Тени Амна – Baldur’s Gate II: Shadows of Amn (новеллизация)

      Глава 4              На следующий день в убежище наконец-то прибыл Гальварей в сопровождении еще четверых Арфистов. Джахейра удивилась: когда она подошла к герольду, он лишь проронил, что через час ждет Линха в зале собраний. Что случилось, если Гальварей не только не смог рассказать ей об этом вкратце, но ему потребовалось собрание?       Однако Джахейра не сообщила о своих опасениях Линху. Возможно, странное поведение Гальварея вовсе не относилось к судьбе Имоен и Волшебников в Рясах, а ведь Линх в первую очередь подумает об этом. Незачем было заранее наводить его на тяжелые предчувствия, каждый плод должен созревать в свое время.       Джахейра тоже понесла свежую утрату. Будучи друидкой, последовательницей Отца Дубов, она всегда утверждала, что смерть не менее созидательна, чем жизнь. Если бы живые существа вдруг перестали умирать – от былинки и мошки до человека – земля бы просто-напросто истощилась, исчез бы ее плодородный слой, и тогда бы всей жизни волей-неволей пришлось прекратиться. Вот почему смерть следует принимать так же спокойно, как смену времен года, когда осенью облетают листья.       Халид был мужем Джахейры, но ведь в природе даже среди ворон, бобров или волков – животных, образующих пару раз и навсегда – то и дело погибает один из двоих. Друидка ждала от себя, что не будет роптать. Однако гибель Халида – единственное, что не укладывалась для нее в уравновешенное учение Сильвануса.              Через час Джахейра явилась в просторный парадный зал. Здесь под зажженными светильниками вдоль стен тянулись скамьи из резного дерева. Бледный мраморный пол делила надвое кроваво-красная ковровая дорожка. В конце зала возвышался пьедестал с высоким узким креслом. Гальварей сидел, еще четверю членов Ордена стояли по двое с каждой стороны возвышения. Это казалось до странности мало в таком большом помещении.       Когда в зал вошел Линх, было заметно, что он стушевался перед всей этой торжественностью – зябко повел плечами и заоглядывался по сторонам.       Недоумение Джахейры усиливалось. Что за церемонии? Внезапно у нее мелькнула догадка, что Гальварей и впрямь вздумал устроить воспитаннику Гориона чествование. Именно Гальварей когда-то яростнее всех выступал против идеи воспитать сына Владыки Убийства. Должно быть, ему хочется показать, что отныне он признает Линха полностью достойным обещанного ему покровительства. Поэтому Линху сейчас предстоит выслушать пышную приветственную речь, которую он, конечно же, заслужил, но без которой он предпочел бы обойтись – это точно.       – Прежде всего я хочу напомнить присутствующим о миссии Арфистов, – произнес Гальварей хорошо поставленным, довольно высоким голосом. – Мы не вмешиваемся в мирские дела, не хватаем за руку базарных воришек. Арфисты борются с чудовищами, могучими деспотами, даже осмеливаются противостоять темным богам. Но это трудная цель. И иногда нам приходится идти к ней окольными путями. Взрастить сына Баала в надежде на его милосердие – пример такого неоднозначного пути. Взрастить зло для битвы со злом?!. Нас часто осуждают за следование принципу «цель оправдывает средства». Но успех Гориона показывает, что не всегда следует заботиться о безупречности своих орудий. Скажу больше, - герольд Аскатлы выдержал паузу и поднялся со своего кресла. – Успех Гориона указывает нам направление к еще более великому шагу!       Линх не ожидал, что Гальварей окажется совсем юношей, моложе его. «Наверное, просто я выгляжу старше», – объяснил он себе. Но потом заметил не полностью прикрытые длинными волосами герольда верхушки острых ушей и понял: в жилах Гальварея течет немало нестареющий эльфийской крови, на самом деле лет ему может быть сколько угодно лет.       – Мы встретились в зале собраний, – тем временем продолжал Гальварей, – чтобы ты, Джахейра, сама убедилась: я не действую за спиной у Арфистов, не избегаю свидетелей. Сегодня я готов совершить нечто большее, чем когда-то совершил Горион…       – Я не понимаю тебя, герольд! – не выдержала Джахейра. – Разве ты не обещал на днях похлопотать за Имоен?       Гальварей холодно улыбнулся:       – Мне было не до того. Что если я скажу: я обнаружил, как предотвратить возрождение Баала? Вот чем я был занят. Пророк Алаундо предвидел, что дети Зверя уничтожат друг друга, сражаясь между собой, и в последнем, в самом сильном, в победителе, воскреснет мёртвой бог. Я же нашел способ избавить мир от Великого Хищника.              На миг у Линха полностью перехватило дыхание. Вместе с досадой, что герольд так запросто пренебрег своим обещанием хотя бы узнать о судьбе его рыжей подруги, парень все же не мог не ощутить в самой глубине души вспышку надежды.       Предсказание Алаундо не дало ему выбора. Либо Линх сломает шеи другим детям Баала, станет «царем горы» и займет Железный Трон, превратившись в нового Бога Убийства. Либо он останется самим собой, но при условии, что проиграет состязание, и ему самому сломают шею.       В реальности все выходило гораздо сложнее. Никто не знал, много ли еще существует потомков Зверя, поэтому Линх не имел ни малейшего представления, сколько он имеет право жить, чтобы случайно не победить в этой проклятой игре. Когда он должен опустить руку, не отбив смертельный удар, или еще хуже – самому всадить себе в грудь клинок?       Где-то против воли он чувствовал сопротивление: парень бы согласился отдать жизнь как-то иначе, только бы не нарочно. Пусть хоть ради последней ерунды, даже пусть под ребро ножом в подворотне, но быть молодым, сильным – и просто опустить руки в бою… «Надо будет – опущу», – сурово повторял себе Линх. Но как бы он был рад, коль скоро обошлось бы без этого!       Однако если Арфисты сумеют совершить такое чудо – предотвратить возрождение Баала – не значит ли это, что он, Линх, будет свободен?       Вот почему он с жадностью вслушивался в следующие слова Гальварея:       – Ты привела Линха в убежище, Джахейра. Я не открыл все сразу, чтобы тебе не пришлось в одиночку бороться со своими сомнениями. Теперь ты можешь узнать все до конца. Видишь ли, Джахейра, когда в наших руках один из детей Баала, грех этим не воспользоваться. Все просто. Линх будет крепко скован и отправлен в надежное заточение. Когда остальные отродья Зверя уничтожат друг друга, Баал воплотится в нем. Но воплотится уже в оковах, в неволе…       – Я смотрю, всем понравилось держать меня за решеткой! – перебил Линх вне себя от разочарования. – Ладно, может, я бы и согласился на заточение… Ты, Гальварей, я слышал, любитель редких птиц, так и мне, наверное, подыскал бы камеру с хорошим видом из окна? Только глупость все то, что ты выдумал! Баал – не птица в клетке, он бог и порвет любые цепи, какие бы ты на меня ни надел.       – Нет, Линх, я имел в виду заклинание Заточение. Существует волшебство, способное сдержать даже Бога Убийства, – невозмутимо разъяснил Гальварей. – В твоей клетке не будет окон, ты будешь скован магией и заживо заточен глубоко в недрах земли.       – Что?! – вскричала Джахейра. – Ты белены объелся? Что он сделал, чтобы ты так с ним поступил?       – Вникни глубже, Джахейра. Как я и сказал, я избавлю мир от Баала. Согласись, что это высшая цель, ради которой можно пренебречь некоторыми моральными шероховатостями, – Гальварей властно возвысил голос. – Имей в виду, я герольд Аскатлы, и ты должна мне подчиняться. Более того, полагаю, сковав Баала, я, вероятно, буду избран в число Великих Герольдов, поэтому помни, с кем говоришь!       – Остановись! – снова крикнула Джахейра. - Твоя жестокость страшнее, чем жестокость Баала. Впустую сковывать Зверя, если от этого ты сам станешь Зверем еще хуже!       – Ты слишком часто путешествуешь, Джахейра, и забываешь, что значит подчиняться Ордену. Не подчинишься мне – и навеки превратишься в отступницу! – внятно выговаривая каждое слово, предостерег Гальварей.              Неожиданно Джахейра притихла. Погас огонек в ее глазах, выровнялось дыхание, лицо стало замкнутым.       – Разреши, герольд, – спокойно произнесла друидка, - я отвечу, почему я усомнилась, идешь ли ты по верной тропе. Если мои слова тебя не убедят, я склоню голову.       – Что ж, выскажись, – чуть помедлив, кивнул Гальварей.       Джахейра вышла вперед и встала напротив возвышения, где герольд, теперь тоже, выпрямившись, стоял около своего кресла.       – Отец Деревьев, старый Сильванус, Дубовый Лист! Пошли мне множество своих малых – да явятся ползающие в траве, сидящие под листвой, клубящиеся в топях, не имеющие числа!       Сначала на лице Гальварея был написан сдержанный интерес, потом недоумение. Лишь через миг он спохватился, но слишком поздно: друидка уже произнесла свою молитву. Зал собраний заполнила черная туча мошкары, словно в жаркий день на болоте.       Герольд попытался прочесть заклинание, но мошки сразу попали ему в горло, и он закашлялся. Приспешники, которых Гальварей привел с собой, тоже кашляли и терли глаза – мошкара лезла везде, даже под веки и в ноздри.       – Линх, бежим! – Джахейра потянула его за рукав, и они кинулись к выходу.       Но у тяжелой двустворчатой двери зала, когда парень уже распахнул ее, Джахейра остановилась.       – Если ты правда возомнил себе, Гальварей, что я отдам тебе Линха, ты точно белены объелся! – яростно прошипела она. – Я его опекунья, я ей и останусь. Пока я жива, ни один волос не упадет с его головы!              Джахейра не сомневалась, что Арфисты не будут преследовать их на улице – это привлекло бы внимание к убежищу. Чтобы оказаться в безопасности, беглецам достаточно было переступить порог и очутиться в порту, где галдеж чаек смешивался с шумом прибоя, криками докеров, таскавших на плечах ящики и с грохотом катавших бочки по сходням, а воздух пропах тухлой рыбой и морским ветром.       Минск был лучший спутник на свете.       Узнав, что Гальварей не позвал его на свое арфистское собрание, другой на месте Минска просто бы отправился в свою комнату отдыхать.       Но Минск ждал прямо под дверью зала.       Услышав «беги!», другой стал бы выспрашивать: «Эй, что за суматоха, куда мы?»       Но Минск, не задумавшись ни на секунду, кинулся за Джахейрой и Линхом. Хомяк Бу всегда был при нем, так что никакой задержки не случилось. Пока Гальварей с приспешниками отплевались от «малых сих, не имеющих числа», посланных древним Сильванусом, все трое вырвались из здания наружу, под открытое небо, и наконец замедлили шаг.              – Халид, мой муж, верил Арфистам! – сквозь зубы шипела Джахейра, не замечая вокруг себя вечной суматохи, царившей в порту, сновавших туда-сюда бедно одетых, хмурых прохожих. – Это Халид привел меня к ним. Ему нравилось, что они борются только с мировым злом, а не хватают за шкирку каждого беспризорника, стащившего на базаре булку. Я рада, что мой Халид не дожил до сегодняшнего дня! Что бы он сказал, узнав, какую награду ты Линх – мы все! – получили.       Не перебивая разъяренную Джахейру, Линх вспоминал. Джахейра с Халидом были назначены ему в опекуны самим Горионом на случай своей безвременной смерти. И так и случилось: после гибели Гориона они разыскали Линха на Побережье Мечей.       Худощавый и невысокий Халид был тем не менее первым мечом их маленького отряда. Родом из Калимшана, он всю жизнь провел с оружием в руках – стражником на майдане, потом сарбазом – пехотинцем в калимшанской армии, охранником купеческих караванов (тех самых роскошных восточных караванов с верблюдами и ослами, возивших пряности, благовония, драгоценности и шелка), а потом и на тайной службе Арфистов.       Однажды Халид рассказывал, что по калишитским законам ворам отрубают правую руку. И как в Калимпорте, служа в страже, обходя базарные ряды со своим ятаганом и круглым щитом, он со всей бдительностью старался не смотреть в сторону нищих полуголых мальчишек…