Мегалодон

Под шинами убаюкивающе захрустел гравий. В памяти любого другого человека всплыла бы давняя загородная поездка с друзьями: ароматное барбекю, неумелые песни под гитару и поцелуи в темноте. Для меня же это был набор чужих воспоминаний, от событий, никогда не происходивших в моей жизни. В ночной темноте глаза хватали до тошноты знакомый пейзаж. Хоть отчий дом и располагался в самом ближайшем пригороде, внутренне казалось, что мы прикатили в дальнюю глушь. Адский контраст между моей квартиркой на семнадцатом этаже в окружении стройных небоскребов и нестихающего даже глубокой ночью автомобильного гула, и деревенькой, состоящей только из частных коттеджей не выше двух этажей, окруженных лесным полотном и тишиной, как в кабинке для звукозаписи, обитой звукопоглощающим материалом. Голова раскалывалась пуще прежнего. Инстинктивно я полез в карман за валиумом, но, вспомнив где нахожусь, остановился, лишь сжав в руке блистер. Живот закрутился как на американских горках, захотелось обделаться прямо тут, на идеальные кожаные сиденья «Теслы». То ли десяток сожранных таблеток давал о себе знать, то ли предвкушение неизбежного, а может, и все сразу. Неприятные уколы тягостной ностальгии заплясали в голове при взгляде на ненавистные достопримечательности, хранившие в себе далекую память моего детства и юности. Грозное ветвистое дерево у кромки леса снова перенесло меня в солнечный летний день почти двадцать лет назад. Беззаботные детские игры, что происходили в то время ежедневно. Я и Эдди — мой младший брат. Разница в возрасте между нами была невелика — то ли год, то ли два. На этой почве мы хорошо сошлись и постоянно крутились рядом друг с другом. Эдди был очень нежным ребенком, его тонкую душу трогало буквально все. Он мог долго наблюдать за цветастыми бабочками на заднем дворе, а потом тихонько заплакать отчего-то, понятного лишь ему. Я всегда знал, что должен защищать Эдди от внешнего мира. Родители были скорее декорациями в наших жизнях, чем актерами. Они вечно занимались лишь собой: отец — работой, мать — творчеством и поиском себя. Мы не были неблагополучной семьей: не голодали, не ходили грязные, а по выходным выезжали в кафе или парк аттракционов. Но в наших крошечных жизнях мы, два ребенка, все равно были одиноки в дуэте против целого мира. Наша связь с Эдди была на грани нормы. Моя жизнь строилась вокруг его благополучия. Я первым бил любого, кто лишь открывал рот в сторону брата. Я рассказывал ободряющую сказку и вытирал слезы, когда мир снова ранил Эдди своей хаотичностью и несправедливостью. У брата точно было великое будущее в сфере искусства, а я был готов прикрывать его спину и делать грязную работу. Меня снова замутило, и я оставил эти болезненные воспоминания до лучших времен. Сбегая из дома без оглядки, я попутно проклял каждый местный куст и камень, поклявшись никогда не возвращаться и никого не прощать после пережитых унижений. Теперь же меня сюда тащили, якобы для моего же блага, а я мог лишь беспомощно корчиться, как одержимый демонами, неожиданно оказавшийся на пороге церкви. Необходимость переться сюда уже лишала сие действо всякого блага. Никто не спросил, что есть благо для меня. Я бы предпочел жить в своем персональном аду и умереть завтра в агонии, чем волочиться сюда, идя на сомнительную сделку с совестью. Как идиот ползти к Роберту, получая удары в лицо. С переломанными ребрами, но своими ребрами. Физические травмы дают подтверждение моей борьбе, принадлежности моих решений и ошибок лично мне. А в прохладном темном салоне «Теслы» я чувствовал себя маленьким ребенком, не имеющим права принимать решения в собственной жизни. Да, мне интересны ответы. Да, я хотел помочь Роберту и мне нужна была информация. Да, я хотел съесть конфетку, но сначала мне нужно было съесть противный рыбный суп. Будучи взрослым человеком, я считал, что моя жизнь и выбор принадлежат лишь мне. Но обладающие властью снова возвращали меня на землю. Потерявшись в рассуждениях, я только сейчас заметил, что какое-то время мы уже стояли возле белого дома с крышей цвета морской волны. Пол молча смотрел прямо перед собой. На крыльце дома расслабленно стоял мой отец, затягиваясь своими противными коричневыми сигаретами, вонь от которых напоминала запах половой тряпки, даже сквозь закрытые окна авто. Повисшее молчание давало понять, что Пол не собирался выходить из машины, а я понял: придется принимать битву самостоятельно. Всем своим видом я планировал показать, как самодостаточен и не рад встрече. Правда, получилось у меня лишь неуклюже выпасть из машины. От резкого падения и смены положения тела в пространстве желудок моментально взбунтовался. Из моего нутра хлынуло все то, что гнило там на протяжении нескольких дней. Вытирая рот рукавом ветровки, я обернулся на «Теслу» – слава богу, я не запачкал ее блевотиной. Поднявшись на предательски непослушные ноги, я сплюнул кислотную горечь и встретился с холодным взглядом свысока. Отец также продолжал курить, не сдвинувшись с места. Глупо было надеяться, что он подорвется, помогая мне встать и задавая обеспокоенные вопросы о моем самочувствии. Дорога в десяток метров давалась мне тяжело, я будто бежал от призрака во сне, находясь по пояс в воде. Приближаясь к отцу, я надеялся, что меня вырвет второй раз, желательно прямо в его лицо. – Здравствуй, Курт, – прохрипел отец, не подавая руки для пожатия, – Пол не хочет зайти? – Здорова, Генри, – ответил я, – пойди спроси у него, я в секретари не нанимался. Молча потушив сигарету, отец проследовал в дом. Мы расположились в рабочем кабинете, совмещенном с небольшой библиотекой нашей семьи. Конечно, в основном здесь были книги и документы отца, но это место никогда не запиралось ото всех в попытках сохранить святое уединение. Здесь не было ничего запретного: посидеть, почитать книгу, пока отец занят бумагами. Посреди комнаты стоял кожаный диван цвета кофе с шоколадом, напротив – журнальный столик из темного дерева. Плюхнувшись в обволакивающие объятия дивана и с трудом сдерживая очередную порцию желчи, стоящей в горле, я обнаружил стакан свежей воды на обычно пустом столике. Не то чтобы для меня стало открытием, что меня ждали, однако этот стакан воды вселял ноты серьезности в предстоящий разговор. Никто не подготовит стакан воды своему ребенку, чтобы комфортно обсудить прошедший футбольный матч или грядущие выходные. Стакан воды предполагал, что произойдет нечто, заставляющее пересохнуть все нутро. Не дожидаясь подобного эпизода, я осушил стакан. Буду играть на опережение. Отец встал лицом ко мне, опершись на рабочий стол, расположенный перпендикулярно к дивану. – Не буду ходить вокруг да около, но надеюсь, ты позволишь мне небольшое вступление, – глубоко вздохнув, начал отец. Я коротко кивнул. – Еще до рождения человек оказывается в определенном контексте, – начал свой монолог Генри, – на этом этапе важно: кто его родители, насколько крепко у них здоровье, чтобы зачать и выносить человека. Не существует идеально вакуумных, тепличных условий. Везде обстоятельства и контекст вносят коррективы в желания и процессы еще не родившегося. Увидев белый свет своими глазами, он видит и личности своих родителей. Любят ли они его? Они уважаемые врачи, знаменитые актеры, забитые маргиналы или простой средний класс? Внутри каждого важного аспекта есть еще тысячи мелких. Ребенок еще ничего не сделал и ни на что не повлиял своими действиями, но окружающий мир уже влияет на него. Выдав ребенку потрепанный временем или новый люксовый школьный рюкзак, родители отправляют его на учебу. Да, теперь он может предпринимать собственные действия, говорить собственные мысли друзьям, но насколько они его собственные? Ни один человек не формируется в пустоте, темноте, тишине. Получив свою жизнь, сформированную миром и прошлым, кто-то трансформирует исходные данные под себя, преследуя пути самовыражения. Кто-то берет родительские капиталы и строит жизнь по образу и подобию предков. Другой выбросит данные ему карты и затопчет в грязи, так и не взглянув на их масть, упуская тот факт, что некоторые карты высечены на его глазной сетчатке, а иные находятся в костном мозге. Такой человек будет всю жизнь тыкаться как слепой котенок, не понимая ни кто он, ни куда он идет. Выдержав небольшую паузу, отец взял со стола нечто, похожее на книгу в темном кожаном переплете. – Даже сбившись с пути, ты всегда можешь рассчитывать на свет в окнах родного дома, – он положил книгу передо мной. – Сегодня я возвращаю твои карты. Я бы соврал, если бы сказал, будто речь отца не произвела на меня впечатления и не вызвала никаких чувств. Я сразу угадал себя в лирическом герое данного монолога. Генри пытался наставить меня на путь, который выбрал для меня и считал наилучшим, однако в этот раз он будто делал это мягче, чем раньше. Я дотронулся до кожаной папки с гравировкой в виде незнакомых мне китайских иероглифов. Ниже была выбита надпись, которую я мог прочесть: «Renshi». На обратной стороне красовалось подобие герба: ворон, расправивший крылья, а в его лапах зажат расправленный свиток. Долго рассматривая и трогая гравировки, я пытался отсрочить неизбежное. Близость ответов манила, но и устрашала. Я старался всеми силами подготовиться к тому, что ждет внутри. Задержав дыхание, я распахнул папку. В ней оказалось совсем немного листов, практически как в рекламном проспекте. «Свод законов для членов клана «Renshi», направленного на познание себя и сути вселенной», – гласил заголовок первой страницы. «1. Никто из членов не имеет права причинять физический вред равному или вышестоящему по званию.» Я удивленно захлопал глазами, поворачиваясь к отцу. – Много лет назад наши предки пытались выжить в страшном мире, наполненном войной, преступлениями и несправедливостью, – как всегда издалека начал отвечать Генри на мой немой вопрос. – Передавая свою мудрость товарищам, помогая обездоленным, предшественники поняли, что сила в единстве. Так зародилось объединение единомышленников с общей целью и идеологией, частью которого издревна является и наша семья. «Renshi» переводится как «познание» с китайского, именно из Азии берет начало наше сообщество. От кучки наших прапрапрадедов, что увлеклись идеей познать саму суть жизни, изучить ее механизм и управлять им. Сегодня, используя мудрость предшествующих поколений, мы движемся дальше, продолжая нашу миссию – построить безопасный мир для себя и своих детей. Как и у любого общества, у нас есть лидер. Когда-то им был я, сейчас это Себастьян, а мой накопленный опыт позволил мне остаться на должности советника. Боссу подчиняется каждый член организации беспрекословно. Ему помогает заместитель босса, имеющий власть над всеми, кроме самого босса. Советник, то есть я, как правило, заправляет бухгалтерией, документацией и является чем-то вроде акционера, но не наделен прямой властью. Конечно, советник может попросить об услуге, но не может приказать. Наше влияние ограничено территориально. На каждом участке есть командир. С одним ты уже знаком – сегодня он любезно вызволил тебя из неприятной истории и подвез сюда. Командир распоряжается бизнесами и их сотрудниками на своей территории. – Ты сейчас говоришь о каком-то государстве внутри государства? Это что, мафия? – я усмехнулся, довольный своей шуткой, но отсутствие реакции со стороны отца слегка приземлило меня. – Курт, в некоторых делах государству тоже нужна помощь, – сказал он с нажимом, ожидая моего согласия. – Ты можешь называть «Renshi» кланом мафии, если тебе угодно, только не при высшем руководстве. У меня просто отвисла челюсть. Несмотря на остаточный валиумный туман, я очень хорошо понял, о чем говорит отец, от этого стало невыносимо тревожно. Хотелось раствориться в пространстве, превратившись в зеленоватую слизь, как в одном мультике, который мы смотрели вместе с Робертом, пока мои ребра срастались. Роберт... При мысли о нем внутри все затрепетало. Надо как можно скорее рассказать об этом ему. Получив власть мафиози, я точно смогу его защитить... – К сожалению, не мы одни имеем особые взгляды на необходимое устройство мира, есть и другие кланы, – прервал мои мысли отец. – Вряд ли ты слышал, но на юге города всем заправляет «Destino e dovere», а их главный штаб – это довольно известный ночной клуб «Luna Eterna». Внутри все рухнуло. Мои розовые мечты, где я невероятно круто отстреливаюсь от недоброжелателей, прикрывая собой Роберта, рассеялись, будто выдохнутый дым от сигареты. Я сразу понял, к чему ведет отец. – Роберт, – его имя отцовским голосом прозвучало как имя самого дьявола, столько же ненависти он вложил, – твой друг трудится на должности командира. Я думаю, это ненадолго, ведь его отец Тристан – босс «Destino». Голова не просто закружилась, в ней закрутился черный водоворот, безвозвратно затягивающий во тьму осколки моей былой жизни. В водовороте скрылась опасная тигровая акула, с которой я мысленно боролся до текущего момента. Из холодной глубины показался огромный мегалодон, превосходящий предшественницу в размере трехкратно. Встретившись взглядом с тяжелыми черными глазами хищника, я во всех красках понял, насколько недооценил врага. Снова подступила рвота. В попытках спастись, я схватился за пустой стакан, уронив священное писание «Renshi» на пол. Генри лишь злобно сверкнул глазами, а я уже инстинктивно поднял папку. Такое покорство проявляют, пожалуй, только львята перед вожаком львом.