***
15/28
На случай своей смерти у Мегуми есть целых два козыря, чтобы унести врага с собой в могилу.
Не поймите неправильно — он никоим образом не планирует умирать, вот только жизнь мага обычно не выбирает, спрашивая, хочет ли кто-то вообще умереть. У тебя есть задание, есть определённое проклятие, от которого ты должен избавить этот мир. И либо во время задания ты его изгоняешь, пусть даже ценой своей жизни, либо ты умираешь, так его и не изгнав. Среди этих двух вариантов Мегуми предпочтёт выбрать тот, при котором он умрёт, забирая проклятие с собой.
На случай своей смерти у Мегуми есть два козыря, оба из которых сделают так, что, даже если до них у него и был шанс выжить, то после их применения шанс равняется к нулю. Без вариантов и каких-либо других дополнительных процентов на чашу весов его жизни.
Его первый козырь — это Махорага. Божественный и неубиваемый монстр, которого Мегуми может призвать на место битвы. Монстр, который будет буйствовать до тех пор, пока не убьёт всех, кого Мегуми втянет в круг связующего заклятия. Конечно, Мегуми окажется тем, на кого обрушится самый первый удар и именно этот удар его и убьёт, но всё равно, Махорага убьёт и остальных и потом вернётся обратно, снова запечатавшись, так что это выполняет цель его призыва.
Его второй козырь гораздо более ужасный. Ужасный в странном смысле. Он находится внутри Мегуми и чем-то это напоминает бомбу замедленного действия, с тем лишь исключением, что он сам решает, когда именно эта бомба сработает. Фушигуро могут убить и всё такое, однако эту самую бомбу никто из него не достанет (отчасти потому что Мегуми вообще единственный, кто знает о её существовании) и она сработает только в том случае, если он приложит значимые усилия, чтобы её достать и активировать.
Оба козыря имеют как свои плюсы, так и свои минусы. Махорага убьёт его, но также убьёт и его врагов. Бомба, как Мегуми это называет, скорее всего, не убьёт его, но она также может не убить и проклятие, если то успеет вовремя среагировать. Ещё это занимает определённое время. Много времени. Также бомба даст сигнал о его местонахождении и тем самым призовёт Годжо на помощь, потому что Годжо просто не смог бы не почувствовать эту проклятую энергию.
Свою собственную проклятую энергию.
Так называемая бомба, очевидно, прячется в теневом уплотнении, в его душе. Её случайно там оставили, когда Мегуми было двенадцать лет; а когда ему исполнилось четырнадцать и он, по глупости, решил провести пару экспериментов, когда случайно засунул в себя ножны от клинка и не смог их достать, когда сунул руку и наткнулся на это нечто — тогда он эту «бомбу» и обнаружил.
Фушигуро долгое время не знал и не понимал, что это такое. Потому что после того случая в ванной он наотрез отказался каким-либо образом экспериментировать со своим телом в этом направлении, ибо в самый последний раз это принесло ему действительно очень много боли и разочарования, перегруженности физического тела и психологической составляющей его сущности.
Однако в тот раз, когда он искал внутри себя ножны, он дотронулся до этого чего-то. Конечно, можно было бы логически подумать, что это его простата и прикосновение к ней перебросило его за грань, однако это совершенно не так: потому что всё, что находится сразу за уплотнением, в том числе само уплотнение, уже является точками простаты, как бы странно это не звучало. Да и само определение простаты подразумевает нечто физическое, а это не физическое, но всё равно доставляет определённый эффект.
Ну, предполагаемый эффект. Не то чтобы Мегуми вообще знал, как бы он среагировал на, эм, именно… ну, на стимулирование своей простаты.
Мегуми в тот раз практически потерял сознание не потому что прикоснулся к своей простате — опять же, там буквально всё состоит из простаты, словно она невообразимо огромная, но там её нет и это сложно объяснить, но это так, — а потому что, прикоснувшись к этому чему-то, он сосредоточил на этом всё своё внимание, все свои ощущения, и неожиданно понял,
насколько же оно огромное и оно прямо сейчас внутри него, распирая.
В Мегуми могло попасть за всё время только три вещи: Годжо, ножны, его собственные пальцы. Его пальцы это физическое тело и он их вытащил. Он также вытащил ножны. Следовательно, единственное, что осталось внутри него, это проклятая энергия Годжо и этой проклятой энергии там действительно очень много, потому что это проклятая энергия Годжо Сатору и как её может быть мало? Особенно, когда в тот единственный раз мужчина явно быстро вытащил свою душу из его тела, не заметив вовсе, что оставил такой явный груз внутри.
Справедливости ради, никто из них и подумать не мог, что внутри Мегуми может остаться проклятая энергия Годжо. Но она осталась и Мегуми в каком-то логичном и в то же время очень нелогичном порыве просто не мог сказать об этом не то что вслух, иногда даже мысленно.
Таким образом выходило, что внутри него есть проклятая энергия Годжо Сатору. Его дикая, необузданная, разрушающая, огромная, концентрированная проклятая энергия, которая находится в состоянии покоя только потому что она сейчас внутри Мегуми. А что будет, если её резко из себя вытащить? Конечно, оно полыхнёт энергией по всему, по чему может жахнуть! И под удар, соответственно, тоже попадёт всё.
Эта бомба, скорее всего, Мегуми не убьёт, но она определённо доставит массу проблем, начиная от вопроса «как она здесь внезапно оказалась» и заканчивая тем фактом, что
её надо из себя, в первую очередь, вытащить и это не то, что Мегуми хотел бы делать когда-либо, потому что он действительно думает, что это может его убить. Потому что когда в прошлый — и единственный раз — он пытался что-то из себя вытащить, результат был таким ошеломительным и ужасным, что он ни за что не хотел бы его повторять.
Махорага ужасен; но он менее ужасен, чем те последствия, с которыми Мегуми придётся столкнуться, если он решит достать из себя бомбу проклятой энергии Годжо Сатору. Даже если это его убьёт.
Также:
Фушигуро Мегуми не планирует умирать.
Увы, жизнь никогда не спрашивала, чего он хочет, и Мегуми нужно было смириться с этим ещё тогда, когда он просто, блять, родился. Потому что его решили назвать мягким женским именем; потому что его бросили родители; потому что его нашёл Годжо Сатору, взяв под свою опеку; потому что с ним случилась вся эта хрень, и она продолжает идти дальше, не давая ему сориентироваться в этом сложном лабиринте хитросплетений случайностей или чьих-то интриг, называемой его жизнью.
Мегуми силён. На данный момент ему пятнадцать и он колдун 1-го уровня с невероятно большим потенциалом, потому что ему всего пятнадцать и большинство его техник даже не имеют той силы, которая в них непременно будет, как только он станет старше и опытнее. Да, как маг он может развиваться дальше и он действительно развивается быстрее других, но он также развивается медленнее тех, кто чаще сталкивается с трудностями и смертельными угрозами, даже если в его жизни это происходит чаще, чем у остальных. Просто потому что для этого нужен определённый толчок и, ну, у Мегуми есть трудности по этой части, потому что он знает, что на самом деле сильный — и отчасти именно поэтому угроза не кажется ему настолько угрозой, чтобы этот скачок способностей произошёл.
Ещё это может быть вина Годжо. Сложно опасаться чего-либо, зная, что тебя вытащит сильнейшее существо мира за всю историю человеческого существования.
В будущем у него есть потенциал стать таким же сильным, как Годжо Сатору — у него такая же редкая техника Десяти Теней, как и Шесть Глаз. Но до этого времени ему нужно ещё набраться опыта и вырасти.
Сложно вырасти, если прямо сейчас он умрёт.
Мегуми умирать не собирается.
И это белобрысое проклятие, так сильно похожее на человека, но таковым не являющееся, не такое уж и сильное, чтобы в обычных условиях Мегуми не смог бы с ним справиться.
Но сейчас не обычные условия и Фушигуро истекает кровью уже больше часа; более интенсивно он истекает кровью последние десять минут. Ему хватает проклятой энергии, чтобы не подпускать проклятие к себе, однако ещё десять минут спустя силы окончательно могут его покинуть, потому что с проколотыми органами люди обычно долго не живут и там уже не важно, маги или не-маги, сильные или не сильные. Рана есть рана и рана от этого… Тоджи? Она прошибла Мегуми насквозь, а он ещё до этого был не в самом лучшем виде, истратив кучу своей проклятой энергии при борьбе с другими проклятиями и проклятыми людьми, которых нужно было убить, просто чтобы они более не мучились.
Не будь здесь этого чёртового проклятия, Мегуми бы смог дойти до медицинского пункта, чтобы вылечиться, но это проклятие и оно, видимо, особого уровня. Слабое, но сильно мешает.
В любой другой ситуации Мегуми бы призвал свой козырь в присутствии не одного проклятия особого уровня (причём даже не слишком сильного, к слову), а с несколькими, но сейчас он не то чтобы может призвать сюда ещё несколько проклятий. Мысли Мегуми путаются, но у него всё ещё хватает сил и энергии, чтобы думать.
У него уходят силы и он вскоре потеряет сознание. Как только он это сделает, проклятие его убьёт. Умирать просто так Мегуми не собирается, следовательно, нужно использовать один из смертельных козырей — то есть либо Махорага, либо сгусток проклятой энергии Годжо.
И, конечно же, Махорага в этом плане выигрывает. Проклятие не подходит близко и взрыв может не успеть его зацепить, тогда как монстр достанет сам, а Мегуми в любом случае сейчас умирает. Также Фушигуро не знает, как именно освобождённая проклятая энергия среагирует. Это может быть бомбой, но может и не быть. Может, только лишь Мегуми считает её бомбой, потому что она сейчас внутри него и рано или поздно всё же доставит ему массу проблем, стоит только её вытащить из уплотнения — и это сравнение действительно напоминает таймер.
Фушигуро Мегуми призывает Махорагу, потому что, конечно же, монстр намного более практичный в этом плане. Он убьёт Мегуми, убьёт проклятие, а потом сам же и запечатается.
Проклятая энергия Годжо? Мегуми сомневается, что он вообще сможет ею когда-либо воспользоваться, даже если она и является его самым секретным козырем. Просто потому что в первую очередь её нужно из себя вытащить и это не то, что он хочет делать, не то, что он может захотеть сделать и не то, что он может сделать. Не говоря уже о том, что Мегуми понятия не имеет, как отреагирует его тело во время этого процесса. Он может потерять сознание на полпути, а может кончить в штаны.
Ему пятнадцать, это прямая стимуляция на все его чувствительные точки и это нормально — кончить в штаны, даже если Мегуми хочет сдохнуть прямо сейчас от одной только мысли о подобном. Более того, о действии подобного в публичном месте, на чьих-либо глазах, даже если будет всего лишь проклятие, которое сдохнет в тот же момент, как он начнёт что-либо делать.
Точнее, закончит.
По сравнению с Махорагой проклятие действительно слабое. Опять же, не истекай Мегуми прямо сейчас кровью так активно, он изгнал бы его сам, но ему приходится работать с тем, что он имеет и имеет он сейчас в своём распоряжении не так уж много ресурсов.
Первым делом Махорага наносит ожидаемый удар по Мегуми. Мегуми в ответ, как может, сопротивляется силе этого удара, укрепляя своё тело остатками проклятой энергии, сопротивляясь до последнего, даже если он знает, что не выживет. Единственный, кто мог бы остановить Махорагу — это Годжо, и Годжо сейчас запечатали. Это не мешает Мегуми пытаться. Но его запасы настолько сильно истощились, что это не приносит какого-либо реального результата. Может быть, разве что удар головой чуть менее слабый, но на фоне всей той боли, которую он чувствует, это настолько незначительно, что кажется скорее не реальным результатом, а его верой в такой результат.
Как и всё, что происходило сегодня за последние несколько часов, оно идёт совершенно не так, как Мегуми рассчитывал. Его сознание наполовину уплывает в темноту, но если и есть что-то, что в нём есть, так это странное дикое упрямство, поэтому Мегуми не теряет сознание, даже если он уже наполовину мёртв. Панические крики проклятия нехило дают по мозгам, но открыть глаза или хоть как-то отреагировать на происходящее у Мегуми нет совершенно никаких сил.
В какой-то момент крики прекращаются; Мегуми, скорее всего, теряет сознание, но в то же время и нет. Опять же — он упрямый с тех самый пор, как родился, и пронёс это через всю свою жизнь, и даже если он умирает, Фушигуро отказывается умирать, как бы странно и запутанно это ни было.
На краю сознания вспыхивает проклятая энергия Сукуны и это то, что заставляет его слабо застонать, пытаясь приоткрыть глаза. Их щедро заливает кровью, но он в принципе весь с ног до головы ею покрыт, особенно после удара рукой, когда его впечатали в стену, словно надоедливого комара. Мегуми видит перед собой только сплошную черноту и, где-то очень и очень далеко, красные, оранжевые, жёлтые всполохи огня, который точно принадлежит Сукуне.
Сукуна сражается против Махораги.
Мегуми понятия не имеет, кто из этой битвы выйдет победителем.
И это тот самый момент, когда внутри него начинает подниматься лёгкая паника. Возможно, его сознание размыто и всё такое, но Мегуми прямо сейчас умирает и он использовал один из своих козырей, а против этого козыря сейчас ведёт битву сам Король Проклятий. Мегуми помнит, как Сукуна просто взял и достал сердце из груди Итадори, чтобы тот не смог прийти в себя иначе, кроме как встретить свою смерть. Итадори единственный, кто может держать Сукуну под контролем, но Сукуна понял, как обойти это всё и Сукуна сейчас сильнее, чем был всего пару часов назад. Тем более, что сейчас он никем не сдерживается, что совершенно очевидно.
Он стал сильнее — в несколько раз сильнее.
Сколько пальцев он съел за те несколько часов, во время которых Мегуми и Итадори расстались? Пять? Десять?
Больше?
Годжо запечатан. Итадори потерял контроль над Сукуной. Сукуна сражается против Махораги и не похоже, чтобы он проигрывал. Здесь нет никого, кроме Мегуми, кто мог бы сразиться с Сукуной, но Мегуми умирает и он уже высвободил один из своих козырей.
Сукуне вообще не обязательно сражаться с Махорагой, потому что Мегуми, видимо, поспешил, отчего и не втянул его в ритуал призыва и связывания. Таким образом Сукуна останется в живых, победит он или нет. И он, скорее всего, победит.
Сукуна — это то, что держит Мегуми в шаге от потери сознания. Его мысли лихорадочно скачут в поиске чего-нибудь, что могло бы сейчас вытащить их всех — не только Фушигуро — из той задницы, в которую они попали, как только Годжо Сатору запечатали, но не похоже, чтобы они могли сделать хоть что-то.
На случай своей смерти у Мегуми есть два козыря.
Один он уже использовал. Какая ирония, что он всё ещё жив и теперь думает над тем, чтобы использовать свой второй.
Это стыдно; Мегуми чувствует сильное унижение, которое слабо поднимается по всему его телу и ударяет в голову. В то же время он просто надеется, что его тело достаточно пострадало, чтобы ничего такого не произошло, потому что если это начнётся прямо здесь и сейчас, несмотря на все его многочисленные, а некоторые даже действительно смертельные, раны, и буквально три — может, даже меньше — шага от самой настоящей смерти… Мегуми хотя бы умрёт после этого, не собираясь сталкиваться с последствиями своих действия.
Проклятой энергии фактически нет. Мегуми хватает сил сконцентрироваться, но это происходит очень долго и с огромным трудом. Несколько раз он почти теряет сознание, просто пытаясь прикоснуться своей дрожащей рукой к животу и, летает мысль где-то в голове,
в таком состоянии он скорее действительно описается, чем возбудится и испытает оргазм, но об этом лучше не думать. Просто — не думать.
В какой-то момент наконец-то проталкивается палец. Один. Всего фаланга. Но это именно то, что нужно было Мегуми, потому что если что-то раздвинуло уплотнение, то теперь ему не нужно концентрироваться на проявлении этого уплотнения, теперь можно сосредоточиться исключительно на пальце. А где один, там и остальные.
Мегуми умирает, но он хочет как можно скорее сдохнуть. На этот раз от чистого сердца и всей его души.
Потому что Мегуми, несмотря на своё ужасное состояние,
возбуждается.
Уплотнение и чувствительные стеночки не пострадали совершенно, оставшись такими же мягкими и чувствительными, какими они и были. Это только телу Мегуми здорово не поздоровилось, но всё остальное осталось в порядке и это заставляет его реагировать, хочет он того или нет. Рука движется дальше; несмотря на почти-смерть и ужасающую слабость, Фушигуро понимает, что его член против воли крепнет, потому что в него посылаются искры удовольствия.
Рядом с ним лежит проклятие особого уровня, которое стонет в страхе. Мегуми призвал Махорагу и сейчас с этим монстром неподалёку сражается Сукуна. Годжо запечатали и весь мир буквально в самом настоящем дерьме.
Что делает Фушигуро Мегуми? Дрочит свою Теневую простату и пытается игнорировать возбуждение, отдающее практически оглушающей пульсацией между ног.
Самое время подрочить самому себе, да.
От всего этого Фушигуро чувствует себя действительно ничтожным и, по большей части, хочет остановиться.
Но он этого не делает. Самый лучший вариант убить Сукуну наступит в тот момент, как только Король Проклятий расправится с Махорагой, потому что он явно съел ещё несколько пальцев и теперь его никто не остановит, если только это не сделает Мегуми. Махорага здорово его помотает, даже если и не убьёт; последний и единственный козырь Мегуми в этом деле станет решающим. Это также убьёт Итадори и от этого немного горько, но Мегуми отгоняет все мысли о друге, потому что Юджи бы предпочёл свою смерть, чем если бы Сукуна захватил его тело и пошёл уничтожать всё человечество под корень.
Эта концентрированная проклятая энергия внутри него принадлежит Годжо Сатору. Единственное, что сейчас может дать Мегуми, но очень сильное и действенное. К тому же,
её много. Так много, что она действительно может сработать — может убить кого-то вроде Короля Проклятий. Мегуми всего-то и надо, что достать её любым возможным способом, а потом подчинить и нанести удар в нужный, решающий момент. В самом крайней случае оно просто взорвётся при попытке вытащить её наружу, и, пусть это и убьёт Мегуми, Сукуна хотя бы ослабнет ещё сильнее и другим будет проще нанести ему удар.
Это стоит того, чтобы опозориться, кончив в штаны в общественном месте.
Жизни нескольких миллионов людей стоят его позора.
Рука Мегуми прикасается к сгустку. Он чувствует, насколько оно огромно. Чувствует, как его стенки теперь сконцентрированы на ширине, длине, размере. На равномерном и спокойном ощущении этой мягкой проклятой энергии. Лёгкой пульсации, словно эта энергия дышит. Его тело изгибается судорогой удовольствия и Мегуми приходится откусить от своей нижней губы кусок мяса, чтобы заглушить собственные стоны, хоть как-то сохранить какое-либо своё достоинство, от которого просто уже ничего не осталось. А потом сплюнуть его, вызывая ещё больше кровотечения, словно его тело содержит целое озеро крови.
Ебать.
Он пришёл.
Да.
Эта хрень действительно большая.
«Мне пятнадцать и это стимуляция, с которой я ничего не могу поделать», — слабо напоминает Мегуми сам себе.
От этого не становится легче. Ни капли. Вообще.
Во всяком случае, теперь это ещё тяжелее, потому что после оргазма всё ещё более чувствительное, а Мегуми приходится схватиться за проклятую энергию и начать её двигать в попытке подтащить к выходу из уплотнения. Его ноги дрожат, сердце стучит так громко, что заглушает любой шум. В штанах мокро и жарко, жарко и тесно и, блять, это так чувствительно, что он совершенно не удивлён, когда понимает, что у него снова встаёт.
Это отвратительно.
Мегуми сейчас, наверное, вырвет.
На целую минуту он останавливается и не шевелится. Если Фушигуро придёт ещё раз, то не факт, что он будет способен продолжать выполнять свой план и тогда весь его позор будет зазря. А он уже пришёл в свои штаны и когда его будут переодевать, они поймут, что в какой-то момент произошло — что Мегуми дрочил себе, пока вокруг все умирали, сражаясь насмерть.
Это омерзительно.
Но Сукуна сражается и его проклятая энергия вспыхивает. Мегуми морщится от боли в губе, которая сейчас самая яркая по всему его телу, даже если дырка в животе от стали намного более серьёзная. И, на одном лишь упрямстве (уже даже не злости, это с самого начала было не от злости или ярости), решает продолжить.
Проклятая энергия Годжо внутри него пульсирует тем сильнее, чем ближе он тянет её к уплотнению. Это нихрена не помогает, это отвлекает. Бедра дрожат и заикаются. Он уже давно не может нормально дышать, хотя бы потому что ему проткнули лёгкое насквозь, но теперь перед глазами самые настоящие чёрные круги.
Мегуми сплёвывает кровь в сторону. Самой обычной слюны во рту слишком много.
Проклятая энергия Махораги вдалеке замирает и тускнеет, чтобы секундой после исчезнуть. Мысли Мегуми начинаются на «Блять!» и заканчиваются тоже на «Блять!», потому что, по его прикидкам, он протянул всё это едва ли наполовину и едва удерживается от второго оргазма сразу после первого. Просто потому что ему пятнадцать (он постоянно напоминает себе об этом — что ему пятнадцать, что это нормально, — но это далеко не нормально и никогда не было нормальным. Оно даже не могло перестать быть нормальным в двенадцать лет, когда всё это началось. Просто потому что, чтобы перестать быть нормальным, нужно для начала быть нормальным, а оно никогда таким не являлось). Потому что ему пятнадцать. И его тело реагирует именно возбуждением на такие импульсивные действия.
«Ты описался»
Сукуна приземляется где-то в центре кратера. Мегуми видит всё расплывчато от слёз, что появляются на его лице от ярого унижения и дикого разочарования на самого себя. От стыда, от смущения, от всей той ничтожности, которая переполняет его с ног до головы.
Мегуми не видит Сукуну, но он его чувствует. Он закрывает глаза и решает «Будь, что будет».
Ноги дрожат. Дышать Мегуми практически нечем. Он открывает глаза и кое-как, через темноту, может видеть Короля Проклятий. Как он легкомысленно бросает Адаптацию в сторону, как ухмыляется, медленно, шаг за шагом приближаясь ближе к Мегуми. Их взгляды пересекаются и Мегуми хочется сдохнуть, чтобы не чувствовать себя настолько униженным, каким он себя сейчас чувствует: слабым, пришпиленным к стенке, не в состоянии встать с грязного асфальта. Но, что гораздо,
гораздо-гораздо хуже всего этого, возбужденным практически до боли, со слезами на глазах, со спермой в штанах, которая неприятно стынет на холодном воздухе. Очень холодным, по сравнению с его горячим, возбуждённым, подростковым телом.
Это ужасно. Мегуми чувствует себя так,
так ужасно.
Он сожалеет о том, что решил это сделать. Да, он не сожалел раньше и, скорее всего не будет сожалеть после, потому что он хотя бы попытался сделать всё, что он мог сделать. Но сейчас? Сейчас он сожалеет, что не потерял сознание в тот момент, когда Махорага нанёс ему первый и единственный удар. Что попытался защитить себя проклятой энергией. Что решил, будто бы использовать в такой ситуации козырь, который вообще может таковым не оказаться, может быть хорошей идеей.
Сукуна убивает проклятие, из-за которого Мегуми изначально мог умереть именно на этой улице.
Он идёт ближе. Мегуми не может больше держать глаза открытыми. Ему слишком стыдно и грязно, а он никогда не чувствовал себя более грязным, чем сейчас. Как только Сукуна подойдёт достаточно близко, он заметит всё, что Мегуми прячет в своих штанах: сперму, стоящий колом член. Сейчас это скрывается кофтой, потому что он сидит. Но Сукуна подходит ближе и Король Проклятий не тот, кто не заметит этой детали.
Проклятая энергия Сукуны подходит ближе.
Мегуми крепче стискивает в правой руке проклятую энергию Годжо, которая по счастливому совпадению находится от Сукуны дальше левой.
Сукуна уже так близко, что Мегуми может слышать его шаги.
Его стенки напрягаются, подпирая большой сгусток, готовясь к чему-то непонятному.
Сукуна садится рядом. Мегуми кажется, что на своей щеке он чувствует его дыхание. Пахнет кровью. И п
отом.
Фушигуро открывает глаза, как можно более равнодушно поворачивая голову.
Глаза Сукуны издевательски раскрыты. Он смотрит прямо на Мегуми, на его лицо, изучая всеми четырьмя глазами. Губы растянуты так сильно, что это искривляет лицо с круглыми щеками до невозможности.
Его голова чуть наклоняется. Он что-то говорит. Мегуми моргает, собирая мозги в кучу, чтобы зарегистрировать вопрос:
— Поверить не могу, Фушигуро. Так сильно понравилось наблюдать за мной?
Сердце Мегуми дрожит в панике и страхе. Он хочет сдохнуть. Даже не умереть, а именно сдохнуть. Он знал, знал, чёрт его побери, что Сукуна заметит! Знал! И всё равно это ни капли не смогло подготовить его к этому вопросу, к этому унижению, к этому ужасному стыду, которое окунуло его с ног до головы, неприятно оседая во всём теле мерзким грузом, вызывающем грубую тошноту!
—
Сдохни! — шепчет Мегуми.
И со всей силы дёргает сгусток проклятой энергии Годжо наружу.
Перед глазами сначала белеет, а потом темнеет. Что Мегуми может понять в этот момент, так это довольно много происходящего и, опять же, ужасного: он снова пришёл, уже второй раз (а может, это был третий? Сложно собрать мысли в кучу и посчитать), так к себе и не притронувшись — о, блять; Сукуну это всё же зацепило, причём явно серьёзно — чёрт побери, да!
И, последнее: его губы изгибаются в странной и жёсткой ухмылке, произнося те слова, которые говорит явно
не Фушигуро Мегуми, тоном, который определённо является тоном
Годжо Сатору:
— Надо же, неужели это сам Король Проклятий, Рёмен Сукуна? Выглядишь довольно жалко!
***
Это начинается как что-то едва уловимое и странное. Что-то, что каждый опытный маг может почувствоваться в воздухе, но при этом что-то, что не является чем-то определённым или каким-либо предзнаменованием. Это просто есть и это чувствуется, но едва ли это странное чувство возможно ощутить. Просто — оно есть и это не то, что ты можешь уловить развитыми чувствами. Это то, что ты просто осознаёшь в один резкий момент, вот и всё.
В Сибуе на данный момент много битв — все насмерть, все решающие, все, чтобы добраться до самого нижнего этажа в метро и заполучить Тюремное Царство, в которое запечатали Годжо Сатору. Заполучить и освободить его, освободить сильнейшего мага за всю историю шаманского мира. Это то, к чему стремится каждый, то, что необходимо сделать, даже если придётся умереть — даже если твоя смерть не убьёт проклятие, ты обязан отдать жизнь за то, чтобы его измотать, чтобы проклятие убил тот, кто идёт за тобой. С той же целью — освободить Годжо Сатору.
Но странное чувство в воздухе нарастает. Его теперь чувствуют не только сильнейшие люди или проклятия, оно теперь ощущается всеми. Даже тот, кто полностью сосредоточен на битве, останавливается, чтобы понять, откуда идёт это непонятное нечто и что оно за собой несёт. Понять и быть готовым правильно среагировать.
И в какой-то момент воздух как будто лопается. Это резко и криво, отдаёт болью и силой, это ставит каждого на колени, потому что ты просто не можешь стоять, чувствуя это давление чистой и яростной проклятой энергии, которая словно стремилась заполонить собой всё, что только можно было заполнить. Устоять на ногах в такой момент никто бы не смог.
Потому что в тот момент, когда пространство мироздания треснуло, лопнуло, чтобы менее чем через секунду снова сойтись, как будто бы ничего и не случилось — в тот момент, когда проклятая энергия дала о себе знать — в тот момент, когда каждый обернулся, чтобы обратить внимание на одну и ту же точку в карте —
— именно в тот момент Фушигуро Мегуми насильно призвал Годжо Сатору.
***
28/15
Сибуя, 31 октября, около 22:40
25/12
Годжо Сатору никогда не говорил, что он лучший в воспитании детей — потому что, на самом деле, он никогда таковым себя не считал. Его едва ли можно было назвать ответственным и если и был человек, который говорил об этом правду, то Сатору был первым, чтобы сообщить её всем, кто готов или даже не был готов её услышать. Все, кто когда-либо имели честь побыть с ним в комнате достаточно времени, знали, что его нельзя назвать ответственным.
Сатору мог быть сильным; он мог быть сильнейшим; он мог быть эффективным.
Но в воспитании детей? Ха-ха. Смешная шутка. Сатору едва ли знал, что делать со своей жизнью — что он мог сделать для кого-то другого?
И всё равно каким-то образом он оказался опекуном сразу двух мелких людей. Старшей была Фушигуро Цумики. Немного слабая здоровьем, самая обычная и простая девушка. Сатору в любой другой день никогда бы не посмотрел на неё больше, чем на слабую букашку, и на самом деле даже многие годы спустя он всё ещё не понимал, какого чёрта он о ней заботится.
Не то чтобы он её ненавидел или что-то в этом роде; между ними просто было только одно-единственное общее — Фушигуро Мегуми.
Он был младше буквально на год и, в отличие от Цумики, Сатору хотя бы понимал примерно, что здесь надо делать. Может быть ему было с Мегуми проще, потому что он был мальчиком, а не девочкой. Может быть было проще, потому что он был магом. Может быть, потому что у Мегуми никого другого авторитетного и заслуживающего доверия, кроме Сатору, не было (и это, кстати, не столько смешная или забавная мысль, сколько просто голый факт. Не печалит и не радует, факт остаётся самым простым фактом). Может быть, это потому что Мегуми, как и Сатору, был с невероятно-редкой клановой техникой, которая появляется раз в несколько веков, чтобы ярко вспыхнуть и также ярко угаснуть. Может быть, что-то ещё.
С Цумики у Сатору ничего никогда не было. Вот она, Цумики. Сатору даёт ей деньги, подписывает школьный дневник, спрашивает о делах, приносит продукты и помогает со всеми домашними делами, когда может. А если он не может, то Цумики делает всё сама, потому что она старше Мегуми на год и она за то время, пока они были одни против всего мира, научилась делать всё, что ей нужно уметь делать в качестве ответственной взрослой. Научилась так, как за свою жизнь не смог научиться Сатору.
Однако Годжо Сатору, фактически, ничего к Цумики не чувствовал. У них просто не возникло ничего, что могло бы сделать их друг другу кем-то ближе, чем просто знакомые. Он взял её под свою опеку просто потому что не хотел разлучать её с Мегуми, потому что Мегуми в будущем станет очень сильным магом, а сильные маги одиноки, если заранее в этом плане не подстелить соломы.
Но в то же время Сатору вообще был равнодушен к большинству людей. Кто у него был? Разве что Гето Сугуру. И где тот сейчас? А, хрен его знает. Натворил всякой фигни и теперь при следующей встрече Сатору должен его убить по приказу вышестоящих.
Не то чтобы мнение старейшин было ему важно; да и не о том речь.
Цумики — это Цумики. Сатору мог бы признать, что он к ней привязался, потому что сложно за многие года не привязаться к человеку, однако умри она, он слишком долго и сильно не плакал бы. За всю жизнь у Сатору было слишком много смертей. Да, он был бы немного расстроен, но её смерть в каком-то роде была закономерной. Она не-маг. Она слабая. И для Сатору она, в сущности, никто, даже если он её законный и официальный опекун.
Ну вот просто не было между ними ничего, кроме Мегуми. Не было!
С другой стороны, Мегуми.
Умри Мегуми, Сатору было бы горько.
Он знал его столько же, сколько и Цумики, но, Боже, какая же между этими двумя детьми была разница! Точнее, не в детях, а в том, как Сатору к ним относился. Он не выделял Мегуми, но Мегуми, как это ни странно, несмотря на показную закрытость, легко проникал под кожу, а самому Сатору нравилось выводить его из себя.
Цумики могла сколько угодно улыбаться и быть милой; внутри она была… обычная. Пустая. Скучная. Серая. Простая.
Мегуми мог сколько угодно кукситься и дуться, но он был ярким. Он был кем-то, с кем Сатору было интересно, кем-то, ради кого он мог пытаться быть лучше.
Для Цумики он всегда был, ну, был, в независимости от того, как сильно он старался. Это… изматывало. Не было никакого смысла стараться и стремиться к чему-то большему, если твои усилия не ценят. А Цумики было всё равно, сколько сил он приложит к чему-либо и что он ей даст; сколько даст.
Мегуми всегда было мало и именно это придавало Сатору какой-то смысл жизни. Заставляло его стремиться к большему. Быть настоящим. Более искренним, что ли. Просто быть для Мегуми было не мало, но ему всегда нужно было что-то большее. Что-то, что заставляло стараться изо всех сил и тем самым придавало необходимый стимул.
Сатору никогда не считал себя лучшим воспитателем для детей. Более того, хорошим опекуном он тоже себя не считал совершенно. Да, он давал детям деньги, заботился о них и защищал, пытался быть рядом, но этого было мало. Большую часть недели его с ними не было, а от няни дети отказались напрочь. Они сами убирали квартиру, сами готовили, делали уроки (ну, иногда обращаясь к нему за помощью; точнее, он на ней настаивал) и вообще всё делали сами, а от того казались слишком взрослыми и серьёзными. Это хорошо, конечно, потому что дисциплинировало и давало вырасти в хорошую сформированную личность; однако отнимало у них то время, которое они могли бы потратить на себя.
В любом случае, именно так сложились их отношения. Это было нормально и вполне хорошо. Всех это устраивало.
Сатору не был лучшим в воспитании детей; но он прикладывал силы и старался и этого было вполне достаточно.
Пока Мегуми не исполнилось двенадцать.
Мальчик много дрался в школе, но это была далеко не новость и с такими проблемами Сатору, как его опекун, научился разбираться довольно быстро. У него могли быть проблемы с математикой, но, насколько понял Сатору за свою жизнь, у многих могли быть проблемы с учёбой и с математическими науками в целом. Он просто один раз спросил, нужен ли репетитор, предложил свою кандидатуру, да дал спокойно выбрать тот вариант, который пацану больше подойдёт. Мегуми выбрал его и они иногда вечерами занимались, так что оценки были вполне в порядке. Да и Сатору было вообще всё равно, как они там учатся. Не остались на второй год — уже хорошо. А если и останутся, то тоже нормально. Годжо их в любом случае сможет в будущем куда-нибудь устроить. Мегуми тем более.
Цумики помощь с уроками никогда не требовалась, но и училась она чуть хуже. Без Мегуми они вообще редко даже просто говорили, если то было не обсуждение домашних/хозяйственных дел.
Тот вечер был самым обычным и самым простым. Привычным, в какой-то мере. Сатору занимался с Мегуми математикой, иногда отвлекал. По большей части погруженный в свои мысли, он не особо обратил внимание на позднее время, а когда обратил, то решил закругляться, напоследок рассказав Мегуми шутку, которую сейчас он, хоть убей, не мог вспомнить.
Дальше его воспоминания, увы, не смазались и не забылись, хотя иногда Годжо очень сильно этого хотелось.
Щекотать Мегуми — это, ну, обычное занятие. Что такого в щекотке может быть странного? Ну, заломил ему руки сверху, но это ведь не преступление? Подумаешь, сел мальчику на ноги! Так ведь Годжо не всем весом на него упал! Он и сам бёдра напряг, чтобы коленями упереться в пол, потому что как бы мальчик не был силён, большое, взрослое мужское тело может быть тяжёлым для детских костей.
Это был, блять, самый обычный вечер.
В какой момент он пошёл по пизде?
Годжо помнил, как Мегуми нахмурился, как схватил его за руку, потянув на себя с претензией, что ничего это «не голод!».
А потом два его пальца, две фаланги, если быть точнее, вошли внутрь. Сатору видел: голый живот прогнулся под его физическими пальцами, но у Годжо действительно куда-то ушли пальцы! Он это почувствовал!
Однако он не успел сделать ровным счётом ничего. Ни пошевелиться, ни спросить, ни даже моргнуть, так быстро это всё произошло и так медленно в тот момент он анализировал происходящее.
Мегуми выдохнул воздух наружу с едва ощутимым стоном. Его глаза закатились, а тело обмякло. Это произошло так быстро, что Годжо рефлекторно отдёрнул руку назад, отодвигаясь и сам чуть дальше, немного паникуя от происходящего.
Его глаза всегда охватывали слишком многое.
Он видел, как дрогнули ноги мальчика, как он обессилел, теряя сознание. Раньше, чем Годжо подхватил его на руки и телепортировался сразу в морг к единственному проверенному врачу, которого он знал и которому мог доверять…
В длинных шортах Мегуми, в паху, побелело.
«Сперма», — идентифицировал Сатору в то же мгновение. Раньше, чем он смог бы что-то предпринять.
Это произошло буквально за пять секунд. Ровно пять секунд и Мегуми в двенадцать лет кончил в шорты, пока Годжо Сатору сидел рядом, понимая, что это он его заставил испытать первый в жизни оргазм.
И, словно всего этого было мало, Мегуми, очевидно, испытал такой шок для своего тела, что, ну… он описался.
Сатору сидел возле того дивана после произошедшего ещё секунд тридцать, прежде чем быстро начать двигаться. Взять Мегуми на руки, отнести в ванну, раздеть и помыть. В тот момент в его душе творилось так много всего, что он даже почувствовал страх впервые за многие годы.
Годжо ничего не стоило избавиться от всех улик. Уничтожить грязную одежду, уничтожить ковёр, он даже поменял в гостинной весь пол несколько дней спустя, так, чтобы никто об этом не узнал. Просто чтобы не осталось ни единого следа, чтобы никто никогда не смог обнаружить или хотя бы просто заподозрить о произошедшем.
На утро Мегуми пришёл в себя и Годжо… смотрел, не зная, что сказать. Ему нужно было быть ответственным взрослым, но как он мог им быть, когда произошло то, что произошло?
А Фушигуро Мегуми ничего не помнил.
Годжо многие годы спустя будет задаваться вопросом, нужно ли было сказать мальчику всю правду. Или нужно ли было полностью солгать? Тогда он просто сказал часть правды и с тех пор всё снова наладилось, как будто ничего и не было.
Мегуми было двенадцать. Он был самым обычным — даже если и не обычным — ребёнком.
Ребёнком, который кончил от двух фаланг его правой руки. Под Годжо, фактически, даже если и не под его телом, но…
Годжо Сатору не был виноватым.
Однако, он чувствовал себя таковым. Мальчик ничего не помнил. Мегуми ничего не знал. Фушигуро жил так, словно ничего не изменилось, хотя вначале явно испытывал огромный стыд — но лучше уж его, наверное, чем ещё большая неловкость, которая могла возникнуть между ними раз и навсегда.
И Сатору тоже решил сделать вид, словно ничего не произошло. Фушигуро Мегуми был просто Фушигуро Мегуми. Да, произошло нечто не совсем нормальное, но кто из них был хоть отдалённо нормальным? И, эй, Сатору действительно не был педофилом — он не испытывал к Мегуми никакого сексуального влечения ни до, ни после произошедшего.
Это просто случилось. Оно было и было. Всё. Тема оказалась закрыта.
Опять же — Годжо Сатору не был лучшим в воспитании детей. Он мог учить их чему-то в мире магов, но воспитывать? Неа. Нет. Совсем нет.
Наверное, именно поэтому он никогда более не обсуждал с Мегуми произошедшее. Отчасти потому что они ещё тогда поговорили, да решили навсегда закрыть тему. Её, тем не менее, стоило бы поднять — потому что это было телом Мегуми и касалось его проклятых способностей.
Годжо, однако, не чувствовал, что у него достаточно решимости поднять тему и поговорить об этом. Во-первых, он действительно ничего о подобном не знал, а многочисленные исторические хроники Годжо (самые большие и обширные на данный момент для всего мира магов) молчали. Если уж там ничего не было известно, то и у других кланов, скорее всего, ничего не будет. Могло быть разве что у Зенинов. Но если бы было у них, то было бы и у клана Годжо. Такое бы точно осталось в истории. Отсюда логично предположить, что эта особенность именно Фушигуро Мегуми, а не тех, в ком течёт кровь Зенинов.
Во-вторых, мало того, что ему нужно было поднять тему о довольно необычной способности Мегуми, о которой он ничего не знал, ему нужно было бы рассказать всю правду о том, что произошло тогда, когда мальчику было двенадцать лет.
Это достаточно неловко. Сатору во время таких мысленных споров всегда старался напоминать себе, что даже если ему было двадцать пять, а Мегуми всего двенадцать, он не педофил — и он не виноват в произошедшем, потому что Сатору не знал и никто вообще не мог знать.
Годжо не хотелось поднимать эту тему снова и говорить о ней. В то же время он понимал, что незнание может быть намного более ужасным, чем правда.
Он действительно собирался рассказать Мегуми, поговорить и, ну, дать во время тренировки ударить себя по голове для успокоения подросткового стыда и смущения. Честно, Сатору бы и сам на месте Мегуми чувствовал себя в таком случае очень неловко и смущенно, но, чёрт, что ещё он мог сделать?
Когда нужно было рассказать об этом Мегуми? Точно не в двенадцать лет. Неа.
Тринадцать? Мальчик только-только начал входить в пубертатный период, а его тело претерпевало соответствующие изменения. Нет, точно нет.
Четырнадцать? Этот возраст дался Мегуми отнюдь непросто. Он был вспыльчивым, хмурым, расстроенным и отвлечённым, вечно в своих мыслях. Его часто бросало из крайности в край, он злился и снова расстраивался.
А потом Цумики впала в кому и Сатору чувствовал, что облажался. Он всегда знал, что она умрёт рано, но никогда не думал, что настолько рано или что впадёт в кому. Было бы легче, если бы её страдания закончились сразу, потому что теперь она страдала от проклятия и всё, что Сатору мог сделать — это обеспечить ей самую лучшую палату в больнице и искать в свободное время того, под чьё воздействие она попала. Иголку в стоге сена было найти для Сатору возможно всего за несколько секунд, но проклятие, которое спряталось? Это казалось совершенно бесполезным и бесплодным делом, даже если он не спешил сейчас сдаваться.
Пятнадцать? Первое время Мегуми был всё ещё расстроен мыслями о сестре. Он проводил так много времени на миссиях, пытаясь отвлечься от всего и найти своё место в мире, что трогать его в такой момент казалось просто неправильным. Потом пришёл Сукуна, Итадори, Нобара — потом Итадори убили и Сатору решил, что это лучший момент для того, чтобы дать Мегуми привыкнуть к мысли о том, что в мире и жизни магов возможна такая вещь, как полноценная утрата (потому что Цумики могла умереть и к этой мысли можно было подвести именно так, через Юджи — гораздо более мягче через малознакомого парня, чем если бы Сатору прямо и в своём стиле сказал, что Цумики может умереть и что она, скорее всего, через пару лет действительно умрёт).
Потом он был занят Итадори, потому что при выборе из двух зол «Юджи могут убить, если кто-то узнает, что он жив» и «надо поговорить с Мегуми о его теле» он, конечно же, выбрал первое. Заниматься двумя делами сразу было решительно невозможно, особенно когда параллельно с индивидуальным обучение для Итадори ему всё ещё приходилось выполнять миссии, которые больше буквально никто не мог выполнить, ведь Годжо Сатору был сильнейшим и непобедимым — и всё та хрень, которую из раза в раз навешивают на уши зазнавшиеся старикашки.
Если бы у Годжо Сатору был подходящий момент — пусть даже один жалкий час — он бы поговорил с Мегуми. Было совершенно неважно, когда это произойдёт, потому что это всё равно будет неловко для обоих и оттягивать этот момент всё равно, что призвать неприятности. Чем раньше это сделать, тем лучше и проще.
Но момента просто напросто не было.
А потом его запечатали.
Следующее, что понимает Сатору, — он оказался в весьма побитом и окровавленном теле Мегуми, рядом с ним немного побитый Сукуна, прямо сейчас залечивающий правую руку, которую, видимо, практически оторвало от тела Итадори, потому что, когда Сатору оказался в теле Мегуми, то это явно сопровождалось взрывом высвобождённой проклятой энергией.
Первым делом Сатору прислушался к собственным ощущениям. Он видел также, как и обычно, из чего следовало логичное предположение, что его техника Шести Глаз перешла вместе с душой. Тело было не его, а Мегуми. Побитое, слабое, без души своего хозяина, но, возможно, она будет либо где-то глубоко в подсознании и вскоре Фушигуро очнётся, либо его ученик каким-то образом сделал перенос из одного тела в другое и теперь заключён в Тюремном Царстве вместо своего учителя. В его же теле. Проклятая энергия Сатору подчинялась ему и была в своём обычном объёме, что позволило использовать на теле Мегуми обратную технику, запуская регенерацию.
Первым делом Сатору посмотрел на Сукуну и ухмыльнулся, радуясь свободе и тому, что его освобождение не заняло слишком много времени, даже если и причинило ожидаемый хаос неисчислимых масштабов. Его не было около… двух часов, и как бы Мегуми не сделал то, что сделал, он выбрал идеальный момент для этого, с учётом того, что изначально явно не планировал отдавать ему собственное тело.
Обмен заложниками? Вместо Годжо в Тюремном Царстве сейчас мог быть Фушигуро. Это, однако, всё равно проще, потому что он намного сильнее и опытнее Мегуми и с гораздо большей вероятностью доберётся до куба, чем все остальные вместе взятые, учитывая, что за эти два часа они этого ещё не сделали.
Обратная техника всё ещё действовала, исцеляя тело Мегуми, когда Сатору легко подразнил проклятие:
— Надо же, неужели это сам Король Проклятий, Рёмен Сукуна? Выглядишь довольно жалко!
Годжо растянул губы в широкой и немного угрожающей ухмылке. Ему стало интересно, как это выражение выглядит на лице Мегуми, потому что ученик обычно всегда очень и очень спокоен, лишь изредка вспыхивая чем-то ярким. Но это случается довольно редко.
Сукуна, к его разочарованию, тоже ухмыльнулся. Сатору видел, как недалеко от них гуляет ветер по пеплу выжженного круга. Несомненно, дело рук разгулявшегося Короля Проклятий. Также, ещё ближе к ним, всё ещё лежал круг Адаптации, который был хорошо знаком для Сатору, потому что после того, как он узнал об особенной технике Мегуми, он достал всю имеющуюся информацию на будущее.
Мегуми призвал Махорагу. Сукуна победил этого боевого генерала.
Годжо хмыкнул, чуть склоняя голову и наблюдая. Сукуна заканчивал регенерацию руки и это был как раз тот момент, чтобы встать и встретить врага лицом к лицу, на случай, если проклятие собирается атаковать первым. Под пристальным и самодовольным взглядом Сатору подтащил ноги вверх и…
Замер.
— Наконец-то заметил?! — самодовольно и громко рассмеялся Король. Его усмешка растеклась по лицу, а глаза сузились в превосходстве. — Слышишь меня, Фушигуро Мегуми? Признаю, умеешь удивлять!
—
Что ты сделал? — прошипел Годжо, чувствуя, как в душе ползёт что-то неприятное. Резкое. Ядовитое.
— Я? — удивился Сукуна, всё ещё продолжая ухмыляться. — О,
я ничего не делал.
Чёрные татуировки зашевелились. Раньше, чем Сатору успел бы спросить и выбить силой ответ на свой вопрос, настоящий ответ, вторая пара глаз закрылась, а тело зашаталось, падая на колени. Годжо не сдвинулся с места, внимательно наблюдая за тем, как Юджи — теперь это был Итадори Юджи — моргнул, поднимая свою голову вверх. Какое-то время мальчик не осознавал происходящего, пока не посмотрел на него, сосредотачиваясь:
— Фушигуро?
— Неправильно! — весело произнёс Сатору, продолжая сидеть, даже когда его манипуляции с проклятой техникой исцеления закончились. — Даю ещё одну попытку для своего ученика!
— Годжо-сенсей? — тихо спросил тот, моргая.
На глазах Юджи совершенно внезапно для Сатору появились слёзы. Он сглотнул, а после небольшой секунды раздумий дал знак рукой подойти поближе.
Сейчас Годжо Сатору просто не мог встать. Даже если нужно было сделать это как можно скорее. Но — не под взглядом Итадори и не тогда, когда он был нужен другому своему ученику. У него не было времени, не было возможности, ему нужно было как можно скорее встать и
привести тело Мегуми в порядок, потому что ни за что он не собирался подводить самого Мегуми и дать знать кому-то о том, что, возможно, случилось.
А, может быть, —
Да, случилось.
Да, случилось, потому что сейчас —
НЕ ДУМАТЬ — НЕ ДУМАТЬ — НЕ ДУМАТЬ
— Всё хорошо, Юджи, — тихо сказал он, когда ученик сел рядом. Его глаза были влажными и выглядели так, словно он готов заплакать прямо сейчас и, возможно, ему даже нужно это сделать, просто чтобы сбросить с себя весь этот эмоциональный груз, но, чёрт побери, прямо сейчас у Годжо не было времени. Руки Сатору — руки Мегуми — мягко взяли его по бокам лица. Крепко. Надежно. Сатору вытер пальцем оба глаза, заставляя влажность временно уйти. — Всё будет хорошо.
— Ммг, — он плотно сжал губы до побеления, кивая. Его глаза какое-то время были закрыты. Сатору чувствовал, как Итадори глубоко дышит, тем самым концентрируясь на происходящем.
— Юджи, — снова сказал Сатору, стараясь не шевелиться.
Это было сложно и трудно, ему хотелось немедленно раздеться и принять душ (и всё осмотреть, но теперь это было бы совершенно бесполезно, верно? Сатору мог бы увидеть что-то только в том случае, если бы что-то осталось, но он применил обратную технику и полностью исцелил тело Мегуми, поэтому, конечно же, не останется никаких насильственных следов после произошедшего. Что, вероятно, к лучшему). Сатору хотелось хотя бы переодеться и быстро, пока никто ничего не понял, пока никто ничего не заметил. Не важно кто.
Никто не должен заметить.
— Я сейчас в теле Мегуми, однако я не знаю, где он. Я его не чувствую и, думаю, что сейчас он в моём теле, которое осталось в Тюремном Царстве…
— Я здесь.
Итадори моргнул, глядя на него. Сатору тоже моргнул.
— Мегуми? — на пробу позвал он, не шевелясь.
— Что?
Это было странно. Губы Мегуми, несомненно, двигались, когда Сатору что-либо говорил, но они также двигались, когда он ничего не делал. Он чувствовал, как они двигаются и понимал, что, видимо, именно таким образом и говорит Фушигуро, потому что это было его тело. Тело, в котором они сейчас оба были.
Тело, которое…
НЕ ДУМАТЬ.
— Хорошо, — как можно более плавно продолжил он. — Итадори, найди Кугисаки и эвакуируйтесь из зоны завесы. С остальным я разберусь сам.
— Вы уверены, Годжо-сенсей? — обеспокоенно спросил Юджи.
В любой другой момент беспокойство бы его умилило, но
не сейчас.
Потому что сейчас Сатору был в теле Мегуми; потому что это было телом, рядом с которым сидел Сукуна; потому что как только Сатору двинулся, он внезапно понял, что в штанах мокро и, чёрт побери, Сатору догадывается, почему именно там так мокро и жарко. Потому что он до сих пор помнил ухмылку Короля Проклятий, помнил, что Мегуми не мог ни пошевелиться, ни дать отпора. Годжо знал, что Король Проклятий питает странный интерес к его ученику — к Мегуми — знал, что проклятия безжалостны и делают всё в угоду своим желаниям, но…
Блять.
Годжо Сатору облажался.
Снова.
— Уверен, — легко сказал он, после чего продолжил. — Исцелю последние раны во внутренних органах — и Мегуми будет как новенький!
Сатору подавил порыв поморщиться от движений. От той мерзости, что сейчас, он чувствовал, расцветала в его груди — сожаление, вина, презрение к себе и тому, что сегодня он проявил слабость, которая и привела к такому исходу.
Итадори неуверенно кивнул. Сатору улыбнулся как можно более обнадёживающе, после чего округлил глаза и притворно-обеспокоенно воскликнул:
— Ох, кажется, мне уже пора! Свидимся, Юджи!
Телепортация работала; спасибо мирозданию, что все его техники работали, потому что Сатору был полностью уверен, что Итадори ни за что бы не ушёл, пока он полностью не исцелился и не смог бы встать самостоятельно. Чего, конечно же, он не мог сделать, если не хотел, чтобы мальчик узнал о непростом положении, пока что их общего, тела.
О том, что штаны Мегуми были полны спермы.
Телепортация переместила их в одно из немногих целых зданий, в магазин одежды. Годжо сделал глубокий вдох, чтобы собраться с мыслями, прежде чем действовать, потому что, блять, в этом деле нужно было проявить большую деликатность и это было тем, в чём он не был силён. Сатору, наоборот, всегда предпочитал прямолинейность, но это был Мегуми — Мегуми, который пережил неизвестно что, о чём Годжо нихрена не знал и имел только конечный результат, с которым ему нужно было действовать.
— Мегуми, — начал Сатору, после чего нерешительно сделал паузу. Он выдохнул, временно откладывая разговор, потому что чувствовал, как начинает утихать проклятая энергия Нанами, как беспокойно вспыхивает Кугисаки, как многие-многие люди прямо сейчас сражались из последних сил против противников, в битве с которыми они не могли выиграть и уж тем более остаться в живых. — Нам нужно быстро привести тебя в порядок и вернуться в строй, но после мы обязательно об этом поговорим. Сразу же, как это закончится.
Фушигуро ничего не ответил. Он, однако, тихо и согласно замычал и Сатору этого вполне хватило, чтобы кивнуть и продолжить:
— Ты можешь вернуть контроль над телом, чтобы сделать это? Если нет, то это сделаю я.
Он всё ещё опирался о стену и не двигался. Особенно не двигал ногами, потому что тогда он чувствовал этот беспорядок и, ладно, это не то, что он должен чувствовать.
— Не думаю, что смогу сейчас это сделать, — тихо и медленно ответил Мегуми. Сатору узнал в этом его привычный стыд и смущение, а ещё желание спрятаться от позора.
Они поговорят об этом. Обязательно поговорят. Годжо Сатору больше не собирается откладывать с Мегуми ни единого разговора, потому что их теперь больше, чем один, и каждый несёт некий травмирующий опыт.
Он никогда не был хорош в воспитании детей.
— Ничего страшного, — сказал Сатору так безэмоционально, как мог. Потому что именно это сейчас нужно было Мегуми. Безэмоциональность. Притвориться, что ничего не произошло, чтобы можно было отложить ситуацию в сторону. Хотя бы на время. — Расскажи мне, как ты чувствуешь своё тело, — более легко продолжил он, подтягивая к себе ноги и вставая с места.
Сатору встал, уходя от стены шаткой и непривычной походкой, направляясь к стенду со спортивными чёрными штанами. Он очень хорошо рассчитал расстояние, поэтому оказался буквально в мужском отделе, быстро выбирая нужное. Рука разве что на секунду замерла, не сразу начав искать нужный размер, потому что его обычный рост и рост Мегуми сильно отличались.
— Я всё вижу, — медленно и тихо начал Мегуми. Голос у него был не таким сильным, как казалось Годжо раньше. — Слышу. Чувствую. Думаю, я мог бы перехватить контроль над телом, но сейчас у меня не хватает для этого энергии.
— Хорошо, — кивнул Сатору, хватая штаны. Он оглянулся, быстро находя все видеокамеры в этом отделе, после чего направил в их сторону руку, формируя весьма слабые и хилые сферы проклятой энергии, чтобы уничтожить их в том же месте и таким образом не оставить никаких видео-доказательств произошедшего. Вряд ли хоть одна камера работала после семи, но лучше перестраховаться, чтобы избежать проблем. — Ты не чувствуешь, что уходишь из тела? Я бы не хотел случайно тебя вытолкнуть.
Слишком долго оттягивать этот момент было просто невозможно, особенно в их ситуации. Годжо пришлось смириться, мысленно попросить прощения и начать стягивать с себя штаны, а потом и трусы. Сейчас он как никогда был благодарен своей технике Бесконечности, потому что она помогла легко и быстро отделить от паха всю грязь. Пот,
кровь, сперму. Ему даже не нужно было смотреть туда прямо, он всё равно продолжал видеть и чувствовать процесс очищения.
После этого он уничтожил все улики прямо в воздухе,
так же, как он это сделал тогда, и поспешил одеться. Это ужасно напоминало ему случай трёхлетней давности. Тогда Мегуми тоже потерял сознание, тоже был грязным, тоже ничего не понимал — но сейчас он хотя бы понимает, что, увы, не намного легче, — и Годжо Сатору тоже пришлось позаботиться обо всём, что произошло.
Как только трусы оказались на теле Мегуми, тот поспешно продолжил, явно стремясь перенаправить его внимание на что-то другое.
— Это похоже… м, это похоже на шар с водой.
— Шар с водой? — нахмурился Сатору, не понимая, о чём речь.
Как только штаны тоже оказались на теле Мегуми, он выдохнул спокойнее, чувствуя себя чище и лучше.
— Да, — тихо сказал Мегуми. Он звучал так, словно едва удерживал себя в сознании, потому что сильно хотел спать. Скорее всего, так и было. — Как если бы я был резиновым шаром, а вы — водой. В то же время если шар с водой переполнить, то он лопнет, однако я просто… эм, растянулся. Вокруг вас.
— Понял! — более живо сказал Сатору, легко представляя сказанное. — И раз уж тебе пока ничего не грозит, можешь отдохнуть, а я разберусь со всем остальным.
На этот раз Фушигуро ничего не ответил, однако Сатору показалось, что он кивнул. Это было странное нечто, потому что голова совершенно очевидно не сдвинулась и на миллиметр, да и остальные мышцы всё ещё находилось под его контролем. Однако движение было, поэтому Годжо показалось самым вероятным, что, если бы вся душа Мегуми была шаром (не простым круглым шаром, а резиной с ногами, руками, головой — и всё при этом растянуто водой), то это было скорее движение не столько тела, сколько его души. Голова души? Значит, Годжо был не столько в теле Мегуми, сколько в его душе и именно душа Мегуми таким причудливым образом вместила его внутрь.
Слегка поздновато Сатору задался вопросом, каким именно образом Мегуми сделал то, что сделал. Однако сейчас действительно было не время размышлять об этом.
Время не ждёт.
