Victime de la mode

Люди за столом возвышаются, словно высотки с бесчисленными этажами. Мальчику кажется, что это мифические создания, что они умеют одним взглядом обращать любого в камень. Пугала шепчутся, громче нужного произнося недовольства: «не подходит», «только зря время тратим», «давайте уже следующего». Напуганный вниманием ребенок может только сжимать кулаки, желая переместиться в другое место. Куда угодно, лишь бы одному. Где нет строгих взрослых, придирок и ослепляющих светом ламп. Чужая ладонь обхватывает плечо и тянет в сторону двери. Маникюр на ней слишком знакомый, кольцо отблеском жалит в глаза. Мальчик пару мгновений жмурится, пока не чувствует толчок в спину. Подбадривающий голос сзади поторапливает, желая успеха. Комната не отличается убранством от предыдущей, лишь члены жюри поменялись. Теперь это начало больше походить на кошмар. Непримечательные костюмы висели на мужчине-скелете, сидевшем ровно посередине. Его лицо выглядит растекшимся, будто слеплено из серого воска. Под впавшими глазами кругами чернеет копоть, короткие волосы бесформенной тканью оглаживают череп. Монстр молчит, не моргая, и продолжает впиваться взглядом. Справа булькает нечто, рубашка с пиджаком на нем натянуты и вот-вот порвутся. Зеленое и надутое, булькающее подобием слов, смотрит глазами навыкат. Третий человек, что повернут спиной, громко чиркает по бумаге ручкой. Линия — вылет. Рука, что вновь тянет в сторону, меняется: кожа синеет, вены пульсируют злостью, ногти темнеют и удлиняются, нарастив острые концы. Голос сменяется раздраженным дыханием над ухом. Его пихают прямо в закрытую дверь, но он не врезается — лишь вновь оказывается в такой же коробке. Последнее, что успевает увидеть, — десятки пар глаз, наполняющих два силуэта. Ночной кошмар дарит лишь чувство усталости. Вставать с постели нет ни сил, ни желания. До будильника остается три минуты и Дазай всерьез задумывается вернуться к противному сну, что казался более привлекательным, чем ранний подъем после четырех, вроде бы, часов сна, что не подарили никакой энергии. Поездки в метро с кучей громоздкого домашнего задания и последующие четыре пары кажутся самым ужасным, что его ожидает в ближайшее время, — никакие жуткие сновидения не сравнятся с надоевшей рутиной. Если не считать сами кошмары константой. Стоя в вагоне, Осаму пишет Акико с просьбой купить ему кофе в автомате — у самого нет времени — и заверяет, что завтра сделает для нее то же самое. Йосано, чудесный человек, отправляет ему случайный смайлик, как делает обычно, когда нет возможности вкрадчиво ответить. Скорее всего, сейчас она заходит в учебное здание. Осаму искренне надеется, что охранник добродушно пропустит девушку через турникет на входе, не заставляя доставать пропуск из сумки, — у нее руки будут заняты вещами до самой аудитории. В отличии от одногруппницы, Дазай потерять пропуск не боится, пропущенный день учебы по неуважительной, но подтвержденной причине его лишь привлекает, потому он носит карту в любом — предпочтительно, ненадежном — кармане одежды, но никак не в рюкзаке. И все же, входя в холл, просит мужчину пропустить его, чисто ради интереса. Охранник не отрывается от кроссворда, одним «нет» осаждая студента. На это Дазай жалуется подруге, когда находит её на излюбленном месте — около окна. Приятный аромат кофе в аудитории успевает заманить его мысли, но Осаму вовремя осекается. Слишком уж запах приятный, слишком кофейный, их престарелый автомат никогда таких подарков не делал. Да и стаканчиков около Йосано не видно. На логичный вопрос она с печальным вздохом ответила: — Пришла пораньше и мне предложили сразу показать работу. Ну, а ты знаешь, как он предлагает: либо сдаешь работу, когда ему удобно, либо сдаешь шанс на «удовлетворительно». Осаму прикрыл глаза, мысленно утопившись в стаканчике из ближайшей кофейни, стоящем на столе преподавателя. — Но, я думаю, он нас пораньше отпустит. Успеем перед лекцией взять, — добавила Акико шепотом. Когда наступила очередь Дазая отдавать портрет на оценку, червячок сомнений неожиданно закопошился на уровне груди. Чутье-червяк и четверка — две «ч» соревновались, последняя победила. Слишком уж его привлекала положительная оценка по дисциплине. Случайно вспомнилась высшая оценка, существующая где-то там, за пределами этой аудитории. Здесь это слово для него — табу. Видя, как непрошибаемо-недовольное выражение лица преподавателя сменяется удивленно-вытянутым, Осаму понял: зря. Все зря. Не стоило помогать самому себе — от ближнего жди беды. — Не знал, что Вы так умеете, — протянул преподаватель. «Лучше бы и не знал» — мелькает в мыслях Дазая, когда он кивает преподавателю. — Надеюсь, понимаете, что худшее отныне не приму. Хуже уже и быть не может. Червяк ликует. Преподаватель, конечно же, не говорит напрямую, что работа хорошая, лишь ставит табуированную отметку в клетке с ведомостью и начинает перечислять недочеты. Осаму со всеми незаинтересованно соглашается, а с последней — «Слишком эфемерно, нереалистично» — еле не закатывает глаза. Он и сам знает, оттого и раздражается. Утро вечера явно мудренее, он это ясно понял, когда увидел нарисованное: парень на бумаге выглядел чересчур хорошо. Вчера Дазай, наверное, слишком увлекся, дорисовывая. В жизни карлик, может быть, и симпатичный — достаточно, чтобы работать фотомоделью, — но Осаму явно сделал неосознанно ему одолжение, нарисовав до безобразия красивым. Йосано, когда он возвращается на соседнее место, просит показать ему рисунок — до этого была вся в задании. — Ого… Кто это? Ты на удивление заметно старался с его портретом, — девушка поджала губы, заинтересованно хмыкнув. — Гном садовый. Мне сказали, что «худшее отныне не примут», — Осаму прикрыл глаза, накрывая лицо ладонью. Одногруппница заинтересовалась сильнее. У Дазая отняли и право хранить молчание, и информацию. — То есть ты воспользовался положением, — причитала Акико, стоя перед автоматом со снеками, — и нарисовал буквально модель, которого еще и оскорбляешь за спиной, хотя тебе стоило ему заплатить по-хорошему. — Я бы попросил, — важно начал Осаму, задирая подбородок. Мог бы — наставительно поднял и указательный палец, но руки, увы, были заняты вещами своими и чужими. — Воспользовался, да, но с каким успешным результатом! Относительно, правда, но всё же. И к слову, не за спиной — «коротышка», вроде, было первым, что я ему сказал. Не совсем ему, вообще-то, сложно вышло, но он услышал. Йосано скептично подняла бровь, скрывшуюся за густой челкой, и подошла к кофейной недомашине. — И как ты его уговорил позировать после этого? — Вроде как, Мори помог… Но я пообещал отдать портрет после экзаменов. Взамен на новый. — Чувствую, тебе еще не раз придется к нему за помощью обратиться, — Акико забрала уже второй стаканчик непонятной жижи, именуемой латте, и направилась в сторону лестницы, не оборачиваясь. Дазай последовал за ней. — К Мори? — Нет, к парню этому, конечно же. Я уверена, что Мори и не стал бы второй раз его просить, — девушка кошкой лавировала между студентами, что потоками высыпались из аудиторий. Перерыв только-только наступил, Дазаю с Йосано очень повезло освободиться раньше: иначе до автоматов они бы не дошли. — Он уже, вообще-то, дал добро на ещё один рисунок, — довольно подметил Дазай. — О… Тебе очень повезло, — удивленно протянула одногруппница. Осаму её в своём удивлении перевешивает, поэтому успевает задать интересующий вопрос быстрее: — Почему это? — Ну, включи голову. Ты всегда заставлял себя рисовать людей ради зачета, никогда не получал от этого удовольствия и всегда был недоволен результатом. Тут ты сам захотел нарисовать кого-то, — девушка скосила задумчивый взгляд из-под ресниц в сторону однокурсника, — и преподаватель потребовал держать планку, потому что получилось лучше, чем обычно. Есть варианты это сделать, рисуя кого-то другого? В плане, придется, конечно, на практиках, но на самостоятельных… — Акико вздохнула, оставляя безнадежность виснуть в воздухе вместо окончания предложения. У Дазая глаза впервые за утро открылись полностью. Он безвольной куклой сел на стул около подруги, занявшей парту около окна. Она, конечно, ничего нового и шокирующего ему не сказала. Но была у его подруги эта очаровательная черта — рассказывать ему факты, которые он очень усиленно игнорировал. Ему даже немного обидно, что она так быстро все просекла. И отсекла все его попытки спрятаться. Осаму невольно представил Акико, держащую в руках тесак. Большой такой, чтобы, как табличку, использовать в толпах встречающих в аэропорту, подписать «Дазай Осаму, Абстрагирующийся», мол, пора обратно в быт, в проблемную реальность. Отпуск в облачном неведении закончен. Йосано хмыкнула, заметив его реакцию, и поставила картонный стаканчик перед Дазаем. Неожиданно коричневая муть стала пахнуть безвыходностью. Преподаватель уже задал ему перерисовать одного из прошлых позирующих, чтобы отследить прогресс, но что-то ему подсказывало, что по следам они придут к разочарованию. Как его собственному, так и сенсея. — Правду говорю? — улыбнулась Акико. Он уже знает, кого заставит позировать. Всеми правдами и неправдами. — Я потом об этом подумаю, — патетично загнув брови домиком, ответил парень. Еще бы он заранее с проблемами разбирался. Ни в жизнь. Предварительно он предпочитал их только другим создавать. — Так, а почему гном? Где это ты таких красивых видел? — продолжала, к сожалению, интересоваться Йосано. — Низкий просто, — пробормотал Осаму, смотря на пустующие парты второго ряда. Места-отщепенцы сегодня придется занять параллельной группе, спасибо их раннему уходу с первой пары. Сил порадоваться чужому горю и собственному везению даже нет. — О! Еще он очень забавно реагирует. Раздражается быстро, — добавил радостнее. Воспоминания вспыхнули яркими кадрами в голове, Дазай потер плечо, цокая. Акико решила не уточнять. Этот семестр благодаря проблемам её друга может стать достаточно забавным. — Ещё вопрос. Ты же его отблагодаришь в конце концов за помощь? Осаму задумался. Акико права, в таких ситуациях обычно платят услугой за услугу, но ответной, а не дополнительной, как это сделал он. Дазай не удивлен подобным исходом, ровно как и Йосано, они оба знают, что ему всегда проще молча заплатить людям за помощь чем-то материальным, нежели поблагодарить словами, но в такой ситуации стаканчик кофе не прокатит. Ему действительно понравилось рисовать Накахару, понравилось настолько, что он хочет нарисовать его снова и ещё не раз после. Хочется и по памяти, и вживую, попробовать написать акварелью и сделать пару набросков карандашом. В общем, да, отблагодарить его явно стоит, осталось придумать — чем.

***

Чуя ненавидит тот факт, что у него в расписании есть предмет, который ведет настолько педантичный преподаватель. Куникида Доппо был самым принципиальным перфекционистом, которого он когда-либо встречал. На первом курсе он познакомился с высшей математикой, по его окончанию хотел с ней благополучно попрощаться (как и с неуступчивым преподавателем), но, увы, впихнули её в программу первых семестров не просто так. Вышмат перекочевал в клеточку третьей пары понедельника под именем математического моделирования в биологии (как его любимая наука приняла к себе этого монстра — он знать не хотел) и в пятую по пятницам, назвавшись математическими методами все в той же предательнице биологии. Его пугала не столько оценка в зачетке, сколько строгость преподавателя. Как только начинались занятия, тот закрывал дверь кабинета на ключ, все вопросы о перерывах во время пар он очень упорно игнорировал, делая вид, словно не слышит (однако тихие перешептывания с последних парт всегда улавливал) и совсем не стеснялся ставить неуды. Человек-сталь: этого преподавателя никогда не интересовали оценки студентов по другим предметам, с ним правило «работы зачетки», конечно же, умирало небылицей. Одно радовало — он ценил старания. Часто можно было выцепить «удовлетворительно» за сделанное самостоятельно, хоть и неправильно, решение. И объяснения. С ними и несколько дополнительных заданий, подаренных добродушно для тренировки. Чуя едва заметным кивком головы поприветствовал друга, что занял соседнее с ним место. Акутагава достал увесистую тетрадь, открывая на последней заполненной странице. Молча пододвинул, ткнул пальцем в какое-то задание, посмотрел вопрошающе, подождал чего-то и взял со вздохом сумку Накахары, доставая чужую тетрадь. Как всегда, до ужаса словоохотлив. — Знаешь, я не умею читать мысли, — поделился Чуя. — Но ты можешь пойти на биоинженерное, создашь какое-нибудь устройство. Рюноске перевел на него взгляд, не прекращая переворачивать исписанные листы. Блекло поднял бровь: «Оригинально». О. Или умеет. — Что это? — прошелестел сокурсник, рассматривая бумагу. Накахара закатывает глаза. Глупый рисунок, про который он вчера и думать забыл, закидывая в рюкзак, отозвался легким раздражением в голосе: — Ерунда. Кинутый в сумку смятый комок удивительным образом попал в молнию, отскакивая на стол. Такой же надоедливый, как и тот, кто его создал. Акутагава, добрейшая душа, не стал докапываться: молча отвернулся и вернул внимание к чужой работе. Чуя почти верит, что не хочет больше встречаться с раздражающим парнем, но желание увидеть законченную версию портрета пересиливает. Преподаватель заходит в кабинет ровно минута в минуту, сдержанно здороваясь со студентами. Замок звонко щелкает под напором ключа: опоздать у людей возможности больше нет. Как и незаметно выйти. Накахара почувствовал себя загнанным в угол: кабинет был душным и блеклым. Облака не пропускали ни капли теплого света, бледные стены сливались с потолком, комната казалась бесцветной. — Терпеть не могу эту аудиторию, — пожаловался Чуя шепотом одногруппнику. — Она тебя тоже, — замечает Рюноске. Действительно, они уже давно заметили, что все казусы на учебе связаны с сорок седьмой. Оставленная случайно куртка, пролитый чай, не раз забытое домашнее задание — спутники дьявольской обители. Сегодня Куникида-сенсей не обделяет Накахару вниманием, просит выполнить задание, объяснить свое решение, советует не торопиться. Чуя чувствует облегчение, когда садится обратно на неудобный стул, плюс стоит в журнале — на следующей паре можно будет расслабиться. В рюкзаке раньше бутылки рука находит скомканную глупость. Уже на автомате хочется кого-нибудь стукнуть, как только в голове всплывает раздражающий до запоминания голос. Жаль, Рюноске не оценит и выслушивать не станет, если лишний раз его тронуть. Вот уж кому жаловаться не стоит: подскажет пару способов заткнуть, поменьше легальных, побольше пугающих. Каменным лицом намекнет на надгробье, и думай, что хочешь. Никаких ободряющих и поддерживающих, все слова — призыв к бездействию. Желательно тихому и немешающему досыпать ему на перемене бесполезные пять минут. Так что да, Акутагаве рассказывать про странное воскресенье он не станет, хоть и хотелось на кого-нибудь перекинуть ношу в виде колких мыслей. Дазай до подзатыльников остроумный и бесстрашный, языка без костей мало, он и остальных лишиться не боится. Или пытается. Пытая несмешными шутками и их повторами. Чуя таких персонажей совсем давно не встречал, как себя вести с мальчиком-противоречием — понятия не имеет. Друг позже всё-таки допытывается и узнает, с чего Чуя глаза так активно утром закатывал, да вздыхал угрюмо. Удивил интересом, заземлил дальнейшим игнорированием. Запал поразительно быстро вернулся, когда он услышал, что Накахара согласился на еще один портрет. — Ты его описываешь таким… знаешь, как говорят? Эмоциональным вампиром, — подмечает Рюноске. Ему не хочется знать подобные термины, тем более по опыту, и признавать их актуальность тоже. — Он, скорее, как… надоедливый комар или глупая пиявка, вот. Да. Яд у него достаточно мощный, запоминающийся, чтобы спустя столько часов напоминать о себе. Хотя… Нет, это нос у него такой длинный и вездесущий, что с любого конца города дотянется. Бесячее двукрылое. Странный Дазай умудряется разозлить, когда ему вздумается. Даже, вот, на расстоянии. Страшнее, правда, когда хочет смутить, ужасно — когда получается. Он в лоб сказал, что нарисовать хочет, потом показал Накахару таким красивым, каким он сам себя никогда не видел. Чуя работает моделью с лета, ему не раз говорили комплименты, но слова ведь всегда блекнут на фоне действий. Ему до жути неловко понимать, что его таким эфемерным кто-то видит. Немножко особенно, когда этот кто-то — сомнительного вида парень, неследящий за языком. Мысли-безделушки улетели в урну вместе с помятым рисунком.

***

Прихожая встречает темнотой, тихо игнорируя попытки Накахары включить свет. Выключатель на каждое бесполезно-бесцельное нажатие лишь цокает, лампочка не мигает и даже не подмигивает в приветствии. Грубо. Месяц он гадал, что же такое ему пытались передать местные призраки азбукой Морзе, прекратив попытки помешать им на третьей замене лампочки. Пришел к выводу, мол, у них тут своя тусовка, и ему остается лишь быть невольным, неприглашенным и, очевидно, нежеланным её участником. Сегодня упустил самое интересное. Очень жаль, теперь ему идти до спальни в кромешной, крошечной тьме. Возможно, это даже лучше, чем при припадочном освещении. Вечер первых дней октября освежает через приоткрытые окна, на улице стремительно темнеет, небо мутной синевой растекается над спичечными пятиэтажками, окрашивая кирпичные стены в холодный. В квартире приятно пахнет зеленью, юноша поливает некоторые растения, стоящие в коричневых керамических горшках. С тоскливым вздохом обламывает очередной усохший листик камелии — не прижилась. Ему обидно: хозяйка квартиры подарила ему цветок, благодаря за год аренды (безумно милая женщина), а он его не уберег. Думать о том, что Кимура-сан всего-навсего сплавливает ему ненужные растения из-за отсутствия места в её собственном жилье, Чуя не хочет. Ему нравиться считать, что они с владелицей жилплощади подружились, как и нравится ухаживать за зеленью в свободное время, хоть она и увеличивается в геометрической прогрессии. Кимура-сан при последней встрече поведала, что влюбилась в культуру европейских комнатных растений и, чего греха таить, парочкой горшков с цветами он этим летом в своей съемной квартире пересчитался. Заметив подкидышей, тактично промолчал, но намекнул их бывшей хозяйке, что бюджет у него не резиновый (а студенческий, минималистичный), на поддержание зелёной цивилизации такого не хватит. Включив чайник, Чуя начал выбирать вкус чая. Их чуть больше, чем горшков с цветами, и чуть меньше, чем долгов по профильным предметам — уже более, чем достаточно, но очень хочется больше. Экран телефона загорается, и Накахара вспоминает, что не снял его с беззвучного режима по приходе домой. Автоматом нажимает на нужную кнопку и наблюдает, как маленький колокольчик вверху сменяет красный цвет на серый. Сообщение от незнакомого номера напрягает: в последний раз ему писали через SMS лет пять назад, и активность призраков прошлого вообще сейчас не к месту — ему и своих нынешних хватает. «Это Дазай. Мой аккаунт в ЛАЙМе: https://...» Написанное ИИ сообщение сквозит неловкость. Он бы хоть поздоровался, честное слово. Чуя задумался на секунду, стоит ли проигнорировать. Помедлил еще минуту, решая, стоит ли не игнорировать. Остановился на промежуточном варианте: «Понятно» «Откуда у тебя мой номер? Мори-сани дал?» Вопрос отчасти риторический, а отчасти — чёрт его знает, этого Дазая. «Я сам его нашел» «В телефоне Мори-сана», — додумывает Чуя. Накахара прищурился, запивая подозрения чаем. Зачем ему писал горе-рисовака — он не знал. Тому очевидно, было, лень даже самостоятельно логин скопировать, не то что свои мотивы расписывать. «Зачем мне пишешь?» «Чтобы отблагодарить, конечно. Есть идеи?» Он это сейчас серьезно?.. Вот теперь это действительно подозрительно. Ему бы хватило в качестве благодарности получить красивый портрет (желательно), отмучиться — это очень, очень громко, по его меркам, сказано — за позированием для второго (нежелательно) и забыть об этой ситуации за ненадобностью (крайне желательно). Одно дело — моделинг для бренда одежды: от него мало требуется, а ценится в основном фигура и волосы. Он этим зарабатывает на жизнь себе и своей зеленой мини-армии. В основном — только вторым, к сожалению, с остальным ему помогают родители. Вроде бы, дизайнер планирует в ближайшее время еще несколько фотосессий с Чуей. Вроде бы, это сулит что-то хорошее и радостное для его ботанической аравы. В роде — некотором — ему всего хватает. В реалии — не достает этого ужасной в реале и привлекательной в теории самостоятельности. Другое дело — позирование для натурного рисунка. Неожиданно в голове вспомнились моменты из нескольких фильмах, в которых натура обнажалась для написания и, ожидаемо, ему захотелось заблокировать номер, с которого ему строчили. Так вот. У него нет идей. Он пишет, что придумает позже, и очень нетактично игнорирует вопрос — или просьбу, что маловероятно — о его аккаунте на ЛАЙМе. Да, ему удобнее переписываться через доисторическое приложение. Нет, с помощью лис он письмами не обменивается. Да, с динозаврами через СМС общаться проще — они используют кнопочные телефоны. Чуя цокает и недовольно бурчит, стараясь не показывать раздражение в переписке. Так часто закатывает глаза, что половину букв набирает по мышечной памяти. Хочет спросить, нет ли у Дазая каких-нибудь более важных дел, но передумывает. С ним приходится думать на несколько ходов вперед: если что-то спросить, Чуя уверен, Осаму настрочит столько сообщений, что вместе со своими травянистыми товарищами читать — пролистывать — они их будут дольше, чем хочется, чем можется, чем учебой позволяется, в конце концов. Чуе не особо хочется знать, какие там дела Осаму игнорирует, написывая ему. Он ведет себя гораздо более общительно в переписке, нежели в жизни, и это немного даже удивляет. Шуток и подколов больше, чем он спустил бы на низких тормозах обычно, но дистанционно его, увы, не ударить, поэтому Накахара старательно держится, чтобы не запечатлеть в переписке парочку ярких мыслей. Ярче, чем готов передать экран телефона. Дазай пишет, мол, вообще-то ждёт, пока Чуя соизволит создать чат в ЛАЙМе или хотя бы даст свой никнейм, потому и присылает столько сообщений — чтобы не забыл. Напоминает, что он не динозавр и с ним можно по-нормальному и по-удобному, желательно — по общепринятому. Накахара не согласен и ему есть, чем возразить, но желание отложить телефон и полностью отвлечься от диалога пересиливает. Накахара вздыхает, отправляя пользователю dazsmui в ЛАЙМе точку, одновременно начиная и заканчивая диалог. Дазай, очевидно, очень и очень заметно, с ним не согласен, потому что присылает какой-то несмешной мем про учебу на факультетах естественных наук. Чуя думает, что стоит заблокировать его во всех возможных приложениях и предварительно попросить знаменательно сжечь его портрет после сессии. Так сказать, с глаз долой — из сердца вон. Он пишет, что занят, и отключает уведомления их чата. Не успев выйти из приложения, видит непрочитанное сообщение — Осаму печатает пугающе быстро — и закатывает глаза, желая развидеть. Это действительно надоедает. «Домашнее задание у гномов сильно отличается от человеческого?» «Примерно так же, как и юмор ебучих динозавров, вроде тебя, отличается от человеческого», думает Накахара и откладывает телефон. «Да отъебешься ты от меня сегодня или где» Выходит немного грубее, чем он привык, и очень мягче, чем хотелось. Впервые за весь семестр его так успокаивает домашнее задание — отчего он так злится — сам не понимает — и Чуя почти благодарен преподавательнице по органической химии за выполнимые задания. Те самые адекватные три из семи. Остальные по степени человечности застряли где-то на уровне птеродактилей.