***
Говорят, как день начнешь, так его и проведешь. Но Кащею же шестое чувство подсказывало, что уебищным окажется не только этот день, а в целом следующие как минимум лет пять. И нет, его не снова сажают тюрьму. К несчастью, все на другое подвязано — пока Ивана не закончит обучение в вузе, в который как раз на днях понесет документы и начнет сдавать вступительные экзамены, Кащей не будет знать свободы. Кащей будет над «златом» чахнуть. Или же над «Золотой рыбкой» — над Карпом… Карпой… Да фиг знает, как сия фамилия склоняется!.. Поэтому нужно в срочном порядке найти в себе силы, чтобы снести этот дискомфорт, ведь теперь передовая задача — концентрация на тольяттинском «прицепе», выраженном в виде дочурки одного очень важного бандита. Конечно, были мысли, что можно просто-напросто и отвлечься от этого всего сумасшествия за счет драк (это поможет сбросить напряжение, выбьет дурь из головы) или же просто увлечься алкоголем, чтобы хоть на несколько часов уйти от гнетущей реальности, или же вообще, чтобы прям совсем «убежать», потеряться и забыться… наркотиками. Хотя с последним была большая незадача — к чернухе как-то душа вообще, в принципе, не лежала. Да, Кащей мог пораспускать слухи в отношении себя или где-то просто поострить на эту тему, но все же его личная жизнь была совсем другой. Отличной от той, что он нес в массы. Ладно. Так, что ему делать-то? Где искать воодушевления, чтобы жить эту жизнь? Ведь на него против его воли водрузили серьезную ответственность, браться за которую у парня изначально не было никакого желания! — Приехали, — хрипит он, глуша мотор своего тыквенного авто. Припарковался возле подъезда одной из четырех серых панельных пятиэтажек, стоящих «квадратом» и образующих двор. Да. Семья — это когда с близкими людьми живешь под одной крышей. А Кащей, к глубокому его разочарованию, человек теперь, так сказать, семейный. И от осознания этого ему хотелось как минимум утопиться. Реально, куда? Ему всего двадцать пять! Он еще даже толком не нагулялся… Конечно, у кого-то в этом возрасте уже дети, но Кащей — это Кащей. У него своя жизнь. Свой путь. Скрывая кислоту души, но являя миру коронную надменность, он скользнул беглым взглядом по пассажирам собственной тачки — благо высадили проститутку по дороге (ладно, на трассе ее высадили, чего кривить душой?) Хотелось с ней больше вообще никогда не встречаться… впрочем, как и с остальными тремя «товарищами» сегодняшнего… фарса. Но увы и ах. Трио «бандуристов» — Игнат, Ивана и Серега — были в эту секунду на расстоянии вытянутой руки. — Так вот, значит, какой… твой райончик, — женский голос раздается позади, заставляя Кащея посмотреть в зеркало заднего вида. И заинтересованный, по-доброму оценивающий взгляд Иваны не скрылся от кучерявого — она оглядывала двор. В этой девушке было какое-то… детское любопытство, что ли. — Я примерно так все и представляла из рассказов брата. Кащей сверкнул глазами на усатого и теперь его собственного новоиспеченного «братца». Но тот лишь пожал плечами. — Рыбка моя, — тут же обернувшись, Кащей выдавливает из себя самую обольстительную улыбку, какою был способен при сильнейшем внутреннем желании не улыбаться, — это называется «улица», а не «райончик». Ты это… — ловя на себе взгляд брюнетки, чуть вздернул свой подбородок, становясь немного серьезнее, — …слова подбирай, а то мало ли отвечать за них заставят. Я хоть и главный, но не всесильный, — и уже без тени улыбки подмигнул. Девушка же закатила глаза, отвернувшись. — Харе уже лясы точить, — морщась, вмешивается усач, шумно хлопая себя по коленкам. — Может, уже выйдешь, и всем нам двери откроешь? А то боюсь прикасаться тут к чему-либо — у тебя тут все на соплях держится… Игнат даже и не подозревал, какими четкими оказались его слова. Ведь в первую очередь тем, что держалось здесь, как говорится, на соплях — было терпение Кащея, как бы кудрявый не куражился и не притворялся.***
Замóк квартирной двери. Хозяйская мужская рука, производя автоматические действия, отпирает дверь. И именно в этот момент вместе с раздавшимся глухим щелчком открытого замка Кащей ощущает внутри себя, помимо царившего раздражения и тихого негодования, какое-то странное, сраное и одновременно ебнутое чувство подлой, липкой, гадкой и такой тупой… беззащитности, что простирает к его горлу свои грязные и грубые руки. Хочется спросить — давно ли подобное ощущение посещало его? Но беззвучный дьявольский смех уже совсем рядом, поскольку ответ на сия вопрос рисуется мгновенно — слишком давно. Наверное, в детстве, когда сам Кащей еще в чушпанах ходил, когда его прессовали пацаны с улицы. Однако теперь он… двадцатипятилетний мужик. Лидер Универсама… Казалось бы, что сейчас неприятных и уязвимых эмоций быть никак не должно. Но они… были. Подло рисовались в душе, сворачивая сердце в тяжелый недвижимый узел. Кащей, чуть дернув дверь на себя, замер. — Дамы вперед, — тихо хрипит он. Открывает дверь еще чуть шире, неспешно отходя немного в сторону. Его холодно-отстраненный взгляд падает на девушку, что держит в своих руках тяжелую спортивную сумку точно так же и точно такую же, как те четыре, что были в руках Игната и Сереги. Тихое «спасибо» слетело с женских губ, и после брюнетка прошла вперед. Однако, если честно, ей ни к чему все эти подобия мужских реверансов — лучше бы Кащей избавил ее от тяжкого бремени в ее руках — взял бы сумку. Но разве можно ли дождаться помощи от такого ледяного эгоиста, каким воспринимался этот Кащей?.. Мужские шаги раздались за ней — ее брат человек беспринципный и выражение «дамы вперед» его не пугает: Игнат прямиком следует за сестрой, уже пересекшей порог квартиры. Но тут же чувствует резкий пих — рука Кащея резко толкает карповское крепкое плечо. И подобная дерзость хозяина квартиры лишь на мгновение порождает в сознании усача то, что так сильно напоминает человеческое недоумение. Однако этого хватило, чтобы лидер Универсама успел юркнуть вслед за Иваной в собственные чертоги. И вот черный взгляд Кащея тут же зацепился за женский силуэт, поставивший сумку на пол. Смотрел, как брюнетка уже скромно оглядывала окружающее ее пространство. Старая убитая небольшая квартира. Такая неприятная, что даже слов не хватает описать. То обоев нет, а есть какое-то жалкое подобие обшарпанных, плохо зашпаклеванных стен. То вышарканный пол, с узкого советского паркета которого уже давным давно большими фрагментами слез лак. Поломанная обветшалая кривая мебель, выглядывающая из комнат, кажется, будто уже давно готова похоронить под собой первого, кто окажется рядом. А на стеклах грязных окон — оборванные газеты желтоватого оттенка — и не очень-то и понятно, сама по себе бумага такого цвета, клей же это или… вообще какие-то биологические отходы человеческой жизнедеятельности. Представлять последнее было совсем мерзко. Но такой тухлый и душный запах в квартире, едва отсвечивающий ядом никотина, сам собой порождал в голове картины не самые лицеприятные. — Домашних животных нет, — хрипит Кащей. — Хотя есть тараканы… — но тут же отвлекается на шумно входящих вслед за собой Игната и Сергея, которые уже ставили на пол свои тяжелые тюки. — Да, брат мне рассказывал, — Ивана кивает, чуть поджав губы и вновь ловя на себе взгляд кучерявого. — Но ничего страшного. Мы вон, — уже кивает на тольяттинскую кладь в виде пяти спортивных сумок, — обои наперли, клей там и прочее. Думаю, дня за три тут ремонт сделаем, — внезапно вопросительно смотрит на Игната, — да? — Чаво? — Кащей, сипя, чуть повышает голос. Одновременно морщится и щурится, спешно переводя свой цепкий взгляд с одного на другого человека. Он все правильно услышал? Ремонт? В его доме? Без его согласия?! В месте, где он — хозяин? В доме, что остался ему от предков? В этих чертогах прошлого? Прямо здесь?! Да они сумасшедшие! И под гнетом этих воспламеняющихся рассуждений сердце Кащея обращается в камень. Замирает, пропуская удары. — Да, думаю, — одобрительно и слегка задумчиво кивает усатый, — здесь фронт работ как раз дня на три… Но это если прям поднажать. Кащея… не замечают? Игнорируют? В его собственных стенах? Желваки недобро сверкают на его бледных скулах. Руки сжимаются в кулаки. А уже черный злой взгляд, чуть щурясь, все также резво скользит по каждому из пришельцев: — Вы че удумали-то?! Что несете, не понимаете?! — утробный рык Кащея: колкая и ядовитая агрессия, что насильственно душилась им все это время, теперь подлой змеей выползала из самой утробы, нагоняя душной и едкой агрессии. Рушились все внутренние границы… — Это моя квартира… — Ну… ты не один теперь здесь живешь, — внезапно ехидная усмешка Карпа-младшего: кажется, Кащея заметили, — а с женушкой… Внутри кучерявого что-то стрельнуло с особым хрустом: — Это моя квартира! Вы че несете-то?! Не понимаете?! — однозначно злостно грохочет, импульсивно теперь размахивая руками. Все уже было как в тумане — океан старых эмоций, что насильно держался за каменной дамбой разума, теперь треснувшей окончательно, уже сметал все на своем пути, и старый хлам души всплывал на поверхность при этом потопе. — Я здесь вырос! Я здесь отца своего похоронил!.. Именно здесь… — Здесь тогда, тем более, ремонт нужен, — брюнетка перебивает, спокойно, но в то же время несколько устало выдыхает, что в комплексе кажется чем-то предельно надменным, — а то не квартира, а склеп. Жить просто невозможно… — Съебись отсюда, блядь, — импульсивный выпад в сторону Иваны. Но именно из-за него Кащей теряет бдительность — пропускает хороший увесистый удар в его живот со стороны. И от жгучей огненной боли, выбившей весь воздух из легких, тут же сгибается пополам, едва ли не повисая в чужих мужских руках. Чуть теряет ориентацию в пространстве — эти ебанутые звездочки перед глазами!.. — Игнат! — брюнетка кричит, гневно глядя на своего брата. Бросается вперед, желая остановить родственничка от очередного возможного насилия. — Не смей! Отпусти его! Однако Игнат… словно все коверкает, переворачивает реальность в мир иллюзий, блефа: — Не злись, не злись на него, сестренка, — усач мило хлопает глазками, все еще продолжая крепко держать чуть обмякшего Кащея в своих руках. — Я с ним поговорю, он больше так никогда тебе не скажет, — и уже под звуки недовольного причитания родственницы, отмахиваясь от нее, спешно волочит хрипящего, шумно сопящего и вяло матерящегося мужчину к выходу из квартиры. — Мы пойдем покурим. Ванюша, родная, ну разволновался человек, ляпнул лишнего, «блядью» тебя назвал, ну с кем не бывает?.. Курить вон захотел… стоять на ногах не может… — Игнат искажал реальность словно дышал. И на благо Игната был Сергей, что перегородил девушке дорогу, иначе плести подобные лживые речи Карпу-младшему пришлось бы куда дольше.***
Грубый чужой пих, и Кащей уже стремительно отшатывается вперед лицом, оказавшись во дворе. Выкинутый, словно бесполезная шавка, на улицу, он сквозь чуть угасающую боль в корпусе резко оборачивается, гневно оглядываясь на своего обидчика, стараясь игнорировать медленно пропадающие назойливые звездочки перед глазами. Тяжело дышит, в то время как Игнат, наоборот, изображая лицом предельное спокойствие и даже легкую заинтересованность происходящим, стоит в паре шагов, мол: «Что будешь делать дальше, Кащейка?..» А делать реально было нечего, если как минимум хочешь жить! И как быть?! Если против сына криминального авторитета не попрешь… Ощущая холодный пот под рубашкой, Кащей, чуть шатнувшись, выпрямляется, спешно оправляя свой костюм и стараясь не замечать тупой боли от произошедшего удара. Пытается унять тяжелое дыхание. Недовольно стреляет желваками скул. Он встрял знатно. У него отняли жизнь, имущество и… Оглядывается, скоро пряча то пугливое чувство, что так резко и остро стрельнуло под сводами черепа — будет хуево, если кто из его пацанов видел, как его только что поперли из подъезда. Его — лидера Универсама! Нет… нет, нет! Тогда этот Карп его еще и авторитета лишит перед пацанами! А Кащей не может распрощаться с последним, что у него осталось… И… кажется, Судьба услышала его внутренний зов отчаяния. Во дворе вроде никого не было… Одиннадцатый час утра — кто на работе, кто в школах, ПТУ, институтах… А, казалось бы, бесконечно сидящие на лавочках бабушки и вовсе сейчас отсутствовали — наверное, сидя по домам, обед готовят для внуков, что скоро вернутся с учебы. Хотя… Черные Кащеевские глаза внезапно сузились, брови нахмурились — чуть поодаль из-за его тыквенной машины показались два пацанских силуэта… Как их там?.. Фантик? Ералаш?.. Кащей не особо разбирался, помнил лишь, что только вчера припек их отмывать свою тачку. Дыхание тут же подло перехватило: осознание того, что эти пацаны могли быть свидетелями случившейся несколько секунд назад сцены позора, убивало не хуже пули… — Эй! — свистит кучерявый им, в то время как морозный страх уже кутает его в своих объятиях. — Сюда идите! Оба! «Лишь бы они ничего не видели…» Но… Кащей за свою молодую жизнь узрел многого и всякого. Он прекрасно знал, как люди ведут себя, когда являются невольными свидетелями тех или иных ситуаций: ему было хорошо известно, что выдает людей… И когда он заметил, как, услышав его зов, оба пацана боязливо встрепенулись, завертев головами, не особо осознавая, с какой стороны был возглас. Но тут же увидев своего Автора, тихо сматерившись, и бросив спешный взгляд на оставшуюся сбоку тыквенную тарантайку — она была еще чистой, — неохотно поплелись навстречу, на душе Кащея отлегло. Эти растяпы не видят ничего дальше своего носа, раз второй день подряд им так «везет» натолкнуться на лидера Универсама. Какие вообще могут быть ненужные сцены перед их мордами? Они же слепые как новорожденные котята… Кучерявый облегченно про себя выдохнул. Кажется, пронесло… А раз так, то… на место страха в тело спешно приходит иное чувство, заставляющее буквально все внутри чесаться от одного лишь желания… — Покурить есть? — хрипит, цепляясь своим внимательным взглядом за сдавленно-понурую мимику скорлупы. — Да не ссы. Можно, можно, — чуть наклоняется к двум пацанам, качнув одобрительно головой. Однако выражение его лица никак не казалось миролюбивым, скорее раздраженным и даже озлобленным. И под этим гнетом рука Фантика неохотно сунулась в карман брюк, без особого желания выуживая оттуда пачку сигарет и коробок спичек. — Быстрее, быстрее, — подгоняет кудрявый, выхватывая из чужих рук курево. Наверное, стоило бы сказать «спасибо». Или хотя бы осознать, что в собственных карманах пиджака наличествует набор сигарет и спичек. Но увы и ах. Никаких любезностей со скорлупой. Да и зачем вообще тратить свое имущество, если можно у кого-то стрельнуть? Лидер Универсама зажал сигарету губами, поднеся к ее концу воспламененную спичку, как услышал подлый голос Игната рядом с собой: — Я тоже буду. Кащей тут же бросил недовольный взгляд на усатого. И, не скрывая легкого презрения, пихнул тому пачку сигарет вместе с коробком спичек. Вновь скользнул взглядом по тушующимся пацанам перед собой: — Чаво смотрите? — эффектно выдохнул табачный дым носом. — Идите куда шли, — кивает на улицу. — А… — неуверенно и робко лепечет Фантик, — …сигареты?.. — А теперь уже нельзя, — склабится Кащей, выуживая из себя едкую улыбку и стряхивая пепел с сигареты. — Идите, пока пиздюлей за курво вам не дал. И далее несколько секунд он смотрит на то, как спешно и обидчиво-разочарованно пара школьных прогульщиков поплелась дальше мимо серного панельного дома. — Твои?.. Универсам? — Игнат вновь внезапно подает голос. Чуть дольше, чем Кащей, глядит вслед уходящим пацанам. Ответное тусклое «угу» раздается рядом, и Карп-младший, удовлетворенно улыбнувшись, выдыхает сигаретный дым. — Тебе бы кличка «директор» пошла. «Директор Универсама» звучит солидно… — По-чушпански, — неохотно сипит кучерявый, чуть отворачиваясь и едва щурясь. Бросает взгляд на утренний, плескающийся в еще не сильно разгоряченных солнечных лучах, двор: после всего произошедшего разговаривать с Игнатом совершенно не хотелось. — По-деловому, — усач делает большую затяжку. — Если бы ты, как я, занимался нелегальной поставкой оружия или дорогих предметов интерьера, то «директор Универсама» звучало бы очень весомо. В ответ незамедлительная хлипкая улыбка, так плохо напоминающая издевательский смех: — А у самого-то такое погоняло, за какое щас вписываешься? Но Игнат в ответ уже хищно выпускает ртом и носом едкие светло-серые никотиновые облака, чуть зверски улыбаясь: — Я… Горыныч. Издевательский смех сорвался с Кащеевских губ, словно безмолвное: «Чья бы корова мычала, Игнат». Но тут же: — А чего не «Золотая рыбка», а, Карп? — кучерявый не забывает издеваться вслух. Ведь надо же хоть как-то за себя отыграться?.. — Ты не думай, Кащейка. Это только кажется, что у меня одна башка. — Ага, а вторая какая? Та, что сейчас в моем доме и на имя «Сергей» откликается? — брюнет, наконец, делает затяжку. — Она одна из, — кивает Игнат, внезапно оборачиваясь к своему собеседнику. — В Тридевятом царстве, в Тридевятом государстве один подлый дракон девушку не крадет, а сбагривает бледному и хилому Кащею, который не пойми благодаря каким своим характеристикам оказывается главой одного, так скажем, «крупного магазина самообслуживания», — вновь затягивается. — Эх, неправильную сказку мы с тобой творим, братишка… Но во всяком случае… — оценивающе окидывает взглядом двор, — …если что, опасность какая для Иваны, ты это… маякни: я приеду… покараю, кого надо, — внезапно вновь смотрит на Кащея, чуть больше, чем следовало, задерживаясь на нем взглядом. Это что… такой неприкрытый намек на то, что с длинноволосой брюнетистой шавкой Кащею следует быть предельно аккуратным? Иначе первая голова, что полетит с плеч, будет его собственной? Игнат сжимает губами сигарету, высвобождая руку, протягивая ее для рукопожатия: — Ну что, братец… мир? Кудрявый бросает взгляд на сия жест, пытаясь скрыть порывающееся наружу пренебрежение. Его тошнит от всего этого.