***
Мощный удар захлопнувшейся металлической входной двери буквально подсветил в окружающем пространстве такую тугую и вязкую тишину, идентичную той пустоте, что верховодила в душе Кащея. Той пустоши, что глушит все возможные и невероятные чувства, полыхавшие доселе в мужском сознании. Брюнет тяжело выдыхает — рассыпаться в каких-либо эмоциях и их аналитике не хотелось совершенно — ему уже и так все понятно, уже и так все осмысленно. Без него его женили, женили серьезные люди. И, кажется, не только его одного. Черный взгляд лидера Универсама скользнул по двери, закрывшейся за Игнатом и Сергеем минутой ранее. Тут же прикрывает веки, бесшумно, но тяжело выдыхая, играя желваками скул — раздражение пульсирует где-то на уровне сердца, горла, болью отдаваясь внутри самого мозга. Кащей в жопе: его раком поставили и девчонку на шею свесили… Деваху, которая, походу, и вешаться на него так не особо хотела. А, значит, будет сложно с ней наладить нормальный человеческий контакт. Ведь непросто иметь дело с бабой, которая может чего-то не хотеть. До тюряги Кащей имел дело с одной такой: намучился — это еще мягко сказано. А теперь же его женили на подобной. Поэтому сейчас надо что-то делать: и выход пока виделся только один — привычный, «авторский»… Кучерявый открывает глаза. Легкий шаг в сторону темного пиджака, висящего на настенной вешалке — хлопает руками по карманам, доставая сиги и спички. — Рыбка моя… разговор есть, — хрипит, зажимая губами никотиновую палочку. Чиркает спичкой по коробку. Даже не смотрит на Ивану, стоящую в коридоре немного позади. — Карп — это не рыба, а Карпаты, — повторяет заветную фразу, но в женском голосе быстро теряется затевавшаяся в начале уверенность: хоть барышня и старается держаться смело, но истинное положение дел все равно никуда не денешь. — Я тебе не рыбка, понял? — совсем слабо, тихо. Можно было и усмехнуться: загнанная в угол жертва — ведь ее вручили на пороку мало известному бандиту, да и увезли в другой незнакомый город, что был гораздо крупнее ее родного Тольятти — пытается как-то брыкаться, защищаться. Так было с самого начала, поведение Иваны было местами саркастичным, насмешливым: при встрече на вокзале, у ЗАГСа, в самом ЗАГСе… Однако Ванюша слишком сильно боится перегнуть палку, оттого и дает заднюю периодически — вся та точечная забота, что она являла в последние три дня, кажется ни чем иным, как способом завуалировать собственный страх и одновременно… приручить казанского «зверя». Лидер Универсама был хорошо знаком со всеми этими дамскими штучками и обводами вокруг пальцев. Однако принять это сознанием смог только сейчас, когда немного улеглись его собственные эмоции, позволив ему тем самым взглянуть на ситуацию чуть шире и хладнокровней. Кащей не спешит с ответом — огонек возле кончика сигареты игриво отражается в его темных глазах до тех пор, пока конец узкого табачного цилиндра не загорается оранжевым. И мужчина отдергивает руку, плавно взмахивая, тушит спичку. — Ага, еще скажи, что не моя, — сипит, сжимая сигарету губами, и в неприятии корчит лицо: но не от горечи табака во рту, а от этого легкого бабского выпада. Рваные клубы табачного дыма скрываются с напряженных мужских губ. — Ты эт… — Кащей зажимает пальцами никотиновый цилиндр, картинно выдыхая оставшийся в легких светло-серый дым, — помалкивай больше, ясно? — неспешно двигается к брюнетке, чуть перекрывает собой вход в кухню. Привередливо скользит по девушке оценивающим прищуром глаз. Легко считывает робкое и, казалось бы, показное девчачье благородство, смешивающееся с желанием дать отпор. Хотя по девчонке и так понятно, что ни сил у нее нет, ни смелости на эту всю задуманную в душе браваду. Кащей не улыбается, тихо хрипит: — У щуки, вроде тебя, зубы еще не выросли дядь таких, как я, кусать. Вновь делает затяжку, по-свойски выдыхая гадкий дым почти в лицо Иване. На та чуть отворачивает голову, устремляя взгляд в сторону, заставляя своим «беглым» жестом кучерявого чуть улыбнуться. Ведь даже здесь, в этой квартире — улица. И Кащей на ней автор. — Значит так, — кудрявый внезапно более эмоционально хрипит, размахивая сигаретой в руке, — жить в спальне будешь, — ловит на себе женский взгляд. — А я — в гостиной. Ну конечно, как же Кащей мог отдать свое родное с детства место? Это же его належенное место — обитал там вечность с перерывом на тюрьму. — Телик, который твой братишка вчера купил, со мной остается, — продолжает. — Смотреть его можешь, только когда меня нет, — спешно затягивается, выдыхая носом дым. — Из дома без меня не выходишь — ключи поэтому не даю. Вдруг нагло улыбается, дерзко сверкая щербинкой меж зубов: — И еще. Ты ж баба? Баба. А значит твое дело — готовить, стирать, убирать и гладить. Верно, женушка? — подмигивает. И внимательно следит за чужим быстро скрывающимся негодованием и тем… что так сильно напоминает обиду. Но что Ивана может сказать, если: — …Сама понимаешь, — вновь затягивается Кащей, но говорит гораздо тише, почти шепотом, — твой личный охранник должен быть сыт, бодр и хорошо одет, чтобы в случае необходимости перетереть с солидными казанскими людьми за твою безопасность. А то… — чуть замирает, театрально выдерживая паузу и чужой внимательный взгляд, — …у нас тут быстро в хуй перестают ставить. Ты ж не хочешь, чтоб эт был я? — Я пойду тогда, — внезапно лепечет Ивана, внимательно и обеспокоенно скользя глазами по мужскому лицу, — ужин приготовлю. — Иди, конечно, — Кащей отступает, открывая проход к кухне. Провожает взглядом брюнетку, которая тут же теряется в соседнем помещении. Мужчина, чуть усмехнувшись, вновь выдыхает едкий дым: подмять эту девчулю было куда проще, чем казалось изначально. Банальные манипуляции, которыми выросший на улице Кащей не то, что дышал, а был реальным их человеческим воплощением. «Главное… чтобы деваха проблем в дальнейшем не создавала», — шепнуло сознание в тот момент, когда кучерявый в своей привычной манере — несколько по-дедовски — завалился на диван в гостиной. Хороший диван. Вернее, любой диван будет хорошим, если до этого три дня будешь спать на полу, как собака — ремонт все-таки: спишь там, где свободное место будет. Впрочем, и жрёшь также и то, что не затрудняет готовкой. Благо у Кащея почти всегда в закромах есть шпроты, хлеб и водяра. Хотя он всегда почти только этим и питался. Кучерявый затянулся сигаретой, глядя в отбеленный потолок и ловя уже приглушенно звучавший шум с кухни. Смотрит на небольшие часы-будильник на столе: стрелки — почти полшестого вечера. Кудрявый чуть прикусывает нижнюю губу: конечно, неприятно, что его бывший сокамерник Иван Карп втянул его во всю эту белиберду. Однако кто запрещает самому Кащею крутить дочей этого же сокамерника налево и направо? Ведь указаний никаких однозначных не поступало. А, значит, зуб за зуб, как говорится. Да, некрасиво, да, подло. Но это улица. И тут свои правила. Ведь не спускать же Кащею все на самотек?.. Кучерявый тушит сигарету о новый ковер, также купленный Игнатом. Кидает бычок под диван и скользит туда же рукой, проверяя, насколько удобно и глубоко там спрятан завернутый в полотенце револьвер. Место, конечно, не самое укромное. Надо будет придумать, куда сия «пестик» еще можно определить. А то мало ли, менты нагрянут — всякое же может быть. Тогда за хранение оружия точно статеечку накинут. «Хотя… если деваха выучится на адвоката, то, может быть, как-то все и порешается…»***
Вся эта тема с женитьбой теперь казалась каким-то веселым фарсом, который добавил в серую обыденную жизнь Кащея каких-то красок. Конечно, не скажешь, что все оттенки были приятны для глаз, но все же были и очень привлекательные цвета, как-никак скрасившие серую жизнь. Кащей разливает воду по стаканам себе и сидящей напротив него в дорогой шубе Ванюше — странно, что в этом ресторане нет официантов. Вообще никого нет. Но злиться на сия момент мужчине совсем не хочется. — Короче, — чуть улыбаясь, твердо говорит Ивана, украдкой следя за жестами брюнета, — я решила завести ребенка. Удивляет ли это самого Кащея? Да как-то не особо. Он с ней пять лет прожил — уже поздно удивляться ее периодическим женским заскокам. — Круто, — холодная похвала кучерявого, но тут же, — погоди… так ты ж щас одна, — мужчина чуть морщится, не совсем понимая. Ведь время их взаимоотношений, какими бы они ни были, уже давно прошло. Они уже как года три идут порознь, своими, только им одним виданными дорогами. — Ну да, одна, — девушка чуть кивает, поправляя ворот длинноворосой шубы. — Но мне как бы уже не двадцать… — Я тоже скоро на пенсию, — ерничает Кащей, поднимая стакан — чуть пересохло в горле. Несколько странно все происходящее, — так, и че? — Ну, ни че, — Ивана поддается вперед, кладя локти на стол. — Понимаешь, у меня классная работа, друзья. В целом, все в моей жизни хорошо. Мне для счастья не хватает только ребенка… — Гм… — брюнет едва кивает, щурясь на подругу в непонимании. Но тут также двигается вперед и говорит несколько приглушенно. — Для этого дела, я слышал, нужен какой-то мужчина, — вновь хохмит с серьезным видом. Оглядывается, выискивает взглядом официанта, которого нет. — Ну да, ну ты же знаешь, что у меня с ними не очень, — Ивана несколько раздраженно выдыхает… — Так?.. — Кащею, очевидно, нужны детали, чтобы хоть как-то собрать общую картину. — И… ты же понимаешь, — чуть мило улыбается Ваня, — когда выбираешь не просто парня, а отца ребенку, хочется, чтобы он был красивый, умный, здоровый и… чтоб не чужой, — очаровательно хлопает ресницами. — А я причем тут? — главный вопрос, что волновал кудрявого в последнее время. Ведь после окончания Иваной вуза вся необходимость в ее охране испарилась. Именно поэтому между ней и Кащеем образовалось то, что можно было назвать вялой «дружбой» — просто привет-пока, если возникала случайная встреча на улице. Но ничего более. И именно поэтому сия приглашение в ресторан со стороны Иваны было, мягко говоря, необычным. — Мне нужна твоя помощь. — Какая? — и Кащей, наконец, делает глоток воды. — Блин, Никит, — внезапно недовольно пыхтит девушка, морщась, что делает ее несколько непривлекательной, — давай прямо? Я хочу от тебя ребенка. Вода в горло Кащею уже не лезла и на вкус была словно горькой и ржавой — мужчина морщится от всех своих ощущений — физических и эмоциональных: «Что она сейчас сказала?.. Она в своем уме?» Он пытается сказать вслух что-то внятное, но вместо этого выходят неопределенные вопрошающие жесты рукой. Пока, наконец: — Давай я покрепче щас че-нить принесу?.. Резко встает, двигаясь к бару ресторана — и здесь никого нет. Все приходится делать самому! — Так, — возвращается с бутылкой водяры, плюхается на свое место, — спокойно, без истерик, — словно говорит Иване, но по факту больше пытается утешить себя сам: влиятельные люди его однажды жениться заставили. А теперь что? Родственники тех влиятельных людей теперь Кащея и детей заставят делать? — Для начала план такой, — кудрявый импульсивно выплескивает на пол воду из стаканов, наливая в граненное стекло водки, — ищем тебе мужика… — Идея хорошая, — перебивая, все также мило улыбается Ивана. — Но мне не нужен мужик, Никит. — А почему нет? — Кащей играет удивление, ведь эта рыбка не должна сорваться с крючка, плана. — Мне не нужен мужик, — спокойно лепечет брюнетка, повторяя, — мне не нужны отношения. Я просто хочу ребенка. Кащей тяжело выдыхает, ощущая, как кровь стучит в перепонках. Закрывает веки, кажется, уже в бессилии растирая пальцами переносицу.***
Открывает глаза, глядит в отбеленный белый потолок. До мозга как-то вяло доходит, что стоявшая перед глазами картина была… сном. Хотя нет, наверное, даже кошмаром. Кащей тяжело садится, упираясь локтями в колени. Трет руками лицо, запускает пальцы в кучерявые волосы… Все еще грузно дышит — не может отойти от мерцающих прежних картин. Это все какой-то бред… Привидевшееся — мрак. Остается лишь надеяться, что это были не вещие ведения. Ведь мало ли что придет в голову бывшего сокамерника Ивана Карпа? Он же уже свою дочурку Кащею сосватал… Может и детей делать заставит?.. Кучерявый, путаясь во всех этих размышлениях, не сразу акцентирует внимание на том, что… в его холостяцкой берлоге кое-что является вещью из ряда вон выходящей: он слышит… аромат жаренной картошки… Смотрит на часы — без пяти восемь вечера. Да, в голове мелькают воспоминания — накануне Игнат что-то говорил про то, что вместе с обоями притаранил и жрачки для готовки, мол, «На твоих Кащеевских шпротах, бутербродах и водяре далеко не уедешь», — как-то очень туго проецируется в голове вся сия ситуация. Но запах горячей и, по всей вероятности, вкусной еды все более настойчиво ударяет в нос. Интересно, что же там происходит? Мужчина встает с дивана, переставляет ноги в сторону коридора, кухни: странные эмоции — слово сознание еще не вышло из сна, тяжело воспринимает реальность. Да и плюс… Какая-то странная колкая идея, мысль, воспоминание, что… в последний раз подобный сладкий, манящий и приглашающий к столу аромат был, когда… в доме была мама. — О-оп-па, — Кащей не сдерживает своего обыденного надменного удивления, лениво прилипая плечом к дверному косяку кухню. Глядит на Ивану, активно готовящую возле плиты — девушка едва ли не одновременно «колдует» у сковородки и еще, как оказывается, кастрюли. Кащею хочется уйти от всех гложущих мыслей, хочется взбодриться. Не думать о чем-то неприятном, поэтому: — Трудишься, родная? Аки пчала? — коверкая привычное слово, проходит в помещение, садится за стол — свое любимое место в углу, чуть спиной к окну. Благо по расположению новая мебель осталась там же, где была и прежняя. Кучерявый улыбается до ушей — тут же перед его носом нарисовалась тарелка щей и тарелка жареной картошки, столовые приборы и хлеб в хлебнице. Жаркая еда обдавала приятным теплом и запахом — Кащей театрально втягивает носом воздух, руками приманивая исходящий от блюд пар к собственному лицу. «Точно… Как мама готовила», — горькая мысль тушится тут же, словно докуренная сигарета. — Мне завтра нужно подать документы в вуз, а потом вступительные экзамены начнутся, — кротко говорит Ивана, усаживаясь напротив вместе со своими, также полными еды тарелками тарелками. Бросает беглый взгляд на Кащея, — нужно будет меня подвозить до вуза и забирать от туда. Брюнету было любопытно украдкой наблюдать за девушкой в эту минуту — ведь она была сейчас совершенно не такой, какой самоуверенной пришла к нему во сне. — Ну тк… — мужчина берет ложку, чуть разводя руками и улыбаясь, — …надо, значит, будем. А то че, заняться нам что ли нечем? Будем мотаться туда-сюда, ждать там… — зачерпывает ложкой суп, дует, сербает. И незаметно смакует, ведь в последний раз он относительно нормальную еду ел в детстве. — Я еще на ипподром хочу записаться… — Чаво-о?! — кучерявый не сдерживает игривого смеха. — Ишь че удумала. Ипподром ей подавай… — Слышала, в Казани он больше, чем в любом другом городе… — Вот и слушай дальше, — вновь сербает, берет нарезанный кусочек хлеба. — Никаких, ипподромов, родная. Тя батя чо, — надкусывает кусок хлеба и говорит с набитым ртом, — на лошадях кататься сюда сплавил? Учиться будешь в своем университете, поняла? — вновь сербает супчик. — Тогда о машине твоей поговорим, — Ивана внезапно хмурится, а Кащей ловит себя на том, что она в этот момент слишком похожа на ту Ивану, что ему приснилась. Такая же неприятная. Кучерявый глотает прожеванное. Хлопает ресницами. Наигранно выпрямляется, словно глядя свысока: — А че с ней? — заинтересованно склоняет голову. — Она чистая. Четыре дня назад помыл. Сам, — врет и не краснеет. — Твоя «карета» почти разваливается на ходу, — Ивана опускает глаза, размешивает свои щи ложкой — горячие. — Ездить страшно. — Слушай, ты это, — Кащей взмахивает руками, вновь нависая над своей едой в тарелках, — харе мне уже мозг пилить, — и тут же смотрит на девушку прямо. — А у тебя точно до меня никого не было? А то так натурально в роль жены входишь… — Не было, — Ивана поднимает на мужчину еще более недовольный взгляд. — Значит, тебе в театральный, а не в юридический поступать надо, — доедает первое, притягивает поближе тарелку с картошкой. Пахнет обалденно. — Тебе бы тоже, — Ивана внезапно давит из себя кривую улыбку. — Такой актерский типаж пропадает… — Я ж сказал, — Кащей морщится, бросая на девушку недовольный взгляд, — варежку свою закрой.***
Алкоголь давно пульсирует по венам, даря безумное наслаждение. А сосуды так привычно сжимаются от курева. Кащей выдыхает табак, чувствуя, как легко и так приятно кружится голова. Да и сам мужчина так комфортно развалился на обтрепанном диване, укрытым какими-то дырявыми аляпистыми покрывалами. Свое решение пойти ночью после сытного ужина набухаться с парнями в качалку находит самым прекрасным. Глядит сквозь пелену алкогольного опьянения на сидящего рядом тощего Синего и напротив небольшого столика Демида. — …Ну вот как-то так… — закончил Кащей свою лаконичную биографическую историю. Душа его, чего таить, все еще болела. Да и причем… такой деликатный момент, как брак, тяжело будет скрывать в одиночку от всех пацанов с улицы. А тут вроде двое верных ребят-дружбанов, которые, если что, прикроют. — И че делать-то теперь будешь? — спрашивает Синий, подливая водяры себе в стакан. — Да че-че? — шипит Кащей, затягиваясь сигаретой — сжимает ее губами, — для начала кольцо сниму, — тут же демонстрирует сия действо: уже крутит в подушечках пальцев маленький золотой обруч, разглядывая его пьяным взглядом, — а то эти дураки тольяттинские не понимают, что врагов у меня нормально наберется — узнает кто, да загребут деваху за все мои «дела». А там и ебнут ее в лучшем случае. — Ты пояснил это Горынычу? — хрипит Демид, глядя исподлобья — его алкоголь пробрал не меньше. — С хрена ли? — кучерявый выдыхает табак. — Меня кто спрашивал об этом? Если семейство Карпов мое мнение не интересует, то я че, должен за ними бегать, чтобы что-то рассказать? Они же все такие крутые. Наперед все знают. Все за всех решили. Все спланировали. Реализовали. — Так если че, с тебя же первого и спросят, — бубнит Синий. — Так если че, с тебя же первого и спросят, — передразнивает Кащей. — А я-то че? Моя хата с краю — я ниче не знаю, — вяло ударяет себя по бедру. — И ничего я вам этого тут не говорил, ясно? Воцарилась тишина. Но главенствовать ей пришлось недолго: — Зато трахаться можно, не заморачиваясь. Она же — жена же твоя, — хрипит Синий приглушенно. Но Кащей морщится — его откровенно воротит от этой идеи. И понятно почему — отмахивается от этого как от дурного сна, как это было несколько часов назад. Но вот вслух харкает совершенно другое: — Ну вот че ты несешь, а, родной? — бросает брезгливый взгляд на друга. Чуть двигается вперед, криво упираясь рукой о спинку дивана, другой же подносит сигарету к губам и зажимает ее ими, затягивает. Садится еще прямее. Пускает носом дым. — Да если этот тольяттинский змей узнает, что я сестру его обидел или трахнул, то он вот так вот меня… — стучит одной ладонью о кулак со стороны большого пальца, — …понял? — Понял, понял, — отворачивает голову Синий. — Тогда вообще херня полная. Никаких удовольствий. Никаких привилегий. — А я-то о чем тут столько толкую, родной? — Кащей вновь затягивается и выдыхает дым. — Ладно. О! — но тут же его лице рисуется некоторое подобие эврики. — Кстати, о Горыныче… — пьяное сознание плохо координирует свободную руку: кудрявый не сразу попадает в карман собственных брюк. Но все-таки выуживает оттуда револьвер, который теперь даже не был спрятан в полотенце. А затем достает и патроны из другого кармана, — вот че он мне оставил. Пушку на общаг сбрасываю. Правда, кроме вас никто об этом знать не должен. Ясно? — Возле матов вроде сейф был, — одобрительно кивает Демид и смотрит в сторону дверного проема тренировочного зала. — Можно там оставить. — Отлично! — клокочет Кащей. — Только сейф надо в эту коморку перенести, — пошатываясь, резво поднимается с дивана. Поправляет свой пиджак. — Ай да, пацаны.