Золотая антилопа

      Синдзи не хочет видеть слезы Ичиго. Он не хочет видеть, как мальчик лежит на грязной кровати и воет, словно раненое животное. Он не может. Это. Видеть. Хирако думает, что предпочел бы еще раз пережить изгнание, нежели чувствовать горячую влагу на своих пальцах. — Не уходи… — Куросаки хватает его за рубашку со всей оставшейся силой, и его голос сломанный, напоминающий битое стекло. — Я просто налью тебе воды, — мужчина осторожно разжимает его пальцы и укладывает его обратно под одеяло. — Не уходи… — тянется едва слышно, и Синдзи хочет послать все нахуй и остаться с ним.       Но он уходит. Шагает на кухню за соседней дверью, наливает в граненый стакан холодную воду. Ичиго нужно больше пить. Да, надо следить за водным балансом. Мысли Хирако цепляются за бесполезные вещи… о какой воде может идти речь, если Куросаки не хочет жить. — Вот, попей, — Синдзи подносит стакан к дрожащему лицу мальчика и держит его, пока он не сделает хотя бы несколько глотков, — умница… — Останься сегодня со мной, я умоляю тебя, — Ичиго даже не пытается сдержать новые слезы, которые теперь свободно текут по его щекам и собираются тяжелыми каплями на подбородке. — Останусь, — Хирако кивает и роется в шкафу в поисках чистой футболки, — и сегодня, и завтра, и сколько понадобится, Ичи-тян…       Капитан помогает ему переодеться, потом меняет постельное белье и снова заворачивает юношу в одеяло. Тот засыпает в его объятиях быстро. Он вообще много спит. Наверное, так работают таблетки, которые ему прописал друг Иссина. Синдзи сидит за его рабочим столом и лениво переворачивает страницы школьных тетрадей. Аккуратные записи с каждой неделей все больше напоминают мешанину из иероглифов и каких-то зарисовок. В некоторых Хирако узнает себя. — Я не хочу жить, — Ичиго смотрит в потолок уже третий час подряд. Даже не шевелится. — Ичи-тян… — руки Синдзи теплые, и они нежно поворачивают его лицо на бок, — все наладится. — Нет. Я… я просто не смогу, понимаешь? — полностью перекатываясь на бок, Куросаки позволяет застоявшимся в глазах слезам скатиться на его бледные щеки. Он так плохо ест. — Дурак… я понимаю, — Хирако вытирает влажную кожу большими пальцами и изломанно улыбается, — все будет хорошо. Поверь мне в этом. Просто поверь. Не думай, не подключай логику. Я тебя хоть раз обманывал? — Мм… — Ичиго улыбается впервые за две недели, — хорошо.       Синдзи устало смеется и отпускает юношеские щеки из своих ладоней. О, боги… только бы у Урахары все получилось… — Куда ты? — голос у бывшего шинигами затравленный и пустой, а глаза наполнены паникой. — В магазин на соседней улице, — Синдзи на секунду прекращает завязывать шнурки, — подойди.       Ичиго послушно плетется к нему через коридор этой пропахшей апатией квартиры. Капитан оставляет на его лбу мягкое и долгое прикосновение губ. — Я не брошу тебя, Ичиго, — он говорит это так серьезно, нет и следа его привычной шутливости, — я никогда не брошу тебя. А теперь иди, поставь чайник. Я вернусь с вкусным к тому моменту, как он вскипит.       Он треплет потускневшие рыжие лохмы и срывается в шунпо. Теплые булочки с кремом ложатся на стол ровно в тот момент, когда чайник издает протяжный свист. — Я еще купил овощей. И курицы. Приготовлю тебе что-нибудь. Ты совсем ослаб… — Синдзи впихивает в тощие руки чашку с горячим чаем и пододвигает поближе коробку с выпечкой. — Зачем мне быть сильным, — Куросаки равнодушно тыкает вилкой белоснежную глазурь и отламывает кусочек, чтобы не расстраивать капитана. — Что мы говорили о том, что ты должен просто поверить мне? — Синдзи хмурится, но они оба знают, что он никогда бы не разозлился на Ичиго по-настоящему. — Да, прости… — юноша откусывает еще немного, — вкусные. Юзу такие пекла. — Кстати она писала тебе. И не только она. Карин, Орихиме, даже Иссин, — подбрасывая телефон в руке, говорит Хирако, — они хотят зайти на неделе. — Напиши им, что я… приболел. — Тебе надо увидеться с ними. Ты прячешься тут уже три месяца. — Я… я не хочу, чтобы они видели меня таким.       Под конец фразы голос Куросаки трескается, и последнее слово падает с его ресниц крупной слезой. Синдзи тащит его на диван и сам садится перед ним. — Хорошо, я напишу им, чтобы не приходили, — он прижимает его к себе и гладит дрожащую спину кругами, — но ты не слабый, Ичи-тян. И любят тебя не за твою силу… — Я знаю, я просто… я не могу… — Тише, тише, — губы Синдзи находят его холодное ухо, скулу и щеку, — все будет.       Когда его грудь пронзает меч — Ичиго не верит. Все это — Рукия, ее лезвие между ребер, ползущее по венам реяцу сотен его близких — сон. Это просто не может быть реальностью. Ичиго смотрит широко раскрытыми глазами на все это, а потом решает, что если это сон, то он возьмет от него все. Зангецу лежит в руке так правильно, лунный серп срывается с его лезвия так привычно, «банкай» слетает с губ естественно. И он не просыпается ни на следующий день, ни через неделю. — Почему ты не говорил мне? — Ичиго растекается по Синдзи на их диване, а его рука все еще сжимает рукоять занпакто. Он просто не отпускал его в течении всего этого времени. — Если бы ничего не вышло, эта надежда убила бы тебя, — сонный, Хирако улыбается, пока его ладони прижимают к груди драгоценного Куросаки, — я не мог потерять тебя.       Ичиго остается довольным этим ответом. Он трется щекой о шею капитана и начинает сопеть уже через пять минут. С каждым поглаживанием по спине его пальцы расслабляются, позволяя Зангецу упасть на пол. Не было нужды защищать себя сейчас, когда за ним присматривал, как и всегда, Синдзи.