идущих по краю никто никогда не толкает
они оступились и падают
и я падаю вместе с ними.
дзёси икита [05:49]
похмелье никогда не было настолько болезненным опытом. даже в далёкие шестнадцать, когда энджел совершенно не умел пить и голодал, чувство крошечной полусмерти, искорёженной над дыркой унитаза, было перспективнее, чем всепоглощающая горечь у корня языка и почти принятая за константную головная боль. в шестнадцать он, хотя бы, просыпался после вписок не один; а один однажды не проснулся, и маленький ангел узнал, что такое смерть, но это не стало травмой. энджел видел её аккуратные коготки даже ближе, даже у собственной шеи, но, почему-то, не ловил ни ужаса, ни печали. хотя того луноликого мальчика ему было жаль: он походил на голубую волну океана, кислотный дождь и тишину библиотек — вполне мог жить дальше миролюбиво и осторожно, а не запивать расставание на чьём-то квартирнике. на чьём ангел не помнит, но точно не у него — иначе бы мать напомнила сыну, где его место в жизни, но наверняка — на квартирнике. ангел играл там на фортепиано. смеётся. играл на фортепиано, пока в соседней комнате кто-то потенциально умирал, захлёбываясь слезами/виной/тошнотой. это был первый раз в жизни, когда ангела действительно трясло. в нынешней простоте отношений такой трепетной щепетильности не находится места, не остаётся и следа. былая безграничная беспечность тонет на дне бокала, и это энджел топит её. пока лететь не перестают брызги. поднимает голову с подушки и хочет ей же убиться от ноющей боли. почему-то хочется стонать, но понимает это ангел перед тем, как всё-таки задушено проворчать в локоть ругательства, обращённые напрямую к богу. стыдно. у него, ангела, мама пела в церковном хоре, он и сам в воскресной школе отличался не умом, а голосом и талантом. зато сейчас ничем не отличается. хотел стать певцом, а вырос позорищем. даже посмешище звучит солиднее. не то чтобы энджел ищет хоть какую-то стабильность и строгость бытия, но хочет немного понимания о делах на завтрашний день, хочет мыслей о чём-то, кроме бесконечных попыток найти способ избежать пиздячек от валентино в общем, и в этом конкретном весьма сложном случае — в частности. ангел не уважает завтра и горизонты — они лишают его свободы самодеятельности. валентино — туда же, нахуй, куда любые обязательства. дохуя кому и дохуя что ангел должен, а ему, вроде как, за эти должки когда-то предстоит платить — натурой, деньгами, временем, словами, — и платить так, словно он действительно в чём-то из этого когда-то нуждался. ангел думает, что доброта людей — его личная каторга, но он не скажет этого в лицо. все захотят объяснить ему, почему он не прав, а сил, чтобы доказать обратное, у него абсолютно точно нет. как и чтобы встать с кровати. энджел прикладывает невозможные усилия, перекатываясь с одного бока на другой, в попытке найти опору. от простыней и наволочек пахнет мужским одеколоном и порошком, а с кухни доносится шум телевизора и чужой бубнёж. ангел поднимается на локтях. господь, думает он, я, нахуй, где? квартира хаска смотрит на него угнетающе всезнающе. так, будто видит насквозь и знает самые позорные секреты. ангелу такое внимание от неживых стен голубоватого свечения не нравится, он садится на край постели и прикрывает глаза. слепит сквозь тонкие веки гирляндами. всё равно всё какое-то болезненное и синее — может, сам ангел за ночь стал аватаром. ну, на худой конец, смурфиком, или бьюти-принцессой, делающей косплей на персонажей тима бёртона. нахуй только с этим физзаролли связался, думает ангел, в голове десятки мыслей, каждая третья — о кинематографе. и довольном дружеском еблище. по-любому говнюк в кровати своего обожателя греется. не может он действительно быть одинок со своими данными, потребностями и нынешними условиями. лжёт, пиздёныш. ангелу остаётся завидовать — в его бездомной жизни даже роль абсолютной содержанки кажется приемлемой. так, будто он для валентино — абсолютно не то же самое.о кинематографе — про жизнь ангела можно снимать хоррор. физзаролли ведь их обожает.
сам энджел едва стоит на ногах, когда просачивается в коридор и идёт на звук. его не тошнит ни от похмелья, ни от дебильных новостей по телевизору. одного хаска они и развлекают. — утра, — говорит он, — жив? — а как же, — самодовольно заверяет ангел, ища глазами аспирин и кран, — в первый раз, что ли? — ясно, что нет, — продолжает почему-то разговор хаск, — таблетки на холодильнике. — спасибо, — кивает энджел и ищет в палетке спасение. думает, что его неумытое лицо жаждет того же, — реально, спасибо. — забей, в первый раз, что ли? энджел против воли слабо улыбается. его снова немного кроет ностальгией, как после самого пробуждения. второй раз в жизни его трясло, когда он прятался от первородной формы слова «пиздец» под столом чужой квартиры. хасковой квартиры. воспоминания не ранят, но задевают — это опасно, потому что у ангельского аллергия на всё, что называется «воспоминания» и подозрения на птср. психопатологические репереживания. в рот он ебал, в общем, всё, что с давлением на его детскость связано. ёбнул бы любого, кто полезет искать в его бессмысленных размышлениях глубину:детст-во. маленькость. что-то, чего у одного безнадёжно падшего ангела не было.
— как ты тут оказался? — выводит из потока сознания, заглушающего боль, хаск, — я ни секунды не сомневался, что ты жив, но встретить тебя не просто в самаре, а в моём новом доме… — а кто вообще решил, что я помер? — интересуется энджел. едва держится на ногах. — мать твоя, — безразлично отзывается хаск и, вопреки этому, сжимает край стола, — сторчался, типа. скончался. — какая хуета, — хихикает ангел нервно, — я просто ушёл из дома. конец. многие делают так в восемнадцать. а почему я тут, — испытывает желание оправдаться энджел, — я и сам не ебу. — а я думал ты «новый парень» чарли, — задумчиво тянет хаск, всё ещё удерживая стол. — я не первый? — удивляется ангел. — нет, она уже приводила мальчиков раньше. для неё всё ещё не понятно, что, бля, всему дому очевидно, что её парень — вэгги. — о, боже, — криво смеётся ангел и жалеет тут же. болит нестерпимо, — а тебя приглашала? — использую возможность не отвечать на этот вопрос, — бормочет хаск, перемещая взгляд на телеэкран. снова сжимает несчастную скатерть. ангел усмехается мрачно и вытирает лицо ладонью. умывается хозяйственным мылом и с влажной кожей идёт обратно в свою ночлежку по пыльному полу. сильно хочется натянуть носки и вытереть капли с белоснежных щёк, хочется изучить взглядом и руками обои с рисунками, намазаться кремом и растянуться в предрассветный час по хозяйской кровати, полной заботы и тёплых пледов. ангел позволяет себе секундную мысль о любви и забывает её нахуй тут же. поднимает с кровати (похожей вопреки всем законам гостеприимства на гроб) телефон и ползёт на балкон, обернувшись едва хасковой олимпийкой с запахом мускуса, дешёвого дезодоранта и пепла. следуя инстинкту с усмешкой извлекает из кармана зажигалку и чужой телефон. даже не удивляется — хасковы привычки не меняются. как и его собственные. что-то греховное стоит между ними и дышит в спины. что-то знакомое. неправильное. притягательное. ангел тащится к балкону с ещё одной пачкой обезболивающих. и косяками (которые набиты дурью и вишней). думает, что смешивать дерьмо с дерьмом такая себе идейка, но всё равно освещает маячком сигареты сумерки балкона. его обнимает злой холод. потому что сам энджел злой, и потому что иного он не достоин. балкон ограничивает движения теснотой и прохладой по голым щиколоткам, но это едва ли останавливает от потребности выкурить немного и дозвониться до друга. на собственном мобильнике он ищет какой-нибудь из многочисленных номеров физзаролли, которые тот меняет с завидной регулярностью. травма бывшего многие дни назад в его жизни сталкера не отпускает до сих пор. ангел не может примерить этого на себя, но думает, что менять номера — запарно, и надо обладать особенным страхом, чтобы тратить на это такие ресурсы. ну или специфической работой, которая предполагает звонки от потенциальных заказчиков помимо спам-атак от ёбнутых фанатов. его это вовсе не беспокоит — даже если бы преследователь угрожал убийством, энджел бы ответил самолюбивое «рискни» и вышел на улицу в середине влажной зимней ночи в одних пижамных шортах и толстовке. с сигаретой в зубах. возможно — кастетом в кармане. его детство на районе научило не трещать, а ломать лица. он и другу предлагал прописать в лицо тому навязчивому уебану, но физз только покрутил пальцем у виска и объяснил, что не весь мир — район ангела. это оказалось справедливым замечанием. о том, что не вся самара употребляет мяу ангел тоже от физзаролли узнал. самара не торчит. для тринадцатилетнего антона это было бы нихуёвым откровением и травмой. он находит самый свежий из номеров друга и бессовестно звонит с телефона хаска. свой после грандиозной попойки и вчерашних выкрутасов даже держать в тонких холодных ладонях не хочется, да и смысла нет — пять жалких процентов заряда едва ли вынесут остаточный холод, запертый в четырёх стенах балкона, а двух рублей не хватит на вызов. дебильная ежедневная тарификация. обещанный платёж оформлять десятый раз за месяц уже немного позорно. раньше о возможностях связи энджела задумывался исключительно валентино. он и писал каждые тридцать минут с вопросами о местоположении. отслеживал геопозицию. ругался по мелочам. выводил из себя одними воспоминаниями. после ночи в галерее слишком много фотографий пьяного ангельского лица, угроз в смс и неотправленных сообщений. в том числе продюсеру. в том числе ахуеть каких опасных. спасибо, боже, что на балансе не было ни гроша на оплату интернета, а авиарежим уберёг от попыток его пополнить. энджелу ещё с этим человеком работать. ему хочется написать сестре. пожаловаться на жизнь черри. но он звонит физзаролли. с телефона хаска. на кухне всё ещё трещит телевизор, а ангел понимает, что вынужден хранить верность авиарежиму и сетевому самоубийству. во всяком случае до момента, когда валентино остынет. он надеется, что физзаролли рискнёт принять вызов с незнакомого номера, представив неизвестного новым клиентом, остро нуждающимся в тамаде на свадьбу, а не очередным фриком из сети. — слушаю, — вместо приветствия оповещает физзаролли. — хай, бич, — беспечно фыркает ангел, — это я… — хуйня! — шипит физз, подрываясь, — ты! ты, бля!.. с подобной реакцией ангел ещё не сталкивался. физзаролли злится, кипит и намеревается сквозь экран телефона ударить его в красивое лицо. он ещё что-то злостно сообщает. кажется, угрозу убийством. разнообразие. — легче, — тормозит непонимающий ангел, — ты чего? — это ты чего… бля… я в толчок! — непонятно кого оповещает физз. замолкает. хлопает дверью, — скажи, ты реально придурок или только прикидываешься? — чё? — теряется энджел, — я не совсем… — ты совсем, — резюмирует физз, — я тебе вчера ночью звонил сто раз. — мой телефон не работал. «и ещё нескоро заработает» — не заканчивает ангел. смотрит на улицу. — о, — злится физз, — зато ты — ещё как, да? не заходи в инстаграм вокса, если не хочешь узнать, как вчера прославился на весь бар. — опять дурная молва, — стонет ангел и трёт виски пальцами. — ага, — физзаролли чиркает зажигалкой и что-то бормочет, — я вчера на репетиции кое-что услышал от маммона, хотел предупредить. если коротко: всю верхушку почему-то беспокоит факт твоего исчезновения. кажется, твоя практика «бессрочных отпусков» всё-таки доконала валю? ангел вздрагивает. нет. нет-нет-нет. — нет, — выдаёт энджел. — да, — перечит физз, всё ещё возмущённо дышит, — а ещё я знаю, что ты сбежал от него. — это все знают, — цедит встрепенувшийся ангел. — и я знаю, что ты жил у него. — было дело, — повторяет энджел резко. — бля, с тобой возможно серьёзно разговаривать? — обречённо спрашивает физзаролли, — я, сука, знать хочу, где ты щас ночуешь. — ах, это, — хихикает нервно ангел, — нашёл ночлежку, не волнуйся. — я не могу, — выдыхает физзаролли вместе с дымом, — давай так: я съёбываю с пар и мы встречаемся в маке на полевой? пойдёт? в час. ангел изучает потолок, небо и часы. спешат. говорит лениво: — пойдёт. — хорошо. не вздумай потеряться. я уже понял, что ты не ответишь на сообщения. в ответ энджел лишь фыркает и завершает вызов. пиздец. потому что объясняться в своих проблемах не хочется, потому что испытывать терпение валентино — тоже, потому что внимание аж от самого мамммона кажется чем-то катастрофическим, но ангельское существо переживало вещи и похуже. что не отменяет безусловного ужаса, но даёт перед животной паникой некоторое преимущество. ангел ставит собственный мобильник на зарядку и смотрит на медленно ползущие проценты. теперь валентино точно не оплатит ему интернет. определённо отыщет по сведениям геопозиции. и работа тоже под ахуенной угрозой. ангел понимает, что только что познакомился ближе с определением слова «конец». он нерешительно тянет руку к экрану и думает всего две секунды из пяти. бросает номера всей студии в чёрный список. над контактом вокса думает немного дольше. определяет его безопасным и выключает телефон. снова ебучий режим несуществования. тотальное ограничение в контактах с миром извне. валентино связывает ему руки даже не находясь рядом. кажется, сейчас всё как никогда близко к разрушению. у ангела по-прежнему похмелье, но теперь с тошнотой от беспокойства и голода. он отправляет всё имущество под подушку, натягивает спрятанный в сумке для надёжности специальный свитер, едва выползает в коридор и спрашивает у хаска слишком задушенным голосом, храня надежду, что тот услышит усталость, не страх и сожаления: — ничего в твоей жизни не меняется? — потихоньку, — объясняет хаск, — существую в этом вакууме лениво и бесперспективно. за годы твоего отсутствия разве что переехал. — к слову, — оживляется энджел тревожно, — почему? — дом признали аварийным, выдали это жильё, — безразлично поясняет хаск и возвращается к издевательствам над столом, — из всего подъезда твоя мать, разве что… — похуй мне, — пресекает ангел, — я про тебя спрашиваю. — жизнь бывшего-соседа-ворчливого-алкоголика для тебя занятнее новостей от семьи? — не верит хаск, щурится, — очевидно же, что ты оборвал все контакты. даже любопытства нет к тому, что с ними стало? — нет, — честно отвечает ангел и тоже жмурится, — я от него и сваливал. ненавижу вещи, тревожащие покой. мой покой. — как обычно, — замечает хаск показательно. — мы реально будем это обсуждать? — фыркает энджел испугано, — просто… не хочешь говорить — хорошо. я найду место, где переночевать, и мы больше не свяжемся. — иди к чарли, — советует хаск и отпускает скатерть, — она как узнала, что вэгги тебя попёрла, устроила ссору на весь этаж. сюда тоже пришла, сказала, что ты можешь вернуться, когда потребуется. — лицемерка, — кривится ангел. — невинная девочка, — хрипит хаск, — слишком честная для такого. — ей всего-то нужна моя помощь, — соглашается энджел. — потребность в твоём содействии не отменяет её жалости, — кивает хаск, — да и… когда ты в последний раз получал что-то бескорыстно? ангел с подозрением щурится. ему не нравится ход их диалога, комплиментарные отзывы о чарли и недоброе равнодушие хаска. — сейчас? — некстати объясняет энджел. — может, я хотел попросить у тебя что-то, — усмехается хаск, не отвлекаясь от телевизора. — могу сделать ахуенный минет, — предлагает невозмутимо ангел, — ставлю, что лучший в твоей жизни. — боже, нет, — отмахивается хаск, — купи пива. — забились, — заключает энджел, — я пошёл. — береги себя, — серьёзно просит хаск и прибавляет звук. — обязательно, — кивает энджел и клянётся, что совсем не теряется. обескураживающая внезапность чужой заботы сбивает с толку. у энджела даста неприятности — пару лет как неактуальная информация.с сегодняшнего дня особенно животрепещущая тема для диалогов.
в кармане собственной куртки он находит остатки вчерашнего вечера — мелочь, бумажки, салфетку, чей-то номер. ничего интересного. разве что крайняя полторашка радует сердце. она и на еду, и на сигареты, и на потенциальную дурь, и на проезд. она — на все случаи жизни, при условии, что на новый год энджел даст откинется. насмерть. умирать он пока не готов. столас и блиц (без о) ещё не стали слащавой парочкой, отношения лучшего друга не были разоблачены, а хаску он не принёс пива. последнее особенно важно. двор при свете дня энджелу нравится. декабрь в самаре обычно самое тёмное и мрачное время зимы, а сегодня — эталон сказочности. даже серпантин в снегу сияет под бликами небесного света — солнце трогает чужое умытое хозяйственным мылом лицо, но не видит привычных блёсток на щеках. ангелу даже маскировать следы похмелья не хочется. солнце уходит в снег и играет с ветром и серпантином. пусть. так правильно. ангел ступает на рыхлый лёд и ползёт до места встречи. без телефона и задней мысли. с определёнными ожиданиями к хаску — лишь бы открыл в ночь ебучую дверь, когда ангел принесёт пиво и заберёт обратно пожитки. переползёт к девочкам. и мечатется внезапно пройтись по набережной и поцеловать воздух с воды. замёрзшей по кромке волги. ангел любит самару в проявлениях редкой к жителям доб-ро-ты. любит, как солнце, трогать лёд реки руками. макдональдс на полевой — местная достопримечательность. о нём даже коренные жители слагают легенды, а барды других городов пишут песни. летом, зимой, весной, мокрой осенью — всегда, абсолютно всегда каждое место этой точки на карте забито толпой школьников и студентов. людей. энджел родом с такой задницы мира, что в любой закусочной, видя больше пяти гостей, пытается найти выход. у них ажиотаж был подобен смертельной угрозе и подозрению на терракт. маленького ангела так со школы выгнали без рюкзака. как и весь его класс. какой-то мальчик поджёг мусорку в туалете, а руководство решило, что это бомба. на следующий день, вернувшись за вещами, энджел не нашёл в сумке косметичку и кошелёк. ещё через сутки его сосед по парте недосчитался зубов. на втором этаже макдональдса оказывается пустовато. ангел заваливается в самый дальний угол и кидает куртку к стене, под нос матерясь на весь мир. какая-то женщина с ребёнком осуждающе пялится в ответ, но энджел слишком устал, чтобы даже съязвить в ответ. да и похуй слишком откровенно. он выкладывает на стол содержимое сумки и карманов. тринадцать рублей. пудра. значки. зиплок. ангел одним движением смущённо запихивает всё обратно. женщина не смотрит, но он уверен, что подозревает нечто подобное. во всяком случае, слухи об ангеле ходят именно такие. у него недавно бывшую одноклассницу по 228 судили. милая была. и наивная. а ангел у неё мяу закупал в своё удовольствие. он оставляет всё имущество на диване и тащится в цивильный туалет. слишком хорошо пахнет хлоркой и мылом, слишком чисто блестят полы, слишком ярко светит лампочка. энджел запирается в кабинке и вытаскивает из кармана заначку. думает, что перед ночёвкой у чарли надо привести себя в порядок, пусть и своеобразный, пусть и больше похожий на полусмерть: ангелу кристаллически поебать, если это помогает и работает. даже если он действительно рискнёт сдохнуть в ночь тридцать первого — это будет лучшим из принятых им решений. требуется догнаться после утреннего вишнёво-кайфового. кто-то ведь выдумал назвать пытку пакетом — котёнок, мефедрон — мяу, а ангелу на девятнадцатый день рождения подарить свитер с кошечками. идиотизм, но милый. ангел гладит напечатанного кота на груди, упирается лопатками в стенку кабинки и размышляет, как бы, всё-таки, не сторчаться. снаружи давит наличием человечества. ангел любит его всегда, кроме сейчас. исключая сегодня. ему приходится приложить усилие, чтобы выползти из своего тёмного убежища в свет зала. женщина всё ещё сидит и пытается поглядывать на него с осторожностью; ангел путается, думая, не осталось ли чего на лице. трогает робко щеку и нос, но не находит ничего, кроме собственной красоты. или это мяу подъедает мозг. физзаролли видится на лестнице — его чудной прикид, сумасшествие вместо стрижки и забавно сердитое лицо. ангел улыбается. друг смягчается, едва заметив его розовую куртку. — привет, — выдыхает он, заваливаясь на диван, — порядок? — м? — похмелье? — напоминает физзаролли, — выглядишь не очень. — в норме, — отмахивается ангел, пытаясь выглядеть убедительно. у энджела даста всё ещё проблемы. и приход. но проблем больше. — как знаешь, — уступает физзаролли, — где ты, блять, говоришь, отыскал ночлег?.. — скажем так, — объясняет ангел, — мне помог старый знакомый. и его соседки. — а, — запоминает физзаролли, — просто знакомый? или он тебя поёбывает в свободное время? — физзаролли! — зная тебя, — тянет задумчиво друг, — прости. и сам, бля, изволь объясниться, почему сразу не сказал, что собираешься оставаться на улице? — я не думал, — почти не врёт энджел, — что черри будет занята, денег на комнату не останется, а к тебе напрашиваться будет после наших разговоров как-то… — как? — давит физзаролли. — неловко! послушай, не к ёбнутой же твоей мамаше. да и я всё ещё не могу поверить, что ты живёшь не у своего парня. — у меня нет парня, — напоминает физзаролли. — хорошо. окей. ладно! — хрипит ангел, собственного голоса пугаясь, — но я, тем не менее, нашёл себе ночлег. всё не так плохо. — я не преувеличиваю. может, ты нашёл точку существования на ближайшую неделю, но вэл — найдёт тебя. маммон не поднял бы шумиху, если бы это не было настолько значимо… ангел смеётся. немного истерически. громко. странно. физзаролли дёргается. — но это правда так безнадёжно бессмысленно! — притворно хохочет ангел, — я — актёр, я — куколка валентино, и я — никто. кому какая разница до того, где я коротаю свои будни? даже если вэл решит промониторить аккаунт вокса, — переходит на интимный шёпот энджел, — ему это не поможет. я вернусь тогда, когда сам захочу. и это единственная правда. к слову, о ней… у вокса ведь закрытый профиль. ангел выдыхает. сердце его припадочно бьётся. так филигранно пиздеть ему ещё не приходилось. вдох-выдох. физзаролли эта хуйня не касается. вдох-выдох. физзаролли должен забыть о его, ангела, проблемах. вдох-выдох. физзаролли нельзя беспокоить. никого нельзя беспокоить. шлюхи решают проблемы своими руками и языками. — и? — ты же из принципа не подписывался? — нечестно хитро припоминает ангел, — откуда информация о его постах? не уж то маммон застал мои ночные фокусы вечером вашей репетиции? или ты, — многозначительно прищурившись выплёвывает энджел, — всё-таки что-то от меня скрываешь. — даже если да, — принимает удар физзаролли, — это моя личная жизнь. я имею на неё право. — безусловно. но ты, блять, отказывался даже признавать мою правоту. почему ты скрываешься? — потому что всё ещё имею право не отвечать на этот вопрос! — кричит физзаролли, — закрыли тему. — как хочешь. тишина впервые накрывает макдональдс на полевой. становится даже немного стыдно за нарушение общественного порядка. — пошли на набу, — предлагает совсем устало ангел. в ответ физзаролли поднимается с места и отчаянно/быстро сматывается. вечереет. тоскливый настрой сбивают краски городских пейзажей, яркий фасад дворца спорта, гирлянды, шарики и по непонятным причинам счастливые люди. вечером вторника мир, по обыкновению, становится куда более скорбным. а тут лишь восторженным. ангел и физзаролли ползут по склонам (благослови, господь, рельеф самары) и слушают cigarettes after sex из одних наушников. на прошлый новый год физзаролли подарил их ангелу. сейчас сам остро нуждается в заглушке для собственных мыслей, в угоду мыслям чужим, облачённым в текст и музыку, движущим мрачными вечерами планету, целующим уши и самый мозг. физзаролли признаёт, что любит музыку. любит, когда ангел её играет. любит своего друга самым нежным чувством, но иногда хочет свернуть ему шею и размазать голову по асфальту (легендарному). — антон, а о чём думаешь? — курить хочу, — бросает вымученно ангел. — ричмонд будешь? — сегодня не побрезгую, — согласно принимает из рук. делят напополам. как обычно делили нечто более печальное и менее приятное (проблемы, горечи, долги). молчаливо провожают взглядами солнце. волга любит своих детей и их музыкальность. любит выжженные волосы ангела и смешной макияж физзаролли. понимает с хрупкого честного вздоха. помнит их ещё совсем детьми, совсем слабыми и уверенными, поминит антона, помнит женечку, помнит что-то ещё, но миролюбиво хранит на дне. и её дети за это бесконечно благодарны. — ты… пожалуйста, не парься об этом говне. я не в первый раз нарываюсь на валькину немилость, мне нетрудно посидеть в тени пару дней, неделю, и вылезти в свет с минимальными потерями. я и сам не ебу, чего он переполошился… — пообещай, что не пострадаешь, — требует физзаролли. — клянусь, — бессовестно врёт ангел. снова. снова. снова-снова-снова. тянут ричмонд. разглядывают льды. людей. их огоньки-мысли, которые комично болтаются над головами в золотой час. — писал блицу? — не-а. ангел обиженно бубнит: — а я ходил в гости к столасу. — горжусь тобой. хихикают несмело. почему-то руинить статичный покой засыпающего города не хочется. — я домой, к маме, — говорит физзаролли, но слышится лишь: я-определённо-точно-не-к-парню. — я в квартиру, к моим новым покровителям, — щебечет ангел, но слышится лишь: я-точно-не-ночую-непонятно-где. физзаролли не верит ни единому слову, ангел отвечает ему немой взаимностью. физзаролли хочет обсудить с маммоном возможности спасения ангела и пожаловаться на бессилие асмодею. энджел планирует купить пиво и вернуться ночевать в квартиру девочек, насквозь пропахшую шампунем для мальчиков. и никто не пытается думать о чём-то несерьёзнее проблем мира на волге, мира, дающего уроки любви. сумерки съедают алабинскую на обед. с кряхтением ползут в город. парни тащатся по ночлежкам и забывают смотреть на знаки облаков. на знаки города. на что-то кроме серого асфальта, о который разбивают головы.