Мегалодон

Выматывающий разговор закончился, а я в одиночестве курил на заднем дворе. После воссоединения с отцом мне бы не хватило бы и блока выкуренных сигарет для осознания, а главное принятия новых правил игры. Хрупкую душонку затягивало прямиком в готовую бесцеремонно сомкнуть челюсти пасть мегалодона, а я безуспешно хватался за плавающие в мутной воде водоросли в жалких попытках спастись. В очередной раз за последние дни мой мир перевернулся. Казалось, что это уже просто невозможно с точки зрения физики. Не может же быть у моего мира неисчисляемое количество граней, чтобы он беспорядочно вертелся как флюгер в ураганный ветер. Должен же быть разумный предел. А важнее всего, сколько еще эмоциональных потрясений, вытряхивающих все нутро до последней песчинки я выдержу, прежде чем окончательно провалюсь в едкое болото безумия. Фантазия рисовала постыдные образы, будто я потерянно брожу по сырым улочкам города. Из неухоженной бороды торчат ветки, на ногах лишь пляжные тапки с дырявыми носками, зловонная драная одежда отпугивает от меня всех в радиусе нескольких метров. Буду ли я помнить себя прежнего? А Роберта? Или он останется лишь идеальным образом в воспоминаниях, покрытых плотной дымкой? Неясный свет, к которому я стремился бы словно мотылек, потерявший крылья. Глаза достаточно привыкли к ночному мраку. Я чувствовал себя на своем месте, окружающая темнота была органичным продолжением темноты внутренней. Ни единой спички, свечи или фонарика, чтобы осветить путь. Самого понятия «пути» не существовало здесь. Я оглянулся будто в поисках скрытых камер или ниндзя. Пусто. Тишина дополнялась стрекотом саранчи, но не переставала быть тишиной, а наоборот приобретала еще более тяжелую монументальность. Прохладный воздух, вперемешку с горьким табачным дымом, лезвием царапал горло. Воображение рисовало мутные картины на черном холсте вокруг. Смешалось прошлое, вероятное будущее и желанное будущее. Настоящего не существовало, я оказался в абсолютном нуле, наблюдая за историей своей жизни со стороны, поставив ее на паузу будто ролик в сети. Сейчас как никогда, я понял каковы размеры пропасти между вероятным и желанным. Затушив сигарету о ступеньку крыльца, я щелкнул пальцами отправив окурок в черную бездну. В кармане потной рукой нащупал заветный блистер с колесами, не раздумывая выдавил две таблетки в ладонь и закинул в рот. Горько-сладкий вкус наполнил рот, я усилил его на максимум разжевав пилюли и проглотив используя лишь собственную слюну. Подкурил очередную сигарету, чтобы перебить мерзкий вкус и продлить себе причину оставаться в спокойном, окутывающим мраке, а не переться в дом с принятым решением и ответственностью. Нестерпимо захотелось позвонить Роберту и расплакавшись в трубку попросить помощи. Уколы страха плясали на затылке, я боялся разрушить свой образ сильного человека, готового потом и кровью защищать собственное право на любовь. Однако, вспомнил то несметное количество раз, что представал перед ним жалким беспомощным щенком, и сколько из этих раз меня спасал сам Роберт, совершенно не меняя своего отношения ко мне после. Уговорив сам себя, я достал телефон из соседнего с валиумом кармана и с досадой обнаружил, что он разряжен и теперь даже не включается. Разочарованный хриплый возглас отчаяния вырвался совершенно автоматически. Я глубоко вдохнул, охлаждая пылающие внутренности. Уличный свет вспыхнул и обжег глаза, я стал беззащитной мухой под ослепительной вспышкой фонаря. Из глубин дома по нарастающей застучали тяжелые шаги отца. Я напрягся и был готов произнести свою придуманную ранее речь, составленную максимально аргументированно и корректно. Дверная ручка щелкнула, дверь мягко закрылась за спиной Генри. Я открыл рот, чтобы начать свое выступление, но в этот момент неприятный разряд тока ударил в кончики пальцев и пробежал до самой макушки. Именно так настигает осознание чего-то довольно очевидного подсознанию, но тщательно задвигаемого в дальний угол сознанием. Я опешил и закрыл рот, так ничего и не сказав. Валиум укрыл меня мягким пледом, забрав с собой тревожность, но сила осознанного была могущественней химии. Руки возбужденно заколотились. - Курт… - положив руку на плечо начал отец. - Ты знал, - хриплым шепотом проскрежетал я, не оборачиваясь. - Слушай, я могу объяснить, дело в… - в голосе Генри заплясали нотки опасливости. - Ты знал где был Роберт все это время, - уже громче сказал я, резким движением стряхивая ладонь с плеча и медленно поднимаясь на ноги. - Да, и, слушай, сынок, - отец не оставлял попыток вступить в диалог. - Ты знал где был Роберт все то время, что я искал его, - в третий раз повторил я и снова ошеломился действительности этого факта, - Ты просто наблюдал, как я распадаюсь на части, как моя личность расщепляется, но вместо помощи обзывал психом и унижал. Чтобы сохранить свой драный авторитет, да прикрыть жопу, ты принес меня в жертву. Спасибо, блять. Я тебя ненавижу. Я ненавижу твой чертов «Renshi», чтоб вы все сгорели в адском пламени и сгнили в безызвестности и одиночестве, сраные ублюдки! Не дожидаясь ответа я бросился в темноту. Сердце колотилось от ярости, руки тряслись, но в ногах появилась уверенность и сила олимпийского бегуна. Я несся как ошалелый, спотыкаясь о ветки и чужих садовых гномов будто от этого зависела вся моя жизнь. Всеми фибрами души я чувствовал, как оставляю после себя след из чистой ярости и не дай бог, кто-то попадется на моем пути, сейчас я не отвечал за свои действия разумом. Я жил в обмане. Я жил в обмане и сходил с ума в нем. Я был просто марионеткой своего отца, призванной в этот мир лишь помочь ему реализовать собственные желания. Я ебучий инструмент! Господи, я просто гаечный ключ, суть существования которого заключалась лишь в закручивании гаек! Истерический громогласный хохот полился из меня, а горячие слезы обиды резкими потоками хлынули из глаз. Легкие пылали огнем, голова закружилась от недостатка кислорода и поддавшись своему организму я остановился, устало оперевшись о дерево. Я упал рядом с деревом на колени, словно перед божественным идолом. Хохот превратился в кашель, затем в приглушенный крик боли. Все мое естество содрогалось, не выдерживая подобной перегрузки и я стал задыхаться жадно глотая воздух. Упав на холодную землю плашмя, я уставился в небо. Мрак и темень. Ни следа звезд. Именно так сейчас ощущалась моя жалкая жизнь. Я перевел взгляд на дерево и сразу узнал его. На самой мощной ветке висела полусгнившая веревка, когда-то на ней были самодельные качели, что я самостоятельно смастерил для брата. Эдди. Пространство вокруг залилось ярким полуденным светом, вместо саранчи зачирикали утренние птицы, на месте гнилой веревки выросли качели, а на них с громким хохотом появился темноволосый кудрявый мальчуган — мой брат Эдди. Я вернулся в самый страшный день своей жизни, что старательно пытался похоронить под тоннами камней внутри себя. В первую очередь именно от этого дня я бежал отсюда без оглядки назад. Сейчас у меня не осталось сил ни бежать, ни ползти, ни подавить воспоминания психологически, и я просто подготовился снова увидеть одну из самых травмирующих вещей в моей жизни. Нет, наверное самую травмирующую. 20 лет назад, 4 августа. Вездесущий солнечный свет по-хозяйски заливал нашу детскую спальню. Плотные шторы на окнах совсем не спасали. Когда вместо черноты под закрытыми глазами появилось яркое оранжевое пятно, я наконец проснулся. Соседняя кровать была пуста и аккуратно заправлена. Наверное, Эдди уже позавтракал и ждет когда мы пойдем на улицу. Гонимый этой мыслью, я воодушевленно вскочил с кровати. Надо поторопиться, вчера мы не закончили строить город для муравьев. Нам предстояло построить вокзал, кафе-мороженное и выложить импровизированные дорожки мелкими камешками. Выглянув в коридор я почувствовал что-то неладное: с первого этажа раздавались недовольные родительские возгласы. Посреди кухни стоял заплаканный брат, обиженно выпятив нижнюю губу и утирая слезы своим маленьким кулачком. Он плакал совершенно беззвучно, словно ему специально отключили звук. Мне стало невыносимо обидно за Эдди. Я ощутил жаркую волну стыда, что оставил его один на один с неизвестной проблемой, а сам сладко сопел в постели. Пробившись сквозь грозных отца и мать я подбежал к Эдди, обняв его настолько крепко, насколько только мог обнять шестилетка. К братику вернулась способность произносить звуки и он заревел в голос, воя как маленький побитый щенок. По моей щеке тоже скатилась слеза, сочетавшая в себе и боль, и обиду, и сочувствие. Мы стояли как два маленьких птенца, стараясь вжаться друг в друга сильнее. - Курт, научи уже своего брата самостоятельности! - послышался отцовский рев, - От тебя как от няньки совершенно толку никакого! Сколько уже можно, вроде взрослый пацан, а все рыдает как девчонка. Слова отца больно ударили мне в спину, я надеялся, что Эдди ничего не слышал за своим жалобным воем. Я схватил его маленькую, влажную от слез ладошку и помчался в открытую входную дверь. Вдогонку отец бросил еще одну совершенно идентичную по смыслу реплику, а мать лишь охнула. Усадив Эдди на качели, я встал перед ним на колени и заглянул в лицо. Из его ясных глаз перестали литься слезы, но личико оставалось красным. Я аккуратно вытер остатки слез рукавом своей кофты. Поднявшись на ноги, я заботливо погладил брата по голове и принялся раскачивать качели. Собрав все свои силы в кучу, я что если мочи громогласно запел: «Жук по травке ходил, яркий фрак себе носил. Вдруг споткнулся о травинку, и упал в свою корзинку!» На лице Эдди появилась улыбка, а изо рта вырвался первый хриплый смешок. Неудивительно, ведь песенку про жука он придумал самостоятельно, чем очень гордился. При виде изменений в настроении брата, я глубоко выдохнул и тоже хихикнул. Внутри снова стало легко и беззаботно, как это было всегда, пока мы дурачились с Эдди. Весь день мы обустраивали муравьиный городок, придумывая снующим вокруг насекомым разные роли. Время летело незаметно, мы были полностью поглощены своим невероятно важным детским занятием. Утреннее происшествие мы не обсуждали, да и незачем. Теперь я был рядом и был готов защитить своего младшего друга от любых бед. - Пить так хочется, - сказал Эдди, задумчиво потирая лоб перепачканной в земле ладошкой. - Давай сбегаем домой? - предложил я, вытирая пятно с его лба. - Сходи один, я тут посижу, - Эдди насупился. Откуда-то я догадался, будто он хочет оправдать папины ожидания и вопреки своему страху все-таки побыть взрослым мужчиной. Такой мужчина совершенно не боялся остаться на несколько минут в одиночестве. Я хотел было возразить, но решил довериться брату и начать делать маленькие шаги в сторону его самостоятельности. Не то чтобы я собирался рано или поздно его бросить, но очевидно, что я не всегда смогу быть рядом в трудные моменты, как например, это случилось сегодня утром. Ободряюще улыбнувшись я кивнул и побежал в сторону дома. Наше дерево с качелями находилось буквально в пяти минутах от дома. Довольно близко, правда от дерева было невозможно разглядеть дом, а от дома дерево, тк их разделял крутой поворот, соединяющий проселочную деревенскую дорогу с выездом на шоссе. Обычно тут было тихо, максимум одна машина в час проедет и сегодняшний день не был исключением. Добравшись до дома я побежал на кухню, но не смог дотянуться до полки с водой, пришлось тащить табурет. Это проволочка заставила меня нервничать, казалось будто все дозволенные временные лимиты я уже израсходовал. На обратном пути я мчался что есть сил, не жалея себя. Хотелось скорее увидеть Эдди, скромно сидящего на качелях или увлеченно копающегося в муравьином городе в ожидании меня. Залетая за поворот я практически лицом к лицу встретился с выезжающей на шоссе машиной. Миновав поворот я в непонимании остановился. Пусто. Возле дерева никого нет. - Эдди! Эдди! - взволнованно закричал я, продолжая путь к дереву шагом, - Эдди, ты где? Я принес воды… Совершенно сбитый с толку я ходил вокруг дерева, вертя головой словно обеспокоенная сова. От чего то неосознанного по щекам потекли слезы, будто им уже было известно то, чего я на деле еще не знал. Дальнейшие события смешались в адский ком, я помню их лишь эпизодически, словно кто-то сделал снимки и показывал их мне, а не лично я был свидетелем происходящего. Первый кадр: ко мне бежит отец, а на его лице совершенно белая маска ужаса. Следующий кадр: вся деревня в дождевиках и с фонариками ходят по окрестностям, заглядывая в кусты. Дальше: наша соседка держит двумя пальцами черный от грязи, но на деле бывший ярко желтым ботинок Эдди. Последнее: отец рыдает, а мать падает рядом с ним без сознания. На этом поиски Эдди для меня окончились. Приехал мужчина на дорогом авто, папа усадил меня на заднее сидение и мы укатили к бабушке. Не помню, сколько я прожил у нее. Не помню, сколько раз я плакал в истерике, вопрошая: Где Эдди? Бабушка, да и все взрослые вокруг сочиняли какие-то сумасшедшие небылицы, якобы Эдди уехал в летний лагерь, а когда лето кончилось, то к родственникам заграницу кататься на верблюдах. Когда фантазия иссякла, бабушка отвела меня в местную церковь, где внушающий доверие священник мягко рассказал мне о жизни и смерти. Закончив свой рассказ, он заглянул в глаза, зачем-то положив ладонь на мою коленку. Я молча встал и покинул церковь. Лишь дома, закрыв дверь комнаты и оставшись в одиночестве я бесшумно разрыдался. Прямо как мой любимый, но уже мертвый братик Эдди стоявший посреди кухни, в тот день, когда я видел его в последний раз. 20 лет спустя, наше время Несмотря на то, что никаких останков найдено не было, совокупность улик указывала на его гибель. Дело закрыли. Так сказал отец. Мог ли я ему верить? Теперь я совершенно уверенно отвечал отрицательно. Отец разрушал мою жизнь с самого детства. Это он виноват в смерти брата. Если бы не его агрессивный выпад, Эдди бы спокойно продолжал жить и развиваться рядом со мной, под моей защитой. Этот мудак не принял одного сына и загубил его жизнь, затем не принял второго и пытается загубить уже мою жизнь. Я должен бороться, я должен не опускать руки ради брата. Я возьму этого чертового мегалодона за пасть и просто разорву ее на две части. Пока я жив, пока я дышу, пока есть Роберт, я буду сражаться. На меня накатила усталость, а в голове запушилась вата. Желая расплакаться я лишь приглушенно застонал. Слезы закончились. На темном небе сверкнула точка. Одна единственная звезда в поглощающей черной пучине. Звезда будто улыбалась мне и хотела обнять. Я понял, она здесь чтобы меня утешить. - Привет, Эдди, - прохрипел мой голос, - я скучал.