Ежедневник

      Расставание было невыносимо. Зияющая рана ныла, кровоточила и совершенно не собиралась заживать. Ссора была гораздо серьёзнее и глубже, чем во все предыдущие разы, натурально выбила почву из-под ног и ощущалась как фатальный разрыв. После него ничего не будет как прежде, и эта неизвестность пугала своей неопределённостью и непознанностью. Ведь если они останутся в одиночестве, это будет мучительно больно. Существование друг без друга уже давно не представлялось возможным — так глубоко и крепко они вросли в сами сущности друг друга. И оторвать одного от другого значило оставить истекать кровью неполноценные души, разом утратившие самое лучшее, что в них было.       Поэтому расставание было невыносимо. Сон не шёл, и Кроули скитался неприкаянной тенью. Тоска пожирала его изнутри скорбью и горечью утраты. Мучительным чувством вины — что же он сделал не так? Или всё дело просто было в том, кто он? Демон, не прощаемый, воплощение тьмы, что может лишь с завистью смотреть на свет и никогда — прикоснуться к нему и обрести утраченное вновь? Конечно, у него нет ответов.       Он запертый в клетке собственного сознания зверь. Мечется из стороны в сторону и с каждым днём погружается всё глубже в пучины отчаяния. Мысли без ответов пожирают его, отравляют медленно, затягивая на дно болота, и постепенно руки его опускаются. Какой смысл в борьбе, если единственный, к кому он так стремился, отверг его и бросил здесь, в полном одиночестве? И Кроули чувствует себя разбитым, преданным и униженным. Как бы он ни старался, этого всегда будет недостаточно.       Двигаться дальше нет смысла, шесть тысяч с лишним лет существования вдруг ощущаются неподъёмным грузом. Но он живёт по инерции, и мир вокруг смазывается в серую бесцветную полосу. И было бы неплохо найти в нём новый смысл, чтобы заполнить пустоту, но правда в том, что Кроули устал бегать. Он бежал всю жизнь и в конце концов разрушил всё. И вот теперь чувства и эмоции нагнали его, и он не знал, что с ними делать. Больше бежать было некуда, пришло время честно взглянуть в глаза своего отражения и наконец-то принять его.       Воссоединение становится надеждой. Очень хрупкой и робкой, и Кроули страшно поверить и сделать шаг навстречу. Удар был слишком силён, а рана по-прежнему глубока — как он может знать, что не испортит всё опять? Но Азирафель напротив глотает слёзы, в стыде и вине опускает голову — он ощущает себя предателем и тем, кто не заслуживает прощения. Но тем не менее собирает в кулак всю силу воли, чтобы сделать шаг на пути примирения. Уж если он сломал и причинил боль, он должен приложить усилия, что всё исправить.       Нет, не так. Он хочет приложить усилия, и именно потому он протягивает к Кроули руки, словно желая коснуться его. Но Кроули теперь дикий зверь, и Азирафель отводит полный печали взгляд в сторону. Прежде чем жилистые руки крепко сжимают его в объятиях. Расставание было невыносимо, и теперь ощущать близость было желаннейшим исцелением. Пусть даже рана не заживёт так быстро. Пусть то, что было разбито, больше никогда не будет таким же целостным как раньше — сейчас это не имело значения. В конце концов вдвоём они приложат усилия, чтобы всё исправить как можно лучше.       Но это будет позже. Сейчас же было воссоединение и долгие объятия, полные невысказанной тоски. Оба они скучали друг по другу так сильно! И оба окончательно убедились в мысли, что существование друг без друга невыносимо и просто невозможно.