***
В комнате с белым потолком, лежит девчонка на моих коленях, взахлеб рыдая. Как мне хочется забрать всю эту боль, поменяться с ней местами, хотя бы на секунду освободить ее хрупкие плечи от тяжкой ноши. Я не могу успокоить её уже битый час. Совсем ничего не говорит, только горько плачет. По словам матери, ничего не ест вторые сутки, из комнаты не выходит. Мне так хочется плакать с ней, душа разрывается, но слезы предательски не могут вырваться наружу, оставляя огромный ком, сдавивший гортань. Его в детском саду не учили чужое не трогать, Только голос подай — заклюют, Но ты всё же попробуй… Ты все же попробуй, чтоб в ответ услышать лай. Признай, подруга, ты сама хотела. Ты его раздела, а потом ревела. Кто сказал, что тело — это твоё дело? Ты признай, подруга, что сама хотела, Посмотри на то, что ты тогда надела. Никому нет дела, ведь ты просто тело. Ты просто тело…***
Неделю спустя: Выкурив почти всю пачку, Ильдар тушит сигарету, привычно выкидывая ее в распахнутую форточку. Преступность в городе растет, а голова следователя раскалывается и трещит по швам от новоиспечённых проблем. — Что ещё, Коля? — почти срываясь на крик, он раздраженно обращается к лейтенанту, только что зашедшему в кабинет. — Извините, к вам тут пришли, — пропуская светловолосого парня вперед, объясняется мужчина и сразу же исчезает, не собираясь испытывать на себе гнев оперуполномоченного. — Здравствуйте, дядя Ильдар, я к вам по делу, — испугавшись, подаёт голос Андрей, закрывая дверь за лейтенантом. — Проходи, — строго приказывает Ильдар, скептически осматривает парня и присаживается за рабочий стол, полный внимания. И что на этот раз? Опять всем районом избили кого-то? Ограбили? Изнасиловали? А, может, убили? Что? Или всё-таки совесть замучила? Само присутствие этого мальчишки нервирует, что уж говорить о его поступках. Мужчине тошно. Он смотрит на Андрея, взглядом полным презрения и отвращения. Щенки из порядочных семей собираются в стаи, называя себя улицей. Не один из них и не задумывается, каково сейчас родителям осознавать, что их дети — члены преступных группировок, а многим вообще светит реальный срок. Воруют, курят, устраивают драки, живут по лицемерным принципам и водку бухают. «Пацаны». И это, Света, твой сын.Возможно, он правда хороший. Но не для меня, прости. — Маму забрали в больницу, — последнее, что слышит опер, от парня, стоявшего в дверях.***
— Пап, ты дома? — открывая дверь настежь, я пропускаю подругу в коридор своей квартиры. Захожу следом, закрывая дверь, помогаю ей повесить пальто, надеть тапочки и жду ответ родителя, у которого сегодня выходной. — Привет, Айгуль, давно тебя не видел, уже и забыл, какая ты красотка, — отец выходит к нам, потирая руки о кухонный полотенец, — Проходите на кухню, чай будете? , — подруга лишь отрицательно мотает головой, а я беру ее за руку, помогая встать. — Пап, мы, наверное, попозже, ладно? — боясь расстроить отца, я нервно закусила нижнюю губу, пытаясь услышать хороший ответ. На что он просто кивнул, с доброжелательной улыбкой. Я спокойно выдохнула. Айгуль уже ждала меня в комнате. Я прошла и медленно опустилась около нее на диван. — Ты знаешь, — к моему удивлению подруга снова заговорила, внутри я уже ликовала, — он мне слово дал, что ничего не сделает, — говорила ровно и без эмоций, в конце фразы перейдя на шепот. Я не стала ее перебивать, чтоб она могла полноценно выговорится. — Зачем я в это ввязалась, зачем помогала ему? — видимо, она говорит о Марате, — А теперь быть со мной — не по-пацански? — точно говорит про Марата, но все так же ровно и без эмоций, — Ну да, зато по-пацански было оставить меня там одну, ни капли не переживая, — по щеке её скользит скупая слеза. — «Пока я с тобой, тебя никто не тронет», — нервный смешок, — Я тебе не верю, Марат, — совершенно спокойно она разворачивается ко мне лицом и прижимается, положив голову мне на грудь, замкнув руки на моей талии. Мы сидим так в полнейшей тишине, только изредка доносятся звуки, как что-то гремит на кухне. Я терпеливо жду, когда наконец смогу с ней поговорить. Не скоро, но всё же, Айгуль полностью приходит в себя, случается это не быстро, а потому успевает рассказать она крайне мало, ведь уже нужно идти домой. Мы договариваемся, о том, что обсудим всё в школе, следующим днем, и прощаемся. Обрадовавшись возвращению подруги, я совсем забыла, что сегодня Ильдар Юнусович ждет меня в участке. Я быстро начала собираться, пытаясь выглядеть сегодня просто превосходно. Почему-то, мне было важно покрасоваться перед милиционером. Получить его одобрение, что ли. Слегка прокрасила длинные ресницы, увлажнила губы, в тысячный раз расчесалась, накинула пальто и вышла из дома. На часах без четверти девять вечера, повсюду темно, холодно и сыро. Только свет уличных фонарей освещает дорожку до участка. И гробовая тишина. На крыльце стоят два мужчины: Ильдар и какой-то лейтенант. Оба курят, переговариваясь. Лейтенант в пальто и шапке, а оперуполномоченный стоит раздетый, только в водолазке и джинсах. Заметив меня, он достаёт новую сигарету. — Проходи и жди, — жадно затягиваясь и втягивая впалые щеки, чуть сощурившись, указывает милиционер. Я молча слушаюсь. Шагаю по уже знакомому коридору, захожу в пустой кабинет. Легонько щелкаю по выключателю, включая лампу. Скидываю пальто на вешалку и опять осматриваю кабинет. Стеллаж с документацией, большое окно со шторой, приглушенный свет, запах кофе, рабочее место и диван. Уютненько. Я подошла к столу и из чистого любопытства начала разглядывать содержимое. Компьютер, рядом кружка с кофе, кстати, еще горячим, чьё-то личное дело и уже знакомый черный блокнот. Руки сами тянутся к записям. Я беру записную книжку в руки, сажусь за стол и, забывшись, начинаю листать. Меня встречают какие-то непонятные даты, чьи-то имена, перечни улик, а на последней странице красуется чей-то номер, аккуратным почерком подписанный, как «врач». Не успев осмыслить информацию, блокнот вырывают у меня из рук. — Я разрешал? — грубый серьёзный тон, со стальными нотками в голосе, заставляет вздрогнуть. По телу бегут мурашки, а где-то глубоко внутри растет страх. — Извините, — единственное, что получается выговорить. Всё внутри сжимается, а дышать становится труднее, когда мужчина садится напротив и прожигает разъярённым взглядом. Брови его хмурятся, а на лбу появляются морщинки. — Сейчас не об этом, — голос становится всё грубее и грубее, хочется домой, к маме на ручки, но милиционер только начал, — Объясни мне, пожалуйста, что ты делаешь здесь так поздно? — он снимает очки, смотря прямо в глаза, и надменно ждет. — Вы же сами просили встретиться сегодня в участке, — дрожащим голосом, смутившись, отвечаю я, опуская взгляд и пытаясь хоть как-то спрятаться. Оперуполномоченный недовольно поджимает губы и разочарованно выдыхает. — Почему же ты не пришла раньше? — не давая мне возразить, он тут же добавляет, — Как тебе вообще хватило мозгов выйти на улицу в такое время, после того, что случилось с Ахмеровой? — мужчина срывается на крик, с шумом вставая из-за стола и хлопая по нему кулаком. — Приключений мало? Хочешь как подруга, жизнь себе испортить? — казалось, что вздувшаяся венка на его шее вот-вот лопнет от напряжения. Слишком грубо, я была не готова. Не выдержав такого напора, слезы быстро скатились по щекам. Не в силах терпеть это больше, забыв про пальто, я быстро выбежала на улицу, напуганная поведением мужчины. Я дошла домой, ужасно замерзла и мечтала поскорей оказаться в кровати. — Где ты была? — в проходе появился отец, спрашивая таким же ледяным тоном, как и у следователя. Страх вновь вернулся. Не дожидаясь моего ответа, он грубо хватает меня за руку, тянет на себя, а после толкает в стену. Я больно бьюсь головой и прошу прекратить, извиняясь. Но мужские руки грубо хватают меня за волосы и с силой тащат в мою комнату. Отец бросает меня на кровать, приговаривая «потаскуха» и оставляет одну. Я долго не могу успокоиться и прийти в себя, поэтому засыпаю только под утро.