Ежедневник

      Сунегод до сих пор не мог привыкнуть и смириться с мыслью, что у них с Виттой было дитя. Не Хюгеред, хтоническое создание, которое Витта где-то случайно нашёл (по правде говоря, Сунегоду всё ещё казалось, что партнёр что-то не договаривает и знает намного больше о происхождении этого ребёнка), а такой же маленький человек, как и два взрослых бога. Более того, он сам как-то создал его, по-прежнему не понимая, как это получилось. И почему-то беспокойство от этого лишь нарастало внутри.       Да, когда-то при смертной жизни у него были дети, но к своему стыду, Сунегод почти не взаимодействовал с ними. Они были политической необходимостью, и всю заботу о них он оставил их матери да слугам. К тому же тогда он был стар и годился своим сыновьям в деды, а не отцы, и это тоже накладывало отпечаток на усталый дух.       Иронично, что несмотря на бурную разгульную молодость, он не оставил ни одного бастарда. Возможно, в ту пору был бесплоден, но Зардушту исцелил его и от этого недуга. А возможно, бог хранил и его, и несчастных младенцев, для которых Сунегод не стал бы хорошим родителем. Однако теперь он создал дитя, и эта ответственность в полной мере легла на его плечи. А он совершенно не знал, что делать.       Ему было стыдно и боязно. Всю смертную жизнь он искал своё место. Понимание себя и своего предназначения. Ощущал себя величайшим обманщиком и самозванцем — теперь, став богом, он так и не утратил это чувство до конца. Мог ли он вообще быть богом? И как, в таком случае, он способен научить ребёнка правильно и достойно?       Витта никогда не задавался такими вопросами. У него никогда не было детей, да и за свою долгую жизнь он ни разу не состоял в каких-то отношениях. Его это просто не интересовало, и он был погружён в науку и исследования, реализовываясь в этой сфере. Однако теперь именно он с готовностью и энтузиазмом первый принял на себя ответственность — что с хтоническим младенцем Хюгередом, что с новорожденной девочкой, которую ему принёс Сунегод. Понятия не имел, что делать с детьми, но учился прямо на практике, решительно принимая вызов.       Витта не был слишком эмоционален и отзывчив, он был некромантом — казалось бы, воплощением зла и всего худшего, что только мог назвать истовый верующий Зардушту. Но именно он находил общий язык с детьми и делал для них так много. А Сунегод… Что ж, все умершие дети всегда попадали к Франхрасьяну, а не его брату, и отец несчастий был для них по-настоящему заботливым и добрым родителем. Бог Смерти — но не Жизни. Довольно иронично, не так ли?       Оттого Сунегод ощущал жгучий стыд. Но он старался как мог, приобщался и пытался стать хорошим родителем. Учился у Витты, но ему всё равно казалось, что этого недостаточно. Поэтому наблюдая, как партнёр мягко баюкает пищащего младенца, а шарик Хюгеред летает вокруг, с интересом рассматривая дитя множеством своих расплывающихся, то открывающихся, то закрывающихся очей, он лишь тяжело вздыхает. Покаянно опускает голову, подходя ближе и опускаясь на колени, напротив любимого кресла Витты.       Мимолётное удивление мелькнуло на его живом лице, прежде чем он хмыкнул, успокаивающе зарывшись пальцами в светлые волосы и мягко поглаживая. Он тоже многому учился, в том числе эмпатии и принятию, проявлениям привязанности и любви. Поэтому старался понять и поддержать партнёра, и Сунегод был ему за это благодарен. И если им суждено возродить мир из руин и вырастить этих детей, то они сделают это лишь вместе, но не в одиночестве друг от друга.