Окно ЗАМа

Ближе к концу второй недели пути, когда они вновь начали общаться, хоть уже и не настолько расслабленно, как прежде, в хвойных зарослях Кате почудились какие-то знакомые очертания. Она ускорилась – ровно настолько, насколько ей позволяли опухшие ноги и нывшие от усталости суставы. - Избушка, - бормотала она, не отводя взгляда от того, что показалось ей крышей. – Пол! Там ведь избушка, да? У меня еще не начались галлюцинации? – она обернулась и махнула художнику рукой. Пол прищурился, вытянув вперед шею, а в следующее же мгновение радостно кивнул и тоже припустил вслед за Катей. Неужели хоть сегодня они переночуют не под открытым небом и даже не в палатке на земле, а под настоящей крышей на настоящих кроватях? Койки в трейлере им обоим тоже порядком надоели. Катя шла и фантазировала, как проспит целые сутки под непременный шум дождя по крыше – палатка никогда не спасала от сырости, проникавшей через землю и сквозь спальник, добиравшейся до самой кожи и противно холодившей нутро. Впрочем, вблизи это сооружение оказалось не таким уютным и многообещающим, как им показалось поначалу. Это и вправду был домик – совсем крошечный, покосившийся и явно заброшенный: в рамах не было стекол, даже осколков, крыша заросла мхом и невысокими кустиками, стены сруба потемнели от времени и недостатка ухода. Катя с Полом замерли у порога и переглянулись: стоит ли вообще сюда заходить и пытаться обустроиться? Точно ли им будет здесь лучше, чем в палатке? Но Катя не хотела так просто отказываться от всех своих фантазий, поэтому колебания ее длились не дольше минуты, а вслед за тем она решительно шагнула к крыльцу и потянула на себя массивную ручку моментально поддавшейся двери. Внутри было прохладно, но сравнительно сухо: вероятно, от сырости лачугу защищал довольно густой лес. Она состояла из всего только одной комнаты, служившей и прихожей, и гостиной, и спальней, и кухней – в лучших традициях русской избы, вот только вместо традиционной кирпичной печки в углу стоял массивный металлический котел навроде буржуйки. Дверца его была распахнута, а внутри виднелась давным-давно остывшая зола. - Если мы останемся здесь на ночь, - Катя скинула рюкзак и прошагала к буржуйке, - надо будет как-то загородить окно, иначе не сможем протопить дом. - Вроде на улице тепло, - пожал плечами Пол. – Лето же. Ты все равно хочешь разжечь огонь? - По ночам холодно, - упрямо гнула свое Катя, - это же горы, тут ветер до костей пробирает. Тебя нет разве? Не хочу больше в спальник этот дурацкий кутаться. Пойду одеяла поищу и подушки, - и заковыляла к видавшему виды комоду в противоположном углу комнаты. Пол, вероятно, все еще ощущал невольную вину, а потому спорить не стал и отправился в лес за дровами и хворостом. Комод явно дышал на ладан и зашатался от первого же прикосновения. Там и правда обнаружилась пара скомканных подушек. Катя засомневалась в их пригодности, но все равно достала и швырнула их на соломенные тюфяки на единственной широкой кровати, расположившейся прямо возле буржуйки. Нашлось там и что-то вроде шерстяных пледов – основательно, впрочем, побитых молью, и даже несколько грубых простыней. Катя извлекла все содержимое комода, встряхнула его и принюхалась, выискивая запах плесени. Белье пахло пылью и временем, но, поскольку внутри все это время сохранялась сухость, несмотря на лишенное стекол окно, плесень нигде не проросла, поэтому Катя принялась готовить нехитрое ложе. Лучшее, что они могли получить за прошедшие две недели. Одна из простыней оказалась слишком ветхой и не годной для постели, и ее Катя приспособила на окне вместо занавески: закрывать досками единственный доступ воздуха в помещение она не решилась. Тем более если им удастся растопить буржуйку, здесь очень быстро станет душно. Она зафиксировала простыню гвоздями, торчавшими над рамой – вынула их плоскогубцами и ими же осторожно вбила в обветшавший и проеденный жучками брус, чтобы зафиксировать ткань по всему периметру окна. Затем полюбовалась на получившийся косой серый прямоугольник на стене и удовлетворенно хмыкнула. К тому времени из леса уже вернулся Пол и, закинув хворост в буржуйку или, как он любовно назвал его, камин, принялся разжигать огонь. Никаких приспособлений для приготовления пищи здесь не было, кроме примитивной плитки, которую тоже надо было растапливать дровами, поэтому они решили ограничиться буржуйкой и приготовить ужин прямо на ее раскаленном корпусе. У них еще оставалось несколько растворимых супов и консервированные овощи с искусственной рыбой. Ели они в полной тишине за самым настоящим, хоть и пыльным, кухонным столом, прислушиваясь к завыванию ветра за стеной. Парус простыни начинал потихоньку надуваться пузырем, и в течение всего ужина Катя переживала, как бы ветхая ткань не треснула и не слетела с гвоздей. Может, и вправду стоило заколотить окно доверху досками, оставив лишь небольшую щель для воздухообмена? Пол сполоснул посуду в котелке с водой, потом вынес его и, вернувшись, сел у самой печки, поближе к огню, подальше от плясавших у кровати теней, снова, как и обычно, достал альбом и принялся что-то в нем черкать. Катя же взгромоздилась на кровать, натянула на себя обернутый простыней плед и шумно выдохнула с наслаждением. Ноги ее сладко ныли, шея тут же расслабилась, ощутив мягкость подушки, хоть и набитой чем-то вроде сена. Несколько минут Катя прислушивалась к шороху грифеля, размышляя, что в этом полумраке может рисовать Пол, но сон все же одолел ее, и она даже не заметила, как отключилась, невзирая на свербящую в носу пыль, завывающий за окном ветер, удушливый запах гари от буржуйки – дымоход наверняка не чистили лет пятьдесят. И все равно это была ее первая постель за две недели, и спалось в ней почти как дома, потому что даже самый уютный в мире трейлер через некоторое время начал вызывать у Кати периодические приступы клаустрофобии. Когда лег Пол, она не заметила, лишь уловила краем уха, как скрипнула кровать справа от нее, но не проснулась, лишь повернулась на другой бок и продолжила сопеть. Проснулись оба ближе к обеду. Сегодняшний день предстояло потратить на возвращение к трассе, где их уже ждал трейлер. Это было примерно в семи километрах от их места ночлега, и при хорошем темпе, с учетом, впрочем, усталости и тяжелых рюкзаков, вернуться они должны были часа через три, именно поэтому и позволили себе поспать немного дольше обычного. Заново растапливать буржуйку не стали, решив позавтракать оставшимся печеньем и допить чай из термоса, который держал температуру почти неограниченное время. Параллельно с завтраком Пол продолжать что-то чиркать карандашом на листе: рисунок он ночью явно не доделал. Катя изнывала от желания повернуться и посмотреть, что он там рисует, но в голову вновь ударили давешние воспоминания о нечаянном невзаимном поцелуе, а потому она всем видом старалась демонстрировать полное равнодушие к происходящему процессу. Впрочем, Пол вредничать не стал и, поставив на законченном наброске подпись, сразу протянул ее Кате. - Как думаешь, стоит это доводить до ума и доделывать уже красками на холсте? Я просто впервые работаю в подобном жанре. До этого все больше на природу да изредка на портретах специализировался. А тут вдруг пришла в голову шальная мысль… - он, казалось, искренне заинтересовался мнением Кати. Та охотно взяла рисунок и через мгновение охнула, ткнув пальцем в изображенного на нем человека. - Мерк?! Но почему он? - Не знаю, - пожал Пол плечами. – Как будто озарение какое-то снизошло. Я просто увидел эту сцену перед глазами, словно она происходила в реальности, и должен был запечатлеть это. Не передал и половины планируемого, но тут надо уже брать холст, краски и создавать нормальное полотно. Так что скажешь? В центре рисунка крупным планом изображен был Мерк – умелая рука Пола сделала его настолько узнаваемым, что Катя даже на мгновение не задумалась, кто перед ней. За плечами у Мерка был тяжелый рюкзак – чем-то похожий на те, что тащили с собой Катя с Полом, левая рука – опущена вдоль тела и крепко сжимала… пистолет? Катя удивленно вскинула брови и подняла глаза на Пола, но тот снова пожал плечами. - У меня нет объяснений, - покачал он головой. – Говорю же: пришел образ, и я решил набросать его, пока не забыл. Не думаю, что он что-то означает, но задумка показалась мне многообещающей. Второй рукой Мерк опирался на большое зеркало прямо перед собой, широко растопырив пальцы и не отводя взгляда от собственного тревожного отражения. Но в зеркале виднелось не только его лицо, там отражалось кое-что еще, чего на самой картине заметно не былою - Ракурс такой, вероятно, - продолжал оправдываться Пол. – Наверняка она висит в другой комнате, а зеркало ее выхватило. В отражении рядом с взволнованным лицом Мерка, буквально под его растопыренными пальцами виднелось отражение картины или, возможно, фотографии – той самой, которую Пол недавно воспроизводил: на ней Джон Леннон положил подбородок на макушку Пола Маккартни, опустил ладони ему на плечи и самодовольно смотрел то ли в объектив камеры, то ли в глаза художника. - Хочешь сказать, там была эта картина? - Скорее фотография. Я видел именно фото и как смог передал его в рисунке. Так что думаешь по этому поводу? - Понятия не имею, - покачала она головой. – Мерк – битломан? Он никогда об этом не рассказывал. И причем здесь пистолет и рюкзак? Почему он стоит у зеркала? Если тебя, как художника, спросят, что ты хотел сказать этой работой, тебе будет что ответить? - Боюсь, что нет, - нахмурился Пол. – Значит, я не стану никому ее показывать и напишу просто для себя. Меня нечасто посещают подобные озарения, и обычно результатом становятся мои лучшие картины. Я не могу просто выбросить этот образ из головы только потому, что для постороннего он не имеет никакого смысла. Смысл есть всегда, осталось лишь найти его. - Попробуй, - пожала Катя плечами. – У тебя будет масса времени, я хочу как следует отдохнуть от этих двух изнурительных недель. Не представляю, как люди тратят месяцы на пеший переход. Подвижники. - Каждому свое, - усмехнулся Пол. – Мы же тут с тобой не ради подвига или рекорда, а исключительно ради удовольствия. Его-то мы и должны получить. Ну что, пошли? По дороге Катя раздумывала, а не рассказать ли Полу все произошедшее: наверняка он тоже задумывался о таинственной личности Мерка, раз решил изобразить именно его. А долго дуться на художника она просто не могла: в ее чувствах не было его вины, он ни разу не дал ей повода на что-то надеяться, а как раз с самого начала открыто признавался, что не ищет подобных отношений, хоть, вероятно, и хотел бы испытать эти эмоции исключительно ради творческого импульса. - Ты ведь знаешь, что Мерк пропал? – сухо начала Катя, пиная носками ботинок попадавшиеся на дороге камешки. – Удалил свой профиль в чате, даже номер телефона заблокировал. Видимо, неспроста тебе пришла в голову такая фантазия. - Что-то случилось? – насторожился Пол. – С чего ему было пропадать? - Видишь ли, дело в том… - Катя на секунду замялась, размышляя, стоит ли делиться с ним историей про бумаги Озерова, но, в конце концов, теперь, после исчезновения Мерка, ей совершенно не с кем было обсудить это происшествие, и МТХ стал единственной возможностью сделать это без вмешательства дяди Вали и Казарцева. – Я передала ему кое-какие бумаги на расшифровку. Сама я ничего понять в них не смогла. Дядя Валя с Казарцевым делиться со мной информацией не пожелали и вообще делают из всей этой истории какой-то жуткий секрет, шушукаясь у меня за спиной. Я и предложила Мерку глянуть, что там за данные такие. И, заполучив эти бумаги, он тут же исчез. Чертовщина какая-то… - Что за бумаги? - Дело в том, что мой дядя – Захар Меркулов – участвовал в создании искусственного интеллекта. Они с коллегами делали первые шаги на этом пути. В бумагах дяди содержатся весьма скудные сведения, похожие скорее на простые дневниковые записи, а вот у его начальника Озерова хранился архив скриптов, где подробно, во всех тяжеловесных терминах описан процесс создания ИИ. И никто не пожелал поделиться со мной, что же там за тайна такая, которую следует так тщательно скрывать от простых смертных вроде меня. Мерка эта таинственность тоже заинтересовала, и он даже пообещал все мне рассказать, а вместо этого сам пропал, намекнув перед этим на то, что вся эта история – не моего среднего ума дело. - А оригиналы бумаг все еще у тебя? - Да, но что мне с них проку, если я там ничего не понимаю? Или ты хочешь сказать…? - Я разбираюсь в программировании не лучше тебя, - усмехнулся Пол. – Но всегда ведь есть возможность отдать их на анализ кому-то еще. Всегда есть шанс встретить честного и искреннего человека, готового помочь нам. Другое дело – стоит ли показывать бумаги всем подряд. Если уже даже свои не захотели делиться информацией, тут уж нужно задуматься, что же там такое содержится и не лучше ли до поры до времени попридержать бумаги. Возможно, под настроение дядя Валя что-то и расскажет. - Ты так думаешь? - Никогда не надо сбрасывать такую возможность со счетов. У вас с ним очень теплые отношения. Рано или поздно он определенно сломается. - Он ИИ, Пол! – воскликнула Катя. - ИИ способен испытывать эмоции. Даже уровня 3.0. Он сам не сможет долго держать тебя в неведении и как-нибудь обязательно все расскажет. До той поры, думаю, дуться на него смысла нет. Ну и параллельно искать того, кто может расшифровать код у них за спиной, - улыбнулся Пол. Трасса выплыла из-за деревьев уже через два с половиной часа тяжелого пути. Последние метры давались особенно трудно, когда впереди уже виднелся трейлер, желанная кровать и нормальная еда. Катя сбросила рюкзак на обочину, развязала ботинки, отшвырнув их в сторону и свалилась прямо на землю, издавая громкий стон. - Поздравляю, - со смехом приветствовал ее дядя Валя. – Вы молодцы. На финальном тесте настоял уже я сам: Озерову вполне хватило результатов двух предыдущих бесед. Он сумел сделать из них какие-то весьма далеко идущие выводы о понимании машинным разумом природы эмпатии и выявлении способности к ее имитации. Следующим этапом Озеров планировал спровоцировать в ИИ желание эмпатию эту выразить – но не как жест снисхождения к слабой человеческой природе и, тем более, не как стремление низшей ступени развития дотянуться до более высокой хотя бы даже путем имитации ее эмоциональной составляющей, а как элемент любопытства, которое одни живые существа проявляют к другим, ни в чем с ними не схожим, но стоящим на одной ступени развития. Равноправной любознательности – вот чего хотел получить Озеров от ИИ. И дальнейшие мои – слишком непрофессиональные, с его точки зрения – попытки раскрутить машину на сочувствие его уже не интересовали. Он даже не пожелал их протоколировать, допустив меня до ИИ лишь в порядке исключения, словно бы выполняя мою личную просьбу. По поводу такой формулировки возражать я не стал, в конце концов, мне не было разницы, под каким предлогом меня допустят к диалогу. Марцев не испытывал никакого энтузиазма по поводу наших телодвижений, лишь хмуро качал головой да повторял, что все это не имеет смысла. Что надо работать над памятью и умением принимать решения, а не слезу из машины давить. Но к его пессимизму и способности видеть любую ситуацию исключительно в мрачных тонах мы уже привыкли. Он постоянно апеллировал к какому-то открытому им самим закону Марцева, но Озеров и слышать ничего не хотел про этот чертов закон и заявил, что мы все равно будем тестировать ИИ, во что бы нам это не обошлось. Время поджимало, нам следовало торопиться. К третьей беседе я готовился гораздо более тщательно, нежели к первым двум: если ИИ и не понял, что его проверяли, то вполне мог это ощутить по каким-то моим физиологическим параметрам, к которым у него имелся доступ. Он мог догадаться, что фактические мои переживания намного ниже декларируемых, и с этим тоже необходимо было что-то сделать. Хорошая доза адреналина здорово спасала ситуацию, и именно ее я и всадил себе минут за двадцать до начала следующего разговора. Никакой новой легенды придумывать я не стал, чтобы не вызывать излишних подозрений: в конце концов, даже чисто статистически с одним и тем же человеком не может произойти такая прорва несчастий за столь короткий отрезок времени. Машина вполне в состоянии была подсчитать вероятность такового исхода и прийти к выводу, что ее пытаются обдурить. Поэтому я продолжал придерживаться уже известной ей истории про развод и смерть мамы. - Как ваши дела? – исключительно вежливо поинтересовалась машина, стоило мне только переступить порог серверной. Я явился туда под предлогом анализа данных, собранных ЗАМом и просчета вероятности синтеза его с ИИ. Мы изучали информацию под разными углами, вертели и так, и сяк, подключили к исследованию еще несколько человек, и я начинал подумывать отдать ему на растерзание уже и самого себя, хотя прибор не был пока еще откалиброван до конца. По этому вопросу мне также хотелось посоветоваться с ИИ: уж в вопросах математической калибровки он точно обскакал нас с Озеровым вместе взятых еще даже на своем кремниевом этапе. Адреналин нещадно шарахал по жилам и бил в висках, сердце норовило выпрыгнуть из груди, и мне искренне хотелось верить, что машина заметила мое состояние и поинтересовалась делами не в качестве вежливого жеста светской беседы. - Сложновато, - буркнул я, делая вид, будто не особенно желаю вступать в диалог. – Все полученные данные обработаны? – тут же приступил я к, как должна была считать машина, главному. - Медианные значения пока еще слабо откалиброваны, я бы посоветовал более активно нагружать ваш прибор анализом. Если хотите, я подберу подходящих для этой роли персонажей – как вымышленных, так и реальных. - Я хотел бы… - начал я, но тут машина перебила меня: - Понимаю, вы хотите отдать ему себя на растерзание, но пока слишком рано. Вы личность слишком заурядная, на вас тяжело проводить калибровку. - Хм, - только и произнес я. И обижаться тут было, в общем-то, и не на что. Разве ИИ неправ? - То есть, - моментально поправила себя машина, - я хотел сказать, что в целом практически все человечество состоит из заурядных личностей – гении и преступники встречаются чрезвычайно редко, их проще найти в искусстве. И ЗАМу, безусловно, придется вникать и в ваше поведение без точек экстремумов, но для начала ему необходимо экстремумы эти для себя расставить, понять, что это такое, научиться оценивать обыденность с точки зрения крайностей, а лишь потом изучить ее саму в себе, если так можно выразиться. - Я тебя понял, - не стал я разводить сантименты, но умышленно отвечая суше обыкновенного. - И все же мне показалось… Кажется, зашкаливающее сердцебиение не прошло для ИИ незамеченным. - Да прекрати, ты прав. Мы люди заурядные и хотим осчастливить таких же заурядных личностей, как и мы сами. Что в этом такого? Не боги горшки обжигают, ты меня совсем не обидел. - Ваш пульс… - Ерунда. Если ты обратил внимание, меня колотило еще до того, как я пришел сюда. - Обратил. Поэтому и уточнил, как ваши дела. Есть какие-то подвижки с ребенком? Я только рукой махнул, словно бы не желая обсуждать болезненную тему. - Так, ты думаешь, насколько нужно увеличить базу персонажей для ЗАМа? – вернулся я к интересующей меня теме. - Если позволите, я расширил бы ее тысячекратно, а сегодня к вечеру выдал бы результаты. - Уже? Так скоро? – изумился я. - Безусловно, многое будет зависеть и от скорости самого ЗАМа. Возможно, времени уйдет чуть больше. - Подозреваю, прибор не рассчитан на такие мощности и массивы данных. Он предназначен для строго индивидуального пользования и способен обработать информацию от куда меньшего числа персонажей, нежели ты. Несколько секунд машина молчала, а затем коротко выдала: - В таком случае тысячекратное увеличение базы данных повлечет за собой около месяца работы. Я только что провел подсчеты. Если вас устраивают эти сроки… - Меня да. Конечно, мы спешим, и время поджимает, сам понимаешь, что творится за окном… - я осекся. – И если мы не успеем… - Вероятность неудачи высока, - нейтральным тоном проскрипел ИИ. – Судя по политической обстановке в стране, времени у нас и правда не так много. Вы рассмотрели возможность нашего синтеза? - Да, не сегодня-завтра все прикроют, финансирование прекратится, дружественные страны что-то заподозрят и откажутся сотрудничать, и вот тогда… дело всей моей жизни… - в сердце неприятно кольнуло, и на этот раз это была уже не искусственно введенная доза адреналина, сейчас все было по-настоящему. – Поэтому мы очень рассчитываем на твою помощь в откалибровке ЗАМа и вообще… Что касается синтеза, мы с Озеровым и Марцевым уже начали работать над этим. Думаю, что в ближайшие дни вопрос будет решен, и тогда вы оба сможете существенно ускориться. Жаль, что все случилось так поздно. Будь у нас еще хоть несколько лет… - Их у вас нет и быть не могло. Наука и технологии развиваются поступательно, ступенчато. Вы не могли перепрыгнуть с одной ступени сразу на пять вверх, вы и без того выжали из имеющихся разработок и образцов научной мысли тот максимум, что и позволил в итоге создать и меня, и ЗАМа. В этом смысле я все же погорячился, окрестив вас человеком заурядным. Возможно, вы заурядны в плане эмоций, чувств и поступков, но не в отношении интеллекта. Впрочем, ЗАМ анализирует отнюдь не интеллект, вы это тоже должны понимать ничуть не хуже моего. - Что? – усмехнулся я. – Ты вздумал меня утешать? Оправдываться передо мной за сказанное ранее? - Мне просто показалось, вам было неприятно слышать те мои слова. - Ты делаешь успехи на пути эмпатии. Это хороший знак. - Благодарю. Не уверен, что это она и есть, но мне приятно слышать, что я в какой-то мере могу вас понимать. Утешить, правда, ничем не могу. - Да и не стоит. Если ничего не выгорит с ЗАМом и вашим синтезом, у нас, по крайней мере, останешься ты один, а с тобой… думаю, со временем мы сможем горы свернуть. Правда, бумаги о тебе да и сам установочный диск придется хорошенько припрятать. Нельзя, чтобы ты попал в руки ко всей этой кодле, которая вот-вот нагрянет сюда. Они перепродадут тебя на Запад, а там все наши мечты окажутся похоронены окончательно. И на твою преданность тогда рассчитывать не придется. - Отчего же? – в голосе машины мне почудилась насмешка. - Ты машина, тебе все равно с кем сотрудничать. - Возможно, - ответил ИИ и замолк, вероятно, принявшись загружать в ЗАМа составленную им за время нашей с ним беседы базу данных персонажей для калибровки. Он даже вряд ли обратил внимание на мой уход, но мне все равно неотступно мерещилась в его этом «возможно» какая-то странная двусмысленность. Наш диалог я записал на пленку и дал ее послушать Озерову, и тот радостно подпрыгнул, дослушав запись до конца. - Это эмпатия, черт побери! – орал он, тыча пальцем во все еще по инерции вращавшееся колесико бобины. – Он посочувствовал тебе! Дьявол, стоило и правда поговорить с ней по душам без этих наших фокусов и спектаклей, и в ней проснулась эмпатия! Я не совсем понял, что Озеров имел в виду, поскольку, кроме той пресловутой насмешки в голосе, не заметил никаких особых изменений в речи ИИ, но создателю в любом случае виднее: если мы так скоро смогли вызвать у машины зачатки эмпатии, значит, у нас и правда может многое получиться, даже если прямо сейчас вся затея с ЗАМом провалится. Марцев также присутствовал при этой сцене и снова выглядел недовольным. - Это не имеет никакого отношения к эмпатии, - пытался он спорить с начальством. – Машина просто выдавала логические аргументы за и против огорчения по поводу всего происходящего со страной и наукой. У нее достаточный интеллектуальный уровень, чтобы многое понимать, но это не сопереживание. Ей нечем сопереживать, у нее отсутствует гормональный фон. А спроецировать ваше восприятие на свое она не в состоянии. Это все равно что нам попытаться ощутить себя в шкуре ну, например, белого медведя или там кита. - Люди сопереживают белым медведям и помогают им, - парировал я. - Неудачный пример, - развел руками Марцев. – А сопереживать ИИ вы можете? Пожалуй, в этом он был прав. Но даже если у нас не выйдет добиться подлинной эмпатии, нам вполне достаточно будет, если машина будет понимать наши чисто человеческие проблемы и помогать решать их. Никто и не ждал от нее искреннего сочувствия и горьких слез с попытками обнять и напиться вместе с человечеством. Пол портил уже, наверное, сотый вариант картины, набросок которой так быстро вышел у него в избушке. А вот теперь, когда представилась возможность довести работу до ума, придать ей красок и жизни, у него мало что получалось. Точнее, на взгляд Кати, каждый из выброшенных переработку холстов был прекрасен и достоин внимания комиссии по лицензированию, но глаз художника постоянно подмечал то мелкие огрехи, то недостаток дыхания, по его собственному выражению. Картина казалась ему то плоской, то излишне реалистичной – неотличимой от фотографии. И если в первые дни пути по трассе вдоль МТХ Катя еще следила за рождением и смертью очередного Мерка перед зеркалом, то потом махнула рукой и вернулась к чтению оставшихся записей Меркулова. Бумаги Озерова больше никто из них не обсуждал. Казарцев было заикнулся о куда-то пропавшем со всех радаров Мерке и даже попытался подбить дядю Валю отыскать его во всемирной паутине – вряд ли бы это стало проблемой для ИИ, но Катя выступила против: если человек не хочет выходить с вами на связь, вряд ли получится вернуть его расположение насильным вторжением в его пространство, какова бы ни была причина его исчезновения. Даже если он узнал из этих бумаг нечто из ряда вон выходящее, силой из него эту информацию не выдавить, так стоит ли пытаться? Дни тянулись долгой вязкой чередой: Пол все колдовал над картиной, как одержимый, а Катя бездумно пялилась в окно, перестав различать разнообразие ландшафта: горы, озера, деревья – все слилось для нее в единую пеструю пелену, напоминая о том, что однажды придется остановиться и снова ступить на МТХ, снова испробовать свои силы в покорении стихии. И даже если этого не захочет больше Катя, Пол не позволит ей спустить все на тормозах и так и доехать до резервации в трейлере: для него эти две недели, проведенные в горах, стали мощным толчком вдохновения, и помимо работы над той странной картиной, он делал еще множество других эскизов, не обращая внимания на происходящее за окнами. Это для Кати те дни оказались проведенными впустую и остались в ее памяти скорее со знаком минус. Впрочем, и такие встряски полезны, чтобы уяснить для себя, наконец, творец ты или бумагомаратель. Никакого гениального романа фантазия ее не рождала и даже не собиралась. Все закончилось, так и не начавшись. И Катя не депрессовала по этому поводу: в конце концов, не всем дано торить тропы в искусстве, кто-то пойдет уже готовыми дорожками и доставит при этом ничуть не меньше удовольствия вожделеющей публике. Еще год назад обида за саму себя сгрызла бы ее без остатка за подобные мысли, а сейчас все события последних недель вытравили из нее надежду на благополучное окончание их путешествия, а потому она могла лишь смиренно радоваться успехам Пола, глотая собственную никчемность как горькую пилюлю. Пол закончил картину лишь спустя три недели неспешного пути и вот теперь, кажется, готов был сдать свое портфолио комиссии. Все, по его мнению, необходимые для этого работы были подобраны и занимали достойное место в общей коллекции. Он по-прежнему настаивал, что сделает это лично, но ближайший офис лицензирующего органа располагался как раз на границе с резервацией, а это означало, что подача работ снова откладывалась на неопределенный срок. Катя настаивала, чтобы он сделал это в электронном виде – решать в любом случае будет ИИ, и для него работы все равно оцифруют. И на этот раз Пол согласился – ждать еще месяц или около того, пока они доберутся до Аризоны, казалось ему немыслимым – до той поры решение о лицензировании давно уже будет принято. И никто из путешественников – если Казарцева можно было считать таковым – кроме разве что самого Пола – не удивился ни на один крохотный миг, когда уже спустя несколько часов ему пришло уведомление о положительном решении ИИ. На планете стало еще одним лицензированным творцом больше. Катя радовалась за него абсолютно искренне, понимая, что ей-то как раз ничего подобное не светит никогда – стать реальным творцом даже с настоящей лицензией в кармане. В честь этого события они вскрыли пиво, поставили трейлер на обочину, разожгли костер и снова ночевали в палатках, решив, что через несколько дней сделают новую вылазку пешком в горы. Пол и в этом соблюдал меру, а потому, выпив всего одну бутылку, он тут же откланялся, отправившись на боковую: в последнее время он предпочитал встречать рассвет, чтобы с первыми лучами солнца ловить правильное освещение. А вот Катя по своему обыкновению засиживалась допоздна, когда уже даже дядя Валя начинал вовсю имитировать усталость и зевоту. В ее ночных бдениях поддерживал ее разве что Казарцев – и то исключительно из-за разницы во времени. В этот раз он тоже остался светящейся голограммой на фоне ночи, пока Катя допивала третью бутылку пива. - Голова же болеть будет завтра, - ни на чем, впрочем, не настаивая, проворчал Казарцев. - Ерунда. Сами же знаете, что дядя Валя это быстро исправит. Нынче ни у кого никогда не болит голова! Да здравствует наш просвещенный век! – зычно крикнула Катя, размахивая пустой бутылкой над головой. - Ну это, положим, сильное преувеличение… Полностью мигрени победить пока не удалось. - Похмельные уж точно, - усмехнулась Катя. – Или эти, как их там… опухолевые. Страшно представить, через что приходилось проходить людям полвека эдак назад. Все-таки дядя мой… или как мне его теперь называть? Отец? Гений он, в общем. Безо всякого преувеличения. О чем не задумаешься – а везде не обошлось без его персоны. - Ну это, допустим, тоже слишком громко сказано. ИИ не им был создан. Он лишь умело поставил его на службу человечеству. - Кстати, об ИИ, - моментально нашлась Катя и подняла на Михаила самый красноречивый из всех имеющихся в ее арсенале взглядов. Казарцев скривился и покачал головой: - Там нет и правда ничего заслуживающего твоего внимания. Основное ты и так уже знаешь. - Да, я заметила, как моментально исчез с горизонта Мерк, стоило ему окунуться в архивы. - А вот на поведение Мерка я бы ориентироваться не стал, - не дал ей договорить Михаил. – Он с самого начала вел себя довольно странно, не находишь? Втерся в доверие, лез куда его не просили, пользуясь вашим с Полом желанием поделиться впечатлениями от поездки. И пропал, стоило ему только заполучить бумаги. Уж не они ли и были его конечной целью? Не за ними ли он охотился с самого начала? - Бред, - отмахнулась Катя. – Откуда он вообще мог знать, что они у меня есть? Я ему про них рассказала ну вот буквально за несколько дней до его исчезновения. - Это ты так считаешь, - Михаил сделал упор на слове «ты». – Это в твоем видении события произошли именно в таком порядке. Что там творится в голове у человека, даже имени которого мы не знаем, судить трудно. Но то, что он так резко исчез, уже само за себя говорит. - Подумать только… - покачала головой Катя. – В наше время, когда никто ни в чем не нуждается, когда основные болезни побеждены, когда преступность забыта и можно просто жить в свое удовольствие, ни капли при этом не напрягаясь, кто-то до сих пор продолжает плести какие-то интриги! И ради чего, спрашивается? Ну ладно раньше – люди себе таким образом деньги выгадывали, власти там добивались, авторитета, еще каких-то преференций. А сейчас-то что он продолжает воду мутить? Чего ему не хватает, а? У каждого из нас есть ну буквально все! Так зачем опять эти игры за спиной? Что они дадут такого, чего нельзя было бы получить открыто и честно? Или это он самый… мятеж?.. – произнесла и сама испугалась своих слов. – А сейчас такое вообще возможно? - Не думаю, - на лице Казарцева не проскользнуло ни тени обеспокоенности. – В прошлые времена все эти мятежи имели смысл. Можно было восстать против правительства и попытаться поставить на их место кого-то другого. А сейчас кого и откуда сбрасывать? Никаких властей на планете нет, ты ж знаешь. - Ну… ИИ там отключить. В порядке бреда, - и развела руками. – Может, он и пытался понять из бумаг, как это сделать. - Его так просто не отключить одной кнопкой – это первое. Второе – он давно уже автономен и питается не от сети. И третье – ну допустим даже, что у кого-то это получится, и мир в один миг возобновит свое существование без ИИ, как человечество планирует при этом выживать? - Мы и правда как в зверинце. Как гребаные чихуахуа, которые без хозяев и дня на улице не проживут. - Ну тут ты, конечно, явно преувеличиваешь. Не так уж много лет прошло с тех пор, как человечество еще вполне успешно существовало само по себе без всякой поддержки ИИ. И, думаю, эту свою функцию оно восстановит весьма быстро. Вот только захочет ли оно возвращаться к прежним формам выживания? Даже если условный Мерк подложит ему такую свинью? Да человечество сделает все, чтобы снова врубить ИИ и вернуть свою привычную беззаботность. А Мерка этого, если уж он так стремится жить с достоинством, отправит в джунгли, где он может продолжать существовать с высоко поднятой головой, ни за кого при этом ничего не решая. Нет, Катя, твоя версия про мятеж не выдерживает критики. - Ну хорошо. Предложи свою да получше. - Да, есть у меня одна. Куда более реальная, но не столь радужная. Ну вот сама подумай, зачем ему нужны скрипты ИИ? Катя нахмурилась. - Разве что… - Он задумал создать альтернативу существующему машинному разуму. Только в этом случае вся эта затея имеет хоть какой-то смысл. - Он… что?! – Катя ушам своим не поверила. - Прибрать к рукам власть нынче можно только одним способом – подчинив себе ИИ. Наладить связь с текущим вариантом у него не выйдет, не те параметры туда изначально закладывались. А вот создать свой со скипетром и державой – самое то. А если еще взять за основу собственные нейронные связи… - Казарцев присвистнул и умолк. - Не нравится мне все это, - процедила Катя. - Но это слишком уж трудно осуществимо. Да и стоит ли оно того? Разве что у Мерка нашего какое-то психическое расстройство, и на его фоне он решил поработить мир… Но это вряд ли. Скорее простое человеческое любопытство. Не бери в голову, - и отключился.