Можно ли обмануть ханахаки?

Первое, что почувствовал Ваньинь при пробуждении, это дикую боль в груди. Она настолько ярко растекалась по телу, раздражала сознание, что даже дышать становилось трудно и мучительно. Словно прямо в мозг заливали кипяток, дербаня по нервам, вынуждая слабо извиваться, как змея, ускальзывающая от нового контакта, дарящего боль. Но увернуться, скрыться от нее он не мог никак. Вслед за этим, спустя какое-то время безмолвных страданий, паренек попробовал разлепить горячие, тяжелые веки, может, найти кого-то и позвать на помощь, но так и не смог сделать это. Постепенно его нутро заполнил страх. Он смешался с болью, выливаясь в дичайшую канонаду паники. Где он. Что происходит? Что, черт возьми, случилось? Еле-еле нахмурившись, так, что тонкие полосы морщин пролегли между бровей, Цзян Чэн, подогреваемый все сильнее душившей его паникой, на невероятном адреналине попытался приподняться, чтобы сесть. Мышцы рук неприятно натянулись и у него почти получилось выполнить задуманное, однако в последний момент силы вновь покинули его, наливая тело свинцом, отчего он болезненно и глухо упал назад. Сбоку послышалось движение, а затем на лоб парня опустилась приятная, прохладная ладонь. Она слегка надавила, когда он инстинктивно попытался одернуть голову, пытаясь увильнуть от прикосновения незнакомца. Мало ли, виновник его положения и был владельцем этой руки? — Т-с-с, спокойно, лежи. Тебе еще нужно отдохнуть, после того, что ты пережил. Услышав знакомый мягкий голос, Ваньинь не сразу, но успокоился, сдержанно падая обратно на кровать. Он все еще недоверчиво хмурился и с усилием, наконец, но разлепил свои веки. Над ним тенью нависал Хуань, его привычный запах умиротворяюще щекотал кончик носа, даря небольшую передышку раздраженным и напуганным нервам. Сухо прокашлявшись до звездочек перед глазами, Ваньинь с усилием вдохнул в себя побольше воздуха, буквально на выдохе еле связно скороговоркой тараторя свои главные вопросы: — Укхм, что произошло? Почему…мне так плохо? Почему я весь в б-бинтах? Слушая хриплые тихие вопросы, которые Ваньинь задавал с таким усилием и рвением, будто не узная ответа на них в течении полутора минут, их мир взорвется, Сичэнь дежурно улыбнулся, ласково начиная поглаживать лоб младшего. Его прохладная рука приятно дарила нужный холод разгоряченной голове, но вместе с тем пускала и толпы неприятных мурашек по спине и рукам. Вторая рука ловко нашла его кисть, незамысловатыми движениями пальцев проходясь по внутренней стороне ладоней, щекоча и отвлекая, а затем умело находя пульс. Лишь спустя пару взмахов слипшихся ресниц, старший наконец отмер, спокойно смотря на больного: — Тихо, все хорошо. Сейчас я все тебе расскажу, — голосом, тихим и сладким, словно патока, заклинатель принялся будто бы заговаривать Ваньина своей сладкой сказкой. Но было ли это чтобы только успокоить младшего или он и вправду юлил?.. К сожалению, больной таких тонких струнок чужого поведения заметить не смог, продолжая изо всех сил слушать Сичэня: — Мы были на ночной охоте и тебя ранил зверь. Пришлось зашивать рану, так как она была очень серьезной. Но сейчас все хорошо, как видишь, ты жив. Хотя… Неужели, ты не помнишь? Под конец, тон Хуаня стал слегка фальшиво обеспокоенным, а рука со лба переместилась на плечо. Он сильнее навис над младшим, взволнованно уставившись прямо ему в глаза. Все его поведение и поза так и говорили: как ты мог все забыть это? Почувствовав укол непонятной вины, Ваньинь снова нахмурился, стыдливо покусывая сухие губы. Он изо всех сил постарался напрячься и вспомнить хоть что-то, однако в голову приходила одна пульсирующая боль. Сомкнув глаза в легком страдании, он наклонился, хватаясь свободной рукой за свой лоб, тихо лепеча: — Нет. Не помню. Со стороны послышался тихий и довольный хмык, заметить который он не смог из-за накатившей мигрени. — В любом случае… Я смог скрыть это происшествие от господина Вэя, но ты сильно ранен. Пока рана заживает, тебе нужен отдых, однако как это скрыть, особенно от твоего брата, я не знаю. Теперь Ваньинь устало выдохнул, вырывая свою руку из чужой хватки и отрицательно маша ей: — Я что-нибудь придумаю. Кхм, не стоит об этом беспокоиться. Просто… такое ощущение, легкости и после, как ты сказал, сильного ранения… Как-то слишком странно. Ты… ты точно рассказал мне все? Хуань смущенно куснул свою губу, прищуриваясь. Однако, уже через мгновение дежурная дружелюбность и забота вновь заполонили черты его лица, паренек махнул рукой и осторожно убрал черные шелковистые локоны с бледного лица больного. — Стал бы я тебе лгать, мы столько лет знакомы. — с манипулятивно разочарованным вздохом произнес он, вновь вгоняя младшего в смятение и стыд от своих же сомнений. — Единственное, что я могу тебе еще сказать, так это то, что тебе нужно отдохнуть. А со всем остальным, я верю, ты разберешься позже… Наступила небольшая пауза, каждый думал о своем. Затем, легко кашлянув, дабы вновь привлечь к себе внимание, Сичэнь, не поворачиваясь, произнес: — Для всех мы на несколько дней на охоте. Поэтому побеспокоить нас не должны. — Хорошо, спасибо и… Прости, что втянул в это все. ⁃ пробормотал младший, но тут же потрясенно замер. Словно его голову пронзила стрела. Зрачки, затуманенные болью, на мгновение прояснились, шокировано забегав по постели, а потом знакомому. Рот сам собой приоткрылся, а сердце пропустило странный удар: — Мы… те ночные встречи. я и забыл про них. Старший вздрогнул, ощущая, как похолодели и до того не теплые кончики собственных рук, сейчас и вовсе будто макнувшихся в сугроб, и удивленно посмотрел на него. Дар речи потерялся, отчего он лишь растерянно и ошарашено бегал вороватым взглядом по больному, застывшему так, словно еще какие-либо воспоминания вот-вот должны были прийти к нему. Это пугало еще больше, Сичэнь буквально ощутил удавку паники вокруг своего горла. Трясущимися руками схватившись за чужое плечо, будто бы утопающий за последний канат, он пытливо вгляделся в опущенное лицо, пытаясь понять, что только что случилось. Парень не должен был помнить Ванцзы. После удаление ханахаки человек полностью забывает про свой объект любви и при последующих личных встречах, ничего, кроме отвращения, чувствовать не должен. Сминая ткань чужой одежды, он лихорадочно думал. Но постойте… на ночных встречах был не Ванцзы, а Сичэнь. А значит, Ваньинь сейчас помнит и знает лишь то, что у него с Хуанем были отношения и взаимные чувства. Обрадованный появившейся лазейке, юноша натянуто улыбнулся и тут же кивнул. — Да… Мы с тобой уже некоторое время скрываемся, но… Думаю, после этой ночной охоты в секрете не будет надобности. Сичэнь с нежностью посмотрел на Цзян Чэна, пытаясь убедить его в своей правоте. И ему повезло: юноша чуть покраснел от сладких речей, и отвел смущенный взгляд куда-то вниз. Неожиданный поворот событий выбил его из колеи, заставляя еще больше смущаться. Особенно не давали прийти в трезвый рассудок чужие осторожные поглаживания и заискивающие глаза. — Я и не думал, что буду когда-то любим… — Я не мог поступить с тобой иначе, ведь я как никто знаю, что Лани любят один единственный раз в жизни. И если это не взаимно, то заканчивается смертью от ханакахи. Объяснил старший будто сам себе, наконец задумчиво отводя свой взгляд от затрепетавшего Ваньина. Все пошло даже лучше, чем он планировал. Сичэнь думал, что ему придется с самого начала долго и скрупулезно выстраивать лесенку к сердцу своего прекрасного лотоса. Но его это небольшое недопонимание, завернутое в легкую обертку лжи, послужит огромным толчком к их будущему. Ваньинь уже ему доверяет! Уже согласен на серьезные отношения, мило краснеет и млеет от малейшего прикосновения. И как бы ухмылка не готова была разрезать его лицо, старший изо всех сил старался выглядеть заботливо. Он понимал, что даже так, нужно было еще подождать. Спешить им в любом случае уже было некуда. Парень не помнит Ванцзы, у него снова будут хорошие отношения с Вэй Усянем. Осталось только добиться одобрения Пурпурной Паучихи на их брак, и Цзян Чэн будет принадлежать ему во всех смыслах и аспектах. Ну что за чудная картинка! Ваньинь, тем временем, осторожно рассматривал Сичэня, поражаясь тому, как кто-то вроде него смог привлечь внимание Первого нефрита. Чуть ли не небожителя! Это тихое восклицание еще долго могло обуревать парнишкой, если бы не тихое урчание живота, заставившее пареньков вздрогнуть, выпрыгивая из своих мыслей, а Ваньина вновь засмущаться, осторожно касаясь живота своей рукой: — Я бы не отказался поесть… Хуань проморгался, и, слегка неуверенно поцеловав парня в щеку, мигом и слишком суетливо поднялся, отряхивая свои одежды не пойми от чего. — Сейчас принесу… Чуть позже можем выпить чаю, который я недавно приобрел. Говорят, он обладает успокаивающим и обезболивающим эффектом, для тебя в самый раз. Цзян Чэн кивнул и уставился в спину уходящего юноши. — Знаешь, все равно не верится… словно не по настоящему это все.

***

Цзян Чэн торопливо и неловко уплетал принесенную ему еду, постоянно роняя какие либо кусочки с палочки обратно в тарелку, давясь и нервно пережевывая. С каждой новой неудачей его лицо лишь сильнее краснело, а руки тряслись, еще более усугубляя ситуацию. В те моменты, когда еда и вовсе шла не в то горло, старший заботливо прихлопывал его по спине, с небольшой смешинкой в глазах наблюдая за столь милым поведением. Когда же последняя порция была с горем пополам Ваньином доедена, парень кивнул, унося поднос больного и вскоре возвращаясь с каким то ароматным и ранее не виданным чаем. Осторожно передавая горячую кружку, он внимательно оглядел возлюбленного, как бы невзначай спрашивая: — Не больно сидеть? Младший отрицательно закивал головой, снова взволновавшись и несколько трясущимися руками принимая чай. Едва еще горячая поверхность обожгла подушечки его пальцев, он слегка дернулся, чуть и вовсе не опрокинув на себя кипяток. Под болезненное шипение пиалу выхватил Сичэнь, молниеносно ставя ее обратно на поднос и торопливо дуя на слегка обожженные пальцы больного. Он любовно осмотрел их, качая головой, а затем сам потянулся ради того, чтобы напоить Ваньина чаем со своих рук. Тот слегка зарделся, сперва отворачиваясь, но вскоре покорно принимая заботу. — Лишь внизу немного тянет… видимо, лекарь искусно работал с нитками и иголкой. — Это да. Рана была серьезной и это заняло у него несколько часов. Но главное, что ты в порядке, правда? Ваньинь смущенно кивнул, осторожно прикасаясь губами к горячей керамике. Ароматная жидкость, слегка сладковатая, жестоко обожгла язык, огнем спускаясь по горлу в живот. Это заставило паренька скривиться и отпрянуть, но очередной его протест в этот раз быстро подавили: буквально взяв и зажав одной рукой нижнюю челюсть и мягкие щеки больного, старший почти насильно напоил его чаем, строго смотря на него: — Не противься, это очень нужный тебе чай. Я серьезно. — Кха-кха!.. Прости, если тебя это как-то обидит, да и сам вопрос невпопад, но. Я почему-то не могу вспомнить… Как мы вообще начали встречаться? Сичэнь лишь пожал плечами и тоже отпил из своей пиалы. Теперь такие вопросы не могли выбить его из колеи, ведь надежный фундамент лжи был надежно скреплен и самим пареньком. Он же лишь украсил его, а потому можно было смело говорить обрывки информации или вилять от темы, будучи уверенным, что младший сам все додумает или вовсе забудет о каверзных нестыковках. — М-м, не знаю? Я не сильный в романтике человек, прости, но для меня это все образовалось как-то само. Мы встретились на одной поляне, а дальше ты пожаловался на проблемы с медитацией. Во мне что-то щелкнуло и там закрутилось… Цзян Чэн чуть нахмурился. Это заставило Сичэня на секунду застыть, моментально усомнившись в своих недавних бахвальных рассуждениях. Однако движения его оставались все такими же плавными и уверенными, будто бы его ничего не смутило. — То есть… — слегка пожевав свои влажные губы, будто бы не зная, какие слова ему подобрать, он продолжил не сразу: — если бы туда пришел кто-то другой, ты бы и ему помог? Сичэнь звякнул пиалой, облегченно стукнув ее о поднос. Он улыбнулся, по завораживающему щурясь и слегка посмеялся, покачав головой, будто бы услышал самую большую глупость на свете: — Нет, Ваньинь. Во имя небес, конечно же нет! Я в любом случае помог бы лишь тебе, других же бесцеремонно отправил бы к дяде. Ведь тебя, м-м… Тебя я заметил с твоего первого дня в Облачных Глубинах, а чуть понаблюдав, постепенно мой интерес перерос нечто большее. А там мы уже встретились на поляне… — О… с первого. дня? — сглотнув, Цзян Чэн глупо проморгался, уставившись в чужое лицо. — Да, мой прекрасный лотос, с первого дня. Поверь, сложно было не обратить на тебя внимание. Младший вспыхнул красным румянцем и отвернулся.Это любовное воркование по странному щекотало что-то внутри него, принося легкий дискомфорт в районе ядра. Может, это все было потому, что ему неловко от бесконечных поддразниваний старшего? Или он просто не привык к этому чувству? — Скажешь тоже. Это ты тут чуть ли не на небожителя смахиваешь. А я… так. ⁃ красочно сопроводив унижение себя брезгливым помахиванием руки, парень невесело выдохнул. Хуань тихо рассмеялся, отчего-то не решив доказывать любимому о его красоте, словно хотел оставить эти червяки сомнения и самокопания остаться в чужой голове, зарыться глубже. Тем не менее, он, осторожно подцепив пальцами подбородок парня, повернул его лицо к себе и коротко чмокнул в губы. Они были влажные, горячие и с тонким сладким привкусом чая, отчего Сичэнь хищно облизался. — А теперь тебе нужно поспать, ты наверняка устал. Цзян Чэн поспешно кивнул, покраснев, как помидор, и только после того как Сичэнь помог аккуратно ему лечь, дабы никак не потревожить «ранение», прикрыл глаза, на удивление моментально засыпая без каких-либо волнений. Словно в сказке, заснувший от ядовитого поцелуя… Хуань, все это время цепко и внимательно наблюдающий за юношей, лишь плотоядно ухмыльнулся, когда тот заснул, а затем вышел из комнаты. И только на улице, он зашелся в приступе страшного кашля, буквально сломившего его пополам. В глазах потемнело, заплясали звезды, давление ударило в голову и затошнило. Это мучение длилось достаточно долго для того, чтобы на краю глаз выступили бусинки слез, однако не так достаточно, чтобы только что подошедший незнакомец успел его заждаться. Как только кашель прекратился, парень вытащил изо рта прекрасный и целый лотос, мерно поблескивающий под лунным светом. Он был прекрасен и ужасен одновременно, а потому парень осторожно спрятал его в рукав своего ханьфу. — Как все прошло? Послышался за спиной Первого Нефрита голос лекаря. Он звучал сухо, но тонкие струнки интереса все же проскальзывали в его дежурной фразе. — Кхм, это был последний цветок. Чуть темнее, чем другие… Но все такой же прекрасный. — отводя взгляд куда-то в сторону, на искрящиеся вдали ночные горизонты, Сичэнь авторитетно завел руки за спину, даже не поворачивая головы к персоналу. — Значит, господин Цзян ответил взаимностью на ваши чувства. Поздравляю вас, Первый Нефрит. — Да… — слушая сухие и стандартные фразы, старший слегка смутился. — Теперь ни мне, ни Ваньиню не страшно это проклятье любви. Хуань еще раз прокашлялся, больше из картинной надобности, чем физической необходимости и обернулся, острым, но сомневающимся взглядом смотря на выпрямившегося после поздравлений старика. — Он же точно не вспомнит? — Точно. Еще ни одного случая в истории не наблюдалось. После удаления цветов, никто и никогда не вспоминал про свою любовь и даже приступы. Сичэнь хмыкнул, еще долго смеряя морщинистое лицо визави пытливым взглядом, будто окончательно удостоверяясь в том, что врач не лжет, затем же посмотрел на звездное небо, командно взмахивая рукой, давая понять, что старик в целом свободен. — Осталось лишь понравиться Мадам Юй… — Не думаю, что для вас это будет проблемой.