Путь домой

Анна проснулась первая, и замерла чуть настороженно. В углах избы таился привычный предутренний полумрак, уже угасая, едва трещал огонь в печи. Его рука крепко обнимала её, прижимая к горячему боку. Её рука лежала там, где нельзя. Затаила дыхание, застыв на мгновение. Тянуло, лаская, перебирать пальчиками. Склониться, задыхаясь, легко-легко касаться губами, выцеловывать, замирая от боли и от счастья. Однажды она уже делала так – и сама всё испортила, не удержалась, заплакала. И он больше не позволял. Нет, не то, чтобы заплакала, просто слёзы заблестели в глазах. Тогда, в первые их дни, ему нелегко пришлось. Он целует, бывало, она отвечает, жарко, жадно – а слёзы сами текут. И он тут же переставал целовать так, бросался утешать, убаюкивать. - Совсем глупый, - качала головой бабушка Аглая, - Ничего, привыкнет еще. Чуть улыбнувшись, Анна осторожно-осторожно сдвинула свою руку в сторону, чуть повыше, где крепкие мускулы ясно ощущались под ровной, гладкой кожей. И шепнула вновь: «Спасибо, Хозяин». Медведь не хотел убивать. Жуткий шрам лишь внешне выглядел страшно – медведь ударом лапы всего лишь отшвырнул прочь, давая шанс выжить. «Чуть бы в сторону – и кишки выпустил, тогда бы всё. А так подживет – и забудется. Ты ему спасибо скажи, девонька, полагается так». «Спасибо», - шепчет Анна и смотрит – муж спит, крепко. Вновь осторожно-осторожно скользит пальчиками над жутким переплетением багровых полос. «Спасибо…»        А ведь Якову с Тимохой сегодня вновь в лес идти. Тимоху им явно Бог послал. Первые дни все местные стороной держались. Паренёк лет четырнадцати подошел первым - светловолосый, крепко сбитый. Поклонился уважительно: - Госпожа-Хозяйка! Вы как будете смотреть, кого в помощь взять, вы мамку мою возьмите. Она вам и постирает, и по хозяйству поможет. Анна собиралась было отнекиваться – еще она не думала ни над чем, но паренёк продолжал: - Мне поденщину идти искать где-то надо, здесь нету ничего. А мамку не на кого оставить. Нам бы с ней до весны продержаться, а там я в лес с артелью пойду. Как оказалось, на завод его не взяли – там печь новую затевали ставить, даже тех работников, что уже были, не всех оставили. А у него на заводе знакомых не было – раньше Тимоха с отцом по лесам ходил. Анна подумала, кивнула: - Пусть приходит. Ей монетка мелкая – а другим спасение. И тут же дальше сообразила: - Если с отцом ходил, лес хорошо знаешь? Тот кивнул: - Ясное дело. - А с мужем моим пойдешь? И тут же увидела, как невообразимым, нескрываемым восторгом заблестели глаза. С тех пор так и повелось. Яков охотится, Тимоха с ним меньшим идет - где добычу донести, где загонщик нужен. Стрелять Яков умел, двигаться тоже, терпения не занимать было – патроны зря не тратил, они ему с неба не сыпались. Скоро приловчился с первого выстрела бить. Тимоха тайгу как свои пять пальцев знал, понимал на какую добычу когда идти, лес на несколько миль вокруг чуял – даже там, где, казалось бы, ни увидеть и не услышать еще было. С пустыми руками никогда не возвращались. Себе Тимоха брал вполне определенную часть добычи, больше давать нельзя было – иначе тот должен ему будет. Мяса в доме водилось вдоволь, и продавали дичь, и под заказ приносили. Тимоха ловко сортировал добычу, приговаривая раздумчиво: - Снега лягут, за пушниной пойдем. Вот дичь что – много её. На пушнине хорошую выручку взять можно. По опыту прошлого года Яков знал - зимой не один охотник из тайги чуть живым, бывало, возвращался, а бывало – и вовсе не возвращался. Но Тимоха по любому лесу, без единого следа выводил или к сторожке, или к охотничьему балагану – те по тропам были довольно густо натыканы, без них в тайге часто – смерть. Вот и сегодня пошли на очередную, вполне обычную охоту.        - Скоро дойдём уже, чуть более версты осталось. – Тимоха из-под сложенной козырьком ладони оглядывал гору. Сосновый лес сменился каменистой россыпью, сплошь поросшей невысоким – едва по пояс, кустарником, с уже почти полностью облетевшей листвой. - Чуешь, как дымком пахнет? Уже, видать, гости на балагане, - Тимоха поглядывал по сторонам довольно задумчиво. Яков огляделся вокруг – нигде еще ничем не пахло. Скорая картина, открывшаяся за поворотом, подтвердила Тимохину правоту. На небольшой лужайке, возле жарко пылавшего костра, расположилась небольшая изыскательная артель, судя по всему – вольных золотодобытчиков, человек с десяток. - Мир на привале, - поздоровался Яков. - И вам поздорову. Главою у артели оказался крепкий кряжистый мужик лет пятидесяти, с окладистой, еще не полностью седою бородой, сразу внушавший доверие. Рядом с ним неотлучно держался молодой черноглазый парень, как оказалось – его сын. С отца он не взял ни масти, ни стати. Еще один, с клочковатой рыжею бородой, приходился мужику шурином, прочие же были весьма разномастным людом. Впрочем, давно прошли те времена, когда Яков весь народ, что по лесам ходит, считал разбойниками. В жизни же беглые варнаки встречались нечасто, особенно поблизости от уездного города. Драки же и прочие непотребства большей частью творились или по трактирам, спьяну, или же по случаю – как тогда говорится: «Бес попутал». В самих же артелях порядки держались довольно строгие, давно уже устоявшиеся. Яков вес свою часть дичи в общий котёл и скоро уже они ели отличную кашу и печеных рябчиков. Затем все уже стали ко сну располагаться. Якова глава артели поманил за собой. Начал разговор издалека – за жизнь. Мужик с простецким именем Иван Петрович оказался не так уж и прост. Почти всю жизнь проработал он смотрителем на казенных приисках, знал досконально рудное дело, с охотой вспоминая былые времена. И поистине, шахты, по этим краям давно уже закрывшиеся, дали когда-то в казну на дармовом труде до сотни пудов золота. «А ныне разбаловался народ, никакого порядка нет. Да и то сказать – моют по отвалам песок, едва с хлеба на воду». Дальше Яков услыхал пространный рассказ о золотоносной жиле, настолько мощной, что и одна могла бы вернуть этим краям былую славу. О том, что основные вехи Иван Петрович уже наметил, по весне осталось пойти и окончательно всё разведать. Дальше как водится: получил Яков заманчивое предложение отправиться с ними по весне. Обещал ему глава хорошую долю. Яков лишь головой мотнул, жалея о потраченном времени. Слухи следовало обрывать сразу: - Я камни не ищу. Иван Петрович отступать не собирался: - Так нам и охотники нужны, да и удача в тайге не помешает. Чай, Хозяйка отовсюду выведет. А жила есть – лично видал. Крест на том даю. Давно уже понял и принял Яков: местные суеверия – вещь серьёзная. К шаманке за травами ходить будут, хоть и свои собраны, ведь у ведьмы - у той сильнее. Шаманку стороной обойдут, и тронуть – никто не тронет, и другим не дадут. Бог высоко, царь далеко, а тайга – вот она, за порогом. Но не дай бог, о золоте слухи пойдут – тогда ничем не остановишь. Покачал головой: - У нас своя дорога. У камней другие хозяева, нам туда не идти. Петрович явно огорчился, но высказывать неудовольствие не стал. Наоборот, предложил при случае заглянуть в Лукьяновку, к нему в гости. Как оказалось, Петрович держал постой. Мимо Лукьяновки шли обозы на большую землю, а его постоялый двор находился чуть в стороне от дороги – и место тихое, и добираться удобно. Яков пообещал запомнить. Путь следовало разведывать заранее.        Анну всё чаще приходилось оставлять одну. Уходили в тайгу далеко, когда и на неделю-вторую. Впрочем, дело здесь обычное – мужики на работах, бабы на хозяйстве. В избе Яков не один – два засова приделал. А толку? С тех пор как лёг снег, закружили бураны, в их избушку чуть ли не каждый день наведывались, когда и бабы с ребятишками, а чаще – местный промысловый люд. Иногда такие варнаки – глянуть страшно. Кланялись от порога, молчали. - С чем пожаловали? – Анне первой полагалось задавать вопрос. Тогда следовал пространный рассказ, как в груди хрипит – не вздохнуть, а вот Сеньке помогло, так уж не обессудь, спасай, Хозяюшка. Сколько раз приказывала – не ждать, пока дышать станет нечем, сразу приходить, а не то обидится лесная Хозяйка, что её не слушают, и травы помогать хуже будут. Клялись слушаться и другим передать, а сами вновь уходили в зиму.        Яков на лыжах держался так, словно с ними и родился. Иногда замолкал, удивлялся сам себе, осмотреться пытался. Без толку. Дни неслись лавиной один за другим, в белом полотне зимы не давая увидеть просвета. Не было уже его, растворился, исчез в белом безмолвии. Только Анна еще удерживала на земле. Только руки и губы, и улыбка поутру, и тихий шепот: «А помнишь?» Тогда возвращалась боль, пекло в груди, щипало сухие глаза. Целовал так, словно завтра умрёт. - Мы вернёмся, Аня.        Дни стояли тихие, легкий морозец вовсе не ощущался, лыжня стелилась ровной скатертью, а до деревни оставалось не так уж и далеко, к ночи вполне могли добраться. Домой тянуло с немыслимой силой. Присесть на лавку, скинуть лохматый малахай с головы. «Ты в нем на басурмана похож…» На два засова двери закрыть. Пусть только заявится хоть кто-нибудь! Сам лично от всего вылечит. Тимоха вдруг глянул на солнце, на тихое безоблачное небо. - Поворачиваем. Шли больше часа в другую сторону, вышли к очередному балагану. - Дров надо собрать, как бы бурана не было. Штольман не спорил, уже знал – Тимоха и за несколько суток мог погоду предсказывать. Еще пару часов, пока не завьюжило, собирали хворост. На балагане полагалось оставлять запасы не меньшие, а то и большие, чем были до них оставлены. Белый день внезапно превратился в ночь. Ветер за толстыми стенами выл так, словно по бревнышку хотел разнести балаган. Яков с Тимохой доедали запеченного зайца, запивая душистым чаем из котелка. Еще один мешочек с травами, специально наготовленный Анной для такого случая, Яков оставил у очага. Подбросил очередное полено, огонь рванулся вверх, на миг лизнул ладонь. Яков не удержался, задержал руку, провел, словно оглаживая, над прозрачными жаркими язычками. Знал, где-то там, далеко, так же сидит Анна, и так же смотрит на огонь, и так же тянет к нему ладошку. Его жена перед Богом и перед людьми. Наконец-то только его. И может быть, неуловимый огонек именно сейчас гладит её руку вместо него… Тимоха так смотрел, словно тайну увидел. Он частенько замечал и понимал что-то своё, что-то, навсегда оставшееся неподвластным Якову. Так странно – считается, что это именно Яков берет его в лес, обучает всему, хотя в реальности происходит практически наоборот. Отплатить ему Яков мог не многим, разве что стал обучать стрельбе, да и не просто стрельбе – обращению с оружием, пониманию его на уровне чутья, на уровне интуиции. Патронов у них сейчас было уже в избытке, могли себе позволить и по мишеням стрелять. Если так пойдет, вскоре Тимоха и на своё ружьё накопит. Здесь это дело нехитрое. А буран лютовал так, что и небо казалось, смешалось с землей. Когда они вернулись, через двое суток после бури, да еще добычи полную волокушу притянули, смотрели на них, как на выходцев с того света. Тогда почти в лицо услыхал: - Бер.        - Госпожа Хозяйка, - Тимоха долго мялся, раздумывал, потом всё же решился: – А если вы уйдете по весне, и силы дядьки Бера со мною не будет, я смогу дальше слышать? Анна улыбнулась мальчишке: - Что слышать? - Тайгу. Ох ты ж, Господи. Помолчала, опустилась рядом на лавку: - Это твоя сила, Тимош, родная, она всегда с тобою была. Только ты не знал, что она у тебя есть, не умел звать. Тот быстро заговорил, серьёзно: - Я как с отцом ходил, ничего толком не понимал, как сослепу шел. Я и один уже пробовал – мне никто не отвечает, смеются надо мной. Вот рядом с дядькой Бером так ясно всё, как на ладони. А может, он и действительно не случайно к ним подошел? Анна продолжила, так же уверенно, мягко: - Самого себя не просто услышать, и за один день всему не научишься. Ты и дальше ходи, пробуй. Это твоя сила, и она всегда с тобою будет.        А метель всё мела, заметая дороги. Анна топленый жир наливала в плошку, но жарче огня пылали губы. «Как хорошо, Яшенька. Как здесь хорошо…»