Золотая антилопа

— Ты слишком скучный, Джуширо, — Токинада лежит на большом солнечном пятне на полу тренировочного зала, — когда я сказал «позависать», я не имел в виду тренировать шикай. — Что тебе не нравится? — Укитаке улыбается, светло и, может, совсем немного подначивающе, — мы тренируем шикай и проводим время вместе. У нас экзамены на следующей неделе. Нам стоит уделить этому внимание. — Оо… — страдальчески тянет Цунаяширо, еще сильнее растягиваясь на теплых досках, — зачем тебе это? У тебя идеальные оценки, твои навыки оценивают все учителя и даже сам Ямамото, пусть и не признается. — Я волнуюсь о тебе.       Вот так просто Джуширо ударяет словами другого под дых, сам того не зная. На мгновение Токинада поджимает и без того тонкие губы, уводя взгляд куда-то в сторону яркого вечернего солнца за окном, чтобы потом вернуть себе прежнее высокомерное выражение. — Считаешь, что я хуже? — он медленно поднимается на локтях, смеривая друга насмешливым взглядом, — давай так. Если я соглашусь потренироваться еще час, нормально потренироваться, то ты выполнишь мое желание. — Давай, — звонкий смех Укитаке разливается по залу очаровательным переливом, и даже легкий кашель в конце не портит этот звук, — тогда вставай.       Токинада повинуется и поднимается с нагретого солнцем места, пусть все же и с явной ленью. Энракьотен ложится в его руку. Он занимает стойку, сбрасывая с плеч уже успевшую навалиться сонливость. Джуширо же наоборот подходит ближе, держа свой меч в ножнах. — Ты не будешь нападать? — удивленно опуская руку, Цунаяширо оглядывается на юношу рядом. — Я решил попробовать кое-что другое. Скопируй мой занпакто. И я научу тебя им пользоваться. Это поможет тебе в дальнейшем быстрее привыкать к чужой силе.       Токинада застывает. Научить пользоваться своей силой? Джуширо был совершенно сумасшедшим. Доверять кому-то такое… Токинада прикусывает язык, чтобы не сказать это. Зачем отказываться от такого подарка. Он отвечает другу хитрой улыбкой и прищуром глаз, позволяя чужим рукам скользнуть по собственным. Мысль о том, что его волнует не столько открывшиеся возможности, сколько сам факт такой веры, мелькает слишком быстро, чтобы он захотел за нее зацепиться. — Согье но Котовари очень нежные… тебе не нужно заставлять их что-то делать. Нужно направить, — в подтверждение этому пальцы Укитаке мягко скользят по ладоням Цунаяширо, — попробуй призвать второй меч.       Токинада произносит заклинание, уже возникшее в его голове, и его голос на удивление не дрожит. Зеркальные Согье но Котовари медленно разливаются на два отдельных меча. Их сталь переливается, напоминая волны глубокого моря. Цунаяширо кажется, что он замечает отблеск рыбьего хвоста в металлической глади. — Теперь отзови их и повтори снова. С каждым разом будет получаться быстрее, — голос Джуширо звучит у самого уха, его дыхание теплое и размеренное, и от него слегка покачивается прядка челки. Токинада медлит, чтобы успокоить жар, разливающийся по телу удушающей волной какого-то омерзительного сложного желания, и возвращает меч в исходное состояние. — Они, как вода, — Укитаке покачивает рукой, все еще держа запястья друга в своих пальцах. Его кожа тоже теплая. Это приятное чувство. Токинада хочет оставить его себе, — вода может быть разная, но ее никогда нельзя удержать. По капле или бурным потоком, но она не останется с тобой, если не захочет.       Джуширо улыбается, думая о своем занпакто, и это слышно в его голосе. Цунаяширо чувствует, как у него кружится голова от осознания, что эти слова относятся и к его другу. Не удержать, не заточить, не спрятать. Вода выльется сквозь пальцы, ускользнет в трещины или вовсе разрушит клетку на множество кусочков. Это звучит, как вызов. Это безумство, это самоубийство, но от одной мысли его кровь кипит. — Давай, попробуй еще раз, у тебя хорошо получается, — Укитаке поправляет его хватку, и замирает, ожидая действий Токинады.       Получается, и правда быстрее. И все же… он ощущает, как не подходит ему эта сила. Как некомфортно управлять ею. Чтобы получить силу Энракьотен, ему пришлось сломать ее. Это была битва, долгая, нудная, пропитанная ненавистью и лицемерием. Кто будет сильнее? Кто заслуживает победу? Это нужно было доказать. После этого их отношения стали лучше, но… легкость Согье но Котовари пугает его.       Час проходит незаметно. Токинада теряется в близости, в тепле солнца и самого Джуширо, в его касаниях и словах. Приходится приложить усилия, но в итоге со стороны этого незаметно. По крайней мере, он на это надеется. Когда они заканчивают, то выходят в сад за дверьми. Свежий воздух приятно треплет волосы и освежает. Слива у самого края сада покачивала ветвями слишком заманчиво, чтобы отказаться от места под ней. Джуширо опускается на мягкую траву и хлопает ладонью рядом с собой.       Какое-то время они молчат, просто вглядываясь в течение облаков по небу. Легкие и белые, они напоминают Токинаде об Укитаке. — С тобой все в порядке? — Джуширо касается ребра его ладони своим мизинцем, привлекая внимание, — ты сегодня какой-то… даже не знаю… — Просто устал на учебе. Ты же знаешь, я терпеть не могу этих претенциозных ублюдков, которые думают, что достойны учить нас, — в этот момент сердце Токинады проваливается куда-то в желудок, потому ему неприятно, что кто-то может так легко прочитать его. Ему хочется защититься, но такое выворачивание наизнанку почему-то приносит мазохистское удовольствие. Он бы позволил вытащить себе все внутренности, если это был Джуширо. — Какое желание у тебя было? — его друг поворачивается к нему с легкой улыбкой, наклоняя голову так, что его челка забавно падает ему на глаза, и Цунаяширо не отказывает себе в том, чтобы убрать ее своей рукой. — Ты когда-нибудь целовался? — Да, — кивает юноша, рефлекторно проходясь языком по губам, — почему ты спрашиваешь? — Просто я никогда, — это ложь, настолько очевидная, что Токинада даже не пытается скрыть ее, лукаво улыбаясь, — и мне бы хотелось попробовать… помоги мне с этим. — Ты мог просто попросить, — Укитаке смеется и совсем не смущается, и это немного задевает, — в дружеском поцелуе ничего плохого. — Тогда поцелуй меня.       Он хочет, чтобы его друг сделал это сам. Он знает, что он может просто наклониться вперед и получить то, что он хочет. Он знает, что у него даже есть на это разрешение. Но мысль о том, чтобы Укитаке сам потянулся к нему, будоражит. Чудо пришедшее ему в руки по своей воле.       И Джуширо делает это. Он накрывает его щеку ладонью и проводит большим пальцем под лисьим глазом. А потом он целует его. Это нежно и мягко, это напоминает прикосновение к спелой сливе, налитой весенним теплом. Укитаке поворачивает голову и приоткрывает губы, чтобы легкое касание стало немного глубже. Токинада упивается этим ощущением. Его мозг лихорадочно стремится запомнить все, что происходит в этот момент. Какой горячий у юноши рот, какая влажная текстура внутренней стороны его губ, как его пальцы опускаются на шею, не давая отстраниться. Один поцелуй переходит в два и в три. Когда они прекращают, Джуширо откидывается спиной на ствол дерева с довольным смешком. — Тебе понравилось? — он поправляет смявшийся воротник косодэ у Токинады. — Неплохо, — Цунаяширо тоже улыбается, ощущая, как его черный глубокий голод разрастается еще больше, болезненно пожирая его изнутри. Будет ли ему достаточно, насытится ли он, если Джуширо будет окончательно принадлежать ему? На этот вопрос ответа нет.

***

— О чем ты думаешь? — Шунсуй садится рядом на энгаву, сметая с нее тонкий слой только выпавшего снега. — Ты знаешь, — пожимает плечами Джуширо, прижимаясь к его широкому теплому боку. — Это всегда тяжело, когда история заканчивается, — соглашается через некоторое время мужчина, накрывая продрогшего шинигами краем своего хаори. — Да… для меня все завершилось очень давно, — Укитаке хмыкает, глядя на замерзший пруд с единственной прорубью для карпов, — но для него только сейчас. — Тебе не стоило идти со мной сегодня… — Я должен был. Я должен был увидеть это. Быть рядом. Я не жалею о случившемся, даже смерть — недостаточная цена за его жизнь. За то, как он провел ее, — его тонкие пальцы вырисовывают на снегу маленькие круги, пока он задумчиво наблюдает за покачиванием сухого тростника у берега, — это… это неправильно, но мне все же было жаль его. И увидев, как его душа… я знаю, что он наконец спокоен. Не представляю, каково было жить века с этой дырой внутри.       Кьераку морщится, пока его супруг не видит это. Дыра – это было идеальное описание Цунаяширо. Черная бездна, пожирающая все, чем он пытался заполнить ее, и оттого разрастающаяся еще больше. Джуширо был светом, яркой звездой. Наверное, Токинада думал, что такое существо могло бы наконец подавить эту прожорливую голодную тварь внутри. Однако… этой тварью был он сам. Непонимание этого, отрицание, все это вело к ужасным поступкам. Но если Укитаке говорил, что видел в нем что-то еще, то, значит, так оно и было. Шунсуй не хотел с этим спорить и не мог. — Я вспомнил наши дни в академии… тогда все было так легко… — меланхоличная улыбка украшает уставшее после войн лицо Джуширо, — а потом произошло то, что произошло. Я никогда не верил, что он правда любил меня. Когда он признался мне, я уже был так сильно разочарован. И все же… когда он смотрел на меня сегодня... может, он искал помощи. Ждал, что я снова поверю в него? Я не знаю. Как ты думаешь? Было ли все только так? — Я не знаю, милый, — Кьераку гладит его белые мягкие волосы, — он чувствовал многое. Но можно ли назвать любовью ту жажду, которую он испытывал к тебе? Можно ли желать разрушить то, что ты любишь? Любишь ли ты тогда? — Ты прав, — устраиваясь удобнее, Укитаке прикрывает глаза, — спасибо, что ты здесь. Всегда был. — И всегда буду. Отдыхай.       Шунсуй опускает щеку на его макушку, перенося руку на спину мужчины. Его дыхание впервые ровное такое долгое время. Ни хрипов, ни кашля, ни замираний. Под ладонью за его позвоночником и ребрами, наконец, свободно раскрываются здоровые легкие.