Противоположности

Беннетт, лежавший у него на коленях, в очередной раз болезненно простонал, и Феликс вздрогнул от неожиданности. На несколько секунд он замер, но потом медленно, стараясь не причинить вреда, провёл ладонью по светлым волосам. Пропустил несколько прядей сквозь пальцы, спустился ниже, сначала к щекам, а потом и плечу. Его прикосновения, по всей видимости, немного успокоили Беннетта, потому как он заметно расслабился. Выражение его лица с мученического постепенно сменилось на более умиротворённое, дрожащие пальцы, которыми он до этого крепко вцепился в ткань медицинского халата, ослабили хватку. Про себя Феликс облегчённо выдохнул, однако внешне остался хмурым. Беннетт заявился к нему в комнату посреди ночи где-то с полчаса назад. Точнее, «заявился» — это громко сказано. Он просто впечатался лицом в дверь и из последних сил долбился в неё кулаком до тех пор, пока ему не открыли. Сначала Феликс хотел как обычно высказать ему всё, что о нём думает, однако, как только увидел, в каком он ужасном состоянии, то моментально передумал. Вместо этого только крепко схватил его за запястье и потянул внутрь, чтобы уложить на кровать. Он ничего не спрашивал: ни почему он, Беннетт, пришёл в таком состоянии именно к нему, ни где он вообще умудрился достать такую дозу наркотика, чтобы словить очередной передоз. Всё это было неважно. Главное — сделать так, чтобы он не откинулся прямо тут. Правда, здесь как раз и возникли проблемы. В первую очередь потому, что у Феликса не было под рукой абсолютно ничего, что могло бы хоть как-нибудь ему помочь. Да и он сам, откровенно говоря, совершенно не знал, что тут можно сделать. В конце концов, раньше ему никогда не доводилось иметь дело с передозировкой, особенно у Беннетта. Поэтому только пришлось уложить его к себе на колени и начать ласково гладить в надежде, что это хоть немного облегчит боль. Это всё, что Феликс Хониккер мог дать ему на данный момент. Впрочем, Беннетту, кажется, вполне хватало и этого. От его, Феликса, прикосновений, он быстро успокаивался после очередного болезненного приступа, расслаблялся. Иногда он даже прикрывал глаза и едва ли не урчал, словно довольный кот. Феликса это совсем немного, но всё-таки радовало. И тем не менее, он всё равно переживал. Просто не мог иначе. Особенно, когда видел, как он корчился в муках, негромко стонал и впивался подрагивающими пальцами в его одежду. В такие моменты его, Феликса, сердце сжималось в груди, а внутри всё холодело. По венам, словно яд, растекался страх за Беннетта, который с трудом удавалось сдерживать. Но сейчас, к счастью для них обоих, всё было относительно спокойно. Новый приступ боли продлился совсем недолго, всего несколько секунд, и потому Беннетт быстро затих. Обмяк у Феликса на коленях, устало закрыл глаза. Хониккер же, в отличие от него, всё никак не мог расслабиться. Он понимал, что новый приступ мог начаться абсолютно в любой момент, а потому находился в постоянном напряжении. Он просто не мог успокоиться, зная, что в любую секунду Беннетту может стать хуже. Поэтому он неотрывно следил за ним и его состоянием, параллельно с тем продолжая перебирать светлые пряди пальцами. При этом он ничего не говорил. Ему хотелось бы сказать хоть что-нибудь, чтобы не сидеть в полной тишине, нарушаемой лишь негромкими стонами Беннетта во время приступа, однако он осознавал, что сейчас это будет лишним, а потому молчал. Беннетт так же не произносил ни единого слова. Только крепко прижимался к нему, будто пытался спрятаться, и цеплялся пальцами за одежду. Феликсу он отчего-то напоминал ребёнка. Маленького, беззащитного, хрупкого, нуждающегося в поддержке. Его хотелось защитить от всего на свете: от наркотиков, изо дня в день разрушающих его жизнь, от людей, по вине которых он к ним и пришёл, от жестокого мира, жаждущего разбить, сломать, уничтожить его. Хотелось укрыть его от всех бед, вытянуть из той бездны, в которую он всё больше и больше проваливался. Однако Феликс не мог. Он был слишком слаб, чтобы защитить его от окружающих, слишком сломан сам, чтобы вытащить его на свет. Однако кое-что всё же было в его силах. Он мог облегчить его боль, хотя бы сейчас, хотя бы в данную секунду. И он делал это. Ласково поглаживал по голове, прижимал к себе и дарил ему те ласку и любовь, в которых он, Беннетт, так отчаянно нуждался. И будет продолжать делать всё это ровно до тех пор, пока сам не перестанет дышать. Потому что это единственное, что ему, Феликсу Хониккеру, оставалось.