Ежедневник

      Очередная тренировка была одной из многих. Улль обучал Хёда, а Хёд обучал Улля — взаимодействие превращалось во взаимообучение, из которого оба они могли почерпнуть много чего полезного. Этот день не был исключением — по крайней мере, поначалу.       Идалир как всегда принимал хозяина и его друга, скрывая их в тисовых зарослях и среди заснеженных сугробов. Тут никто не мог потревожить их уединение и покой, и здесь оба они принадлежали лишь друг другу... И могли делать то, что хотели.       Тренировка идёт вяло и плохо. По правде говоря, она не идёт никак: оружие было отставлено в сторону, едва они вышли на поляну для тренировок. Настроение было как-то совсем не для физической активности, и возлюбленные просто лениво перебрасывались друг с другом словами. Опустившись прямо на снег, не боясь холода, они согревали друг друга.       Хёд говорил тихо и неспешно, но к своему стыду Улль пропускал его слова мимо ушей. Скользил взглядом по его фигуре, остановив его в конце концов на бледных руках. Спонтанная мысль стрелой пронзила разум лучника, и он улыбнулся сам себе. Почему бы и нет, собственно?..       Улль перехватил чужое запястье, заставив Хёда запнуться на полуслове. Поднёс его к своим губам, и прикрыв глаза, легко коснулся ими обнажённой бледной кожи, оставляя на ней лёгкий, едва ощутимый поцелуй.       Хёд вздрогнул, и волна тепла окатила его изнутри, отзываясь мурашками по всему телу. Прикосновение сухих губ горело жаром, что волнами расходился по жилам. Улль, меж тем, прижался сильнее, оставляя ещё один поцелуй.       Он чувствовал и слышал пульсацию крови в венах, которых касался. Размеренное движение ускорилось, и Улль тихо улыбнулся. Отстранившись губами, он потёрся о гладкую кожу кончиком носа, а после невесомо пробежался вдоль линии рек кончиками пальцев, вызывая у Хёда щекотку. Поднял глаза на его лицо, замечая на нём забавную смесь блаженства и удивления, и вновь тихо рассмеялся, мозолистой грубой ладонью оглаживая чужое запястье.       Уллю нравились руки Хёда. Сквозь бледную кожу запястий, не скрытых сложной вязью татуировок, проглядывались голубые, будто мерцающие, реки вен. Гладкая кожа была туго натянута на крепких мышцах так, что казалась почти прозрачной. Прикосновения к ней были словно прикосновения к тающему льду — прохладному и гладкому. Кончики пальцев скользят по нему — по ровной коже — и поднимаются выше, от запястий к сгибу локтей.       Улль в абсолютном восторге и вновь тянется за поцелуями, оставляя тёплые следы сухих губ на чувствительной коже. Хёд вздрагивает, и на губах его блуждает блаженная улыбка, пока внутри разливается мягкое тепло, согревающее и плавящее льды, в которые заковано его сердце и душа.       Улль целует его, незаметно для самого себя обхватывая руками запястья и прижимая к своему лицу. Он словно пытается утолить неутолимую жажду, и от переполняющей его нежности и любви в щемящей сладостной тоске сжимается сердце.       Хёд чувствует это невообразимым образом. И легко высвобождает предплечья из чужого плена.       Их руки переплетаются и словно становятся продолжением друг друга. Пальцы скользят по коже; гладкая бледность вытекает в чёрные сплетения орнаментов рисунков. Будто полотно, они создают целостную картину из осколков; дополняют друг друга, и у Хёда перехватывает от восторга дыхание.       Он не видит глазами, но видит сердцем, насколько это прекрасно.       Улль легко смеётся, и нежность сквозит в каждом его жесте; ею пропитан его взгляд, и он вновь перехватывает предплечья. Притягивает Хёда к себе и осторожно берёт его лицо в свои руки, касаясь лбом лба. — Я люблю твои руки, — он признаёт очевидное, когда Хёд смыкает ладони уже вокруг его запястий. — Я люблю тебя.       Стрелы и лук вместе с раскрытым мешочком рун так и лежали в стороне позабытые.