто рассказать, поделится с кем-то тем, что наболело. — Мне постоянно не везёт. Постоянно. Всем людям в моей жизни лишь что-то нужно от меня. Им плевать на то, как чувствую себя я, плевать на то, что они ломают меня… — Её голос дрожит и звучит совсем жалко. Азуми жмурит глаза, но тут же к губам подходит громкий всхлип, а за ним ещё и ещё. Щёки, уже полностью покрытые влагой от слёз, что катятся к подбородку, стекают по шее, падают на платье… — Никто никогда меня не любил. Ни родители, ни друзья, ни. ни… Я правда настолько ужасная, настолько плохая, что не заслуживаю обычной заботы, любви? — Заикается девушка, приподнимая голову. Она жалобно сводит брови. В груди больно, ненавистно сжимается сердце, когда она заглядывает в глаза Сатору, что сочувствующе сидел, подвинувшись к ней. Он тяжело вздыхает. — Дорогая… — Шепчет хрипло Годжо. Его горячая мозолистая ладонь ложится на щеку Азуми, большой палец смахивает катящуюся с уголка глаза слезу. Като смотрит так умоляюще, так невинно, с надеждой и… — Не говори так о себе. Ты прекрасна. — Его тонкие губы растягиваются в лёгкой улыбке, он наклоняется ближе, глядя глаза в глаза, с наслаждением улавливая в расширенных из-за тусклого свечения зрачках собственное отражение, захватывающе наблюдая за тем, как на длинных ресницах дрожат капли слёз. — Мир был к тебе не справедлив, но я обещаю… — Тихо, так, чтобы лишь Азуми услышала молвит он, склоняя голову. Шепчет, словно красное пламя свечи на юрком ветру. — Я позабочусь о тебе. — Убедительно кивнув головой, с полной серьёзностью заявляет Сатору. Нежно поглаживая щеку Като. Которая льнет к его ладони и смотрит так доверчиво, с надеждой.       С надеждой она же и решается в следующее мгновение, как слова мужчины касаются её сердца, заставляя затрепетать, двинутся вперёд, разрушая дистанцию между ними, пока их губы не соприкасаются. Като, затаив дыхание, вновь жмурит глаза. Прямо как в прошлый раз. Свет от настольной лампы играет на их лицах, красиво разукрашивая белоснежные волосы в золотистый, переливаясь на бледной коже и играя с завитками одежды, разбрасывая красивые тени.       Азуми Като точно была сумасшедшей, раз наступала каждый раз на те же грабли, если каждый раз, зная, как стыдно ей будет после, всё равно делала это. Но Азуми Като слабая. Азуми Като не способна совлюдать с собственными эмоциями и чувствами. И когда сердце рвётся из груди, мозг кричит о том, чтобы она остановилась, а губы молят о поцелуях. Азуми Като делает всё в обратном порядке. Именно по этому секунду спустя она, словно обожжённая, порывается назад, но к сожалению…       К сожалению, Сатору Годжо и вправду был безумцем, и, будучи сильнейшим, ему было все дозволено. Вот только его желания были всегда непредсказуемыми. И как на его глаза попала Азуми Като. Его будущая ученица. Сатору не знает, но точно помнит о том, как его сердце перевернулось, а мозг закричал, что она ему нужна. Теперь же, когда его ладони впиваются в её тонкую талию, а пальцы другой руки путаются в белоснежных волосах, он перетягивает свою студентку к себе на колени. Крепко держит её, до синяков сжимает в своих руках. Она такая миниатюрная, совсем малюсенькая по сравнению с его огромным телом, и поэтому идеально помещается на его мускулистых бёдрах. Сатору настойчиво игнорирует её писк и сопротивление, почти рычит, чувствуя её маленькие ладошки на своих широких плечах. Боже, в паху так тянет, что когда её колено упирается вниз, у него закатываются глаза. Но сейчас есть кое-что более занимательное. Например, как её губы, что он кусает до крови, посасывая и сжимая её челюсть, чтобы проникнуть в рот.       Но Азуми Като не готова к большему. Ей хватает смелости лишь начать всё это, но не продолжить. Слишком боязно, слишком страшно, слишком неожиданно, слишком, слишком, слишком…       Азуми перепугано толкает ладонями в сильную мужскую грудь. Пальцы скользят из-за обтягивающей чёрной ткани футболки Годжо, и Като чувствует каждую впадинку, весь рельеф. Но всё это бесполезно. У неё не получится вырваться. Её толчки — это как если бы она билась о стену. Она будто попала в лапы громадного монстра, что, к сожалению или нет, похоже, совсем не собирался её отпускать. Сердце в груди так громко грохочет, сжимаясь периодически так сильно, что Като почти готова взвыть от боли. Пальцы на ногах поджимаются, коленки, ослабнув дрожать, и она ёрзает, словно маленький кот, пытающийся вырваться из рук настырного хозяина. Но Годжо лишь сильнее жмёт её к себе, жадно давит ей на затылок так, будто пытается раствориться с ней в одном поцелуе.       А у Като голова гудит от его напора. Она почти ничего уже не понимает, но всё так же продолжает брыкаться в попытке вдохнуть воздуха, что в миг стал наколенным и таким острым, что колит лёгкие.       И почему внизу живота так предательски, невыносимо сладостно тянет?       Шумные вздохи разрезают тишину в комнате, когда Сатору наклоняется немного вперёд и разрывает поцелуй, что кажется, длился для Азуми целую вечность. Годжо вновь склоняется к ней, уверенно смотря в заплаканные и растерянные глаза. Като молчит, не может сказать и слова, но воротит головой в бок, почти боязно, не может смотреть ответно в бездонные тёмные зрачки мужчины, и Сатору это не нравится. Его пальцы впиваются в её щеки, настойчиво поворачивают в его сторону её лицо, и он снова впивается в её губы, мажет по ним языком, слизывая солёный привкус слёз. Его большая ладонь ложится ей на затылок, и он притягивает её ещё ближе, мельтешит, двигаясь в то же время, пока жадно, не дыша, настойчиво давит, прикусывает губы Азуми, а та и млеет под таким напором.       Она хочет и в то же время совсем нет.       Не понимает, что происходит. Когда всё стало так запутанно и как она оказалась на коленках своего двадцати девятилетнего учителя. Это всё неправильно — твердит ей разум. Но сердце рвётся вперед, желая ласки того, кто поклялся позаботиться о ней. Возможно, после она пожалеет. Но Азуми глотает весь свой страх и распивает его вместе с ним. Делится, чтобы не было больно, и послушно двигается, когда его ладони поворачивают её ещё немного вбок, держа за талию. Тянут её, держа под рёбра, чтобы она пересела, расставив колени по обе стороны от его бёдер. Поднимают для того, чтобы тут же опустить вновь себе на подтянутые бёдра. И Сатору, довольно улыбающийся, смог прижаться ближе к ней, наслаждаясь тем, как её тонкий силуэт касается его мускулистого торса, как мягко её небольшая грудь упирается в его накачанную. Он слышит, как бьётся её сердце, и это почти доводит его до беспамятства.       Он управляет ею как куклой на верёвочках. Движет её телом, как марионеткой, когда оттягивает её волосы и наклоняется вперёд, мажа языком по её натянутой шее. Азуми дёргается и опускает взгляд вниз, только чтобы встретится с пылающими глазами Сатору, что смотрит на неё, снизу вверх, игриво ухмыляясь. Он горячо выдыхает, и его дыхание сквозь ткань платья опаляет её грудь, заставляя две горошинки начать выпирать. Като могла бы покраснеть, если бы не была уже доведена до предела. Её лицо горело так, словно она обожгла его кипятком. По телу расходился жар, по венам тёк огонь.       — Дорогая, ты только моя. Никто не посмеет украсть тебя у меня, потому что… Я претендую на тебя. — Хриплый шёпот отдаётся эхом в голове. Годжо не отводит своих тёмных зрачков и говорит с полной уверенностью. Это правда. Он хочет, чтобы Азуми Като была только его. Она слишком прекрасна, чтобы принадлежать ещё кому-то. Сатору не готов делится ею и поэтому хочет заявить права на свою малышку Азуми. Присвоить её себе навсегда. И плевать на их разницы в возрасте, плевать на то, что он её учитель. Сатору прямо сейчас готов запереть её в поместье своего клана и дать ей свою фамилию. Она бы подошла ей идеально. От этой мысли зрачки сужаются и Сатору, издав что-то похожее на короткий рык с громким вскриком девушки, переворачивает её на бок, вбивая собственным телом её в диван.       Он сжимает её тонкие кисти, задирая их над её головой. Смотрит дико и жадно на её красивое идеальное лицо, такое яркое в отдалённом тёплом свету настольной лампы. Она похожа на богиню. Настолько идеальная и красивая. Сатору в ней нравится всё, от самого плохого до самого хорошего. От того, как нелепо она хнычет, и до того, как звонко слетает с её губ от удивления стон.       Годжо жмётся вперед к её телу, словно прокажённый, глотая воздух перед тем, как их губы вновь столкнутся. Он рычит ей в уста, кусая, когда чувствует, как её небольшая стопа упирается ему в грудь. Её коленка прижимается к её груди, согнувшись. Сатору так размашисто целуется, что мотает её голову то назад, то вперёд, то в стороны, утягивая за собой. Они кусают друг друга до крови, а руки Годжо сжимают её до синяков, его отметин.       Медленно Сатору, всё ещё держа левой ладонь тонкие кисти, слушая тихое мычание и сопротивление, что становится всё меньше и меньше, расплывчатей, кладёт свою вторую ладонь на коленку Азуми, ногу, которой она упиралась в его торс, не давая подобраться ближе. Несколько лёгких поглаживаний. Он старается не давить так сильно, чтобы не причинить боль Като, но тут же, цепко вцепившись до ранок, отводит её ногу в сторону, становясь между её бёдер.       Сатору Годжо готов отдать всё, чтобы услышать вновь тот звонкий, полный удивления полустон, что слетел с покусанных губ Азуми, когда он толкнул пахом между её раздвинутых ног и прижимается. Годжо громко вдыхает полной грудью, от давления на пах расползается едкое удовольствие, а Като с тихим стоном выдыхает в такт, жмурится от того, как спазм сжимает всё внутри, заставляя плоть между ног пульсировать. Это затмевает страх. Перед глазами картинка плывёт. Азуми приоткрывает веки и глядит на своего учителя так невинно, совсем наивно, словно сейчас они не занимались чем-то запретным.       Взгляд её зелёных глаз скользит по молодому лицу мужчины, по его впалым скулам, красивому носу, прикрытым от удовольствия глазам, по белоснежным ресницам и сжатым, подрагивающим губам. Его тело сгибается над ней и смотрится так массивно, величественно, почти угрожающе. Наверняка, упади он на неё, то завалил бы, перекрыв доступ к воздуху. И эта разница в размерах заставляет Като замычать уже не так протестующе. В её жестах, которыми она пыталась отпихнуть Сатору, вырваться, уже совсем нет такой уверенности. Годжо вновь давит вперёд пахом, царапая нежную кожу бёдер твёрдой тканью брюк, пока наклоняется и мажет губами по алеющим щекам Азуми, заставляя её прикрыть глаза, откинув голову назад. Она выгибается инстинктивно и Сатору игриво усмехается, хрипло хихикая.       Его пальцы впиваются в кожу её бёдер. Он мажет губами по её ключицам, легко прикусывает. То, как Азуми вздрагивает от этих действий, как мышцы её подтянутого тела напрягаются, заставляют девушку тлеть, вероятно, может добить Годжо. Но мысль о том, что будет дальше лишь разгорячает его и даёт ему ускорится в своих движениях.       В комнате всё так же неслышно голосов или каких либо других звуков, кроме громких разорванных и хриплых вздохов, окрашивающих немую тишину.       Като вся раскрасневшаяся. Она чувствует поцелуи Сатору по всему телу, хотя точно знает, что всё ещё в платье. Пальцы её рук сжимаются, но она нечего не может сделать, из-за ладони Годжо, что держит её кисти. Она полностью лишена воли и находится в безысходном положении, и, вероятно, ей нужно бояться… Азуми ёрзает спиной по бархатной ткани мягкого дивана и вновь кусает губу, выгибаясь на встречу Сатору, когда чувствует меж разведённых ног твёрдый член Годжо. Она точно не знает, должен ли он быть настолько большим и должно ли быть внизу, настолько жарко, невыносимо. Но Азуми точно не может размышлять об этом сейчас. Только не сейчас.       Пламя в глазах Сатору, когда его пальцы настойчиво рвут вырез декольте на платье Като, нетерпеливо гладят впадинку между грудей, жжёт Азуми. Его чёрные от похоти зрачков, за которыми не было видно даже кольца голубой радужки, грозило проглотить её всю и целиком. И она тлеет под Годжо с таким запретным удовольствием.       В висках громко пульсирует кровь, в ушах бьётся сердце, а между ног нещадно ноет. Като осмеливается бросить взгляд вниз, на его пах. О боже. Кажется, его член выпирал через ткань штанов в двое больше и сильнее, чем ей казалось. Она почти постыдно отводит взгляд обратно к красивому лицу над ней, что сейчас на половину окрашивала тень, а на половину — жёлтый свет всё той же лампы.       Сатору осторожно, немного сощурив глаза, готовясь к тому, что сейчас Азуми попытается сбежать, отпускает её кисти. Но Като не двигается и сама точно не знает, от дрожи в теле или от того, что уже совсем не хочет всё это заканчивать. Не хочет говорить, спрашивать, что сейчас происходит и что будет потом. К этому она ещё не готова. Но раз он поклялся, то возможно… возможно, можно надеяться, что всё будет хорошо.       Годжо, скрестив руки, с тихим треском ткани срывает с себя свою обтягивающую футболку, взъерошивая свои белоснежные волосы, что уже липнут к его лбу. Он вновь падает на руки, поставленные по обе стороны от лица Азуми. Он облизывает свои губы глядя ей в глаза плотоядно.       Неожиданно он вновь толкает своим пахом вперёд, упираясь своим затвердевшим членом в её уже точно мокрые складки. Ткань брюк мужчины шершаво растирает кожу, оставляя розоватые следы, вызывая приток крови вниз. Азуми почти задыхается. Она ноет, инстенктивно хватая его за мускулистые руки, впиваясь в кожу ногтями. Годжо тихо хохочет, низко и так соблазнительно. Пугает лишь то, что в отголоске его голоса совсем нет отблеска здравого разума.       Его губы растягиваются в наглой ухмылке. Он не разрывает зрительного контакта, когда ползёт правой ладонью вдоль тела Като. Шумно вдыхает в унисон с ней, когда касается её бедра, и наклоняется, прибивая её собственным телом обратно к дивану, удерживая, когда его рука заползает ей под юбку, сжимая бедро с внутренней стороны.       Сатору Годжо точно уверен в том, что будет лучше для Азуми Като. Он точно уверен, что знает все её желания, и что даже если она мычит о том, чтобы он отпустил её и устало сопротивляется, на деле же она желает этого так же сильно, как и он. Поэтому, когда Азуми замолкает, прикусив губу, и кладёт ладони ему на плечи, смотря смущённо, Сатору издаёт довольное мычание, бормочет ей «Хорошая девочка» и так резво подхватывает её за талию на руки, выпрямляясь, что Като не сдерживает вскрик. Он с лёгкость переносит её хрупкое тело, сжимая так крепко, как только может, для того, чтобы не навредить. Азуми издаёт краткий писк, когда её подбрасывают в воздух и кидают на удивительно огромную и мягкую кровать. Когда только они успели добраться до спальни…       Като сжимает белую накрахмаленную простынь пальцами. Холод колет кожу, но то, как горит тело девушки, несравнимо даже с морозным снегом зимой. Азуми подбирает коленки и смотрит на застывшего перед краем кровати Сатору. По позвоночнику проходит озноб. Тревожное чувство какой-то нерешительности, что не даёт ей отключиться окончательно и, наконец, погрязнуть в эмоциях, шепчет ей о том, а вдруг ты этого не хочешь?       Сатору Годжо выглядит громадно и угрожающе даже издалека. Он излучает силу и убеждает в том, что в любом случае добьётся того, чего он хочет, что никакие преграды ему не по чём, что никакая слабая девчушка не сможет вырваться из его сильных рук. И мелькнувшая мысль о том, что они выглядят как хищник и добыча, совсем не утешают её. Ведь Сатору начинает медленно подступать.       Он встаёт коленом на кровать, матрас прогибается под ним, а его тёмный взгляд безотрывно следует за тем, как поднимается её грудная клетка при сиплых вздохах и как соблазнительно манит его проглядывающая из-за разорванной его пальцами небольшая грудь девушки. Азуми сгоняет с тела мурашки и сжимается, отлынивая инстинктивно немного назад, когда ей приходится поднять голову, чтобы взглянуть на Годжо. В голове настолько пусто при виде того, как его накаченные плечи поднимаются и опускаются в ритм его быстрым движениям, что Като не может думать больше ни о чём.       Азуми сглатывает, пряча голову в плечи, прижимая коленки ещё ближе к груди. Её немного потряхивает, и вероятно, осознание и страх того, что сейчас будет происходить, возвращается, потому что в голове мелькает мысль о побеге. А готова ли она ко всему этому? Здравый смысл отвечает совсем тихо — нет.       Она едва ли знает что-либо о поцелуях, а вот о том, что происходит дальше между мужчиной и женщиной видела лишь в фильмах с красной отметкой в 18+, хотя и там всё было показано так расплывчато и неясно… Хотя это ли волнует её не так сильно как то, что Сатору Годжо — 29, когда ей всего 16 лет. Между ними разница больше, чем в десятилетие. И если заходить дальше и не раздумывать над тем, какой это абсурд и что он взрослый мужчина, а она совсем молодая девушка, школьница. То у Сатору, вероятно, была уйма женщин. Он красивый, богатый, харизматичный. Не дурочка ли она, раз доверилась ему? Но думать дальше, к сожалению, ей не дают, потому что то, как резко Годжо хватает её тонкую щиколотку и с тихим писком Като дёргает на себя, опрокидывая её на спину и подтягивая за ногу к себе, выбивает весь здравый рассудок, вновь бросая в омут.       В ушах застывает шелест простыней, а на коже пылающее ощущение поцелуя. Сатору мокрыми губами касается стопы Азуми, щекоча. Девушка дёргается, но скользнувшие пальцы вдоль внутренней стороны бедра тут же заставляют её упасть обратно, выгнувшись в спине. Она едва ли может сопротивляться.       Сатору Годжо нежный настолько же, насколько и грубый, несдержанный, жадный, напористый. И иногда он вовсе не может себя сдержать, когда эмоции бьют в голову, когда перед ним — Азуми.       — Учит… — Мямлит девушка, недоговаривая, вжимаясь спиной в мягкий матрас, в покрывало, что становилось всё теплее, горячее, как и её кожа. Като тяжело выдыхает. Она мажет взглядом вниз, туда, где на коленях перед ней стоял Сатору. Впившись пальцами в её подтянутые ноги, он закинул её подрагивающие стопы на свои оголённые горячие плечи, игриво мажа языком от тонкой щиколотки по голени правой ноги. Для того, чтобы тут же перескочить к коленке левой ноги и мягко поцеловать. Взгляд его устремлён к её лицу.       Он смотрит так почти дико, порочно, снизу вверх, в её зрачки. Отголоски какого-либо смятения или неуверенности тут же покидают тело Азуми, оставляя лишь страсть и желание. Но, вероятно, страхи вернутся совсем скоро. Като чувствует, что те так и не покинули её. И прямо сейчас, рядом с Годжо, она хотя и чувствовала защищённой себя от всего остального мира, но точно не от него самого.       На подранных губах Годжо расползается усмешка, почти хищная, когда он правой рукой задирает короткий край платья немного выше. Его горячие губы опускаются ещё ниже, скользят по внутренней стороне правого бедра, и Азуми выгибается так, что хрустят кости. Её пальцы ноют от напряжения, от силы, с которой они сжимают покрывало. Губы раскрываются в немом звуке, но тут же с языка слетает неясный всхлип, когда острые зубы Сатору кусают её кожу совсем рядом с местом, что пульсировало, разгоняя кровь по всему телу. Като готова почти заплакать. Она кусает губы, ощущая железный привкус крови. Непроизвольно её рука метается к голове мужчины, и её дрожащие пальцы так сильно сжимают отросшие белоснежные волосы на голове Годжо, что тот издаёт низкий рык. Азуми дёргает рукой и к своему удивлению и неожиданности Сатору кончиком носа утыкается прямо в её нижнее бельё, ощущая даже сквозь него тягучую влагу. Бог мой.       Азуми взвизгивает так, что, вероятно, это слышно даже на улице. Остаётся лишь надеяться, что она никого не разбудила. Сатору низко, издевательски хохочет и сжимает её бёдра сильнее, впиваясь пальцами в кожу, когда Като вновь дёргает его за волосы, желая, чтобы он перестал так тяжело и жарко выдыхать меж её ног, потому что ещё немного и она бы погибла.       Но у Годжо на сегодня в планах было погубить её. И не раз. Поэтому лёгкого шлепка по её заднице хватает, чтобы девушка усмирилась и послушно замолкла, поджав губы, чувствуя, как щёки истощают жар. Только что, вероятно, было самое постыдное, что она когда-либо делала. И дальше её ждало ещё больше.       Длинные аккуратные пальцы левой ладони Сатору отпускают подтянутое бедро Азуми и с пронзающим звоном девушки касаются её белья, надавливая. Годжо повторяет своё движение, вновь массируя. Он надавливает на ту же точку и с ликующим ожиданием наблюдает за тем, как Като повторно закидывает голову назад. Шепчет его имя почти заклято и инстинктивно пытается свести ноги, но лишь сжимает его голову, до безумия приятно. А Сатору и рад щекой потереться о мягкую кожу бедра с внутренней стороны, оставив поцелуй на зализанном укусе. Оставляя ещё одну отметину.       Годжо резво, с игривым напором тянет бельё Азуми вниз, стягивая его по длинным ногам и быстро отбрасывая в бок, чтобы тут же вернуться в старое положение. После чего, остановившись лишь на секунду и с лукавой усмешкой впиться пальцами в ткань короткого платья Като так сильно, чтобы разорвать его и, проводя полосу вверх до уже сделанного им выреза на груди, окончательно испортить наряд, до смерти смущая этим Азуми, что отворачивается, ныряя лицом в скомканную простынь в попытке скрыть пылающий румянец. Это заставляет Годжо шаловливо улыбнутся, тут же поспешив склониться над оголённым плоским животом Като с черченными линиями еле выпирающих мышц, пока девушка не решила начать скрывать наготу, но, конечно же, он бы и не дал ей этого сделать. Сатору мокро мажет языком по прямой линии, что спускалась от груди и ниже пупка.       Заставляя Азуми вскрикнуть, дёрнувшись, щекотно. Его левая рука ныряет под колено Като, отодвигая её ногу ещё шире, чтобы пройти в плечах. Он ведёт языком мокрую дорожку до самой впадинки между грудей. И Азуми не сдерживается, хнычет, закидывая голову назад. Като выгибается в спине, желая быть ближе к Сатору, вжаться в его сильное тело. Она ощущает кожей живота каждую его напряжённую мышцу пресса, груди, когда он поднимается выше, к её шее, и тут же так же медленно, томно спускается вниз в то же положение. Его губы опускаются, на этот раз немного ниже, правее. Он кусает кожу, и Азуми громко выдыхает. Годжо смотрит на девушку почти завороженно, наслаждается каждым её звуком и движением, каждой её частичкой. Что он желает так сильно.       Липкая дрожь и мурашки прокатываются по чистой, без единой родинки коже, когда горячая ладонь Сатору перемещается, продолжая свои движения меж ног Като, раздвигая мокрые складки и с лёгкостью находя клитор. Одно движение — и глаза Азуми закатываются к потолку.       Годжо вздыхает в низком полустоне. Он готов смотреть на это вечно. Но ещё больше ему хочется трогать и пробовать. Поэтому его губы опускаются на розоватую бусинку левой груди Като и посасывают, оттягивая зубами. Като хнычет и наматывает уже влажные волосы Сатору на ладонь, зарывается пальцами к самым корням, легко массируя кожу и оттягивая волосы. В то время как губы Годжо движутся у рёбер, щекочет грудь Азуми своей спадающей вниз чёлкой белоснежных волос. В паху у мужчины сильно тянет, а член болезненно упирается в брюки, натирая. Сатору, довольный, сжимает другой рукой бедро Като, оставляя алые следы, пока кожа у плеч Азуми уже покрыта багровыми пятнами его поцелуев. Он оставляет на ней множество следов, и его собственническая натура ликует. Она только его — звучит крик в голове с тихим рокотом смеха.       Сатору немного приподнимается, останавливая свои ласки, привлекая этим и млеющую в удовольствии Азуми. Девушка хнычуще приоткрывает веки и вглядывается в полные похоти глаза Годжо. Своего учителя. Теперь это уже вовсе её не пугает, потому что она видит в его глазах, что её зрачки столь же черны и порочны. Като сжимает губы, проглатывая сиплый стон, когда Годжо двумя пальцами проводит между её складок, собирая жидкость.       Азуми приоткрывает губы в удивлении и с перевернувшимся желудком, в котором завязывается плотный узел, смотрит на то, как Сатору, широко ухмыльнувшись, подносит свои пальцы с капающей мутно белой жидкостью к губам и кладёт их на свой язык, посасывая, он хрипло стонет. А с губ Като непроизвольно слетает такое жалобное хныканье, что это пугает даже её саму. И ей уже совсем плевать на то, что она лежит совсем голой, без одежды перед своим учителем. Но что становится более неожиданным, так это шальной довольный взгляд Годжо, когда он с молниеносной скоростью просовывает свои палацы, что только что облизал, в приоткрытые губы Като.       Девушка сипло вздыхает распахивая в удивлении глаза, а Годжо на это толкает свои пальцы глубже, почти в её горло, заставляя закашлять. На языке странный солоноватый привкус и… Като вздыхает. Её язык почти послушно, будто читая мысли в голове Сатору, слизывает с его пальцев остатки её собственной липкой жидкости и слюны Годжо. Мужчина при этом лишь довольно склоняет голову на бок. Ему приходится напрячься, чтобы сдержать желание прямо сейчас стащить с себя штаны и…       Но память о том, что он первый мужчина Азуми отрезвляет, заставляя после бросится в ещё более глубокий омут с головой. Она цельная и вся для него, нетронутая. Совсем невинная. Като сводит его с ума своей отзывчивостью и тем, как она отвечает. Льнёт ближе, словно кошка извивается в его руках, но жаждет прикосновений его ладоней, тает под его шаткими поцелуями.       — Нравится? — Мягко протягивает Годжо. Наконец, вынимая пальцы изо рта Азуми и проводя ими предварительно по её распухшим, красным от поцелуев губам. Он возвращает руку вновь к её текущим складкам, наблюдая за тем, как меняется лицо девушки, как расправляются её нахмуренные брови, разбегаются глаза, раскрываются губы. Её грудь поднимается под глубоким вдохом. Сатору выдыхает в унисон с ней, облизывая пересохшие губы, чтобы после вновь настойчиво поцеловать Като, проталкивая собственный язык ей в рот.       Азуми тихо хнычет, когда Годжо надавливает на какую-то точку внутри и тут же заливается краской. Нервно сжимая предплечья мужчины, она боязно водит руками по его напряженным плечам, касается спины, переходя на торс и ниже, на что Сатору охотно отвечает сдавленным стоном и рычанием из груди, прижимая ладонь полностью к плоти девушки. Азуми смотрит горящими глазами на прикрывшего в удовольствии глаза Годжо и порывно придвигается ближе. Она теперь уже смело, нежно касается губами его шеи, ощущая, как его кадык тут же дёргается.       — Азуми… — Шепчет отдалённо Годжо. Он открывает свою шею сильнее, наслаждаясь уже более уверенными ласками — своей ученицы. Боже, он и вправду тот ещё ублюдок. — Хорошая девочка… — Вторит, бормочет Сатору, когда мазаные мокрые поцелуи касаются верха его шеи, немного ниже уха. Так мягко, ласково. Мурашки разбегаются по телу, пах больно тянет, он сводит брови так, словно вот-вот и сорвётся с цепи.       Сатору добавляет третий палец и ловит удивлённый вздох Азуми с довольной ухмылкой на лице. Она лишь на мгновение впивается ногтями в его предплечье, сдерживая ноющую боль от растяжения. С её губ срывается стон. Она жмурится, кусая губу, чувствуя, как Годжо внимательно следит за эмоциями на её лице. Сатору немного привстаёт. Мышцы на его спине, красиво переливающиеся под холодным светом, излучаемым луной, что достигает с неба окна спальни Годжо. Маг жадно целует Като, тихо усмехаясь в губы. Вновь опускается, мажа губами от места между ключиц до впадинки у грудей, рисуя языком замысловатые узоры.       Спроси у Сатору, какая Азуми на вкус, он бы ответил — в сотни раз слаще японских сладостей. Годжо судорожно вдыхает. А ещё от неё исходит запах лета. Так пахло море ранним утром, так звучал шум волн под лучами восходящего солнца. Так же он чувствовал себя, когда был в последний раз счастлив ещё десяток лет назад, когда только учился быть шаманом, когда мир не казался таким полным крови дном колодца. И когда он умел доверять людям. Верил в то, что сможет спасти мир от проклятий вместе со своими друзьями. Сколько из них всё ещё живы?       Глаза у Азуми такие яркие, зелёные, как высокие деревья у реки, где когда-то он катался на лодке с друзьями по узкому заливу, где вода казалась такой прозрачной, чистой и красивой. Азуми Като как свобода, как необременность. И рядом с ней Сатору чувствует радость, что когда-то давно потерял в юном возрасте. Рядом с ней он чувствует себя цельным. Рядом с ней он дышит полной грудью и рядом с ней слышит смех школьников, с которыми он когда-то учился и сражался. Она та, кто делает его счастливым, возвращая в прошлое. Она та, кого он хочет запереть в клетке, чтобы её никогда у него никто не забрал, как сделали с его юностью. Азуми Като — он сбережёт для себя.       Воздух в комнате всё сильнее накаляется. Сатору приостанавливается перед лицом Азуми и, глядя в её прикрытые веки, низко шепчет: — Смотри мне в глаза.       Като сглатывает и тут же распахивает их, встречаясь с лукавым прищуром. Годжо выпрямляется, всё ещё стоя на коленях, он медленно касается края свои брюк, и когда раздаётся звук молнии, он расстёгивает ширинку. У Азуми перехватывает дыхание от понимания…       Когда Годжо быстро стягивает с себя брюки, Като сглатывает комок в горле, прикусывая язык. Она приподнимается, садясь, и глазет на его пах так, словно увидела член впервые. Нет, конечно, в живую это и вправду было впервые, но она точно знала, как он должен выглядеть, как минимум с уроков полового воспитания в пятом классе. Вот только к её всё же удивлению, кроме того, что у Годжо были белые короткие волоски, тонкая полоска, идущая до пупка, которую она не заметила изначально из-за плохого освещения. Так это то, что член Сатору был необычно большого размера, длинный, толстый, покрытый немного выпуклыми венами и… Корень языка Азуми начинает тянуть, и она постыдно хмуриться. С кончика члена Годжо капала полупрозрачная липка жидкость, предэякулят.       — Дорогая… — Щелчок пальцев Сатору привлекает внимания Като. Она поднимает свой затуманенный, немного напуганный взгляд снизу вверх к лицу своего учителя. Азуми сжимает коленки, поджимая губы, пока смотрит на Годжо. Его тело очень большое, сам он массивный и в несколько раз больше неё самой, и возможно, это вызывало некий трепет внутри. — Потрогай. — Хрипло, низко так сокровенно говорит мужчина. Но не просит, скорее приказывает. И Азуми послушно двигается садясь на, послушно сведённые, коленки. Ещё бы. В её голове, кажется, перегрелся и расплавился собственный мозг от событий этого дня и ночи.       Игнорируя несмелость девушки, Сатору решает взять всё в свои руки. Ему надоело ждать и он слишком нетерпелив. Поэтому он сам подхватывает небольшую по сравнению с его ладонь. Её руки, на удивление по сравнению со всем остальным телом, холодные, вероятно от того, как сильно она сжимала простынь, что они занемели. Годжо поглаживает небольшие пальцы, щекоча в попытке, заставить прилить к ним кровь. Вторая его рука в мягком жесте касается головы Азуми, поглаживая её по макушке, убирая её взъерошенные длинные волосы за уши. Девушка на этот жест жмурится и льнет к ласке, словно кошка под лучами солнца. Опаляя Като своим горячим дыхание. Сатору, наконец, опуская взгляд вниз, с усмешкой, чувствуя дрожь Азуми. Он, накрыв своей рукой, опускает её ладонь на свой налитый, горячий, твёрдый член, что уже ныл от напряжения. Его кадык дёргается, когда он сглатывает от удовольствия.       Волоски на затылке Азуми поднимаются. Она старается не сжимать ладонь, которую держал Сатору. Като прикусывала свою щеку изнутри и глядела лишь на пах мужчины. Между ног нещадно ноет и по внутренней стороне бедра что-течёт что-то липкое, от чего Азуми смущенно ёжится.       — Вот так вот… — Хрипло шепчет Годжо, когда, подталкивая таз вперёд, сжимает ладонь Като вокруг своего члена. Они в унисон громко вздыхают, низко опуская плечи. Проходит едва ли пять секунд, когда Сатору начинает, управляя ладонью девушки, опускать и поднимать её вокруг своего ствола. — Мг… — Выходит неясный звук из горла мужчины. Он едко жмурится, сводя брови в напряжённом жесте. Ему этого мало. — Да-да, во-вот так… — Бормочет он, немного сильнее сжимая руку Азуми, надавливая ею на свой член.       Като ощущает, как горят её щеки и ноет внизу живота, сводя бёдра, в то время как по её руке, что сжималась у кончика мужского члена, растекается немного липкая полупрозрачная жидкость, что покрывала всю её ладонь, позволяя скользить по немалому размеру. Сатору Годжо был идеален, похоже, во всём, даже когда это касалось его члена, потому что Азуми уверена, что это точно было пределом идеала, хотя её и настораживало то, что её ладонь даже не может обхватить его член, как это должно тогда…       Кончик языка начинает тянуть, когда её взгляд мажет вновь по тому же месту, наблюдая, как её рука, переплетаясь с пальцами Сатору, ездит вверх-вниз по всей длине бежевого, немного светлого и розоватого у головки члена, что блестит от липкой жидкости и становился всё тверже от манипуляций, что делала её ладонь, управляемая рукой Годжо. Сиплый вздох Сатору и тихий рык. Он наклоняется вперёд, подхватывает свободной рукой Като за талию и поднимает её, заставляя встать на колени, вытянувшись. Он прижимает её тело к себе, зажимая свой член и их руки меж их тел. Азуми сорвано выдыхает через губы, смущённо опуская лоб на напряжённое мужское плечо. Всё её тело горит, как пламя огня.       Всё это было слишком. Слишком.       — Плохая девочка… — Низкий хриплый шёпот заставляет всё тело Азуми сжаться. Сатору наклоняет голову и мокро мажет губами по её виску, отодвигая волосы. Като сглатывает, сводя бёдра. — Посмела солгать мне, обмануть… — Бормочет он, заклято кусая кончик её уха, сопровождая это новым толчком бёдер вперёд, вжимая свой член сильнее в плоский живот Като, ускоряя движения своей и её руки. Годжо сорвано выдыхает с тихим полустоном. — Пошла к другому, бессовестная… — Продолжает лепетать он, пока облизывает мочку уха Азуми.       Девушка всё сильнее пытается отвернуться, жмурится, впиваясь ногтями свободной руки в бицепс руки Сатору, на что в ответ Годжо крепче сжимает её тонкую талию, легко хлопая её по бедру.       — Маленькая лгунья… — Прижимаясь губами к уху Като, шепчет Сатору, заставляя все тело девушки содрогнутся. Азуми плачуще всхлипывает. Она больше не может терпеть ярой ноющей боли внизу живота, того, как пульсирует между ног. — Я накажу тебя. — Наверняка после этих угрожающе низких слов Азуми должна была в страхе затрястись, но она сделала это лишь после того, как с пронзительным взвизгом, выпустив весь воздух из лёгких, упала на кровать, а сверху над ней навис Сатору. Смотря дико зло и до жжения в костяшках — ревниво и жадно. Сожаление? Его много, она провинилась…       Тишина, что сопровождала их, замирает, когда несколько мгновений, кажется, длятся вечность, пока за окном вновь из-за облаков выходит яркое округлое светило. Бархатный белоснежный свет луны скользит по ровной коже, по исчерченному мышцами телу Сатору, по правой части его лица, оставляя левую в тени, так, чтобы было видно, как горят его пронзительно голубые глаза. Светлые волосы Азуми, что рассыпались вокруг её головы ареалом, блестят и искрятся, словно водная гладь под лучами. Её глаза блестят, будто от слёз, а расширенные зрачки поглощают и так манят…       Азуми Като млеет и тает под его натиском, издаёт протяжный испуганный полустон, когда твёрдая, горячая и мокрая от блестящей липкой жидкости головка члена вжимается в её плоть. Ей стыдно, немного страшно, и в руках Годжо она понимает, что даже если захочет изо всех сил. Ей не сбежать. И он уже не остановится. Сатору сжимает её бедра до синяков, скрещивая её небольшие стопы за своей широкой спиной. Он тянется ближе и еле входит. Перед глазами уже танцуют яркие точки, но благо он останавливается, слыша взволнованный негромкий вздох и мычание девушки, в котором чувствуются отголоски смятения и боли. Он слишком, слишком большой.       Сатору поднимает глаза к нахмурившемуся девичьему лицу, сводит брови и жмурится. Он почти скулит, но совсем не жалко и моляще, а скорее угрожающе и сумасшедше, продолжая медленно входить, крепко держа Азуми за талию, чтобы та не сдвинулась. Като же постепенно начинает извиваться, протестуя. Её глаза испуганно широко распахиваются, как и губы. Она сипло бормочет: — Подож…ди, я не-не могу… — Заикаясь и впиваясь ногтями в спину мужчины, пока пальцы не окрашивает кровью. Годжо, рыкнув, впивается в раскрасневшие губы Азуми для того, чтобы та не мямлила и замолчала. Но в ответ Като сильно прикусывает его губу. Что-то ужасное внутри Годжо вспыхивает от металлического привкуса, что смешивается со слюной Като, и от почти до боли тяжёлого, приторно сладкого чувства внизу, когда стенки Азуми сжимали его член до алой пелены перед глазами.       Его улыбка становится звериным оскалом, когда он отстраняется от неё буквально на пару сантиметров, чтобы разглядеть выражение лица напротив. Дрожащие губы с размазанной красной дорожкой, заплаканные глаза с поплывшей чёрной тушью, блестящие зрачки от алкоголя и возбуждения, розовые от температуры в комнате, что создают их тела, щёки и нос. Она выглядела идеально.       Азуми тихо, болезненно мычит, толкается руками в попытке остановить Годжо, но он напористо отводит её кисти в сторону и входит ещё глубже, растягивая её под свой член. Но всё же он делает ей милость, когда, сцепив зубы, тяжело опирается левой рукой на подушку рядом с лицом Като. Входит медленно, в едином ритме, а не резко, для того, чтобы разразить её болью. Он терпит и останавливает себя от порочного желания завладеть ею всею и сразу. Она уже должна быть благодарна.       — Такая узкая… — Восклицает он с сумасшедшей улыбкой и широко распахнутыми глазами. Като воротит головой в отрицании того, что только что в пламенных зрачках увидела безумца. Годжо зачарованно следит за каждой меняющейся эмоцией на её нахмуренными, жалко, в мольбе сведёнными бровями, сжавшимися в тонкую полоску губами, блестящими от слезинок глазами, широко открытыми в немом порыве заметить на лице Сатору признак того, что сейчас он остановится и сжалится над ней.       Азуми знала что в первый раз всегда больно. Знала, что с Сатору ей будет ещё больнее, когда увидела его размеры. Знала и что Годжо — не ласковый мальчишка её лет, неумелый и трепетный, который остановится по её просьбе и даст ей сделать всё самой, лишь бы после, наконец, кончить. Сатору Годжо совсем не немного сумасшедший, лишенный здравого разума. Эгоист, которому плевать на остальных. И то, что его маленький актёрский фарш, его игра в роли заботливого рушится, когда он проникает глубже, делая резкий, размашистый болевой толчок, когда упирается в девственную плеву, должно был что-то значит. Потому что Като точно знала, что то, с каким наслаждением он смотрит за тем, как она, всхлипывая, стонет и старательно пытается сдержать плачь, принимая его, пока вся длина не входит и головка его члена не касается стенок её матки, наверняка о чём-то говорит.       Когда их бёдра соприкасаются и член Годжо полностью пропадает в складках Като. Мужчина низко, изнеможённо стонет, делая глухой толчок бёдрами, вжимаясь в неё окончательно, до крови кусая собственные губы, утыкаясь покрытым испариной лбом во влажное плечо Азуми, мелко целуя её кожу. Внимательно слушая каждый её неровный вздох. — Хорошая девочка, так отлично приняла меня… — Заходится в шёпоте похвалы Сатору, немного приподнимаясь на руках.       На его губах расползается ухмылка, когда он, вставая на руки, наблюдает за тем, как Азуми аккуратно вдыхает, пытаясь не причинить себе боль. Левая рука Годжо бережно оглаживает напряжённую талию Като. В его глазах зарождается блеск, а дыхание становится громким и глубоким, когда его пальцы очерчивают силуэт его толстого члена, что выпирал сквозь плоский живот Като. Он не в силах сдержать себя, надавливает, тут же шикнув сцепив зубы и инстинктивно глубоко толкнуть. Като ноюще что-то мямлит, ёрзая на месте, и это смешит Сатору.       — Это только начало, сладкая… — Хрипло произносит Годжо то самое прозвище, которым назвал Азуми в первую их встречу, и это заставляет Като издать тихий стон, закидывая голову назад, еле выгибаясь. Сатору хрипло хохочет. Наконец, кладя свою ладонь на складки Като, он раздвигает горячую плоть пальцами и с лёгкостью находит измазанный в липкой жидкости клитор, начиная масировать его. Азуми щёлкает зубами, смыкая челюсть. Её пальцы вновь сжимают теперь уже горячие накрахмаленные простыни. Её коленки дёргаются, и она, словно в призывном жесте, толкает Годжо на себя, сцепив стопы за его спиной.       Азуми Като — совсем потеряла разум. Понимает она, когда звонко стонет, стоит Сатору только склониться и облизнуть её твёрдый розоватый сосок, смотря исподлобья на её лицо, распахнутые губы, прикрытые глаза, выгибающуюся спину. Азуми совсем забывает о ноющей боли, о том, что несколько минут назад жесткими толчками Годжо выбил из неё сознание. И совсем не обращая внимания на колющую боль в теле от синяков, которыми покрыто её тело.       Азуми Като бросается в буйное море под названием Сатору Годжо, без смятения, без одежды, полностью открытая и готовая к тому, что её разобьют о скалы. И поэтому она мелеет, словно на лучах солнца, когда вместо этого получает ласку и хотя совсем не здоровую, но, кажется, любовь.       А любил ли она Сатору Годжо? Да. Азуми Като была неизлечимо влюблена в своего учителя ещё с первой встречи, но нагло лгала даже самой себе. Азуми притягивало к мужчине, что намного старше её, и это казалось совсем неправильным. Но Като хочет быть послушной девочкой, поэтому слушается Годжо и делает всё, как он говорит, наплевав на всех и отдавшись пороку, окончательно осквернив саму себя. И если бы Сатору Годжо был морем крови, в котором она обязательно захлебнётся, то она всё равно бы погрузилась в него с головой, совсем не подозревая, что Сатору Годжо уже давно ядом проник в её организм. Не отравляя, а меняя её всю под себя. Выстраивая каждую её частичку заново. Потому что Сатору Годжо, кажется, был заядлым пьяницей, раз терялся в омуте лишь от одного терпкого запаха. Тогда же Азуми Като — была сладким красным вином. Бурлящим в крови, взывающим к сердцу и владеющим разумом. Сатору проводит мозолистой ладонью по девичьему лицу, очерчивает пальцами алые щеки, нечёткий контур распухших губ. Он улыбается, смотря таким жадным и наглым, собственническим, поглощающим взглядом. Он глотает её залпом. Не распивает медленно, в ожидании, когда опьянеет, а глотает за раз, разбивая опустевший бокал.       Азуми, не сдержавшись, дёргается навстречу Годжо с пылающим сердцем. Возможно, всё же она мазохист, хотя никогда и не догадывалась об этом. Но это наверняка, потому что Сатору — садист. У Годжо мгновенно темнеет в глазах от удовольствия. Он тут же делает резкий толчок, прикусывая тонкую кожу у ключиц Като. За что в ответ Азуми, склонившись, прикусывает уголок его уха. Сатору не сдерживает глухого стона, за которым следует звонкий вздох удовольствия Азуми. Они не движутся в унисон, а вздыхают поочерёдно, заглушая тишину, расползаясь истомой по телу друг друга, заполняя все свободные частички.       Более ждать Годжо просто не может. Это слишком невыносимо. Сатору начинает двигаться, но не осторожно, наверняка как бы было написано в дешёвых романах о принцессах и принцах, в которых разница в их возрасте не была бы более чем пару лет. Сатору Годжо знал, по каким не детским легендам писали диснеевские рассказы, и знал, что по правде принц не был никаким юношей. Сатору поддается назад и резко толкается обратно. Еще раз. Азуми стонет сквозь мокрые глубокие поцелуи, шарит своими влажными ладонями по его напряжённой спине, гладит его руки, зарывается пальцами в мокрые волосы.       Это — слишком невыносимая мука. Хотя и боль пронзает при каждом глубоком толчке, но она, распадаясь на части, грязнет в этом с горьким удовольствием.       — Я…я люб… — К сожалению, Като не заканчивает, так и не осмелев, даже после того, как звонкий режущий сознание стон выскальзывает из губ вместе с прыснувшими слезами из уголков глаз. Азуми закидывает голову назад и настырно игнорирует непонимающе нахмурившегося Сатору, что, резко остановив свою руку на её складках, подозрительно щурится и молвит требовательно:       — Повтори. — Но в ответ ему следует немая тишина. Като боязно признаться в чувствах вслух, и мозг плавится слишком губяще, чтобы она понимала что-либо. Поэтому даже когда Годжо, зло и раздражённо рыкнув, хватает её за челюсть, поднимая голову, продолжая глубокие ритмичные толки, что начинают сопровождаться скрипом кровати, грозящей развалится прямо под ними, и шлепков мокрой кожи. — Повтори, Азуми! — Угрожающе шипит он, приближая её совсем заплывшее в неже лицо. Она слишком погрязла в удовольствие и всех чувствах, эмоциях, и поэтому язык совсем не вяжет слов.       Азуми стонет ещё и ещё, шепчет, словно в бреду, его имя и жмётся ближе, но Сатору недовольно отстраняется с выжиданием того, что она закончит ту же фразу, что начала говорить. Като лезет целоваться, в смятении желает укусить его за губу, в то время-ка Годжо снова начинает нажимать на её клитор и так быстро водит круги по пылающей плоти, что пальцы на ногах Азуми сжимаются почти до спазмов. Она закидывает голову назад, не в силах и шевельнуться. Из приоткрытых губ вытекает тонкая струйка слюны, и Годжо ухмыляется, тут же жестоко толкаясь вперёд членом, выбивая сиплый вздох из груди Азуми. Он недоволен и поэтому, когда Като почти достигает пика, уже немощно ноя и хныча на его члене, он резко всё обрывает, шустро выходя из неё и убирая свои пальцы с её набухшего клитора.       Азуми разочарованно хнычет и что-то непонятно бормочет. Перед глазами всё ещё стоит тёмная пелена, и наверное, поэтому она не видит, как предупреждающе смотрит на неё Сатору, тут же усмехаясь, скалясь порочно.       Толчок, скрип кровати и Като уже удивлённо и испуганно раскрывает глаза, опомнившись, когда сильная рука Годжо, перевернув её, вжимает лицом в простыни и сгибает её дрожащие колени, прижимаясь пахом к её заднице. Сатору склоняется, скользя мокрой от пота грудью по её подрагивающей от напряжения спине. Он утыкаться в её затылок, вдыхая полной грудью её запах. Для того, чтобы тут же агрессивно рыкнув придвинуться к её уху и прошипеть:       — Говори. — Сопровождая это резким болевым вхождением на полную длину. Азуми взвизгивает, выгибаясь, но больше ей пошевелится не дают. — Раздвинь ноги шире. — Раздражённо сводя свои белые брови, говорит Годжо, самостоятельно расталкивая её бёдра. Като что-то пищит в попытке вырваться.       Только не в такой позе. Ей стыдно, неловко, она чувствует себя незащищённой. И так она втрое сильнее ощущает вес его члена и толчки. Между ног требующе ласки пульсирует, по бёдрам начинает течь полупрозрачная жидкость. Но Азуми плевать, она, как зверёк в клетке, мечется, толкаясь руками в кровать. Но Годжо, лишь хохоча, давит на её голову ладонью сильнее и вжимается глубже, грозя сейчас сломать её на пополам. Он нависает над ней, словно громадная туча. Массивный и огромный, и это одновременно до дрожи пугает и пробуждает что-то совсем неправильное. Потому в следующее мгновение когда Сатору выходит ударяя её членом по клитору с липким, мокрым, вульгарным хлопком. Азуми Като становится слюнявой мало что понимающей лужей, выгибаясь в спине до боли в позвоночнике. И теперь уже совсем не важно, что скажут другие. Интересно, её учитель пытался так вбить ей это в голову?       Азуми млеет и ноет при следующем толчке, сцепляя зубы на покрывале. Слюна, слёзы и пот текут на чистые белые покрывала, что завтра точно придётся менять. Ужасно грязно застонав, Като чувствует как колит в лопатках, она словно кукла под весом что сейчас разломит её на две части, сломав пластик.       Неправильно, что подобное возбуждает её, и неправильно, что от терпкого запаха кожи, возбуждения и затхлой нехватки воздуха ей хочется растечься, словно мороженное на асфальте жарким летом под нещадными лучами.       Азуми шепчет, выстанывает его имя. В удовольствии закатывает глаза и беспомощно хватает ртом раскаленный воздух под внимательным требовательным взглядом Годжо.       — Давай! Повтори, что ты там бормотала! Плохая девочка! — Громкий шлепок по заднице звонко, эхом распадется в ушах. Като протяжно стонет, поджимая пальцы на ногах. Её тело начинает трясти, а перед глазами мелькают звёзды.       Годжо толкается сильнее, быстрее, каждым своим движением выбивая все мысли из своей и её головы, оставляя пространство лишь друг для друга. Он хочет больше, хочет сильнее, быстрее, ещё глубже. Ещё, ещё и ещё. Сатору хочет её полностью и всю, без остатка. Хочет её всегда и везде. Ему просто нужно, до смерти нужно чувствовать это постоянно, чувствовать её. Вбиваться в её нутро, жестоко, собственнически растягивая её на своём члене. Целовать её до изнеможения, до дрожи, пока её тело не будет содрогаться в конвульсиях. И наполнять её, наполнять, пока она не взмолит, остановится. Но она не попросит, точно не попросит, потому что от удовольствия и слова сказать больше не сможет.       Годжо злится на то, что Азуми молчит. И когда она, наконец, начинает что-то неясно мычать, вбивается лишь сильнее и глубже, склоняясь над ней всем своим массивным телом. Като ноет и плачет, хнычет от того, как обессиленно её коленки раздвигаются шире, но Сатору подхватывает её бёдра и удерживает, продолжая жадно толкаться, вдавливая, вбивая её в свою кровать. Его сводит с ума то, как капельки пота стекают с её поясницы по тонкой линии позвоночнику прямо к лопаткам, то как они блестят в свету яркой полной луны, окрашивая их тела. Он шипит с рыком, вжимаясь глубже, ударяя по её клитору.       — Я лю… — Обессиленно, прерываясь с каждым глубоким толчком своего учителя, мямлит Като.       — Громче! — Дико оскалившись и широко-широко распахнув своих обрамленные белоснежными ресницами глаза, восклицает Годжо, выходя из её нутра полностью, чтобы тут же резко войти во всю длинный, со звонким шлепком кожи о кожу. Он бы мог остановиться и дать ей возможность сказать предложение, не заикаясь из-за его толчков. Но Сатору до помутнения в голове нравится, как она старается угодить ему.       — Я люб… — Пытается повторит Азуми, хныча от того, что у неё не получается. В голове так горячо. В ушах пульсирует кровь. Ей кажется, будто вот-вот она вывернет все внутренности из себя наизнанку. Кровь разгоняется по телу пламенем, и Като сгорает под напором.       Сатору щурится, шаловливо, ещё раз шлёпая по заднице Азуми, оставляя красный отпечаток на бледной коже. Его пальцы другой руки сжимают её клитор, щипая. Вязкую жидкость, его и её, что текут из худощавого женского тела, стекая вниз, Годжо растирает по собственным пальцам и внимательно наблюдая за телом Като, улавливает момент, когда она начинает дрожать каждой косточкой, когда её плечи перестают подниматься под короткими вздохами, и она затихает, оттопыривая задницу ещё выше и вжимаясь лицом в простыни, почти умоляюще наседает на его член. Годжо хохочет звонко и так, что по телу проходит сладкий озноб.       — Я люблю т-тебя… — Наконец выдавливает из себя Азуми Като, глотая затхлый воздух. Её тело сжимается в конвульсиях, все мышцы напрягаются, и кажется, она вот-вот и разорвётся. Внизу живота узел становится всё тяжелее, а плоть между ног пылает и болит уже нестерпимо.       — Хорошая девочка! — Восклицает Сатору, услышав заветную фразу, он толкается, особенно сильно, поджимая её под себя и щёлкая её по клитору. Наконец, позволяет кончить.       Азуми Като умирает трижды, прежде чем обессиленно свалиться вниз. Громкий, оглушительно звонкий, изнеможённый стон режет воздух. Тело девушки сотрясается, удовольствие растекается по всем косточкам. Внизу мокро, грязно и сладостно. Перед глазами тёмное покрывало со звёздами и вспышками, мешающимися с ярко-голубыми глазами, преследующими её. Азуми жмурится. Она сладко стонет — его имя, бормочет заклято и плачуще, прежде чем Сатору перехватывает и жадно целует её, сильнее надавливая ей между ног, продлевая удовольствие, собирая пальцами белую вязкую жидкость, смешавшуюся с небольшим количеством разводов крови, чтобы в следующее мгновение с едким, до ужаса смущающим чмоканьем слизать с пальцев, проглотив.       — Такая сладкая… — Шепчет Годжо на ушко Като, склонившись к ней. Азуми совсем не понимает, где она и что происходит, но точно знает, что не хочет, чтобы это заканчивалось никогда.       Пока её тело дрожит, Сатору крепче обхватывает её всю теснее вжимая в кровать, толкаясь быстрее, но всё так же глубоко, грозя погрязнуть в ней навсегда. Он выходит полностью для того, чтобы войти до самого основания. С его языка слетает какая-то брань, он налегает на Като своим громадным телом, и Азуми даже сквозь пелену сознания становится немного страшно, что он сейчас упадёт на неё и задавит. Годжо, прижавшись телом к телу Азуми, впивается в её талию и жадно кусает её плечо под недовольное мычание Като, что еле как двигается. Сатору напрягается, сводя брови, его челюсть сжимается, прежде чем он делает ещё несколько размашистых толчков, будто пытаясь и вовсе запечатать себя в ней.       Наконец, замирая, он судорожно, низко выдыхает. Его брови расправляются, а глаза закрываются, когда он, наконец, кончает, глубоко в ней, изливая из себя всё сладкое напряжение. По телу удовольствие растекается волнами, член пульсирует изливаясь белой липкой жидкостью, заполняя Като своей спермой. Он удовольственно постанывает, глухо толкаясь ещё раз. Вязкая жидкость начинает вытекать за край, стекая по бёдрам и перетекать на живот прогнувшейся в спине Азуми, которая от чувства полной заполненности не выдерживает и, громко всхлипнув, вновь кончает, смеша этим Сатору, который придавливает её своим телом к кровати, безжалостно давя.       Сатору, почти мурча, утыкается Азуми в шею, не давая той пошевельнутся. Но, услышав протест и неясное ворчание, вздохнув, игриво ущипнув Като, переворачивается, держа её за талию и перенося её вместе с собой на бок. Руки Годжо пособственнически обвивают её за талию, пока он завороженно наблюдает за тем, как девушка приходит обратно в сознание. Он двигается несколько раз дёргая тазом вперёд, почти не задумываясь об этом. Азуми Като ему хочется постоянно, и собственное тело уже само отзывается на это. Так влажно, скользко и тепло. Сатору протяжно стонет, зарываясь пальцами в белоснежные запутанные волосы Азуми, мягко оттягивая их.       — Я тоже люблю тебя, дорогая. — Внезапно нарушая тишину, сопровождаемую тяжёлым дыханием, говорит Сатору, поворачивая через плечо Азуми за подбородок. Он мажет влюблённым взглядом по её лицу. Он готов смотреть на неё целую вечность.       Теперь его глаза чем-то отливались. Они были всё так же нахальны, насмешливы и уверенны, игривы. Но теперь в полных похоти зрачках таилась забота и… любовь. Сатору растягивает губы в улыбке. Он наклоняется, прижимаясь своим горячим лбом к её и смотрит чётко, пылко выдыхая, наслаждаясь тем, как они близки. Никто у него не сможет это отнять.       — Учитель, какое у вас неприемлемое отношение к своей ученице… — Устало зевнув, бормочет Като, довольно улыбаясь. Внутри, за рёбрами, что-то сильно сжимается, сбивая дыхание, заставляя пищать и кричать. Азуми игриво улыбается, щуря глаза. Она алчно жмётся ближе, устало, но счастливо хихикая. Дышать немного тяжело, тело ноет от того, как беспечно сжимает Азуми в объятиях, удивленно смотря Сатору.       — О, не бойтесь Азуми Като, лишь вы ходите ко мне на дополнительные занятия. — Решая подыграть, деловито заявляет Годжо, закатывая глаза. Его ладонь сдвигается и ложится на грудь девушки, заставляя ту пискнуть. Рука горячая и влажная, а пальцы немного покалывают. — Но не забывайте, что сегодня вы ещё не отработали своё наказание за то, что обманули, солгали и нарушили правила! Непослушная девчонка! — Поучительно тараторит Сатору, делая свой вид как можно более серьёзным, хотя пока они лежат голыми в обнимку это почти невозможно.       Азуми с наслаждением смотрит на красивое лицо Сатору и тепло улыбается, умиляясь тому, как к его покрывшемуся испариной лбу прилипли волосы и как его глаза блестят в темноте. Хотя это, вероятно, скорее заставляет сжать её бёдра сильнее.       Они сливаются, словно в одно целое. Их волосы, единые по цвету, путаются, и их совсем не отличить, а лунный свет, играющих на их телах, мерцающе поглощает все оттенки. И лишь пылко горящие, голубые, как гладь моря или бесконечное небо, глаза Годжо и зелёные, как теплый край весны и горизонт, глаза Азуми, словно светлячки, пляшут по комнате.       — И когда мы продолжим наказание? — Не отводя взгляда и не смея моргать, сипло, тихо бубнит Като, задерживая дыхание. Годжо шаловливо растягивает на губах ухмылку. Мотнув головой, он прижимает Азуми ближе, немного припуская её сильнее на свой вновь возбуждающийся член, что так и не вышел из неё.       — Прямо сейчас. — Прилинув ближе и прошептав на ушко Като, когда та метнула взгляд к их телам, рычит низко и хрипло Сатору, переворачивая её на живот в следующее же мгновение, чтобы нещадно продолжить вбивать Азуми в кровать всю оставшуюся ночь, наполняя и наполняя её без конца.       Азуми Като и Сатору Годжо погрязнут в своей любви с головой. Разделят чувства на двоих, переполнившись, потому что когда сама судьба твердит им быть вместе, они, не ослушавшись, будут вместе. Какова любовь сильнейшего мага? Каково его безумие к тому, чем он одержим? Измерит только время и то, сколько тел ему придётся перепрятать. Шёпот, пробирающийся по телу, никогда не покинет их, будет твердить о всём пороке, что они сокроют. Но никто так и не посмеет им перечить. И даже если Азуми Като не пугала их, не тревожила сердца и давала полную волю их не умолкающим устам. То ледяной взгляд голубых глаз, что будет хищно, дико, до безумия опасно нависать над — Азуми Годжо, даст им сил упасть на колени, взмолив о прощения у той, что принадлежит сильнейшему.