Ежедневник

      Откровение отца печалей оставляет неизгладимый след. Что-то внутри надламывается, и Годману так больно. Стыдно — как мог он подвести наставника и друга так сильно? Страшно — теперь единственное, что он может сделать, отречься от пресветлого ашура? Чтобы не подвергать его опасности, чтобы не испытывать терпение и гнев Наисветлейшего. Но он так растерян, смертный ребёнок, и уже совершенно не представляет своё существование без тёплого снисхождения и заботы светлого духа.       Винегод не отталкивает его. Потом, намного позже, но он признается, что предупреждение Франхрасьяна удивило его, но действительно уберегло их от катастрофы. Однако даже опасность не была тем, что заставило бы ашура отречься от светлого чувства, которое он испытывал к своему смертному. Его господин в том числе был Любовью — жаль только, сам он почти об этом забыл. Поэтому эмиссару и смертному пришлось быть очень осторожными и прятать глубокое чувство за видимой приязнью и привязанностью.       Однако любовь была высоко духовным чувством. Гармонией душ, умиротворяющей бурю и успокаивающей разум. Дополняющей недостающие части, и когда Дом песнопений принимает Годмана как последний чертог блаженства, первым делом он спешит найти того единственного, кто наполнил его душу теплом.       Среди множества бесформенных духов он легко находит единственного. Душа сама прокладывает путь, и прозрачные слёзы застывают на глазах святого бессмертного. Он тянет руки, и они касаются тёплой сущности ашура. Лентами света обвивается вокруг запястий и локтей, льнёт горячим пульсирующим светом, обнимая в ответ. Теперь они могут не таиться, ведь всем становится видно и понятно, что любовь расцвела между двумя душами, но не была похотью и страстью. Теперь Винегод может открыть своему смертному самую большую тайну своего сердца — истинное имя, данное господином.       Годман плачет, прижимая к себе бережно и трепетно хрупкий горячий комок, прежде чем Аношируван преображается в смертную форму, чтобы укрыть смертного в объятиях. Улыбается мягко и тепло, заботливо вытирая катящиеся слёзы, оставляя мягкий поцелуй на лбу. Теперь бояться нечего; теперь таиться нечего. И пусть оба они в полной власти Зардушту, они принадлежат друг другу. И господин не спешит карать их и гневаться на них, глядя на счастливое воссоединение.       Ведь он есть Любовь. И Зардушту вспоминает об этом.