Проклятие рода Йоневских

Евгений остался в гостиной один. Спать не хотелось. Он налил в свой бокал остатки коньяка и подошёл к окну. На улице бушевала гроза. Порывы ветра с неимоверной силой раскачивали деревья, и они гнулись и тяжко стонали под его напором. Раскатисто грохотал гром, гулко отзываясь в стенах дома. На чёрном, взбухшем тучами небе то и дело вспыхивали оранжево-синие зигзаги молний. Стихия разъярилась не на шутку. Евгений наблюдал, как ветер гонит по небу тяжёлые тучи, подхлестывая их время от времени, словно пастух стадо неповоротливых, упрямых овец. На душе у него было тревожно и беспокойно. Ему почему-то необъяснимо сильно хотелось, чтобы начался дождь, словно он мог смыть все странные, смутные впечатления событий последних дней. Но дождя всё не было. Гром стал грохотать глуше, молнии сверкали всё реже, и Евгений уже было испугался, что ветер унесёт ливневые облака прочь, что они пролетят мимо, так и не пролив своих живительных вод. Но тут раздался такой оглушающий взрыв, что сотрясся весь дом, и небеса обрушились на землю, словно во времена великого потопа. Потоки воды с бешеной силой стучали по крыше и окнам, водопадом низвергались из желобов и с рёвом устремлялись к воротам по слегка наклонной территории участка. Глядя на эту картину, Евгений вдруг почувствовал облегчение, будто ливень и впрямь очистил его от какой-то скверны, унёс с собой что-то, что грызло его и лишало покоя вот уже третьи сутки. Глубоко вздохнув, Евгений допил коньяк и отправился в мансарду. Он почувствовал, что сегодня ночью будет спать крепко и спокойно.

******

Евгений проснулся от ощущения падения, перехватившего дыхание. Сердце отчаянно колотилось, в душу тоненькой струйкой просачивался холодок страха. Видимо, ему приснилось что-то нехорошее, но он совершенно не помнил, что именно его так напугало. Проведя ладонью по влажному от выступившей испарины лбу, он открыл глаза. В окно мансарды светила пронзительно яркая полная Луна, заливая комнату хрустальным ледяным светом. Евгений поднялся с кровати и выглянул во двор. После вчерашней грозы мир выглядел вымытым, вычищенным до стерильного блеска. Ночь была чудной. В тёмно-синем небе царила Луна, затмевая своим сиянием просвечивающие то тут, то там редкие звезды. Двор утопал в молочно-белом лунном свете и казался призрачным и нереальным, словно декорация к какой-нибудь сказочной постановке. Чудилось, что здесь вот-вот развёрнется некое фэнтезийное действо – рыжебородые приземистые гномы отправятся добывать золото в свои подземные пещеры; запорхают волшебные мотыльки, рассыпая алмазную пыльцу с разноцветных крыльев; и из-за дерева покажется белый крутобокий единорог, неся на своей спине златокудрую королеву эльфов. Представшая перед внутренним взором Евгения картина была столь правдоподобной, что он даже высунул голову, пристально вглядываясь в серебристый сумрак ночи. Но ни единорогов, ни белокурых королев во дворе не наблюдалось. Только какая-то крупная ночная птица бесшумно пронеслась мимо окна, почти задев его своим крылом. Евгений отпрянул, глубоко вздохнул и понял, что ему ужасно хочется пить. Натянув брюки и футболку, он осторожно спустился вниз, стараясь не скрипеть половицами. Залпом выпив на кухне два стакана минеральной воды, он уже собирался вернуться в кровать, как вдруг заметил, что дверь на террасу приоткрыта. Евгений хорошо помнил, что вчера Максим запер дверь на все замки, чтобы её не распахнуло порывами ветра. Значит, на террасе кто-то есть. Он взглянул на часы. Они показывали без четверти два. Интересно, кто бы это мог быть в такое время? Евгений легонько толкнул дверь и застыл, оцепенев от ужаса – на террасе, залитой мертвенно-бледным лунным светом, методично покачиваясь в кресле-качалке, сидела та самая женщина, которую он уже однажды видел в окне гостевой комнаты. Страх когтистой лапой схватил его за сердце. Женщина начала мучительно медленно поворачивать голову в его сторону. Евгению хотелось бежать, но ноги его подкосились, наполнились свинцовой тяжестью. Он не мог сдвинуться с места. Он встретился взглядом с её холодными и тёмными, словно две бездны, глазами. Так же медленно она начала подниматься с кресла. Евгений в отчаянии зажмурился. Вцепившись онемевшими пальцами в ручку двери, он обречённо ждал, когда она подойдет и задушит его в своих мёртвых ледяных объятиях. Но ничего подобного не случилось. С опаской приоткрыв один глаз, он обнаружил, что наваждение прошло. Никакой жуткой женщины на террасе не было, а в кресле-качалке сидела Татьяна, устремив задумчивый взор на Луну. Её точёный профиль чётко вырисовывался на фоне светлеющего неба. Судя по всему, она не заметила его появления. Евгений перевёл дух, безуспешно пытаясь унять дрожь в коленях, и внимательно присмотрелся к ней. Что она здесь делает? Не очередной ли у неё «выход в астрал», часом? Но вид у Татьяны был хоть и задумчивый, но вполне нормальный и даже очень привлекательный. На ней было сине-голубое шёлковое кимоно, мягко мерцавшее в свете луны. Длинные волосы волнами покрывали плечи. Выражение лица было каким-то особо одухотворённым, на губах время от времени появлялась мечтательная улыбка. Глядя на неё, Евгений почувствовал, как страх его отступает, растворяется в волнах тёплой, щемящей нежности и какой-то необъяснимой радости. Ему внезапно захотелось сесть у её ног, обнять её колени и ощутить ласковое прикосновение нежных пальцев к своим волосам. Он уже и думать забыл о пережитом несколько минут назад кошмаре. И обо всех других своих терзаниях и сомнениях. Сейчас всё это не имело никакого значения. Ушло, бесследно исчезло, как утренний туман в лучах солнца. Евгений нерешительно шагнул в её сторону. Дощатый пол скрипнул под его ногами. Она обернулась. – Не спится? – голос её был участливым и доброжелательным. – Пить захотелось, – он взял стул и сел рядом с ней. – Это от коньяка, всё-таки, довольно крепкий был напиток. Евгений кивнул. – А ты почему не спишь? Ты, вроде, не пила совсем. – Она не дает мне заснуть, – Татьяна повернула голову в сторону Луны, – у меня всегда бессонница в полнолуние. Знаешь, когда я была в дзенском монастыре, я часто выходила на крышу и сидела там ночи напролет, наблюдая за тем, как она меняет свой облик из ночи в ночь. То растёт, то убывает. Всегда такая разная, но неизменно загадочная и влекущая. Наш монастырь находился высоко в горах, в безлюдном месте. Представь себе: ты сидишь в полном одиночестве в звенящей тишине ночи под чёрным небом, усыпанном миллиардами огромных, ярких звёзд. Один на один с бесконечной и безграничной Вселенной. В такие мгновения совсем перестаёшь понимать, кто ты, откуда пришёл, где находишься и куда идёшь. Появляется особенно ясное, чёткое и щемящее осознание того, что ты лишь крохотная песчинка, несущаяся на огромной скорости вместе с планетой где-то в ледяном безжизненном пространстве среди бесконечного числа таких же миров. И где-то в необозримых просторах мироздания в это самое мгновение появляются на свет и умирают миллиарды существ, загораются и угасают звёзды, зарождаются и рассыпаются в пыль планеты. И ты лишь микроскопическая, практически невидимая частичка этого круговорота, вечного и бесконечного. Лишь крохотная клеточка чего-то Неведомого и непостижимо огромного. Клеточка, наделенная сознанием, способностью чувствовать, познавать, ощущать, дышать, любить, ненавидеть. Клеточка, возомнившая себя чем-то более значительным, чем-то отдельным и самостоятельным. Я думаю, что отсюда все наши страдания и наше беспросветное одиночество. Мы забыли, что мы только крошечная часть огромного мира. Мы перестали чувствовать своё единство и родство с этим миром. Противопоставили себя этому миру, возомнили себя царями природы и венцами творения. Когда, в какой момент нас поразила эта болезнь? Эта мания величия? И почему, по какой причине это произошло? Татьяна вздохнула и обернулась к Евгению, молча внимавшему ей. – Мой учитель сказал, что на этот вопрос не существует ответа, потому что сам вопрос находится в рамках причинно-следственных отношений сансарического бытия. А понимание лежит за его пределами. И когда приходит понимание, то исчезают вопросы, – она устало улыбнулась, – вот такой вот замкнутый круг. И вновь обратила свой взор к Луне: – Современная цивилизация недооценивает значения этого ночного светила в нашей жизни. Учёные смотрят на Луну лишь как на безжизненный кусок камня, совершающий обороты вокруг нашей планеты. А ведь во всех древних культах она играла очень важную роль и была весьма почитаемым божеством во многих традициях. На Востоке и по сей день ей отдают дань почтения. В Японии, например, есть особый праздник луны. В буддизме отражение Луны в воде считается символом иллюзорности всего сущего. А её постоянная трансформация наглядно демонстрирует непостоянство, изменчивость и цикличность бытия. Согласно некоторым вероучениям именно на Луне находится загробный мир, и именно на Луну совершают души своё посмертное путешествие… – «Нас Луна поедает, мы к ней после смерти влекомы», – процитировал Евгений, – насколько я помню, и у Гурджиева Луна – это активный агент поглощения непробуждённых человеческих душ после их смерти. Татьяна взглянула на него с интересом и некоторым удивлением: – Ты читал Гурджиева? Евгений усмехнулся: – Веришь, я и Генона читал, и Элиаде, и много ещё кого… А что, непохоже? Произвожу впечатление совсем уж неотёсанного мужлана? – Не то чтобы… – Татьяна запнулась и смущённо рассмеялась, – скажи мне, кто твой друг… И уже серьёзно пояснила: – Видишь ли, я давно знаю Максима и его точку зрения на подобные вещи. Он прекрасный человек, но упёртый материалист до мозга костей. И если он спокойно относится к увлечениям Лены всевозможными «эзотерическими штучками», то лишь потому, что снисходительно полагает, что женщине, в особенности любимой, позволительно заниматься разными «безобидными глупостями». Будь то шопинг, походы по салонам красоты или энергетические практики. Для него всё это едино. Меня он считает совершенно невменяемой, но терпит. Опять же, из-за Лены и Оленьки, которую обожает. Но ты – другое дело. Ты мужчина и его близкий друг. Как же он принимает твоё увлечение подобными вещами? Евгений улыбнулся: – Может, именно потому, что я мужчина и его лучший друг? Он покачал головой и засмеялся: – Вообще-то, сразу видно, что ты знаешь Макса не так давно, как я. Видела бы ты его лет десять-двенадцать назад! Он носил дреды, серьги в ушах, танцевал брейк на дискотеках и курил марихуану. Был страшным драчуном и задирой и без всяких предисловий бросался с кулаками на каждого, кто осмеливался взглянуть на Лену хоть одним глазком. Именно по этой причине она расставалась с ним бессчётное количество раз, но, как всегда говорит сам Максим, любовь зла… Из-за своего крайнего нигилизма он умудрился бросить школу после восьмого класса и отучиться в ПТУ. Туда его устроили испуганные родители, отчаявшиеся наставить на пусть истинный своё отбившееся от рук чадо. Чтобы у него было хоть какое-нибудь мало-мальское образование. Возможно, именно пребывание в данном учебном заведении в столь чуждой ему среде несколько вправило ему мозги и заставило пересмотреть свои приоритеты. А, возможно, причиной тому была Лена. Не знаю. Но наш бесшабашный Максим вдруг взялся за ум, поступил на юридический факультет, окончил университет чуть ли не отличником, стал успешным юристом. Остепенился, повзрослел. Сейчас руководит собственной юридической фирмой и, как видишь, твердо стоит на ногах и вполне доволен собой и своей жизнью. К слову сказать, Гурджиева он тоже читал. И не только его. Татьяна недоверчиво покачала головой: – Надо же! Мне сложно представить себе Максима в дредах с «косячком» в зубах! – Тем не менее… У меня и фото есть! – Да уж. «Совы не то, чем они кажутся»…, – задумчиво произнесла она и подняла глаза на Евгения, – а ты? – Что – я? – не понял он. – Каким был ты десять лет назад? – Я? – он задумался, – да, пожалуй, практически таким же, как сейчас. Думаю, что я мало изменился с тех пор. Да и в жизни моей мало что изменилось. У Максима были стимулы для подобных радикальных изменений. Ленка вот всегда была для него мощным стимулом. Думаю, что он старался «встать на ноги», сделать карьеру, устроиться в жизни во многом из-за неё, чтобы её не потерять. И не потерял. Они вместе. У них семья. Ребёнок вон скоро родится. А в моей жизни подобных стимулов никогда не было. Можно даже сказать, что я их всегда сознательно избегал… – Ты никогда не любил? Если бы этот вопрос был задан кем-нибудь другим, Евгений был бы неприятно поражён и даже рассержен бестактностью человека. Но сейчас он с удивлением отметил, что ничто внутри него не воспротивилось и не возмутилось. Его подкупила естественная прямота, с которой Татьяна задала такой личный вопрос. И полное отсутствие в её тоне любопытства, затаённого желания что-то выведать, выяснить, узнать, обычно столь свойственного женщинам, когда они смотрят на мужчину, как на потенциального партнёра. Он пожал плечами: – Любил, наверно… По крайней мере, бывал влюблён. И не единожды. Но мне ни разу не захотелось что-то кардинально изменить в себе или в своей жизни ради любви к женщине. Ни к одной из них… Татьяна помолчала, снова задумчиво глядя на Луну. Потом спросила: – А разве это обязательно? Что-то менять ради любви? – Не знаю, – Евгений тоже помолчал, – наверно, необязательно. Но мне кажется, что мерилом глубины и силы настоящего чувства является именно готовность человека к жертве. Готовность отдать всё. Отказаться от всего. Пожертвовать всем. Сделать всё возможное и невозможное ради любви. И это касается не только любви к другому человеку. Речь идёт о любви как таковой. И тут уже неважно, на кого или на что направлено это чувство. На мужчину, на женщину, на Бога, на идею, на целый мир. Просто, в случае с человеком, всё более понятно и привычно. Чаще всего объектом наших чувств являются другие люди. И в моей жизни никогда не было человека, ради которого я был бы готов пойти на жертвы. Даже на не особо обременительные. Возможно, я никого и не любил по-настоящему, а возможно, я просто бесчувственный эгоист. Татьяна улыбнулась и посмотрела ему в глаза: – Все мы эгоисты, если уж быть откровенными. И если мы не будем лгать самим себе и окружающим и прикрываться красивыми словами и возвышенными идеями, то придётся признаться, что наша так называемая «любовь» чаще всего проистекает из того же самого эгоизма. И является не чем иным, как жаждой обладания существом, которое нам нравится. Каждый из нас хочет, чтобы любимый человек принадлежал ему душой и телом, только ему, и никому другому. Чтобы был рядом, чтобы разделял эти чувства. Если мы не получаем этого, то страдаем от «неразделённой любви» и от неудовлетворённости. Если получаем, то поначалу счастливы и довольны, как ребёнок, которому купили долгожданную игрушку. Но вместо того, чтобы обращаться с этим даром бережно и осторожно, касаясь его лишь кончиками пальцев, люди остаются друг с другом изо дня в день до тех пор, пока не истощаются все их чувства, кроме одного – скуки. Выжимают друг из друга всё, до последней капли. А потом расстаются, исполненные разочарования. Какая уж тут готовность на жертвы? Она покачала головой. – В твоей жизни было что-то подобное? Расставание и разочарование? – спросил Евгений. И тотчас испуганно прикусил язык, вспомнив недавний рассказ Ольги. Ему не хотелось ранить Татьяну напоминаем о трагедии, произошедшей много лет назад. Но, если рассуждать здраво, не могло же быть девичье увлечение юности единственным любовным опытом в её жизни! – Нет, – голос её был спокойным и бесстрастным, – мне не довелось этого пережить. К счастью или к сожалению, сложно сказать… Но свидетелем подобного развития событий приходилось быть неоднократно. Татьяна поёжилась не то от своих мыслей, не то от предрассветного холодка и накинула на плечи шаль, висевшую на спинке кресла. Светало. Становилось свежо. Девушка поднялась, кутаясь в шаль: – Думаю, нам пора расходиться. Скоро утро. Евгений вдруг понял, что ему ужасно не хочется отпускать её. – Ты очень хочешь спать? – спросил он. – Нет, не очень. Я много спала вчера. А что? – Может, прогуляемся по берегу залива? – предложил он и, скрывая сильное волнение, добавил, словно в шутку, – встретим вместе рассвет, разве это не романтично? Она поколебалась секунду, посмотрела ему в глаза и улыбнулась: – Пойду переоденусь во что-нибудь более соответствующее столь романтическому времяпровождению.