Мое

Раулю нравится контраст запредельной взбудораженности от того, что за него чуть не подрались два альфы, и приятной успокоенности от того, что победил правильный. Пусть и весьма глупенько. Все остальное: и желание снова заржать над невыключавшейся рычалкой, и непонимание, зачем Хэнк захотел встретиться на день раньше, и недовольство тем, какой загруженный он сидит теперь на диване, и попытки подсчитать, на какой срок реально отстанет Бабич, — все это и много чего сверху, что еще тяжело сформулировать и осознать, Рауль пытается игнорировать. Хэнка — сложнее всего. Окей, можно представить, что он продолжает переживать культурный шок от того, как мощны его альфаческие лапищи. Либо запертый зверек этими самыми лапищами сейчас скребет его изнутри. А он сидит, молчит и сдерживает боль. Или он сам в шоке, что смог прогнать большого дядьку — Рауль уверен, Рауль знает, что это сложно, ни ему, ни его родителям не удавалось, — и теперь воображает себе последствия. Пока Рауль думает и пялится, Хэнк встает и, опустив глаза, уходит в ванную. На шее у него засос, интересно, как он отреагирует, когда увидит. Объяснение уже заготовлено: из него надо было достать хоть один звук, кроме «Р-р-р-р-р!», проще всего гласный. А зачем играть со взрослым человеком в отоларинголога и просить сказать «А», когда можно дать взрослому человеку постонать. Хэнк держался до последнего — или не мог не «Р-р-р-р-р!» — и Рауль увлекся. Тихое, боязливое «А-а-а» доносится из ванной. Приходится зажать рот ладонью, чтобы не заржать и потом не объяснять, что это был смех радости и гордости за своего альфу. Ну почти. — Дай подавители, — командует, хотя нет, не командует, просит Хэнк, когда выходит. У Рауля два варианта: отказать ему через всю комнату или отказать глаза в глаза, чтобы быть более убедительным. Он выбирает второй. — Нет, — говорит он, подойдя вплотную. Хэнк чуть отвернул голову и не смотрит на него. Видно, как он перемалывает какие-то свои мысли зубами, челюсти то напрягаются, то расслабляются. — Нужно хотя бы один гон в жизни провести без химии, — Раулю не нравится, как он сам звучит. Уговаривает, урезонивает, будто только ему это все нужно. Мысль о том, что Хэнк хотел слиться, вернее, слить его, простая и ясная, занимает всю голову сразу. О чем тут еще думать, когда все понятно. — Я... домой, — выдавливает из себя Хэнк. Это все еще сложности с тем, чтобы не рычать, или ему смысл слов тяжело дается? — Зачем? — Рауль почти огрызается, но, кажется, не совсем срывается на злую интонацию. Можно было бы дальше прибавить мягко «Зачем туда-сюда кататься?», но в рот он ебал показывать, что хочет. Хэнк хмурится в сторону. Вообще он бесит так много или так медленно думать. Интересно, сколько он стоял под дверью и решался зайти, слушая, как Бабич угрожает, захлебываясь слюной. — Я... покурить. — Ты собрался съездить домой покурить? — Рауль сам не верит, что вот это переспрашивает. — Нет, в смысле... — Хэнк улыбается, видимо, решив, что остроумно пошутил, — я выйду покурить. Он не обещает вернуться, он сбрасывает с плеч рюкзак и бросает на пол. Наверное, думает, что такого залога будет достаточно. Ха, Рауль учился в школе, Рауль знает, что на учебники и тетрадки всем насрать. — Окей, — соглашается он, уже решив, что пойдет следом. Рауль дает Хэнку с минуту форы, тоже выходит, но задерживается на ресепшене, чтобы отпустить помощницу домой и напомнить, что завтра у нее выходной. Он уже предупреждал, повторять это и радостно, и почему-то стыдно, когда ей точно понятно, из-за кого весь этот кипиш. Вон он, только что дверью хлопнул и стоит теперь смотрит в небо. Сквозь стекло в двери его хорошо видно: реально смотрит в небо. Раулю нужно дать себе секунд тридцать, чтобы снова все осознать, смириться и не забрести дальше в дебри чувств и всяких других приколов. Помощница у него хорошая: она успевает собраться быстрее, чем он приходит в себя, и первой вылетает на улицу. Хэнк провожает ее озадаченным взглядом и поворачивается к двери. Рауль подходит к нему неспешно, спрятав руки в карманы и все еще раздумывая, что сказать. Знакомый запах пропитанного сладкой химией табака становится сильнее с каждым шагом. Отец курит такие же сигареты, и Рауль невольно кривится. Может, начать как-нибудь литературно и демонически, из разряда «Как причудливо тасуется колода!». В смысле, в нелепой паре Кудинов-Хенкин кто-то обязательно должен курить эту мерзость. — Ты совсем не куришь? — спрашивает Хэнк, специально выдыхая в противоположную сторону. — Совсем. Дорого и невкусно, — Рауль и радуется, что не пришлось самому начинать хоть какой-то диалог, и расстраивается, потому что заход про колоду был неплохим. Можно было бы спросить, откуда цитата. А эта ветка диалога, кажется, зашла в тупик. Не читать же ему сейчас лекцию о вреде курения. — А у тебя с дядей Темой, то есть с Бабичем... — Хэнк затягивается, плотно и смешно сжав губы, и так же выдыхает. — Что это вообще было? Очень хочется сказать четко и по делу: «Я проебал на этой стройке его пять миллионов, и он решил меня приструнить и напомнить, кто тут главный. Но как же удачно ты угадал и день, и место назначенной экзекуции. Спасибо тебе огромное». Вообще, Рауль думал позвать Хэнка. Глупо прятаться за школьника, но разумно прятаться за истинную пару. Это действительно была большая удача, что Хэнк сам предложил встречу. Почувствовал что-то? Рауль рассчитывал, что он приедет раньше Бабича, но тому очень уж не терпелось. Наверное, с давних времен что-то помнит про его цикл, но на радостях забыл, что год високосный, и заявился за день до течки. Рауль полчаса заливал ему в уши всякую муть про сметы, соотношение цены и качества, московских мастеров стекла и бетона, думая про чертов автобус, который едет от школы через весь город. Потом смирился и написал помощнице с указанием «Бориса Константиновича» ни в коем случае не пускать. Кто ж знал, что она не справится — или не захочет справляться — и «Борис Константинович» появится в идеальный момент. — Деловая встреча, — говорит Рауль, чуть помолчав и решив оставить все свое в себе. — Настоящие бизнес-переговоры! А не то, что в сериалах и фильмах показывают. — А омегам и альфам можно вот так вести бизнес? — спрашивает Хэнк, сам себя тут же корректируя. — В смысле, это не опасно? Для тебя. — Опасно. — Рауль улыбается открыто и зубасто, чтобы показать, что разговор на эту тему закончен. — Если бы я не пришел, он бы... — пауза ужасна тем, что в нее интонационно может влезть хоть целый порнорассказ. Видимо, Хэнк его сейчас мысленно пишет, стыдливо избегая слов «щель», «узел» и «метка», судя по его тяжелому, загруженному лицу. Надо его срочно останавливать, надо весь этот разговор сворачивать. — Обычное дело. Не в первый раз. Если бы Рауль подобное себе в принципе позволял, он бы сейчас выпучил глаза от удивления — что он сам такое ляпнул. Неслабо так, значит, перенервничал, раз захотелось рассказать. Может, еще жаловаться начать, плакаться. Хэнк смотрит на него ошарашенно. Не то чтобы Рауль много кому рассказывал. Но никто после этого так не смотрел. — Что? Он тебя... Хороший подбор слов. У Рауля слегка щемит под ребрами от того, как много понятно даже по недосказанной фразе. — Угу, — кивает он. — Мой первый альфа. Вообще-то ему неприятно об этом говорить. И воспоминания болезненные, и с лицом здесь и сейчас что-то странное происходит. Благо, не только с его лицом. Хэнк продолжает смотреть так, как никто до этого. В паре слов не сформулировать и не описать, как именно. Проще определить эффект — он смотрит так, будто никуда теперь от Рауля не денется, по крайней мере в ближайшие дни. Будто еще несколько минут назад раздумывал, как бы сбежать, а теперь точно решил остаться. Раулю мало, ему очень глупо хочется физического контакта, при этом если Хэнк попытается его обнять, то он отшвырнет его куда подальше. Хэнк идет навстречу и почти проходит мимо, остановившись плечом к плечу и специально то ли толкнув его, то ли погладившись. — Пойдем? Я докурил, — говорит он очень спокойно, без лишней жалости в голосе. В ответ его, конечно, хочется ущипнуть или пихнуть — за то, что умудряется делать все правильно. Первый час проходит спокойно. Они почти ничего не говорят, просто сидят рядом на диване, каждый уткнувшись в свой телефон. Рауль чувствует себя все лучше и лучше, особенно когда, чуть скосив глаза, замечает, что Хэнк последовательно проходится по списку контактов и оповещает некоторых о своем отсутствии на ближайшие три дня, считая сегодняшний. Постоянно раздается жужжание новых сообщений от контакта «Отец» и от контакта «Киса» — этим двоим сложнее всего смириться с тем, что они какое-то время не будут видеть Хэнка. Тому от их неуемности, кажется, только хуже и хуже. Он вообще очень напряженный, вежливая улыбка появляется на лице спустя мгновение после того, как Рауль начинает прямо на него смотреть. Ну что ж, настало время быть самым лучшим, самым понимающим в его жизни. — Спим сегодня отдельно? Это максимум понимания, на которое Рауль способен, переступив через себя, но совсем не бросив. Хэнк кивает как будто без особой радости, но хоть не жует себя изнутри. — Спасибо, — тихо говорит он и протяжно выдыхает. Рауль уходит проверить номер, в котором они уже однажды спали и в котором будут весь день завтра, думая о том, что, кажется, переборщил с эмоциональными манипуляциями. Его, конечно, теперь не бросят, но, возможно, трахать откажутся, он же такой бедный и несчастный, с травматическим опытом, с тяжелой судьбой. Если бы Хэнк спросил, Рауль бы рассказал, что это нормально. Попробуй найти омегу, у которого все хорошо и прекрасно. Попробуй найти альфу, который не поведется на течку и не оскотинится. Интересно все-таки, каким чудовищем становится Хэнк без подавителей. Главное, проследить, чтобы он под шумок чего-нибудь не выпил. Рауль застывает с подушкой в руках. Он же оставил своего альфу, который уже просил таблетки, наедине с полугодовым запасом этих самых таблеток. Рауль быстро спускается по лестнице и на ходу пытается вспомнить, сколько их там было и сколько он дал Бабичу, чтобы потом пересчитать и понять, нет ли пропажи. Пропажа есть. Из его кабинета пропал Хэнк. Вместе с курткой и телефоном. Не веря, что он может настолько ошибаться в людях, Рауль почти бежит к выходу. Он успевает притормозить у самой двери, посмотрев сквозь стекло наружу. Хэнк стоит там во дворе и курит, а рядом с ним верхом на мопеде этот его кошачий альфаческий дружок. Лохматый и мрачный, размахивающий руками. Рауль оглядывается вокруг, нет ли забытого кирпича или куска арматурины, чтобы в него запустить. Он ему давно не нравится, во плоти лучше не стал, самое время пойти познакомиться лично. Но Рауль остается на месте, наблюдая. Кажется, они не особо разговаривают, на диалог это не похоже. Хэнк переминается с ноги на ногу, лохма долго болтает, несколько раз повышая голос, чтобы выкрикнуть: «Да сука!» А потом резко ловит Хэнка за руку, когда тот подается в сторону, чтобы уйти или потому, что запутался в своих однообразных топтаниях и начал падать. Наверное, там за дверью сейчас пахнет как после грозы — озоном и природным электричеством. Эти двое близко и между ними искрит. У Рауля внутри тоже — почти везде. Есть ощущение, что надо выйти прямо сейчас, потому что догнать уходящего или убегающего человека еще можно — он успел представить, как это делает, пока летел из своего кабинета на выход. А вот уезжающего на мопеде, да еще и с очевидно психованным рулевым, который сразу даст по газам, — нереально. Но Рауль продолжает смотреть, а потом разворачивается и уходит. Если Хэнк там еще выбирает — он должен сделать это сам. А если он сейчас уедет — Рауль его уничтожит. Дверь в кабинет открывается минут через пять. — Я покурить ходил, — говорит Хэнк виновато и сразу замолкает. Правильно, он виноват. — Я догадался, — отвечает Рауль, улыбаясь максимально доброжелательно. — Закажем еду? И на завтра сразу. Хэнк тоже улыбается, щеки у него красные. Рауль не понимает — это от слова «завтра» или он со своего перекура уже вернулся таким.