Sorry, I love you

      Хëнджин сидит на коврике на лестничной клетке. Тишина ночного подъезда царапает уши, холод металлической двери остужает горячий лоб. Мобильный в его руке открыт на контакте «хëн», экран гаснет и загорается вновь от прикосновения — он не решается нажать кнопку вызова.       Тени на потолке сгущаются, на полу и на стенах образуются трещины — Хëнджин наблюдает, как они расходятся по наспех скроенным швам, нутром чует, как чёрная зыбкая бездна готовится его поглотить. Бессилие накрывает с головой — противное, оглушающее состояние, забытое и ненавистное, возвращается.       Хëнджин трёт виски, проводит пальцами по щекам — хочется заломить себе руки, орать, чтобы перекричать сгущающуюся тьму внутри, и перестать дышать, чтобы забыться.       Он чувствует себя сбитым на дороге животным, сумевшим доползти до своего человека. Вот только встретиться с ним взглядом смелости не хватает. Чанбин столько раз принимал его: не задавая вопросов собирал по кусочкам, вдыхал в него жизнь куриным бульоном, поучительной шуткой вручал смелость, а тёплой улыбкой — смысл двигаться дальше. Он столько раз выслушивал, молча кивая, столько раз высушивал его слёзы и всегда обнимал так, будто Хëнджин находится в защищённом и самом правильном месте.       Они никогда не были парой и Хëнджин скрывает ото всех растущее внутри чувство любви, ведь он упустил свой момент. Тогда, в первый месяц их знакомства, когда Чанбин уже ощущался самым понятным и родным человеком, к которому тянуло с невероятной силой. Хëнджин единственный остался у него на ночь после дружеской попойки, когда они всей компанией отмечали повышение Чана. Они вдвоём лежали в одной кровати — в одежде, каждый под своим одеялом — так близко, что чувствовали дыхание друг друга на своих лицах. Свет не горел и Хëнджин кусал губы, ожидая, что Чанбин сделает первый шаг, мысленно умоляя об этом. Ничего не произошло, они оба заснули. За Чанбина Хëнджин не ответит, а сам он в тот момент испугался, что Чанбин может его оттолкнуть, не чувствуя того же в ответ. Что это может сломать их выстроившуюся дружбу.       Хëнджин до сих пор корит себя за проявленную слабость — рискни он, и возможно, всё было бы иначе. А потом начались попытки уйти в себя, когда Чанбин откачивал его и приводил в чувства, когда очередной безликий парень на одну ночь крал его деньги. Чанбин забирал его на такси, оставленного на обочине у задрипанного клуба или находил под дверью своей квартиры.       Веки Хëнджина дрожат. Он больше не хочет искать забытья в чужих руках. Больше не хочет быть обузой для старшего, но не смеет просить его о любви, не смеет звонить ему в половину четвёртого ночи, но уже слышит первые гудки.       — Ты спишь? — Хëнджин чертыхается, выдав самый идиотский вопрос.       — Сплю, — сонно отвечает Чанбин. Хëнджин представляет, как тот заспанно щурится и чешет лохматый затылок.       — Можно к тебе, хён? — Хëнджин старается не звучать умоляюще-жалким, но именно так он себя чувствует.       — Можно, — в динамике раздаётся шорох одеяла и щелчок ночника. Хëнджин запомнил его — из белой мятой бумаги в форме полумесяца. — Ты сейчас где?       — Тук-тук? — Хëнджин выдавливает извиняющуюся улыбку.       Он слышит, как Чанбин подрывается с кровати и шлёпает босиком по полу. Замок щёлкает дважды, дверь распахивается и Хëнджин, не успевший подняться, вваливается внутрь. Как внезапная лавина беззвёздной ночью, только Чанбин почему-то рад этому вихрю.       Он помогает подняться и отводит Хëнджина на кухню. Один щелчок чайника и тени, преследуемые Хëнджина, расступаются. Один пронзительный взгляд старшего, и трещины внутри него перестают разрастаться. Чанбин, будто видит их также отчётливо, и оказавшись рядом, одним движением притягивает к себе. Усаживает на маленький диванчик и обнимает теплее шерстяного пледа. Хëнджин жмётся к нему, ощущая родное, незыблемое и настоящее. Чанбин находится в эпицентре его боли, разрушая саму её суть своим присутствием. Он поит его крепким чаем и кормит остатками ужина.       — Останешься? — спрашивает Чанбин, всё также крепко его обнимая.       — Я хочу остаться, — Хëнджин поднимает на него ясный взгляд, решительность и страх мешаются в нём единой волной. Чанбин согласно кивает. — Не на ночь, — поясняет младший. — Хочу остаться с тобой, здесь, — он медленно протягивает руку, опуская подрагивающую ладонь на левую сторону чанбиновой груди.       — Тогда пообещай, что каждый раз, уходя утром по своим делам, ты будешь сюда возвращаться. — Чанбин кладёт свою ладонь поверх ладони Хëнджина. И поясняет: — Не потому, что тебе больше некуда пойти, а потому, что тебе хочется быть именно здесь.       Они смотрят друг другу в глаза и кажется, что стрелки настенных часов замедляют свой ход. Хëнджин слышит, как стучит сердце старшего, чувствует его особенный бит под пальцами. Чанбин только что вручил ему своё сердце и Хëнджин согласно кивает, закрепляя данное друг другу обещание.       Хëнджин думал, что невозможно любить раскуроченным сердцем, но механизм заводится, наполняя тело бегущими по венам чувствами. Чанбин целует его в кончик носа, стирая шершавыми подушечками пальцев не выплаканные слёзы. Он вдыхает хëнджинову боль, выпивает её без остатка их первым поцелуем. Шаткий механизм хëнджинова сердца грозит остановиться, заглохнуть от приятной нехватки кислорода. Чанбин отстраняется, но лишь затем, чтобы припасть губами к его скулам и подбородку, провести дорожку по его шее из едва ощутимых, не требующих ничего взамен поцелуев. Его мерное дыхание и трепет ресниц щекочут чувствительную кожу Хëнджина.       С оглушительным треском рушится последняя стена, выстроенная Хëнджином, прятавшая его от самого себя, по всему организму проносится новый импульс — любить Чанбина, больше не скрывая эмоций. В этом моменте, во всех последующих.       — Я влюбился в тебя в первый день нашей встречи, — Чанбин говорит тихо, будто смущаясь признания, и Хëнджин замечает, как его щёки мило алеют. — Не знал, как сказать тебе: боялся спугнуть и что тебе это просто не нужно. — В глазах старшего отражается пройденная горечь.       — Мне нужно, — уверяет его Хëнджин. — Очень нужно, хён.       Он цепляется пальцами за рукав его футболки, за самого Чанбина, чувствуя, как старший чмокает его в макушку, крепче сжимая в объятиях.       — Хëн, мне так жаль, я столько натворил за это время, столько... — Он причинил старшему столько боли, потратил неимоверное время понапрасну. За что тот всё ещё его любит?       Чанбин мягко прерывает его, не позволяя упасть в самокопание:       — Спасибо, что ты просто есть, — говорит, утыкаясь носом в пушистые пряди волос. — Я люблю тебя за то, что ты — это ты.       Хëнджину кажется, что Чанбин умеет читать мысли. И что он становится до щемящего сентиментальным в пятом часу утра.       — А завтрак, — Чанбин косится на настенные часы, — уже сегодня, готовишь ты!       — Но хён! — ноет Хëнджин. — А как же холить и лелеять, пылинки сдувать?..       Чанбин категорично качает головой и показывает язык. Хëнджин хихикает и отвоёвывает своё их вторым поцелуем.       Рассвет за окном только вступает в свои права, но маленькая квартирка на окраине города светится, наполненная теплом и смехом.       Хëнджин, укутанный в объятия Чанбина, на собственном опыте узнаёт, какого это — быть у кого-то в приоритете.