Совершенно новый мир

Вскоре Гермиона разгадала загадку. Палочка, приставленная к её горлу, была длинной десять дюймов, сделана из дерева боярышника и имела сердцевину из волоса единорога. Она запомнила её, потому что эта палочка находилась у Гарри на последних этапах их путешествия до самой его смерти. Грейнджер никогда не задумывалась о ее местонахождении, никогда не думала о том, что с ней случилось после финальной битвы, когда Гарри лежал сломленный рядом с изуродованным телом Воландеморта, оба мертвые. После этого момента детали того дня не имели никакого значения… Гермиона тонула в своём горе. В какой-то момент Драко Малфой раздобыл свою палочку и вновь воссоединился с ней. — Кто-нибудь когда-нибудь говорил тебе, что ты красива, Грейнджер? Драко Малфой целовал её и видел полуобнаженной. Он касался её шрамов, водил пальцами по животу и, вероятно, зашел бы так далеко, как она ему позволила, если бы Гермиона вовремя не обнаружила обман. Её внутренности скрутились и хотели вывернуться наружу от стыда. Ей нравилось целоваться с Драко, чёртовым, Малфоем! И от осознания этого хотелось выблевать содержимое желудка. Она пыталась оправдать себя тем, что думала, что это был Рон, но горечь всё равно подступала к горлу. Но как и почему он оказался в комнате? Ответ на этот вопрос был получен достаточно легко, когда спустя два часа Рон, держась за голову одной рукой, вошел в гостиную Гриффиндора. — Чёрт, как же болит голова. — Рональд Уизли, где ты был? — Её голос звучал пронзительно. Ей было всё равно, как это выглядело со стороны. Её гнев невозможно было сдержать. — Я не знаю, Гермиона. — Он потёр глаза ладонью, — Сначала я ел эти шоколадные конфеты, а затем проснулся где-то на полу. Больше я ничего не помню. Гермиона вырвала из его рук наполовину съеденную коробку и осмотрела её. — Разве это не те шоколадные конфеты, которые я специально попросила тебя выбросить? Рон слегка покраснел. Он поднял обе руки в знак поражения. — Ты права, я должен был поступить так, как ты сказала, но я просто подумал… — Что? Что у тебя появилась какая-то тайная поклонница, потому что ты — герой? Так? — Боже, Гермиона. Не нужно так злиться. Я просто был немного голоден. Не придавай этому слишком большого значения Гермиона тихо фыркнула. Она заметила, что все, кто находился в комнате, молча сидели на диванах, и это было хорошо, потому что когда Грейнджер злилась, она обычно читала нотации и разглагольствовала, и никто не хотел оказаться в роли слушателя. — В следующий раз послушай меня. Всё ещё есть люди, которые жаждут нашей смерти. Твой эгоизм мог навредить твоим родителям. Рон побледнел. Образ мёртвого Фреда и надрывные рыдания его матери стояли перед глазами, несмотря на то, что Гермиона не хотела об этом вспоминать. Это поглотило остатки её гнева. Гермиона развернулась, подошла к камину и бросила шоколад в пламя. От него посыпались странные зеленые искры, а добавленное сонное зелье зашипело и усилило пламя. Она не стала продолжать смотреть, как оно горит. Грейнджер побежала в свою комнату и бросилась на кровать, пытаясь избавиться от чувства вины и сосредоточиться на решении проблемы. Теперь она знала, что Малфой использовал сонное зелье на Роне, чтобы устранить его и украсть волос для оборотного зелья. Это было логично, так это помогло ему пройти через её чары, ведь большинство чар работают на основе ДНК, несмотря на то, что большинство волшебников не понимают, что это значит, а она уже давно научилась делать так, чтоб её чары воспринимали Рона. Ей следовало сделать их сильнее, но для этого требовалась тёмная магия, которой она отказывалась заниматься, или древняя магия, к которой у неё не было доступа. И зачем бы ей вообще понадобилось так сильно охранять свою комнату в Хогвартсе? Первый вопрос был решен, оставался ещё один вопрос: зачем? Именно этот вопрос и имел значение, и на его раскрытие ушло больше времени. Она мысленно перечислила все возможные причины. Первая: он был увлечён ею. Несмотря на то, что ей хотелось сделать этот простой вывод, интуиция подсказывала, что это не то. Во-первых, она поцеловала его первой. Он выглядел удивленным, нерешительным. Если бы это было его единственным намерением, он бы набросился на неё первым. Малфой был придурком, но она признала, что он просто воспользовался подвернувшейся ситуацией. Второе: это было как-то связанно с Пожирателями смерти. По стране по-прежнему бродили ПСы, совершавшие покушения на авроров. И они снова организовывались, несмотря на то, что половина из них была мертва или находилась в Азкабане. Однако, несмотря на клеймо на руке, Малфой не был Пожирателем смерти. Она вспомнила его серое лицо после Финальной битвы, такое же потрясенное, как и у всех остальных. Третье: предстоящий суд над его отцом. Она думала об этой причине, обедая в Большом зале. Весь день Гермиона игнорировала взгляд Малфоя, не желая подавать виду, что знала, что это он. Как только мысль о Малфое-старшем пришла ей в голову, пазл тут же сложился. Его отец сейчас сидел в камере Министерства, ожидая суда за свои преступления во время войны. Его арестовали через несколько дней после смерти Гарри. Он не оказал никакого сопротивления и позволил конфисковать свой дом и всё имущество. Драко и его мать переехали в дом, унаследованный от Блэков. Люциус был так уверен в том, что, несмотря на участие в пытках, убийствах и, как она подозревала, нескольких изнасилованиях, он выйдет на свободу. На всех фотографиях он бесстрастно улыбался — лицо, говорящее публике, что его деньги в конце концов победят. Гермиона не могла этого допустить. Это был совершенно новый мир, свободный от Волдеморта, и Грейнджер сделает все возможное, чтобы такие мерзавцы, как Люциус Малфой, остались за решёткой. Драко мог оставаться на свободе. Он был молод и, насколько она знала, никогда не совершал никаких серьезных преступлений, кроме того, что позволил Пожирателям смерти проникнуть в Хогвартс, что было сделано под принуждением. Нарцисса также искупила свою вину благодаря воспоминаниям, которые показали, что она солгала Волдеморту о Гарри. Однако Люциус был чудовищем и заслуживал того, чтобы сидеть и думать о том, что он сделал, до конца своих дней. Единственная проблема — отсутствие доказательств. Все оставшиеся в живых его жертвы были либо куплены, либо их шантажировали, поэтому они отказались выступать на суде. Пока не появилась Кадила Кодона. Она была магглорожденной ведьмой средних лет, которая училась в Хогвартсе вместе с Люциусом Малфоем. Он совершил ошибку, разоблачив себя за мгновение до того, как заставил её раздеться и изнасиловал. Она не знала, почему он рискнул быть раскрытым, но предположила, что это было сделано для того, чтобы успокоить свою жертву. Воспоминания об этом преступлении она не могла забыть. — Или я, или Эйвери. Думаю, мы все знаем, кого ты предпочтёшь. Всё будет как в старые добрые времена, Кади, — сказал Люциус Малфой, подходя к дрожащей женщине. Это прозвище заставило её попятиться. — Но почему? — Темный Лорд узнает, если ты выйдешь невредимой. — Не убивай меня, — взмолилась она. К его чести, Малфой-старший выглядел нерешительным. — Это не мне решать. Изнасилование было недолгим и не жестоким, так как Кодона не сопротивлялась. Закончив, Люциус встал и очистил обоих заклинанием. — Ощущения такие же, как я помню. Она протянула руку и ухватилась за него, чтобы встать. — А что с моим мужем? — Он мёртв… или скоро умрёт. — Его лицо ожесточилось, словно он вспомнил кем являлся, и стряхнул её руку с себя. — А что с моим сыном? — Вероятно, тоже мёртв. — Люциус поправил свою мантию, как будто ему было все равно, и повернулся, чтобы уйти. — Ты должен спасти его. — Я никому ничего не должен. — Он почти ровесник Драко, только на год младше. Люциус Малфой замолчал, его спина выпрямилась. Гермиона услышала истошный мужской крик на заднем плане, вероятно, мужа. Его лицо на мгновение перекосилось, изучая женщину. Она всё ещё была очень красива: тёмные локоны, смуглая кожа и каштанового цвета глаза. — Зачем ты мне это говоришь? — Я прошу тебя спасти его. По его застывшему выражению лица сложно было понять, о чём думает Люциус. Наконец Люциус кивнул. Только один раз. — Спрячься в шкафу, — сказал он ей. — Если Эйвери найдет тебя, пощады не будет. Она содрогалась в рыданиях на полу некоторое время, а затем поползла к шкафу. Как только дверь закрылась, Люциус направил на дверь заклинание, которое замаскировало его под обычный книжный шкаф. Поначалу Кодона не хотела выступать против него в суде. Гермиону шокировало то, что, несмотря на её статус крови, у этой женщины и Люциуса когда-то был роман, ещё во времена их учёбы в Хогвартсе. У них была история, у них было прошлое. Но всё же. Он изнасиловал её во время войны, и это было то, за что он должен был понести наказание. Люциус решил последовать за безумцем, зная о возможных последствиях. Ему приказывали насиловать, пытать и убивать, и делал он это без колебаний, хотя, судя по всему, не получал от этого удовольствия. Под давлением властей Кодона наконец согласилась показать свои воспоминания о той ночи, но с оговоркой. Она покажет их только в том случае, если Гермиона Грейнджер поможет в судебном разбирательстве. — Она — единственная ведьма в этом проклятом мире, которой я могу доверять. Она помогла победить Волдеморта. Ворвалась в Гринготтс. Выдержала пытки Беллатрисы Лестрейндж. Её интеллект никому не превзойти, и она единственная здесь, кто плюнет в лицо Люциуса Малфоя, если он попытается её подкупить. Если кто-то и может помочь привлечь его к ответственности, так это она. В противном случае меня просто уничтожат в ходе разбирательства. Почему я? Гермиона хотела задать вопрос, но с одной стороны понимала. Магглорождённые были в меньшинстве, и после войны они возвели её в ранг своего защитника, наравне с Гарри Поттером. А в Министерстве по-прежнему царила коррупция. Так и получилось, что за несколько недель до начала восьмого курса Гермиона в качестве одолжения Шеклболту сидела в задумчивости, наблюдая, как Люциус ворчит над пламенем. Она жалела, что не может выжечь эти воспоминания из своего разума, чтобы всякий раз закрыв глаза, не видеть этого. Они проникли в её душу. Волшебные суды не могли сохранять или предоставлять воспоминания до тех пор, пока они не подвергнутся проверке, чтобы убедиться, что они не были подделаны. За несколько недель до начала занятий Кадила вложила улики в руки Гермионы. — Это небезопасно, если они будут у меня, или где-либо ещё, — объяснила она. — Нам нужны воспоминания, чтобы признать его виновным. Это единственная железная улика. Без этого воспоминания мы обречены, и если его не признают виновным, последствия для нас будут очень серьёзными. Я верю, что ты сможешь найти способ сохранить его в безопасности, потому что Министерство этого не сделает. Она чуть было не отказалась. Ответственность была слишком велика, но в конце концов согласилась. Единственное место, которое Гермиона могла назвать более безопасным, чем Министерство, а может, даже самым надёжным, был Хогвартс. Поэтому в поезде она спрятала пузырёк в сумку и хранила его в своей комнате до тех пор, пока не придёт время. Гермиона забыла принять во внимание Драко. Забыла, что он всё ещё представляет угрозу. Забыла, что он был достаточно искусен в магии, чтобы позволить Пожирателям смерти проникнуть в замок и убить Дамблдора. — Гермиона, ты меня слышишь? Гермиона вышла из оцепенения, уставившись на недоеденный тост перед собой. Джинни наклонилась к ней через стол, её брови нахмурились. Она поняла, почему Малфой был в её комнате. Гермиона резко встала, сбив в спешке тарелку. Но ей было всё равно. В панике она вылетела из Большого зала. Полы мантии развевались позади неё.

Драко

— Я хочу вернуть его, Малфой. Кучерявая ведьма уставилась на него так, словно собиралась разрезать Драко на части и скормить гигантскому кальмару. Он почувствовал, как уголки его губ растянулись в ухмылке. Она стояла у входа в заброшенный класс и раздражённо постукивала ногой. Увидев, как Грейнджер вылетела из Большого зала сегодня утром с искажённым от осознания происходящего лицом, он понял, что это лишь вопрос времени, когда она найдет его. Поэтому он облегчил ей задачу и стал ждать в заброшенном классе рядом со стопкой потрёпанных учебников, положив ноги на пыльную парту перед собой. Он не понимал, как именно она его выследила, но предполагал, что у неё с собой какая-то карта. Он давно подозревал, что у Поттера есть что-то подобное в рукаве. Как иначе он так хорошо следил за ним на шестом курсе? Как еще золотому трио удавалось так легко ориентироваться в замке? — Я с нетерпением ждал, когда ты наконец поймёшь. Больше он ни о чём не мог думать. При воспоминании о нежной коже, пурпурных шрамах, розовых губах, его охватило лёгкое возбуждение. Её возбуждённые соски, под его большим пальцем, её голова, откинутая назад в экстазе. Его преследовал образ кудряшек, уложенных ореолом вокруг её головы, смотрящий на него широко раскрытыми оленьими глазами. Если поцелуй был таким фантастическим, то трах с ней изменил бы его реальность. Да, она была грязной, но ему было всё равно. И, вопреки распространённому мнению, его отцу тоже, до тех пор, пока они не женились и не заводили детей. Это не угрожало никаким убеждениям. Грязнокровка не принадлежала его миру, не заслуживала палочки, торчащей из его кармана, но это не делало её менее красивой. В конце концов, инстинкты подсказывали ему, что нужно добиваться своего, а Драко не любил отказывать себе в чём-либо. Поэтому он не стал этого делать. А после двух последних лет мыслей о том, что его скоро убьют, ему это было необходимо. Ему нужно было отвлечься, чтобы почувствовать вкус мятной зубной пасты и волшебный шелк под кончиками пальцев, прежде чем реальность снова начнёт давить на него. Ещё один год на то, чтобы делать всё, что захочется, и он не собирался тратить его впустую. Гермиона наморщила нос. Она вошла в класс и закрыла дверь. Она была одета как старая дева: рубашка застёгнута на все пуговицы, а мантия скрывала все женские достоинства. Он мысленно раздевал её, расстёгивая одну пуговицу за другой. — Что ты с ним сделал? — Спросила она. — С твоей палочкой? Ну, видишь ли, я засунул её Уизелу… — Я не о палочке. Ты знаешь, о чём я спрашиваю, ты, кусок дерьма. — Так-так, — сказал Драко, — обзывательства никогда не дадут тебе того, чего ты хочешь, как и грубая сила. Ты здесь, чтобы заключить сделку, а я здесь, чтобы дать тебе её. — Отдай его мне, Малфой, или я расскажу Министерству, что ты украл у меня воспоминания, и они бросят тебя в Азкабан за препятствование правосудию, даже без обвинения в незаконном использовании Оборотного зелья. Драко в задумчивости постучал себя по подбородку. — Верно, но это всё равно не даст тебе того, чего ты хочешь. К тому времени я уничтожу все улики — если уже не уничтожил — и бедная Кадила так и не добьётся справедливости. К тому же, маленькая ведьма, у тебя нет веских доказательств, что это я их забрал. Это мог быть кто угодно, правда. Гермиона побагровела от ярости, но, сделав несколько вдохов, вернула себя в уравновешенное состояние. Она уставилась на него. — Ты говоришь о сделке. Ты намекаешь, что отдашь улики? — За определённую цену. — Мне трудно в это поверить. Твоего отца бросят в Азкабан. Драко пожал плечами. — Это будет высокая цена. По правде говоря, Драко не беспокоился за отца. Он и раньше выживал в Азкабане. Не то чтобы его уже туда посадили. Малфой вообще не собирался отдавать ей воспоминания, что бы он ни обещал. В любой сделке есть лазейки, а Грейнджер была достаточно гриффиндоркой, чтобы не заметить их. Гермиона замолчала. Он почти видел, как информация впитывается в её мозг. — Изложи свои условия, — наконец сказала она. — Это не столько сделка, сколько ставка. — Я не азартный игрок. Я отказываюсь играть в игры. — Гермиона скрестила руки на груди. Вокруг неё затрещало мерцание магии. — И что в этом интересного? Всё, что стоит того, заслуживает определённого риска, не так ли? По правде говоря, Драко тоже не был азартным человеком. Он был стратегическим игроком. Он анализировал и взвешивал каждый ход, прежде чем передвигать фигуры по доске. — Отлично. — Её глаза сверкнули. — Продолжай. Объясни. — Ставлю сто галеонов на то, что мы перепихнёмся до наступления Рождества. У Грейнджер пересохло во рту. Он наслаждался её шоком. Он вывел её из равновесия, как и хотел. — Почему ты такой противный… Я бы никогда… — О, это случится. Потому что я отказываюсь проигрывать. У меня появился странный вкус к всезнайкам, и я боюсь, что никто, кроме самой лучшей, меня не устроит. Магия Гермионы зашипела. — Акцио палочка! Нити её магии обвились вокруг палочки в его кармане, и с мощным рывком она вырвалась и влетела в её руку. — Отдай мне воспоминания, или я оглушу тебя и всё равно заберу их. — Я не настолько глуп, чтобы хранить их при себе. Ты никогда не найдешь их сама. Поэтому тебе нужно подумать о второй части сделки. Назовём это стимулом. Соблазном, если угодно... — Я не понимаю. Драко сузил глаза и пристально смотрел на неё, пока она не почувствовала себя неловко и не переступила с ноги на ногу. — Если ты позволишь мне трахнуть тебя до потери сознания, воспоминания будут твоими. Она подалась вперед, пока кончик её палочки не упёрся ему в горло. — То, что ты предлагаешь, — не пари и не сделка, а вымогательство. — Она тяжело дышала через нос, как дракон, готовый броситься в атаку. — Ты просишь меня стать шлюхой. — Не вымогательство, а просто обмен. У всего есть своя цена, верно? Ты совершила ошибку, принеся воспоминания в Хогвартс и использовала дерьмовые чары. — Он смахнул с лица прядь волос. — Кроме того, я не понимаю, из-за чего ты переживаешь. Ты выиграешь в любом случае. Либо мы перепихнемся, ты хорошо проведешь время и получишь воспоминания, либо нет, и я буду должен тебе сто галеонов. По-моему, это справедливо. Если что, это я проиграю. Либо я отдаю тебе заветный флакон, либо теряю сто галеонов. В любом случае мне придется заплатить. — Он провёл пальцем по древку, задевая её костяшки пальцев, и опустил руку на бок. В ответ её палочка сильнее ткнулась в его кожу. — Если ты все равно что-то потеряешь, зачем тогда вообще предлагать сделку? — Потому что я всегда получаю то, что хочу. А прямо сейчас я хочу, чтобы ты была голой и выкрикивала моё имя. Я готов заплатить требуемую сумму. — Я не то, что ты можешь купить. Я не игрушка. Он старался не рассмеяться ей в лицо. Всех можно было купить. У каждого есть слабое место, которым можно воспользоваться. Он презирал жизненные уроки своего отца, но этот принял близко к сердцу. — И всё же ты об этом думаешь. Гермиона сделала паузу. Она прикусила нижнюю губу, задумавшись. — Если мы… вступим в половой акт, я все равно буду должна тебе сто галеонов, согласно условиям пари. Это вряд ли послужит стимулом для меня. — Его поразило, что она уже уловила первую лазейку. Если бы она не обнаружила её, он бы использовал её долг, как рычаг давления на будущее. Он не считал Гермиону бедной, но она была не его уровня. Сто галеонов — огромная сумма для погашения долга, тем более что он еще и проценты начислял. — Ещё и умничаешь, не так ли? — Он склонил голову набок. — Если ты доставишь мне удовольствие, я прощу долг. Гермиона недовольно поморщилась. Он почти видел, как в ней вспыхнула ярость. — Хорошо, — согласился он, подняв руки, чтобы успокоить ее. — Никаких долгов с твоей стороны не будет. Тебя это устраивает? Она пренебрежительно фыркнула. — А что будет, если я откажусь вступить с тобой в половую связь и сдам тебя? — Я избавлюсь от улик, и мой отец останется на свободе. Но не волнуйся, забраться в мою постель не составит труда. Я позабочусь о том, чтобы соблазнить тебя как следует. Я делал много ужасных вещей, но насилие — не одна из них. Нет, я трахну тебя, только если ты раздвинешь ноги и будешь умолять меня. — Он подошёл чуть ближе, и она бросила на него испепеляющий взгляд, который показал ему то, что он уже знал — с Грейнджер будет непросто. Её нужно будет убедить, несмотря на все доказательства. — В конце концов, это всего лишь одна ночь. Одна приятная ночь, и ты сможешь получить свои драгоценные воспоминания. И кто знает? — Он лукаво ухмыльнулся. — Может, ты вернешься за второй. Это заявление вывело Гермиону из равновесия. — Ступефай! — Из кончика её палочки вырвался бурный поток разноцветных искр. Он встал, показывая, что на него это не подействовало. — Что ты с ней сделал? — Она встряхнула палочку, чтобы избавить ее от радужных искр. — Я обезвредил её на время, ожидая, что твоё гриффиндорское безрассудство выстрелит первым. — Но как? — Несмотря на гнев, она выглядела заинтересованной. — Магия крови предсказуема. Это ведь магия моей тёти Беллы, верно? Её легко подправить, если она узнает семью. Она вернётся к нормальному использованию через несколько часов. Знаешь, — задумчиво произнес он, — я удивлён, что она реагирует на тебя. Ещё больше я удивлён, что ты его сохранила. Он посмотрел на слово «грязнокровка», вырезанное на её руке. Шрам, который она отказывалась скрывать. — Я не стыжусь его. — Справедливо, — пожал плечами Драко. — Хотя я уверен, что она отвечает только потому, что ты сама на грани безумия. Она подняла кулак, чтобы ударить его в гневе, но он был готов и схватил ее за запястье, выкручивая ее так, что она перегнулась через пыльный стол перед ним. Он наклонился к ней, позволяя себе насладиться тем, что её тело находится под ним, и прошептал ей на ухо. — Видишь, грань безумия. Ты ударила меня один раз, когда мы были детьми, и один раз, когда я этого заслужил, но я больше не ребенок, и этого больше не повторится. — Его губы прикоснулись к коже под ее ухом. От нее пахло лавандой и мылом. — Хотя я согласен, что, возможно, все еще заслуживаю этого. Она зарычала от гнева и прижалась к нему, пытаясь оттолкнуть. Она бы не стала этого делать, если бы знала, как это приятно. Он схватил одну из ее рук, переплетая их пальцы. — Ты согласна с условиями? — Спросил он. — Да или нет, Грейнджер. Нельзя терять время. Она закрыла глаза. — Да, — сказала она. — А теперь слезь с меня. Он почувствовал себя победителем, хотя и знал, что именно таким и будет ее ответ. Она была слишком похожа на мученицу. Суд зависел от неё, и она готова была пожертвовать собой ради него. — Пока нет, — сказал он. Он поднес палочку к их соединенным пальцам и пробормотал заклинание, необходимое для заключения пари. Он наблюдал за тем, как голубой свет закручивается в узор, проникает в их кожу и исчезает. — Что ты сделал? — Сделал все официальным. Теперь могут быть последствия, если условия не будут выполнены. Гермиона снова прижалась к нему, чтобы оттолкнуть его. Это было так же хорошо, как и в первый раз. — Осторожно, Грейнджер, мы только что заключили пари. Он прильнул к её губам, пока она не задрожала под ним, а затем отстранился, отпустил её и вышел из заброшенного класса.