Ежедневник

      Мало кому известно, какие тайны скрывает морское дно. Лишь наги, способные жить под водой, наблюдают за удивительной красотой и суетой морской глубины. Но засматривается ли кто-то из них на неё? Задаётся ли вопросом, как живут малые дети Шалассы, беззаботные и неразумные? Искал ли кто-то из них ответы, способны ли морские существа что-нибудь чувствовать, хотя бы на самом примитивном уровне? Кто знает...       Но очевидно, что-то они всё-таки чувствовали. Как и у малых детей Силанны, у некоторых из них развивались особенные когнитивные способности, и такие особи выделялись на фоне общей массы своих сородичей. Было ли это хорошо или плохо? — ведают лишь Драконы. С чем это было связано? — также известно лишь им. Никто не задаётся такими вопросами — ни малые создания, ни разумные. На всё воля Асхи, и касается она, очевидно, не только любимых старших детей её детей.       На загадочном морском дне хранится много тайн и непостижимых вещей. Малые дети Шалассы изобилуют разнообразием, ничуть не меньшим, чем малые дети Силанны, и много удивительных существ можно встретить среди них. Как, например, угрюмого одиночку рака-отшельника, несущего на себе свой дом и крепость в виде неказистой ракушки. Он был несколько крупнее своих сородичей, да и ракушка его была достаточно солидной — наверно потому он и был одиночкой. Хотя раки-отшельники в принципе предпочитали одиночество, но этот держался как-то особенно обособленно.       Не то чтобы ему что-то не нравилось. У него было надёжное укрытие, из которого даже самому голодному хищнику было трудно его вытащить. У него были острые сильные клешни, смертоносные для его врагов, которыми он питался. Жизнь его была проста и понятна на морском дне, и сутки сменялись сутками, протекая жизнью, в которой ничто не тревожит спокойную морскую гладь существования этого рака-отшельника. Пока однажды воды и воля Шалассы не свели его пути с другим морским обитателем.       Этот осьминог тоже чем-то отличался от своих сородичей, а оттого держался от них в стороне. Ростом он явно не удался и был поменьше, чем другие осьминоги. Ещё он был умён — наги признавали, что осьминоги сами по себе, наверно, самые умные создания среди малых детей Шалассы, но именно этот осьминог отличался особым умом и сообразительностью. А ещё любопытством, и когда воды занесли его в эту часть моря и он увидел рака-отшельника, перевернувшегося на ракушку и не могущего встать обратно, ему стало интересно.       Осьминог подплыл ближе, и колебание воды заставило рака-отшельника замереть, прекратив беспомощно перебирать лапками по воде. Осьминог оплыл его, очертив полукруг, и на пробу толкнул ракушку, тем самым перевернув беднягу обратно. Едва коснувшись дна, рак спрятался в свою ракушку, не желая высовываться. Странное создание, которое ему ещё ни разу не доводилось видеть, уплывать не думало, так что лучше было не рисковать почём зря.       Но осьминогу было любопытно. Ему понравилось это забавное существо, несущее на своей спине такой забавный дом. Правда, оно спряталось в нём и не хотело вылазить обратно, и осьминог оплыл его снова, словно размышляя, как же вытащить хозяина из его панциря. Попробовал запустить щупальце внутрь, но клешня рака тут же ущипнула его. Не смертельно, но неприятно, повторять снова больше не хотелось. И тогда осьминог не придумал ничего лучше, как осторожно поднять ракушку щупальцами, и скрывая её в них, поплыл вместе с ней куда-то в одному ему известном направлении.       Так спокойной и размеренной жизни рака-отшельника пришёл конец, и привычное течение сменилось постоянным перемещением и суетливой компанией осьминога, всегда и везде таскающего его в тени своих щупальцев.       Поначалу он прятался. Если осьминог предпринимал попытки вытащить его наружу, щипался клешнями. Но постепенно, кажется, он привык к присутствию этого надоедливого создания, которое, вроде бы, не ставило своей целью сожрать его. Поэтому в какой-то момент он даже вылез наружу — самую малость, показав лишь торчащие глаза, чем привёл осьминога в восторг, заставив его описать вокруг себя круг, приблизиться слишком близко и даже опять ткнуть щупальцем. По щупальцу он, конечно, получил клешнёй, но всё-таки начало знакомства было положено.       Так и началось их странное взаимодействие. Рак-отшельник и осьминог, плавающие по бескрайнему морю вместе. Иногда рыбы или другие хищники пытались потревожить их путешествие, но осьминог был умным и опасным противником, он быстро уплывал от потенциальных угроз и прятался в таких щелях, где никто не мог достать его. Аккуратно и бережно он прятал под щупальцами своего внезапного случайного друга, и кажется, переживал о нём даже больше, чем о себе. Не то чтобы рака-отшельника это не устраивало. В конце концов, осьминог оказался не таким уж и плохим компаньоном в самом деле.       Но пути и воля Шалассы были неисповедимы так же, как и всех Богов-Драконов, а любое существование конечно. А он был старым раком-отшельником, и цикл его догорел тогда, когда пришло время. И больше он не выползал из своей ракушки, и в какой-то момент осьминог понял, что ракушка стала пустой.       Он не понимал, что случилось. Заглянул щупальцем в один день внутрь, и клешни привычно не ущипнули его. Не было ничего, словно ракушка в его щупальцах всегда была такой, пустой и неживой, и странный импульс боли обдал всё тело осьминога, заставив мышцы резко сократиться, и все три сердца его почему-то начали перегонять кровь как-то неправильно. Он крепче обхватил ракушку щупальцами, пряча её в них и сжимая, но это совсем не помогло.       Ни заставить сердца вновь работать нормально, ни вернуть лениво выползающего из ракушки рака.       Осьминог не понимал, что происходит, но он бережно хранил пустую ракушку, по-прежнему плавая вместе с ней. И когда вокруг было спокойно и безопасно, он вертел её в щупальцах и тщетно запускал одно из них внутрь, пытаясь добраться до её хозяина. Но ничего не происходило, и с каждым днём сердца его работали всё хуже и неправильнее, и глубокая тоска, как это назвали бы разумные создания Драконов, гасила его, заставляя угасать от дня ко дню всё больше и больше, пока в конце концов и его цикл не догорел до конца. Но до последнего печальный осьминог обнимал щупальцами пустую ракушку.       Тихие всхлипы становятся громче, нарушая треск сухих веток костра, и привлекают к себе внимание Мериха. Он отводит взгляд от огня, и с тихим скрипом двигаются доспехи, к которым прикован дух, когда шериф распрямляется и поворачивается в сторону Мирима. Тот спит, укутавшись походным одеялом, и повёрнутое к огню лицо его блестит от слёз. Он плачет во сне, и на несколько мгновений Мерих теряется, не зная точно, как следует вести себя в такой ситуации. — Эй, архимаг... — в конце концов он придвинулся к Мириму, осторожно тряхнув его за плечо. Тот не проснулся, но лишь надрывно всхлипнул, отвернув голову. — Мирим! — Мерих встряхнул его чуть сильнее, громче позвав по имени.       Это сработало: полуэльф вздрогнул и резко распахнул влажные глаза. И стоило ему наткнуться взглядом на шлем Мериха, в пустых глазницах которого горели огни, как губы его задрожали, а слёзы потекли с новой силой. Совершенно внезапно для тёмного судьи Мирим подался вперёд, обнимая холодный металл доспехов, прижимаясь к ним и мелко дрожа, и разрыдался, не пряча и не стесняясь ни потоков слёз, ни громких всхлипов, ни искренних стенаний, сдавливающих грудь.       Второй раз за столь короткий срок Мерих растерялся, не ожидая подобной реакции и не зная, что с ней делать. Мирим, впрочем, не обращал на его замешательство никакого внимания, лишь прижимался ближе, и сквозь всхлипы и слёзы шериф смог разобрать торопливую судорожную речь. — Мне приснился сон... — Мирим поджал губы, как будто пытался подавить рыдания, но они всё равно вырывались наружу. — Ты был раком-отшельником, а я осьминогом. Мы путешествовали вместе по морскому дну, а потом ты умер, и я остался оди-и-ин! — задыхаясь слезами, провыл он, всё также игнорируя замешательство Мериха. — Мне было так одиноко и грустно. У меня осталась от тебя одна только ракушечка, и я хранил её. Я так надеялся, что однажды ты снова вылезешь из неё ко мне, но ты не вылази-и-ил. И мне было так больно-о-о! У осьминога три сердца — и они все у меня болели. Мне было так тоскливо и одиноко! — Мирим разрыдался ещё сильнее, представая перед Мерихом в искреннем горе и печали.       «Как хорошо, что немёртвые не спят», — мелькнула мысль в голове тёмного судьи, а после он беззвучно вздохнул, осторожно и бережно обняв Мирима, холодными перчатками доспехов поглаживая его по спине в скупой ласке и неловкой попытке успокоить.       Мирим горько плакал на его кирасе и сейчас совсем не был похож на великого и могучего архимага. Напуганный ребёнок, испытывающий боль и пытающийся избавиться от неё, найти утешение в руках близкого существа, даже если оно не могло поделиться с ним своим теплом. — Ш-ш-ш, — тихо прошелестел Мерих, подтягивая Мирима поближе к себе и придвигаясь к костру, чтобы хоть так согреть его. — Это всего лишь сон, — полуэльф съёжился в объятиях его доспехов, и Мерих погладил его по длинным светлым волосам. — Я здесь, с тобой. Я пока не собираюсь отправляться к Асхе и бросать тебя в одиночестве, — Мирим громко всхлипнул и прижался ещё сильнее так, что Мерих подумал, что металл может больно и неприятно впиться в мягкие ткани живого тела. — У тебя такая опасная работа. А если кто-то опять повредит твои доспехи? А если что-то случится с твоим духом? — Мирим поджал губы, и голос его дрожал от слёз и рыданий, которые лишь немного начали успокаиваться. — Я боюсь потерять тебя, — плаксиво признался он, и по его тону Мерих понял, что сейчас польётся новая порция слёз. — Пути Асхи неисповедимы, — он вздохнул, утешающе баюкая слишком впечатлительного полуэльфа, пересадив его в конце концов себе на колени. — Но уверяю тебя, я не стремлюсь отправляться к ней. Поэтому я никуда от тебя не денусь. — Обещаешь? — Мирим поднял на него заплаканное лицо, для этого чуть отстранившись. Мерих снова вздохнул, и взяв край тяжёлого шарфа, повязанного на сочленении шлема и кирасы, осторожно вытер влажные дорожки с его щёк. — Обещаю, — согласно кивнул, и Мирим шмыгнул носом, обратно прижавшись к широкой кирасе, крепко обнимая её.       Мерих покачал головой, но обнял несносное создание в ответ, пряча тонкую фигуру на груди своих массивных доспехов. Успокаивающе гладя Мирима по затылку, плечам и спине, в конце концов он почувствовал, как его тело ощутимо расслабилось. Дыхание выровнялось, слёзы высохли, и Мирим снова уснул, сидя на коленях живого доспеха и ни в какую не желая его отпускать. Мерих мысленно усмехнулся, но возражать не стал. Пусть хотя бы так, но он тоже давал Мириму понять, что тот важен для него и нужен ему.