***
Лунные Башни располагались на северном берегу реки Чионтар за горным перевалом у обители Розиморн, и добраться туда можно было по Всхожей дороге за пару недель неспешного пути. Вокруг Башен располагалось небольшое поселение Рейтвин, находящееся под опекой семьи Тормов. Ехать верхом на лошади все же оказалось не так непривычно, как Балдуран ожидал. Тело быстро вспомнило этот навык, а конь — своего хозяина. Через несколько дней, когда солнце было в зените, на Всхожей дороге он столкнулся с торговым караваном, идущим во Врата Балдура. Балдуран купил у них провизии, и пока предводительница каравана, высокая светловолосая женщина средних лет, пересчитывала золотые монеты, он спросил об обстановке на пути до Рейтвина. Она странно на него посмотрела и покачала головой. — Так ты держишь путь в Рейтвин? Там происходит что-то неладное. — Что именно «неладное»? — нахмурился Балдуран. Если где-то в Рейтвине действительно был спрятан столь могущественный магический артефакт, то это могло объяснить странности, происходящие в городе. — В городе пусто, как на кладбище, — продолжила женщина. Убрав золото в кожаный кошель, она достала трубку и принялась набивать ее табаком. — За день торговли к нам на площади подошли два человека, хотя обычно у торговцев из Врат Балдура там отбоя нет от покупателей. Хозяин местной таверны не хотел пускать нас на ночлег, потому что они все напуганы прибывающими путниками. — И что же могло их так напугать? — спросил Балдуран, чтобы подтвердить свои подозрения. Женщина пожала плечами, прошептала заклинание и прикурила трубку от призванного на ладони язычка пламени. — Те жители, что к нам подходили, советовали убираться поскорее. Говорили, что у них начали исчезать люди, — сказала она, затягиваясь. — Они говорили, что в Лунных Башнях поселилось зло. Вот оно. Балдуран постарался сдержать довольную ухмылку. — Что ж, тогда я постараюсь не приближаться к форту, — пожал он плечами. Предводительница каравана прищурилась и выпустила изо рта облако сладковато пахнущего дыма. — Когда мы оттуда уходили, я ощутила… Плетение. — она остановилась, подбирая слова. — Оно… нарушено. Там действительно находится что-то, чего не должно быть в этом плане. Все сходится. Балдуран чувствовал, как внутри зарождается знакомое возбуждение. С каждым днем приближения к Лунным Башням оно становилось все сильнее. Он снова ощущал себя живым и сильным. Азарт погони за легендарным сокровищем притупил зуд последней неудачной экспедиции, стоившей ему корабля и команды. К концу второй недели он добрался до въезда в Рейтвин и двинулся через город к таверне для проезжающих и путешественников. Он спешился и взял коня под уздцы. Предводительница каравана говорила правду, город казался погруженным в сон. На улицах не было видно людей, хотя обычно Рейтвин полнился приезжими торговцами и путешественниками, которые разбредались по улицам и торговым площадям, наполняя город шумом разговоров и постоянным движением. Сейчас же ставни и двери домов были закрыты, улицы замерли в неподвижности, с площадей не доносился гомон оживленного торга. У таверны к Балдурану боязливо подошел конюший мальчик, которому он протянул поводья и кинул в руку золотую монетку. Мальчишка сжал ее в кулаке и поспешил увести лошадь к пустым стойлам. Балдуран зашел в таверну. Нижний зал представлял из себя общее просторное помещение, посередине которого располагалась стойка, из-за которой разливали напитки. Среди пустых столов одиноко ходила молодая девушка, смахивая скопившуюся на них за время простоя пыль. Услышав шаги, девушка вздрогнула и обернулась. Она торопливо заткнула тряпку в передник, увидев вошедшего гостя, и вернулась к стойке к Балдурану. — Добро пожаловать в таверну «Поцелуй Луны», господин. Я Джанетт. Чем я могу тебе помочь? — защебетала она. Услышав это название, Балдуран вспомнил, что местное население в основном поклонялось Селунэ. Он улыбнулся девушке и облокотился о стойку. — Здравствуй, Джанетт. Мне нужна комната на три ночи и что-нибудь съестное, что у вас подают. Девушка просияла. Она давно не видела клиентов, но отсутствие постоянной прибыли не уменьшало сумму выплачиваемых в казну налогов. — Сию минуту, господин! Можешь сесть за любой стол, я принесу тебе еду, а потом провожу до комнаты. — она убрала выложенные Балдураном деньги в медный ларчик. Балдуран сел за стол. Трех ночей ему будет достаточно, чтобы удостовериться, здесь ли находится корона или нет. Он планировал проникнуть в Лунные Башни под видом торговца лечебными травами и настойками и исследовать внутренности форта. Сердце его билось в предвкушении. Вскоре Джанетт выставила перед ним на стол горшочек с мясным рагу и картофелем, несколько ломтей черного хлеба и кружку местного эля. Поужинав, Балдуран поднялся из-за стола и подошел к Джанетт. Она достала из-под стойки небольшой медный ключик от одной из комнат, располагавшихся на втором этаже. Заговорщически наклонив к нему лицо, она прошептала: — Я дам тебе лучшую комнату. Раз уж других постояльцев все равно нет. Поднимаясь вслед за ней по скрипучим деревянным ступеням, Балдуран спросил: — Что здесь случилось? Я бывал здесь, но давно, и тогда Рейтвин больше напоминал город. Джанетт грустно вздохнула: — Не знаю, господин. Несколько месяцев назад стало известно об исчезновении людей, жителей города. Сперва никто не обратил на это внимания — ночной разбой ни для какого города не новость. Но позже людей стало пропадать все больше и больше. Особенно в тех местах, что прилегали к Лунным Башням. И люди оттуда стали уезжать, сперва на окраины города, потом во Врата Балдура. Здесь осталось не так много семей, включая мою. Она открыла дверь ключом и распахнула ее перед Балдураном, пропуская его вперед. Пока он оглядывал опрятно выглядящую комнату, Джанетт, решив скрасить гнетущую историю для нового постояльца, быстро добавила: — Но сейчас исчезновения людей прекратились. Я надеюсь, когда весть доберется до уехавших, они вернутся, и Рейтвин снова будет процветать. «Люди перестали исчезать, потому что не осталось людей», подумал Балдуран про себя, а вслух произнес: — Спасибо, Джанетт. Я беру эту комнату. Довольная девушка удалилась, закрыв за собой дверь. Он закрыл дверь на ключ, скинул походный плащ и снял грязную от дорожной пыли рубашку. В одном из углов комнаты стоял медный таз с водой, и Балдуран умылся. Вода приятно освежила кожу, капли стекали с шеи на грудь, оставляя прохладные дорожки. Скинув сапоги, Балдуран лег на постель. Он хотел бы, чтобы Ансур был рядом с ним, и они вместе начали поиски артефакта. Только Ансур смог бы по-настоящему понять охвативший его азарт и разделить его с ним. Балдуран дорожил каждым вечером их разговоров, когда они могли беседовать часами напролет, как в их самый первый вечер вместе после спасения у островов Муншае. Он прикрыл глаза и вспомнил, как Ансур смотрел на него, когда они наконец оставались наедине в еще только воздвигающемся городе. Как сильные грубые руки драконорожденного внезапно становились осторожными, когда он нежно касался кожи Балдурана, расшнуровывая и снимая с него рубашку. Как его взгляд застилало желание всякий раз, когда Балдуран лежал перед ним обнаженным и беззащитным. Рука Балдурана скользнула вниз по животу под пояс штанов. Он вспомнил, как пальцы Ансура аккуратно проникали в его тело и массировали его изнутри. Он взял свой член в руку и начал медленно массировать головку большим пальцем. По телу пробежала дрожь. Это напомнило ему, как однажды Ансур ласкал его ртом, раздвоенный язык терся об оголенную головку члена, когда один из кончиков языка внезапно скользнул в отверстие на ней и начал толкаться внутрь. От этого воспоминания его член полностью затвердел и Балдуран почувствовал, как под пальцем выступила смазка. Он ускорил движения руки, его рот приоткрылся, мышцы живота напряглись. Он вспомнил, как Ансур лежал под ним, держа его за талию, а он насаживался на его член, и ослепительная боль смешивалась с ослепительным удовольствием, давая ощущение наполненности, какое он не испытывал ни с кем другим. Он содрогнулся всем телом и кончил себе на живот. На следующее утро Балдуран проснулся с рассветом. Он убрал в наплечный мешок скляночки с порошками и сушеными травами, пузырьки из темного стекла с настойками и мазями. Он обучился основам мастерства травника, когда они с Ансуром путешествовали по Калимшану. Для серьезной работы его знания бы не сгодились, но выдать себя за травника он мог. Балдуран оставил коня на попечение мальчишки, кинув ему еще одну золотую монетку, и отправился к Лунным Башням. Чем ближе он подходил к форту, тем более вымершим казался город: дома выглядели не закрытыми, но брошенными своими хозяевами, распахнутые двери зияли своими черными пустыми глазницами. Эта часть города была погружена в какую-то звенящую тишину. Все его чувства обострились. Ни у входа на мост, ведущий к форту, ни у главного входа не стояло солдат или стражи. Балдуран осторожно зашел внутрь. В помещении было темно и пусто, не горели факелы, вставленные в креплениях на стенах, не было видно обитателей форта. Балдуран снял с одной из стен факел и зажег его. Следов борьбы или бегства он не заметил. Пройдя по верхним этажам, он исследовал расположенные там жилые комнаты. Все выглядело так, будто обитатели форта закончили свою службу и покинули это место по собственной воле. Когда Балдуран закончил обходить форт, в окно он заметил, что солнце уже скатывалось за горизонт. Он начал спускаться по лестнице к запасному выходу из форта, но внизу в стене рядом с ней что-то блеснуло в свете факела. Балдуран подошел ближе и обнаружил дверную ручку в виде металлического кольца. За дверью располагалась кладовая комната. Он обходил полки со слоем пыли, на которых стояли покрытые холщовой тканью ящики с гниющими овощами и фруктами. В углу на полу была раскидана солома, на ней грудой лежали мешки с зерном и мукой. Проходя мимо них, Балдуран ступил на солому и услышал приглушенный звук, будто под местом, куда опустилась его нога, было пустое пространство. Откинув часть соломы ногой, Балдуран увидел неприметный деревянный люк. Он снял свой наплечный мешок и положил его на пол, вставил факел в держатель на стене. Когда крышка люка была откинута, в воздухе разлился запах затхлой сырости. Вниз под землю от люка тянулись выложенные камнем неровные ступени. Он взял факел в руку и принялся осторожно спускаться по каменной лестнице. От душного спертого воздуха заброшенного подземелья спина между лопаток начала покрываться холодным потом, к которому липла рубашка. В конце лестницы Балдуран увидел массивную кованную из железа дверь. Он приблизился к ней и положил руку на холодный металл. Сердце его бешено колотилось в груди. Все казалось неправильным, слишком простым, но что-то тянуло его вперед, не давая отступить. Факел тихо потрескивал, отбрасывая на стены судорожно дергающиеся блики. Он толкнул дверь, и она поддалась, открывшись легко, без ржавого стона, словно ей пользовались не так давно. В лицо Балдурану ударил сладковатый удушливый запах разлагающейся плоти и металлический запах крови. Он подавил подкатившую к горлу тошноту и прикрыл нос и рот тканью плаща. Это походило на сокровищницу архидъявола, в конце концов, демоны не славились своей гуманностью. Помещение оказалось слишком большим, чтобы факел был достаточным источником освещения. Внутри стояла тишина. Балдуран осторожно двигался вдоль стены. В камень были вделаны железные кольца со свисающими на цепях кандалами. Вероятно, помещение когда-то служило общей камерой, где держали политических и военных заключенных до того, как им выносился окончательный приговор, а так же потайным путем отхода из форта в случае осады. Шаги Балдурана гулко отдавались от каменных стен, пока он осторожно шел вперед. Он не знал, что конкретно ищет, может быть, люк или потайную дверь… внезапно, что-то чавкнуло под его ногами. Балдуран остановился и опустил факел пониже, чтобы приглядеться. У его ног лениво расползалась лужа крови, в неверном свете факела казавшаяся черно-бордовой. Его пульс участился. Балдуран осторожно отступил назад и медленно проследил взглядом за тянущейся по каменному полу кровавой дорожкой. Она уходила вглубь помещения, туда, куда свет факела не добирался. Туда, откуда на на него из тьмы не мигая смотрели два горящих рыжих глаза. Балдуран замер. Скрываться больше не было смысла, и он призвал пляшущие огоньки, чтобы осветить пространство, которое обещало стать полем боя с демоном. Но когда мягкое голубое сияние осветило комнату, Балдуран понял, что перед ним не демон. Выпустив из крепко опутывавших его щупалец безвольно упавший на пол труп, существо выпрямилось во весь рост. Это был иллитид. Свежеватель разума. В Фаэруне их не видели вот уже несколько веков, легенды о них стали страшными историями, которые рассказывали летними ночами вокруг костров. Но сейчас перед Балдураном стоял один из них. Худая вытянутая фигура лишь отдаленно напоминала человеческую, делая это сходство еще более пугающим. Длинные верхние конечности оканчивались узкими ладонями с четырьмя по-паучьи длинными пальцами, на концах которых виднелись заостренные когти. Но самым жутким и завораживающим было лицо этого существа. То, что можно было бы назвать лицом. На гладкой вытянутой голове на месте висков пульсировала розовая масса мозга, два горящих рыжим огнем глаза смотрели на Балдурана. Там, где должен был быть рот, спускаясь до пояса извивались четыре лилово-серых щупальца. Когда они раздвигались, за ними можно было разглядеть впадину рта с рядами мощных зубов, с которых капала кровь. «Мозгоед», пронеслось в мыслях у Балдурана. Он наткнулся на хищника за трапезой. Перед иллитидом валялся труп мужчины, на залитом кровью лице которого поблескивали белки широко раскрытых в предсмертном ужасе глаз. Его череп был раздроблен, как скорлупа ореха. На животе виднелись четыре дыры, которые и были источником скопившейся у ног Балдурана крови. Балдуран сделал осторожный шаг назад, но как только он пошевелился, иллитид поднялся над полом и подлетел к нему. Острое ощущение опасности заставило мышцы действовать, Балдуран развернулся и хотел побежать к двери. Это оказалось ошибкой. Две когтистые лапы молниеносно вцепились в его плечи, удерживая на месте. Он почувствовал, как по его груди и животу заскользили два мощных щупальца, обвивая и обездвиживая его, крепко прижимая спиной к груди иллитида. Чем больше он пытался вырваться, тем крепче становилась хватка на его теле. Еще два щупальца скользя по его плечам добрались до шеи и обхватили ее кольцом, ограничивая доступ кислорода. Балдуран перестал сопротивляться. Он затылком ощутил горячее дыхание, пахнущее сырым мясом, а потом его череп сжали в тисках и последнее, что он услышал, прежде чем погрузиться во тьму, был его собственный крик.***
Он все еще дышал. Тело было налито свинцовой тяжестью, как и мысли. Балдуран чувствовал спиной холод камня. Приоткрыв глаза, он понял, что лежит. Единственным источником приглушенного света было маленькое решетчатое оконце в двери. Он находился в тюремной камере. Балдуран попытался сесть, однако быстро почувствовал, что его запястья и лодыжки прикованы к тюремной лежанке. Сил сопротивляться не было, затылок и шея были влажными и липкими. Воспоминания начали постепенно возвращаться к нему. Он проник под Лунные Башни. Однако вместо тайника с артефактом он наткнулся на иллитида. Его накрыло жестоким осознанием: под городом, под Лунными Башнями поселилась колония иллитидов, которые похищали и пожирали жителей Рейтвина. Свежеватели разума больше не были страшной легендой, они обрели плоть и кровь и несли с собой угрозу всему Фаэруну. Почему его оставили в живых? Балдуран помнил, как оказался застигнут врасплох мозгоедом, как мощные челюсти сжали его череп, стараясь открыть доступ к мозгу. Он приподнял голову и осмотрел себя. Он лежал нагим, однако не обнаружил на теле ни одной раны. Думать все еще было сложно, мысли разбегались, но Балдуран постарался вспомнить все, что ему было известно о свежевателях разума. Они жили в колониях, находясь под постоянным влиянием Старшего Мозга, и хотя личные социальные взаимодействия были им чужды, их объединяло служение Старшему Мозгу — единственному связующему звену, коллективному разуму всей колонии. Иллитиды описывались коварными манипуляторами, у которых не было чувств как таковых и которым были незнакомы сострадание или жалость. Обладая псионическими способностями, свежевали разума были способны пробираться в мысли практически любому живому существу, с хирургической точностью вмешиваясь в ход его мыслей и направляя его в необходимое им русло. Иллитиды были расой хладнокровных убийц, желающих только одного: поглотить все прочие расы, которые они считали низшими. Они питались мозгами гуманоидов, вместе с тканью пожирая воспоминания и знания своей жертвы, пополняя запас псионической энергии. Старшему Мозгу был не чужд каннибализм, он питался их собственными личинками, а те, которые оставались не съеденными, потом использовались для размножения. Свежеватели разума вживляли эти личинки представителям разумных рас через глазницы, ноздри или уши, чтобы те максимально быстро добрались до мозга и начали трансформацию. Процесс превращения в иллитида занимал около недели и назывался цереморфозом. В легендах говорилось, что свежевали старались выбирать в качестве инкубаторов для своих личинок физически и ментально сильных гуманоидов, потому что хоть сама сущность прежнего владельца тела и разума и стиралась, полностью трансформируясь в новое существо, некоторые черты могли все же проявиться в новорожденном иллитиде: старые въевшиеся воспоминания прежнего владельца или же привычки вроде хруста пальцами. Это считалось изъяном, нарушением совершенства их формы, таких иллитидов избегали их собственные сородичи. Осознание того, что его ожидало, медленно накрыло его холодной волной. Вот почему он все еще жив, вот почему он прикован к тюремной койке. Балдуран инстинктивно рванулся еще раз, но железные наручники лишь впились в кожу. Он оказался в западне. Дверь в его камеру открылась, и в комнату вплыли несколько иллитидов. Их голые ступни находились чуть выше пола, они парили в воздухе. Сердце Балдурана заколотилось, но он не мог оторвать от них взгляд. Они встали полукругом рядом с ним, на их лицах не было никакого выражения. Они не произносили слова вслух, но было ощущение, что они общаются друг с другом. Один из них приблизился к нему, и Балдуран заметил, что в его тонких длинных пальцах зажата маленькая белесая личика. Он дернулся в бесполезной попытке отползти от приближающегося существа, но иллитид свободной рукой схватил его за шею прямо под челюстью, лишая его возможности отвернуть голову. Одно из его щупалец приподняло и удерживало веко Балдурана, и он видел, как извивающаяся личинка приближалась. Он почувствовал, как она присосалась к его глазному яблоку, а потом проскользнула в глазницу. Это было не больнее, чем когда в глаз попадает песок. Иллитид отпустил его веко и шею, Балдуран начал быстро моргать, и ощущение рези постепенно прошло. Иллитиды покинули его темницу, и Балдуран вновь остался лежать в полном одиночестве. Он долго пытался высвободить хотя бы одну руку из кандалов, стирая запястья в кровь. Когда силы оставили его, он постепенно погрузился в беспокойный сон. Ему снилась его мать, он пытался догнать ее, но она убегала все дальше и дальше, зовя его, а он никак не мог схватить ее руку. Наконец ему удалось поймать подол ее платья, он рванул его, разворачивая мать к себе, но вместо лица у нее было пустое белое пятно. Балдуран проснулся в холодном поту. Его начала бить мелкая дрожь, холод пробирался под обнаженную кожу, ему хотелось укрыть свое продрогшее тело чем-то теплым. Он вспомнил теплые объятия Ансура, когда они засыпали в одной постели. Это воспоминание обострило ощущение полного одиночества, в котором он пребывал последние… Сколько дней прошло? Или часов? Балдуран не знал. Он стал думать об Ансуре, стараясь отвлечься от охватившего его озноба. Он вспоминал их разговоры и прожитые вместе приключения, вспоминал их ночи и их совместные стремления. Образ Ансура, окутанный искристым сиянием, медленно увел его в утешительное забытие. Когда Балдуран очнулся в следующий раз, все его тело горело. Он дышал часто и неглубоко. Во рту было сухо, губы его растрескались. Он попытался закричать, но из саднящего горла донесся лишь сдавленный хрип. Внезапная сокрушительная боль обрушилась на его череп. Казалось, что его голову сдавили в огромных тисках, которые будто бы стремились изменить ее форму. Вместе с формой начло меняться и содержание. Тысячи, сотни тысяч острых лезвий впились в самое его естество, дырявя и разрывая воспоминания, комкая, круша и стирая дорогие ему образы. Балдуран метался в своих оковах, выгибая спину, кровь с его истерзанных запястий и лодыжек капала на каменный пол. Он сопротивлялся, отчаянно цепляясь за знакомые силуэты, но лица, формы и содержание ускользали от него. Превозмогая боль он заставил себя сфокусироваться на одном единственном образе, на образе его бронзового дракона. Воспоминания об Ансуре, таком знакомом и дорогом ему Ансуре, держались с ним дольше всего, пока и их не стерло в темной бесконечной воронке пустоты. Вскоре начала меняться внешность. Кожа лопалась на его лице. На свежесформированных костях черепа нарастали новые мышцы, полностью стирая его прежний облик. Там, где раньше была нижняя челюсть, образовался черный зев пасти, из костей пробивались зубы. Вокруг отверстия рта из мышечного каркаса проклюнулись четыре отростка щупалец, усеянных нервными окончаниями. Удлиняясь и вытягиваясь его хребет хрустел позвонками, срастались пальцы на руках. Воспоминания продолжали исчезать, быстро, беспощадно. Балдуран все еще мог чувствовать, он ощущал утрату, но не понимал, утрату чего именно. «Ансур? Ансур, прошу, не покидай меня». Размытый едва узнаваемый образ продолжал мягко светиться где-то на горизонте его сознания: «Я здесь, я все еще здесь, внутри тебя, я это ты». Когда внутренние органы начали претерпевать изменения, Балдуран кричал. Но это был не его голос, это был утробный вой чудовища. Его рвало кровавой рвотой, когда прежде принадлежавшее ему тело отторгало собственные ткани. Рвота с потом и кровью стекала с его койки на пол, собираясь в лужи. Кожа на теле начала шелушиться и слезать слоями, оставляя нежное незащищенное мясо, которое постепенно приобретало серо-фиолетовую окраску, грубело, а потом покрывалось тонкой пленкой слизи. В его сознании не осталось ничего, только белые голые стены. Он забыл свое имя, но все еще помнил то, другое имя, он чувствовал, что оно было важно для него однажды. Он звал Ансура по имени, но никто не пришел, никто не появился перед его мысленным взором. Белые стены начали схлопываться вокруг него, пока Балдуран не растворился. Агония начала утихать. Острая боль вывернутого наизнанку тела постепенно стала глухой и далекой, как эхо затихающего барабанного боя. Он лежал, все еще прикованный, закрыв глаза. Не было страха, не было боли, не было желаний. Где-то внутри в нем все еще оставались крошечные частички его прежнего естества, его человеческой сущности, такие как отголоски всепоглощающей боли и отчаяния, которые он испытывал последними, но он знал, что со временем они выветрятся, как затхлый воздух. Когда дверь в камеру открылась и внутрь вплыли иллитиды, вновь встав полукругом, он поднял веки. Два фиолетовых глаза загорелись в темных глазницах под мощными надбровными дугами. С него сняли кандалы, и он поднялся. Его разум потянулся к их разумам, и он ощутил, что его приветствуют. Он чувствовал, как исходящее от них могущество накатывает на него волнами, и он может ответить. Он тоже обрел их силу, он был связан с каждым в этой колонии, он стал частью коллективного разума, через его сознание протекала вся информация о происходящем вокруг. Внезапно он услышал призыв, заглушивший все остальное. Старший Мозг взывал к нему, приказывая предстать перед ним. Тяга открыть свой разум перед этим мощным источником, отдаться ему и одновременно черпать из него силу, знания и псионическую энергию была непреодолимой. Его тело было под его полным контролем. Он сосредоточился, и его ступни медленно оторвались от каменного пола. Он выплыл из камеры, следуя за зовом, и остальные последовали за ним. Покидая камеру, он не обернулся, чтобы бросить последний взгляд на кровавое месиво из останков кожи, волос, костей и зубов — единственное оставшееся свидетельство того, кем он когда-то был. Он плыл по бесконечным темным коридорам подземного хода под Лунными Башнями, не сбиваясь с пути, пока не добрался до просторного зала, залитого приглушенным голубым свечением. Посреди зала стоял огромный стеклянный бассейн, вокруг которого парили иллитиды. В бассейне плавал гигантских размеров мозг, вокруг которого стаями кружились личинки. Это был Старший Мозг. Зал заполняли волны исходящей от него энергии, мозг единой сетью оплетал всех присутствующих в зале иллитидов. Его тянуло к этому мозгу, и он раскрыл сознание, отдаваясь и подчиняясь псионической силе. Прикосновение к Старшему Мозгу оказалось подобно погружению в ванну с идеально теплой водой. Он стал частью коллективного разума в общем потоке сознания. Миллионы мыслей проносились перед ним, но они не оглушали и не ослепляли, он мог вычленить каждую — любую, какую ему хотелось — и рассмотреть, опробовать. Старший Мозг приветствовал его, наполняя псионической энергией, и он чувствовал, как наливается мощью. Время перестало иметь для него значение. Когда на поверхности наступала темнота, они выходили на охоту. Ища слабые, измученные страхом человеческие разумы, он пробирался к ним в сознание, вживляя мысль о том, что им необходимо выйти на улицу. Там он нападал на свою жертву, оплетая щупальцами, сжимал в челюстях черную коробку, которая хрустела под его зубами, и поедал мозг. Он парил вокруг бассейна со Старшим Мозгом как и дюжина остальных призванных. Он раскрывал сознание для коллективного разума, передавая все мысли и воспоминания поглощенных им жертв, подпитывая Старший Мозг, а в ответ вбирал излучаемую им псионическую энергию, которая наполняла его могуществом, позволяла еще тоньше и незаметнее манипулировать мыслями жертв, чтобы поглотить еще больше разумов. Этот цикл был совершенной, идеальной, формой существования. Однако однажды цикл был нарушен. Чье-то постороннее присутствие всколыхнуло невидимую сеть их переплетенных сознаний. Старший Мозг пронзил их разумы острым уколом угрозы и разорвал связь. Желая найти самозванца и устранить опасность для колонии, которую тот нес с собой, он принялся прощупывать подземный зал все еще насыщенным после прикосновения Старшего Мозга сознанием. Но этого не пришлось делать долго, потому что из глубины зала донесся голос, а голоса были здесь редкостью. — Балдуран? В его сознании что-то всколыхнулось и тело, на миг вышедшее из-под контроля, обернулось на этот голос, на произнесенное им слово. Оно было ему не знакомо или же… В противоположном конце зала стоял драконорожденный, одетый в тяжелый доспех без шлема. С длинного обоюдоострого меча, который драконорожденный сжимал в руке, капала кровь, ее брызги виднелись и на броне. Их взгляды встретились. — Балдур! Болезненная ослепительная вспышка осветила его разум, отгораживая его сознание от коллективного. Воспоминания начали прорастать из крохотных сохранившихся частичек его «я», тех, которые заставили его обернуться на голос. Боль пронзила его виски. «И чего же жаждет великий Балдуран?» «Я тоже скучал по тебе, Балдур» «Пойдем домой, Балдур» Имя. Это было его имя. Он — Балдуран. Он был им когда-то. Сквозь пелену боли, он всматривался в лицо драконорожденного… «Ансур, прошу, не останавливайся» «Не покидай меня, Ансур» «Я вернусь к тебе, Ансур» Он вспомнил. Перед ним стоял Ансур. Ансур пришел за ним. Сейчас на лице Ансура он различал смятение и отчаяние. Он не пользовался голосом, у него не было требуемых для этого органов, и в колонии в этом не было необходимости. Но он знал, что Ансуру необходимо было ответить. Он прикоснулся к разуму Ансура, он инстинктивно знал, как проникнуть в его сознание, и сделал это. Он не помнил, как звучал его голос, но постарался сделать его подходящим. — Ансур. Драконорожденный поднял на него полные боли глаза и в них промелькнула надежда. — Ты… помнишь меня, — прошептал Ансур. Он хотел ответить, когда ощутил, как Старший Мозг вновь пытается накинуть сети на его разум, привязать его к коллективному сознанию, подчинить. Иллитиды, находившиеся в контакте со Старшим Мозгом, бездействовали в нерешительности: вторжение в их колонию было редким случаем, они не были уверены, стоит защищать Старший Мозг или наступать первыми. Он ощущал волны псионической энергии, пытавшейся поглотить его, проникнуть в него. — Надо уходить! — удалось ему направить мысль в сознание драконорожденного, хотя сопротивление коллективному разуму требовало невероятных усилий. Драконорожденный угрожающие выставил испачканный в крови меч в сторону иллитидов и протянул ему вторую руку. Он подлетел к драконорожденному, вокруг которого начал сгущаться воздух и заметались искры. Он ощутил, насколько сильно стало притяжение Старшего Мозга, почувствовавшего угрозу и желавшего укрыться за своей армией. Иллитиды окружили бассейн с мозгом, выставив непрочный барьер. Сотворив несколько мощных вихрей, драконорожденный схватил его за руку и потянул за собой в сторону выхода из зала. Он не сопротивлялся. Чем дальше он уходил от Старшего Мозга, тем сильнее натягивалась нить, связующая его с коллективным разумом. Выбравшись из Лунных Башен драконорожденный принял свой истинный облик бронзового дракона, аккуратно подхватил его лапами и взмыл ввысь. Скорбный драконий рык прорезал ночь. Уносясь прочь от колонии, он почувствовал, как нить лопнула окончательно. Он почувствовал боль, а потом поток ярких воспоминаний захлестнул и утопил его. Он потерял сознание, и иллитидское тело безвольно повисло в лапах дракона, парящего в ночном небе Фаэруна.