Нечет
Поднять руку, взять динамическую шестерню из коробки слева, поставить её на толкатель до упора; протянуть руку, взять сцепляющую шестерню из коробки справа, поставить на рычаг до насечки; прокрутить два оборота, отправить полученную деталь дальше по конвейеру. Поднять руку, взять динамическую шестерню из коробки слева, поставить её… … и так восемь часов подряд. Несмотря на это она была рада, что ушла из кухонных работниц. Всё же там было больше шансов встретиться с управляющим крепостью. Он довольно часто проходил там. Здесь, на производственном участке, он тоже, конечно, бывал, но она сидела спиной и довольно далеко от входа, а потому могла надеяться на то, что посещение герцога пройдёт мимо её внимания. Надежда никогда не оправдывалась — она замечала его всегда: проходил ли он мимо, говорил ли с надзирателем или просто его взгляд скользил поверх склонённых над работой голов и стоял он молча, то ли обдумывая что-то, то ли просто так, отдыхая. Она всегда знала, когда поблизости появится управляющий крепостью, словно перед ним летел невидимый, но чётко ощущаемый вестник, который сообщал о высоком появлении, сообщал только ей, поскольку, оглядываясь, она не замечала никакого волнения или изменений в окружавших её людях. Все были спокойно-сосредоточены на работе, и лишь она одна зачем-то тревожилась и пыталась скрыться за ящиками с деталями, пыталась сжаться, чтобы занимать как можно меньше места. Необходимости в этом не было, он явно её не замечал. И тут же она одёргивала себя: он и глядя ей в лицо не заметил бы ничего. Она — просто одна из сотни заключённых, а её чувства — это только её проблемы. Мысли эти отзывались тупой болью где-то внутри. Она пропустила момент, когда это случилось в первый раз. … протянуть правую руку, взять шестерню из коробки, поставить на рычаг… В монотонности труда были свои плюсы: спустя несколько часов однообразных движений, притуплялись чувства, все силы уходили на концентрацию внимания на действии здесь и сейчас. Не оставалось сил и времени не только на воспоминания, но даже на страх совершить ошибку и получить штраф, который существенно опустошал карман. Выплатив такой штраф, несколько дней подряд ты будешь вынужден есть только один раз в день бесплатную пищу. А дальше всё зависит только от тебя: сумеешь заработать больше купонов — будешь сыт, нет — умереть с голоду тебе не дадут, но и свободен от мыслей о хлебе насущном ты не будешь. Она была не против. По крайней мере здесь были чёткие понятные правила, а ещё — здесь никто ей не угрожал, и она никого не боялась. …поднять руку, взять деталь из коробки слева… Спустя много времени она уже могла выполнять монотонные однообразные движения почти не задумываясь, и тогда в её голове снова начали роиться мысли, не связанные никак с её нынешним положением, от которых она так надеялась избавиться, которые хотела забыть. Щёлк! Глубоко внутри неё включался прожектор, который освещал сваленные в беспорядке в самом дальнем углу памяти картины минувших дней. Так было в первый раз, так повторялось снова и снова, с завидной регулярностью без привязки к месту, где она находилась в данную минуту, и к делу, которым были заняты её руки. И она смирилась, послушно возвращаясь снова и снова туда, куда идти совсем не хотелось, и с каждым разом подходила всё ближе, пока дрожащие пальцы её не коснулись старых обшарпанных и местами сломанных рам, а взгляд скользнул по выцветшей, но всё ещё чёткой и ясной поверхности картин прошлого, покрытой там и тут кракелюровыми трещинами. Эти картины долго были заброшены. Она надеялась, что они и вовсе испарились, исчезли. Оказалось — просто покрылись грязью и плесенью, но никуда не делись и теперь захламляли её внутренний мир ненужными воспоминаниями. По крайней мере, она думала, что ненужными. Она решила жить настоящим, а они мешали. Мешали переживать текущее незавидное положение и, возможно, надеяться на будущее. Они твердили ей, что без прошлого нет будущего, и красноречиво и упорно убеждали в своей необходимости. Она обязана разобрать их — повторяли они снова и снова до тех пор, пока она не сдалась. Она всегда была слабой и знала это, и ничего не могла с этим поделать.***
Щёлк! Допросная комната по сути являлась ещё одной камерой только предоставляла иллюзию свободы. Тюремная камера в этом смысле была безнадежной даже при том, что теоретически многих заключённых могли оправдать на суде, и тогда клацанье тюремного затвора в ушах задержанных, поверивших в свою обречённость, звучало ярче и полнее, чем гимн самой жизни. — В вашем деле обнаружились смягчающие обстоятельства. Голос Верховного судьи звучал доброжелательно. Привыкшая к сумраку тюремной камеры, очутившись на ярком свете, Адель не сразу смогла разглядеть выражение его лица, а на свой слух она надеялась мало: неужели этот мягкий и спокойный человек и есть тот самый юдекс, господин верховная справедливость, жрец Оратрис Меканик д’Анализ Кардиналь, о котором она услышала, едва покинув границы своего дома. Границы, которые защищали её маленький, чистый, счастливый мирок. Адель казалось, что уже тогда, в шесть с половиной лет, она узнала, кто такой месье Невиллет. Его имя не произносили, но почему-то оно всегда витало в воздухе. И все те, кто делил с нею безрадостное сиротство, молчаливо надеялись на справедливость в лице грозного рока. Они вырастали, покидали дом и шли по дороге своей судьбы всё так же молчаливо надеясь, хотя не получали подтверждения воплощения этой надежды. И вот теперь грозный рок сидел у стола в допросной комнате изолятора для особо опасных преступников, опершись локтями о столешницу, и спокойно смотрел на неё, ожидая её реакции на свои слова. Казалось, что он может просидеть так вечность, однако где-то глубоко внутри беспокоило смутное ощущение, что вечность эта может окончиться внезапно и будет это куда разрушительнее, чем встреча с юдексом в зале суда. — Да? Она не нашла ничего более подходящего, чтобы ответить на его слова. Она сама очень хорошо была знакома с настоящими смягчающими обстоятельствами, но слабо надеялась на то, что именно они попали в поле зрения судьи. — Благодарю, ваша честь… — За что?! — За то, что сообщаете мне об этом лично, а не через жандармов. Это… это очень важно… для меня. Не могла же она вот так прямо заявить, что та слабая детская надежда на справедливость вспыхнула с новой силой, как только в поле зрения появился он, Верховный судья. — Я пришёл не только ради этого… В связи с открывшимися обстоятельствами ваше дело под моим личным контролем, и я пришёл услышать вас, вашу версию того, что предшествовало… резне в каминном зале особняка Мортона Лероя. Хочу заметить, что ваш честный рассказ позволит собрать доказательства о подпольной сети, охватившей почти весь Тейват.***
Щёлк. Женщина, собиравшая лекарственные травы на продажу, подняла голову и, окинув уставшим взглядом окрестности, не обнаружила дочь там, где она была, казалось, минуту назад. Ещё молодая, но с лицом, казавшимся старше от усталости и забот, отягощавших её, подавляя страх, ворочавшийся в сердце, она кинулась на поиски и обнаружила пропажу, удобно устроившейся на руках у высокого мужчины в одежде стражника. Одной рукой он нёс девочку, которая была одета в серенькое ханьфу, её распущенные пышные волосы причёсывал мягкий ветерок. Другой рукой мужчина держал массивное копьё. — Господин… Мать протянула руки, пальцы едва приметно подрагивали. В её глазах плескался страх пополам с надеждой. Она боялась, что этот наделённый властью мужчина не вернёт ей дитя просто так и надеялась на то, что самые худшие её опасения не оправдаются, поскольку это ведь был представитель государственной стражи, которая должна была защищать и помогать, а не отбирать. Беда была в том, что они находились вдали от человеческого жилья, где возможны были встречи с лихими людьми. Но мужчина, шагнув, легко пересадил девочку на руки к матери и осторожно потрепал ребёнка по чумазой щёчке. На сердце у женщины отлегло. — Где вы нашли её господин? — робко спросила она, окинув встречного большими выразительными глазами удивительного цвета, в котором капельки коричневого смешивались с бирюзовыми огоньками. — Недалеко, — рассмеялся мужчина. — Проказница залезла на дерево, не подумав, как будет спускаться. Как зовут чумазое сокровище? — поинтересовался он. Женщина раздумывала всего секунду: — Адель… Её зовут Адель, господин. — Адель? Довольно необычное имя для Ли Юэ. Женщина слегка порозовела: — Мой муж… он из Фонтейна, господин. Это он назвал так нашу дочь. — Из Фонтейна, говоришь? — стражник окинул внимательным взглядом девочку, притихшую на материнских руках. Они были поразительно похожи: мать и дочь. Со временем девочка обещала стать такой же миловидной. Под внимательным взглядом незнакомца женщина снова почувствовала страх. — А чем занимается твой муж? — Он… он работает секретарём в гильдии Фэйюнь, — тихо и неохотно ответила женщина. — Уже вечереет. Вы далеко от дома? Вас проводить? Мужчина оценивающим взглядом окинул большой короб на её спине. — Спасибо, благородный господин, но не нужно. Мы живём недалеко. Она опустила девочку на землю и, подхватив её за руку, низко поклонилась, отошла на несколько шагов, пятясь спиной, не позволяя себе побежать что было сил, чтобы не показаться невежливой и не вызвать гнев незнакомца. Мужчина кивнул. Приняв это как разрешение, она повернулась и поправив тяжёлый короб на плечах, быстро зашагала в сторону от дороги. Мужчина проводил её задумчивым взглядом. — Мама, — девочка подёргала мать за рукав старенькой одежды, — а почему ты назвала меня таким странным именем? Меня же зовут по-другому? Голос её колокольчиком прозвенел в вечернем воздухе. — Молчи! — женщина зажала девочке рот и опасливо огляделась. Вокруг никого не было. Женщина устало опустилась на колени рядом с дочерью, развязала и туже завязала пояс серенькой невзрачной одежды, отряхнула запылившиеся полы. Ханьфу на девочке было не новым, но чистым и не рваным. — Ло Джу! Проказница! Ты зачем полезла на это дерево? Сколько раз я тебе говорила: не отходи от меня! А если бы этот незнакомец украл тебя? — Он хороший, — виновато промямлила маленькая девочка шести с половиной лет, опустив голову низко-низко так, что пышные длинные волосы совсем закрыли ей лицо, и мать не могла увидеть проказливо блестевших глаз. Но мать было не обмануть показным раскаянием и видимым послушанием. Она слишком хорошо знала непоседливый нрав маленькой дочери. — Нельзя так делать, доченька, понимаешь? — Почему? — наивно удивилась девочка. — В мире много нехороших людей, которые готовы использовать других людей в своих целях. — Каких целях? — Нехороших, Ло Джу. Ты спросила почему я назвала тебя так? Этот человек нам незнаком. Мы не знаем хороший он или плохой, добро или зло он задумал. — Он ничего не задумал, — резонно заметила девочка. — Он просто помог мне слезть с дерева. — Ло Джу, — с нажимом сказала мать, — не нужно, чтобы кто-то знал твоё имя. Твоё настоящее имя. — Мы играем в прятки? Женщина тяжело вздохнула. — Пойдём быстрее, нам нужно добраться домой до темноты. Однако любопытству Ло Джу не было предела. Спустя несколько минут молчаливой ходьбы, она снова осторожно подёргала полу материнского халата. — Мама, а мой папа действительно работает в… в том месте… я забыла, как ты назвала его. Почему ты никогда мне о нём не рассказывала? Но мать не ответила. Она резко остановилась и задвинула дочь за спину. Постояв так немного, что-то разглядывая, она вдруг резко присела на корточки, прижала к себе дочь и быстро зашептала: — Ло Джу, сейчас не ходи за мной, беги и спрячься где-нибудь, и не выходи пока я не позову. Давай, бегом, — она подтолкнула девочку в сторону от дома, завидневшегося неподалёку. Она надеялась, что мужчины, сидевшие на ступенях дома, не заметят её хитрость. Мужчин было шестеро. Они все поднялись ей навстречу, двое незаметно заняли места позади неё, неподалёку. Они были одеты в простую деревенскую домотканую одежду, у некоторых на головах имелись соломенные шляпы. Она приблизилась, остановилась пугливо оглядывая тех, кого могла увидеть не оборачиваясь. Обернуться она боялась. — Господа, — нервно потирая руки сказала она. Один из незваных гостей по виду самый свирепый, шагнул ей навстречу: — Где твой муж, женщина? — Господа… я не знаю, — испуганно залепетала она, — мы давно уже не живём вместе, и я ничего о нём не знаю. Он бросил нас. — она сложила ладони у груди в умоляющем жесте, переводя молящий взгляд с одного жестокого лица на другое. Сочувствия не было ни в одном. — Ты врёшь, женщина! Мы видели его неподалёку совсем недавно. — Прошу вас, поверьте мне… Я ничего о нём не знаю. Прошу пощадите… Голос её был тихим и жалобным. Она упала на колени и измазала лицо в дорожной пыли, униженно кланяясь и вымаливая снисхождение. Ни одно сердце не дрогнуло. — Мы пришли забрать своё, но должника нет… значит, заплатишь ты. Что… Голос говорившего прервался. Он приметил девочку, прятавшуюся у входных столбов. Оглянувшись и заметив дочь, мать верно истолковала взгляд мужчины, говорившего с ней. — Беги!.. Маленькая девочка растерялась. Вместо того, чтобы бежать в горы, где есть надежда затеряться, она рванула в дом, где всего-то была одна комната и прятаться совсем было негде. Мозолистые руки вытащили её из-под лавки, где она, дрожа от непонятного страха, сжалась в комочек, надеясь, что так её не заметят. Её волоком вытащили на улицу и поставили на ноги. Чужие люди окружили её. Она чувствовала угрозу, исходившую от них, но что делать не знала. Она кидала в сторону матери испуганные взгляды, но мать не могла помочь ей. Её крепко держали, не давая войти в круг, где собирая оценивающие взгляды стояла маленькая девочка всего-то шести с половиной лет. — Прошу вас, прошу вас, господа, — рыдала женщина, обнимая ноги то одного, то другого, — она ведь совсем ещё ребёнок… она совсем маленькая, позвольте ей вырасти… прошу вас… — А из девчонки может получиться нечто стоящее, — главарь задумчиво потёр щетинистый подбородок и оглянулся, словно ждал одобрения от подельников. Завывающую у его ног женщину он просто оттолкнул ногой, чтобы не мешала думать. Удар сапога пришёлся по лицу. Мягкий хрящ треснул и на землю закапала кровь. Зажимая разбитое лицо, пытаясь вздохнуть, захлёбываясь и оскальзываясь на своей крови она кинулась с диким воем под ноги мужчине, который подхватив под мышку девочку, направился к воротным столбам. Девчонка сопротивлялась, но силы были не равны, её слегка прижали, и она обвисла тряпочкой. Надоедливую женщину просто швырнули об стену. Она сползла на землю и больше не шевелилась.