roommates: relationship psychology

— Че ты такой довольный, я не могу понять? — Сукуна сидел на краю своей кровати, в одной руке держа телефон, в котором уже минут двадцать молча выбирал референсы для своих будущих набросков, а во второй - закрытую банку энергетика с одним из тех новых вкусов, что он без раздумий кинул в корзинку двумя часами ранее. Изредка его лицо резко из сосредоточенного менялось на иронично веселое, но ни разу он не показывал Мегуми, что такого пиздецки смешного он нашел на просторах интернета и, скорее всего, сохранил для дела. — Я готовлюсь к тому, чтобы, как ты выражаешься, испортить твою кофточку, почему бы мне грустить? — он в очередной раз, закусив губы зубами изнутри, улыбнулся, продолжая изучать варианты. — Здесь столько всего, что, боюсь, нам придется брать еще какую-то твою толстовку, потому что на одной места не хватит. — Да-да, нашел дурака, — Фушигуро с недоумением обернулся, прерывая свое увлеченное наблюдение за заново надвигающимися тучами за окном, — тебе твоих вещей мало? Не подходи больше к моему шкафу, иначе я вдобавок к зажигалкам еще и все твои чехлы выброшу к хуям собачьим. — То есть, и мои зажигалки там? — Где? — Ну, с хуями собачьими, — он возмущенно мотнул телефоном в воздухе, вопросительно нахмурив лицо. — Кстати, зачем? У тебя из-за твоих видосиков развился пунктик на коллекционирование всякой странной херни? Или это задание для семинара? — Боже, блять, — Мегуми сказал это на грани слышимости, скорее как возглас отчаяния, чем способ уколоть Ремена, — он снова считает себя смешным. — Я всего лишь смотрю в лицо фактам, извини, — шипящий звук вскрытия жестяной банки энергетика прозвучал синхронно с порывом ветра за окном, от чего Мегуми неприятно поежился. — Какое же оно кислое, это полный пиздец, — лицо Сукуны абсолютно точно отображало его собственные слова, поэтому у Фушигуро не было поводов ему не поверить, а вот вслух засмеяться из-за того, как вечно ехидное выражение Ремена в миг поменялось на нелепо недовольное, - предостаточно. — Дай сюда, — Мегуми выхватил зеленую банку с кислотными желтыми разводами из рук Сукуны, сразу делая глоток и понимая, что это оказалось… приемлемо. Даже лучше, чем просто приемлемо, - это именно то, из-за чего Фушигуро порой тоже покупал энергетики, хотя и предпочитал больше травиться кофе. — Кисленько, мне нравится, — он отпил еще раз, поближе рассматривая рисунки на задней стороне, — ты действительно думал, что в такой дизайн тебе нальют что-то приятное? — Я должен был попробовать и я это сделал, — Сукуна, приподнявшись со своего места, дотянулся рукой до рюкзака и достал новую, розовую с голубыми разводами, поллитровку. — А если и эта тебе не понравится? — Ты допьешь, — Ремен не стал греть ее в руках целую вечность, как предыдущую, и сразу отпил, сосредотачиваясь на своих ощущениях. — Это получше, но все равно не то. — Иногда мне кажется, что ты только поэтому меня не выгнал до сих пор из комнаты. — Мгм, а еще потому, что ты порядки наводишь. Давай вдвоем поблагодарим твои импульсивные всплески избавления от лишней энергии, — он насмешливо прищурил глаза, в последний раз отпивая, прежде чем протянуть полную жестянку Мегуми. — Не брезгуешь после меня пить? Если бы Фушигуро был прописанным персонажем в комедии для больших пьяных компаний, то он бы поперхнулся после этого вопроса, усиливая юмористический эффект фильма. Но он не был, поэтому все, что он сделал, это расслабил полностью лицо от бессмыслицы, которая была заключена в глупую фразу. — У меня твой член во рту был, дружище, не забыл? — Везет же тебе, — Сукуна быстро поднял взгляд от своего телефона и наиграно удивился. — А я так и не смог дотянуться до него. — Я тебе уже говорил, что ты не уделяешь должного внимания послетренировочным растяжкам, — Фушигуро отвернулся обратно к окну, замечая, что дождь, который начался еще в момент, когда они были на подходе к общежитию, и который закончился сразу же, как только они зашли в комнату, словно его просто выключили, передумав мочить сегодня землю, снова легко пускается. На обратном пути, когда Мегуми быстрым шагом уходил со спального района в целом и чьей-то чужой территории в частности, опасаясь подставы от соседей в виде вызова полиции с жалобой на то, что два придурка влезли в заброшенный дом, чтобы покормить кошек, но оказались слишком тупыми, чтобы избежать свидетелей, Сукуна, вместо того, чтобы подстроиться под его убегающий темп, спокойно шел позади, рассматривая всякие мелочи на участках людей, которые до сих пор, несмотря на огромный супермаркет, который построили прямо перед их домами, загораживая вид на что-либо другое, помимо безликой задней стены магазина, жили в этой части города. — Ну и куда ты несешься? — Ремен выглядел так, словно готов был в любой момент перелезть еще какой-то забор и перекормить всех котов на свете, но Фушигуро не был уверен, что правильно расшифровал непривычно расслабленное состояние Сукуны, когда изредка оборачивался, чтобы проверить, не вздумалось ли Ремену попасть еще в какую-то авантюру. Небо в тот момент медленно затягивало тяжелыми, серыми тучами, полностью разрушая солнечную, беззаботную атмосферу дня. Зима почти заканчивалась, поэтому в воздухе можно было ощутить еле уловимое присутствие весны благодаря приятной свежести, которая по мере увеличения облаков над головой наслаивалась и усиливала плотный запах дождя. — Мегуми. — Я тебя прекрасно слышу, но не вижу смысла отвечать на твой вопрос, потому что он глупый, — Фушигуро чувствовал, как либо из-за понижения уровня кислорода в воздухе перед возможным ливнем, либо из-за того, что он действительно впал в ужас от существовавшей вероятности оказаться пойманным, его начало клонить в сон. — Меня бы реально выперли из универа, Сукуна. — Это не так. Я хожу сюда больше года, и еще никто не жаловался. Женщина, которая живет по соседству, однажды меня увидела, но ничего, кроме того, чтобы я не устраивал здесь ритуальные собрания, мне не сказала, — Ремен, чтобы не повышать голос и не разговаривать со спиной, поравнялся с Мегуми, влезая своим одеколоном во все его физическое пространство. — Понятия не имею, что именно натолкнуло ее на мысли о моей причастности к ритуалам, но полицию она точно не собиралась вызывать. — Я чувствую необходимость напомнить тебе, что ты не выглядишь как хороший мальчик, поэтому то, что эта женщина обошлась только словесным предупреждением, скорее исключение, чем должное. — Хоть я и не выгляжу хорошим человеком, — Мегуми не знал, намеренно ли Сукуна избежал слова мальчик, или ему просто было тяжело назвать себя именно таким образом, но то, что данная формулировка каждый раз, когда он сам ее произносил вслух, откидывала Фушигуро в тот вечер накура и незапланированного секса, было абсолютной истиной, — но она меня угостила пачкой печенья. — И что ты с ним сделал? — Мегуми очень надеялся, что его предположение не окажется правдой, но Ремен ответил именно то, что от него и следовало ожидать, учитывая похуизм, с которым он относился ко многим вещам, в том числе и к собственной сохранности. Этот неочевидный, как казалось на первый взгляд, факт о Сукуне был обнаружен после полугода совместного проживания и доказан тысячи раз после, поэтому Фушигуро перестал удивляться внезапным, абсолютно нехарактерным выходкам с его стороны. — А что ты обычно делаешь, блять, с печеньем? Под ножку стола подкладываешь, чтобы он не шатался? Конечно, съел. — Ты в своем уме? — Да. И чуть-чуть в твоем, — он пинал небольшие камни под ногами и тарахтел своими банками в рюкзаке, словно его совершенно ничего не настораживало в этом рассказе. — Оно могло быть отравлено или испорчено, — Мегуми услышал, что сказал это намного громче, чем планировал, потому что внезапное раздражение из-за глупой неосторожности просто, блять, выводило его из себя. — По твоей логике, тогда мне не стоило и пиццу есть, которую ты мне притащил в своем нелепом контейнере с Бэтменом. — Ну, я, по крайне мере, не задумал тогда ничего плохого по отношению к тебе, хотя, казалось бы, после стольких лет совместного проживания и того, что мне пришлось вытерпеть от тебя,.. — Мегуми оставил недосказанным свое предложение, хоть по его голосу легко можно было понять, что от серьезности там было лишь три процента от силы. Ему действительно нравилось жить с Сукуной, хоть сейчас он не и осилил бы это сказать вслух - не потому, что мог бы почувствовать себя неуютно искренним, а потому, что его слова могли бы добавить дополнительной самоуверенности Ремену, а этого допускать было никак нельзя. — Оно все равно было невкусным, чего ты кипятишься. Расстроился, что я тебе не оставил? — Расстроился, что ты такой беспечный. Я тебе как-нибудь расскажу уйму историй, которые начинались так же, как твоя, но имели самый разный по смыслу, но одинаково жуткий по сути финал. — Надеюсь, там будет одна, в которой два друга идут и это обсуждают. Хочу, чтобы одна из альтернативных вселенных схлопнулась, — Фушигуро не был уверен точно, что чувствовал по поводу уже второго случая за последний час, когда Сукуна прямо назвал его другом, но он очень надеялся и искренне верил, что легкие сдавливает от атмосферного давления, а не от чего-то другого. — Я знаю, что ты знаешь, что это невозможно. — Так же, как и я знаю, что ты знаешь, что никто меня не собирался травить, — он громче обычного загремел портфелем, поправляя его на плече, и свернув с короткого пути, повел их по тому, который Мегуми считал своим собственным. — Ты всегда так раздражаешься, когда заботишься о людях? — Забочусь? Я говорю, что тебе повезло, что ты до сих пор жив, потому что при ином раскладе та женщина могла оказаться не такой приветливой, как ты думаешь. — У тебя была бы целая комната в твоем распоряжении. — Ты не смешной. Всю оставшуюся дорогу они молчали, каждый занимаясь чем-то своим: Сукуна тарахтел энергетиками и шуршал пачками с какой-то сладкой херней, а Мегуми, не имея иных вариантов, - все это слушал. Его сонливое состояние усиливалось и вместе с тем искореняло любые нервные мысли. Они словно все запечатались в одной из картонных коробок в пространстве его подсознания, а те остатки его рационального заклеили ее скотчем в несколько слоев и отфутболили в дальний угол, тесня остальные, набитые таким же никак и ничем не обоснованным хламом. Фушигуро давно не проводил там инвентаризацию для выявления тех убеждений, которые давным-давно устарели и лишь занимали собой место для чего-то нового, так как за последние недели у него не было времени разбираться с хуйней из прошлого, будучи занятым накоплением хуйни из настоящего, из-за чего сейчас, в данной точке жизни, когда он шел в общежитие и чувствовал, как дождь начинает моросить, отбивая маленькие фонтаны на его рукавах, он был до ахуения рад, что ни одна из навязчивых установок не ебла ему голову. Единственная, не до конца растворившаяся идея, которая медленно плавала в осознанном участке, будто подсвеченная сверху прожектором, была о том, как же сильно ему становилось легче от постепенного постижения тех деталей о Сукуне, которые раньше были ему неизвестны. Фушигуро с каждой выведанной тайной мог описать свои ощущения по этому поводу феноменом восприятия треков на иностранных языках: пока ты не понимаешь текст и не вникаешь в смысл, любой семпл, любая мелодия, любые звуковые эффекты будут звучать весело и атмосферно, но ровно до того момента, пока ты не прочитаешь перевод и не узнаешь, что та вайбовая песня, под которую вы танцевали в пьяном угаре, написана об ужасах человеческих поступков. И после этого все искажается. После этого ты больше не можешь - да и не особо хочешь - включать этот злоебучий лживый трек, но, опять-таки, ровно до того момента, пока в твоей жизни не наступает черная полоса, всю катастрофу которой, как окажется потом, сможет выразить лишь та самая песня, под которую раньше хотелось только танцевать. И нет, Сукуна не был трагичным текстом под задорную мелодию, тем самым пуская пыль в глаза всем, кто его не знал, пытаясь казаться лучше, но он все равно вызывал сумбурные, двусмысленные чувства, когда ты узнавал его поближе. Так же, как тогда, сидя у себя дома и слушая вырванные из общей массы личные элементы из жизни Ремена, Мегуми после этого, узнав еще несколько не таких поверхностных, как раньше, но все еще не таких глубинных, как хотелось бы, историй о нем, - не знал, как на них реагировать. Не знал, но хотел понять. Потому-то, сидя полубоком на краю подоконника и глубоко вдыхая полными легкими, Мегуми выпускал дым через нос, параллельно размышляя, какие еще невероятные истории ему придется узнать и как с ними в дальнейшем работать. — Ты собираешься мне помогать или так и продолжишь задымливать комнату? — из-за своего импульсивного желания бросить курить Мегуми не стал ни вчера вечером, ни сегодня днем покупать сигареты, поскольку был твердо настроен, наконец-то, избавиться от привычки, навязанной самому себе несколько лет назад слепым желанием стать таким же крутым, как отец, поэтому, начиная с той самой секунды, когда он послал нахер свой мандящий внутренний голос, от этого решения пострадала не только его уязвленная гордость, но и наполовину пустая пачка вишневого курева Сукуны. — Я бы не советовал тебе наглеть еще больше. — Больше, чем что? — Больше, чем ты уже себе позволяешь. Тебе не объясняли, что если ты живешь с кем-то в комнате, то вещи этого человека не становятся автоматически общей собственностью? — Ремен ходил по комнате, раскладывая на кровати Мегуми все нужные ему принадлежности для кастомизации. — Я так понимаю, тебе тоже неизвестно это общажное правило, — он поднял голову повыше, подбородком указывая на свою кофту в руках Сукуны и медленно отвернулся обратно, цепляясь взглядом за то, как хозработники пытались привести в порядок уже местами поросшие травой участки перед студгородком. Погода за все время, что он провел у открытого окна, сделала его еще более ленивым, уменьшая и без того мизерный шанс, что он будет хоть чем-то помогать Ремену в его затее. — Нет, это другое. Я беру твои вещи, потому что ты выбросил то, что принадлежало мне, а ты берешь мои вещи, потому что ты бессовестный болван. — Да-да, мы не одинаковые, я понял, — кислота энергетика смешивалась во рту с горьким дымом и сладким вкусом пропитки фильтра, остающимся на губах после каждой затяжки, создавая комбинацию, от которой хотелось поморщиться, но Фушигуро, не желая оставлять свои руки пустыми, продолжил исследовать новые для него впечатления. — Ты сам на скамейке протянул мне упаковку. — Это была проверка на то, остался ли ты таким же наглым придурком, — Ремен, занимая своими перемещениями и случайными, но связными между собой движениями большую часть пространства комнаты, начинал нервировать Мегуми. Хоть Фушигуро и не обращал должного внимания на все этапы подготовки Сукуны к не только разрушению толстовки, а еще, по всей видимости, и своей кровати, на которой подозрительно упорядочено лежали тюбики с краской, но боковым зрением он все же улавливал неприкрытое веселье Ремена то ли от предвкушения, то ли от внутреннего злорадства. Второй вариант, естественно, всегда был более ожидаемым, если речь заходила о Сукуне, однако что-то в нем точно поменялось за прошедшие недели и за сегодняшнее утро в частности. Фушигуро не мог назвать конкретные выявленные методом наблюдения примеры, но какие-то из них точно не совпадали с привычным поведением Ремена. Словно место, которое Мегуми знал с рождения, отзеркалили, и теперь он, смотря на это все безобразие, пытался понять, какого хера вообще происходит и не разбил ли его преждевременный инсульт: это было не плохо и не хорошо, это было просто по-другому. — Я еще раз у тебя спрашиваю, собираешься ли ты поднимать свою жопу с подоконника и заняться хоть чем-то полезным? — Ну и нахуя мне тебе помогать? Ты же знаешь, что от меня будет мало толка, — постепенно привыкнув к противному послевкусию от убийственного комбо во рту и даже найдя в нем для себя что-то интересное, Мегуми совершено не планировал покидать насиженное место и участвовать в чем бы то ни было. Да, ему хотелось провести время с Ременом, - с этим было спорить бесполезно - но далеко не таким образом. — Это мой каприз на сегодня, — Сукуна, обустроив рабочее место, - Мегуми бы хотел напомнить: на его постели - подошел к открытому окну и внимательно проследил за направлением, куда все это время пялился Фушигуро. — Что ты нашел занимательного в… этом? — буквально пару минут назад, когда Ремен еще упражнялся над созданием благоприятной атмосферы для своих деяний, работники на улице очень охотно копались на участке, из-за чего Мегуми чувствовал себя единственным лентяем на ближайшие несколько километров, поэтому не мог перестать смотреть, напитываясь мотивацией, но сейчас, когда Ремен пытался найти причину его затянувшегося молчания, люди внизу разошлись из-за усиливающегося дождя, в следствии чего все, что он увидел на улице, было просто кучей сухих веток и рыхлой земли. — Блять, как же уныло. — Ты, кстати, не всунул обратно батарейки в пищалку над дверью? — Мегуми чувствовал себя слегка заторможенным из-за сонливости, запоздало хватаясь за эту мысль уже на середине собственной сигареты. Дым от нее вытягивало в распахнутое настежь окно, но опасение, что их могут отчитать за курение в комнате, как в прошлый раз, все равно фоново постоянно присутствовало и усилилось сразу же, как только Сукуна, столкнув его ногу с подоконника, уперся в него бедром и начал чиркать зажигалкой. — Ты делаешь из меня самого настоящего подонка, — эта фраза подходила для драматических отыгрышей Ремена как нельзя лучше, но в этот раз, вместо того, чтобы оскорблено хвататься за сердце или жалостливо хмурить брови, он просто глубоко затянулся до трескающегося звука тлеющей папиросной бумаги и вперился взглядом прямо в лицо Мегуми. — Не думаю, что тебе нужна посторонняя помощь в этом, — Фушигуро, думая сразу обо всем и ни о чем, флегматично рассматривал Сукуну, ожидая какого-то ответа, чтобы продолжить разговор. Как он уже заметил раньше, в поведении Ремена абсолютно точно читались явные признаки того, что все окружающее его забавляло: он совершенно неприкрыто искрился ехидным весельем, как это бывало каждый раз, когда он задумывал очередной способ развлечь себя какой-то безобидной пакостью. Во время такого его настроения Мегуми обычно становился либо свидетелем, либо жертвой, либо трабл-шутером выходок, которые генерировал его мозг, но ни одна из этих ролей не особо прельщала Фушигуро, поскольку он бы предпочел быть соучастником, чем тем, кто разгребает последствия в итоге. Такие ситуации были, бесспорно, уморительными, если Сукуна не перебарщивал с гениальностью, но чаще всего они оказывались изматывающими в своих внезапности и надоедливости. — Ты такой довольный только потому, что уже в минутах от того, чтобы нагрянуть на меня со своей местью или есть что-то еще? Ремен, пока Мегуми размышлял на тему того, ограничится ли сегодняшний план Сукуны одной лишь кофтой, или ему захочется растянуть свое возмездие на какие-либо еще части жизни Фушигуро, не отводил взгляд в сторону, со слабым прищуром наблюдая за каждым движением. Это было слегка неловко, но терпимо. — Ты сегодня рассердился, когда я тебе рассказал о случае с той женщиной. — Да, я думал, что ты гораздо умнее, прости, — Мегуми ощущал себя разморенным из-за погоды, поэтому возмущался больше по привычке, чем из желания все прекратить. — Почему тебя вообще злит глупость других людей? Ну, если мы оба будем делать вид, что верим в твою ложь, — вместе с очередным потоком свежего, влажного воздуха Фушигуро почувствовал, как шлейф запаха Сукуны закрутился перед лицом, оставляя после себя тоскливый осадок. — Почему ложь? Ты же не думаешь, что я беспокоюсь за тебя, придурка? — О, конечно же, нет. По крайней мере, ты усердно пытаешься убедить себя, что это не так, — от сканирующего взгляда было не по себе лишь отчасти, но Мегуми, преследующий свои цели, не пытался увести глаза и сделать вид, что дождевые капли, разбивающиеся об асфальт, до ахуения интересная вещь: во-первых, он этим и так занимался все время, как только они вернулись в комнату, во-вторых, он не чувствовал никакого напряжения между ними. Просто два соседа по комнате, которые не так давно стали именовать себя еще и друзьями, курят сигареты одного из них и в скором времени будут заниматься рукоделием с кофтой второго. Что может быть напряженного в подобной ситуации, ведь так? — Пока мне не покажут закон, запрещающий уходить в открытое отрицание очевидных вещей, я буду этим заниматься до посинения, — улыбка плавно растянула рот Сукуны, заламывая его вниз по краям, и Фушигуро не смог сдержаться, чтобы не отразить то же самое на своем лице. — Точно, у нас тут свободные взгляды, — Мегуми подтверждающие промычал в ответ, выбрасывая окурок в керамическую чашку без ушка, которая раньше, по словам Сукуны, принадлежала человеку, жившему здесь до него. — Я уже все приготовил для дела, пока ты тут мечтательно наблюдал за течением жизни, поэтому вставай, лентяй. Насколько бы сильно Фушигуро не хотел откладывать их планы, в которые он был втянут против своей воли, он знал, что рано или поздно ему придется подняться с подоконника и совершить хотя бы несколько полезных действий, демонстрируя все свое раскаяние из-за совершенной ошибки. Ебучие, блять, зажигалки. — Кстати, о свободе слова. Представляешь, мне однажды чуть нос не сломали. — Был повод? — Мегуми резко фыркнул, веселясь фактом, что Сукуна не расценивал ни одну из его выходок в качестве идеи для драки, а потом рассмеялся еще больше, осознавая, что причина, по которой Ремен так считал, было не его здравомыслие, а то, что он сам творил вещи и похуже. — Ага, года полтора назад один долбоеб меня убеждал в том, что моя ориентация это противоестественно. — Подожди, это тот случай, когда ты ходил почти месяц с заплывшим носом, рассказывая всем, что навернулся с тренажера в зале? — Сукуна, открывая по очереди тюбики с краской, застыл, будто стремился досконально вспомнить то время. — Да, именно он, — Мегуми, завалившись на свою кровать в единственное свободное место, которое не было занято всякой чушью, вертел в руках кисточки, запечатанные в пленку, и болтал свисающей с края ногой. — Нельзя было, чтобы кто-то в универе узнал, что я дрался. — Ка-о-о у-я? — Ремен, борясь с очередной упаковкой, которая не поддавалась его пальцам, зажал крышечку между зубами и провернул до странного сухого хруста. — Это твои зубы захрустели? — Не, — Сукуна, вытерев рот тыльной стороной ладони, перевернул тюбик обратной стороной и сосредоточено вчитался в мелкий шрифт. — Вот, сука, просроченный. Он, скорее всего, испортился. — Ремен со своего места швырнул его в урну возле двери, переключаясь на другие цвета, которые Мегуми, чтобы умоститься удобнее, сдвинул ближе к середине. — Так какого хуя он от тебя вообще хотел? Он развязал потасовку на почве того, что ты гей? — А, не совсем, — Фушигуро помнил, что он тогда был не совсем трезвым и не совсем вменяемым, из-за чего тот парень воспринимался больше, как раздражитель, чем настоящая угроза, но от стычки это все равно их не уберегло. — Мы почти разошлись на нормальной ноте, но он напоследок сказал что-то типа «я все равно считаю тебя неправильным», а я ему ответил, что он тупой осел и… не знаю, вроде, я еще пошутил про его мать или отца. Я уже точно не помню. Сукуна прекратил копошиться среди своих даров капитализма и тупо уставился на Мегуми, выдерживая долгую паузу. — И он после этого тебя треснул? — Мгм, — Фушигуро пожал плечом, не понимая, какая именно часть его тупого рассказа так сильно впечатлила Ремена, что он оставил в покое все тюбики с краской и наконец-то перестал шуршать пленкой. — В чем дело? — Думаю о том, что я бы тоже не выдержал, если бы взрослый парень начал использовать шутки пятиклассников для своей защиты, — он слабо помотал головой из стороны в сторону, а потом вдавил указательный и большой палец в глаза, начиная беззвучно смеяться. — Напомни мне, почему я вообще с тобой до сих пор общаюсь, бля-я-я, — Сукуна изображал высшую степень разочарования, пытаясь вложить в ругательский стон все свое нечеловеческое страдание, но Фушигуро был другого мнения на этот счет. Этот внезапный звук абсолютно точно не должен был подействовать на Мегуми таким образом, но не все в этом мире, к сожалению, происходило по сценарию, поэтому он во избежание любых вопросов подтянул колено к груди и продолжил подбрасывать вверх упаковку с кисточками. — Я могу назвать много причин, но, думаю, ты их знаешь и сам, — Фушигуро даже чуток удивился, что его голос остался таким же флегматично спокойным, как и до этого, учитывая полувставший член в штанах и почти полностью выключенный мозг. Ну, как бы там ни было, он знал главное правило избавления от внезапных стояков, а именно «чтобы перестать тревожиться о мелких проблемах, нужно переключить внимание на что-то серьезное», поэтому, делано нахмурив брови, стал думать о том, какой пиздец может наступить, если Сукуна попросит его что-то принести из другой части комнаты, и о том, как будет обидно, если они все-таки испортят его кофту и он больше никогда не сможет ее надеть. — Хорошо, напиши список и отправь мне по электронной почте. Я внесу правки, как только появится окошко, — Сукуна был слишком занят поиском своего телефона, который, скорее всего, валялся где-то под бедром Мегуми, поэтому не обращал никакого внимания на глупое выражение лица Фушигуро, усердно старающегося вести себя, как обычно. — У тебя все нормально? — Мгм, — Мегуми часто закивал головой и сразу же подумал о том, а делал ли он так обычно? Или он просто мгм-кал без этих дурацких кивков? А может он щелкал пальцами в воздухе, мол, ого, да, ты прав? Все это оставалось под вопросом. — Подай банку. — Поднимись и возьми. — Ну ты же ближе стоишь к столу, тебе сложно? — Мгм, — Ремен точь-в-точь повторил движения Фушигуро, а потом, очевидно, решив, что достаточно показал характер, подошел к столу и все-таки подал энергетик. — Или тебе дать тот второй? — Не, этот нормальный, мне нравится. — Фу, у тебя нет вкуса, Мегуми, раз тебе такое по душе. — Не, я уверен, что есть. Учитывая, как много я курю, без горечи точно не обойтись, — штаны уже давили не так сильно, потому что за время, пока Сукуна выебывался, кровь успела отлить от члена и вернуться обратно туда, откуда бы она там не приливалась, поэтому Мегуми решил не упускать возможности для идиотского каламбура и воспользоваться шансом переключить тему. — У нас сейчас момент, когда мы обмениваемся своими базовыми физиологическими характеристиками? — Нет, это момент, когда я уморительно шучу, а ты смеешься, будто не слышал в своей жизни ничего более остроумного, — Ремен, еще раз обведя взглядом комнату и пару раз похлопав себя по карманам домашних спортивных шорт, резко обернулся в сторону Мегуми, подозрительно осматривая его и место, на котором он полусидел-полулежал, избегая любой работы. — Мегуми, мне в детстве уже вырезали аппендицит, боюсь, у моего организма уже нет места, куда отфильтровывать все твои шуточки, — он, очевидно, придя к какому-то решению в голове, подошел вплотную к Фушигуро и надавил ладонью на поджатую к груди ногу, переворачивая его на бок. — Какого хера ты молчал, что мой телефон все это время был под тобой? — У меня нет глаз на жопе, чтобы различить, твой или мой телефон там лежит. И что у тебя за манеры? Не мог просто попросить меня встать? — Сукуна громко цокнул и закатил глаза на эти бессмысленные вопросы, проверяя, все ли в порядке с его мобилкой и, убедившись, что веса Мегуми не хватило для того, чтобы раздавить или поцарапать экран, сосредоточено разблокировал его и принялся что-то листать, — а насчет аппендицита я должен был догадаться раньше. Сразу после того, как ты однажды съел три пачки чипсов просто потому, что тебе было лень выходить из комнаты, а запасов всякой химозной хуйни у тебя хватает с головой. — Причем тут вообще аппендицит, если это больше подходит для проблем с желудком? — Сукуна разговаривал абсолютно спокойно, можно было даже сказать «незаинтересованно», но веселье, которое весь день булькало в его глазах, вернулось сразу же, как только он взял в руки брусок какой-то белой херни и, положив телефон рядом с бедром Мегуми, принялся что-то чертить на черной толстовке. — У меня тогда был первый полноценный выходной за три недели. Не вижу повода для осуждения. — Я и не осуждаю тебя, я до сих пор возмущен, что ты со мной не поделился. — Ты, вроде, никогда и не спрашиваешь моего разрешения для таких вещей. — Одно дело это брать без спроса, догадываясь, что ты знаешь об этом, но все равно мне ничего не говоришь, а другое — выхватить прямо у тебя из рук. Вряд ли я бы уцелел во время такой выходки. — Ты себя недооцениваешь в силе, а меня переоцениваешь в заинтересованности бороться за пачку чипсов. — Мы сегодня буквально чуть не подрались утром, потому что ты не хотел отдавать мою толстовку. — О, так это совсем другое. Я не совершил кражу твоего имущества без твоего ведома. — Да, потому что ты совершил грабеж. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, Мегуми. — Кража и грабеж это разные вещи, Сукуна, — Фушигуро состроил крайне презрительное лицо из-за незнания Ременом таких, казалось, очевидных вещей, хоть и прекрасно осознавал, что не все поголовно должны разбираться в юридических терминах. Ему нравилось чувствовать себя знающим в тех вещах, о которых Сукуна мог только догадываться. — Я тебе не верю. — Они даже называются по-разному, это тебя ни на какие мысли не наталкивает? — Знаешь, я не так часто думаю о семантике и происхождении каких-либо слов, — он закусил внутреннюю сторону щеки, щурясь, чтобы прикинуть, правильную ли разметку для своего рисунка сделал. Мегуми, в свою очередь, видел в этом лишь набор случайных прямых и кривых линий, которые явно не улучшали вид его кофты. — Так и в чем же разница? — Ремен, скорее всего, удостоверившись в верности своего хаотичного наброска, в котором, Мегуми предположил, он видел что-то большее, чем черточки, развернул голову к Фушигуро, и его лицо резко разгладилось, больше не отображая мыслительную деятельность. — Грабеж это открытое хищение, а кража — тайное. Из этого следует, что твоя утренняя выходка по всем пунктам подходит под определение слова «грабеж», поскольку ты не скрывал своих намерений, все было тобой спланировано заранее, жертва, то есть я, также находилась на месте преступления и, что не мало важно, элементы причинения вреда присутствовали. — Значит, то, как ты нагло пиздишь мою еду и сигареты, называется кражей, верно? — Ты быстро учишься. — К своему резюме в графу навыков добавлю «меньше, чем за минуту разобрался в том, чему Мегуми Фушигуро посвятил три года учебы». — Вот знаешь, иногда ты говоришь что-то, оно повисает в воздухе, и после этого есть лишь желание развернуться и уйти, — Сукуна сосредоточено делал штрихи, совершенно не отвлекаясь от своего занятия, а потом, не глядя, протянул Мегуми один из тюбиков. — Так собирайся и уходи, но только после того, как краской наведешь все эти линии, чтобы они четко просматривались, а я пока на рукавах что-то еще нарисую, — на белой крышечке было видно четкий след от челюстей, и Фушигуро, откручивая ее, пальцами проследил ямки на пластике, отмечая, что, судя по отпечаткам, нижний ряд зубов, оставляя после себя неровную полоску, был самую малость искривлен. — Ты знаешь, как этим пользоваться? — Не будь мудаком, — Сукуна, все это время сидя на корточках у самого края и упираясь локтями в кровать, переместил корпус вперед, чтобы перелезть наверх, и случайно задел головой руки Мегуми, выбивая у него из пальцев сраный тюбик с краской. — Да еба-а-ать, — Фушигуро, на лету поймав упаковку, придавил ее больше нужного и, успев подставить вторую ладонь, предотвратил загрязнение сразу трех вещей: своего пледа, своей толстовки и своих штанов. — У меня, кажется, сердце остановилось только что, — прозрачная, мутная жидкость, сменившаяся плотным синим цветом, растеклась по обеим рукам, пачкая украшения и вызывая у Мегуми еле уловимое отвращение из-за неприятной текстуры на коже. — Боже, ты себе все кольца уже засрал. Как ты можешь в себе совмещать всю эту дурь с пунктиком на чистоту и быть таким неряшливым? — Фушигуро не знал, что все это время делал Сукуна и делал ли он что-либо вообще, кроме как запечатления в своей памяти этой позорной случайности, потому как все его внимание было направлено исключительно на то, чтобы не загадить все вокруг и не превратить их жилище в подобие комнаты ребенка, которому родители дали зеленый свет на все его задумки по изменению интерьера. — Это ты подбил мою руку, блять! — Мегуми был возмущен до глубины души тем, что, вместо того, чтобы помочь избавиться от этой ебаной краски, которая уже успела потечь дальше по запястью и занырнуть под рукав, Ремен сидел и со слегка удивленным видом вздумал ехидничать. — И я способный, как ты можешь заметить. — Не знаю, как называется самая малая единица измерения, но мы продвинулись ровно настолько в кастомизации твоей толстовки. — Знаешь, я просто до опиздения счастлив, ты себе даже не представляешь. Злости не было от слова совсем. Было раздражение и что-то, смутно напоминающее веселье, щекочущее горло изнутри и отодвигающее первичный импульс накричать на Ремена за его безалаберное отношение к случившемуся недоразумению. — Может, оставим эту толстовку просто для того, чтобы ты вытирался ей? — он это прямо увидел внутренним зрением: как Ремен все прошлые разы, отстраняясь ртом от члена, брал его футболку, чтобы избавиться от лишней влаги на своем лице, а сразу после - целовал так, словно ему было мало, поэтому Мегуми подумал, что такое предложение не будет лишним высказать вслух. Тянущие ощущения в паху вернулись сразу же, как только он продолжил развивать свои воспоминания, дополняя их всем, что успел запомнить, и уже нельзя было сказать, что он оставался сильно рад своей хорошей памяти, потому что член начал набухать снова, нервируя его. Фушигуро наблюдал за тем, как Сукуна копался в своем рюкзаке, попутно вытряхивая все, что ему мешало, а потом достал пачку салфеток и, вернувшись обратно к кровати, опустился на колени. — Дай сюда, — с момента, как первая полоска краски внезапно полилась из тюбика, и ровно до этих самых пор, когда Ремен выжидающе начал на него смотреть, сидя у его ног, Мегуми, словно динозавр с короткими лапами, держал руки ладонями вверх, боясь пошевелиться, чтобы не усугубить ситуацию. — Это все нужно убрать. — Ты такой наблюдательный, я просто в шоке, — сонливость, которая преследовала его последние часа два, резво испарилась, заменяясь другим состоянием под названием «обессиленное смирение»: все, начиная от самой идеи, заканчивая этим нелепым исполнением, можно было именовать ебаным абсурдом. У него складывалось впечатление, что этот момент не мог стать более странным даже в том случае, если он, вместо того, чтобы сидеть с грязными руками, упал бы на пол и начал танцевать брейк-данс. А он даже не умел танцевать брейк-данс: вот, насколько высоким был уровень бреда, висевший в воздухе. Ремен, вытирающий его руки, как бы молчаливо заглаживавший свою вину; барабанящий дождь за окном, который начинал шуметь все больше; свежий воздух, смешивающийся с одеколоном Сукуны; грязные пальцы с подсыхающей на них синей краской; собственный стояк в штанах, еще не настолько окрепший, чтобы оттопыривать штаны, но уже достаточный для того, чтобы ныть; оставшийся сладкий привкус от сигаретного фильтра на губах, не смывшийся даже парой глотков энергетика; Ремен, пытающийся скрыть свою улыбку; толстовка, расписанная хаотичными линиями, лишенными всякого смысла. И многое другое: то, что даже не поддавалось словесному описанию. Все из этого вызывало внутренний крик, непонятно из-за чего возникший: усталости, веселья или пиздецки сильного возбуждения. — Тебя, кажется, бесполезно учить чему-либо, Мегуми. Получается не совсем так, как должно, — Сукуна тщательно оттирал следы синевы на ладонях, но она уже успела въесться в линии, грозясь остаться там еще на неопределенное время. Фушигуро это, честно, очень мало волновало сейчас, потому что его мозги уже были настроены на другие проблемы, да и он прекрасно знал, что делать с таким - один звонок маме, и она расскажет ему тысячи способов, как избавиться от въедливой краски без вреда для здоровья. — Я отлично схватываю новую информацию, но только ту, которая мне хотя бы как-то понадобится в жизни и которая меня действительно интересует. А портить свои вещи самостоятельно я в дальнейшем не собираюсь. Поэтому ты хоть лоб разбей в попытках мне показать, как правильно смешивать и наносить эту вонючую краску, один хер я не запомню. — Ему пришлось сконцентрироваться, чтобы не пялиться на голые, острые колени Ремена, и удержать взгляд там, где это допускали приличия — на лице Сукуны. — О, но, знаешь, что? Ремен явно не оскорбился, что потратил свои силы на то, чтобы увлечь Мегуми новым занятием, получив за это очередной протест, но все равно вслух отвечать ничего не стал, лишь слегка подняв брови вверх, давая понять, что он слушает. — Ты можешь меня научить кое-чему другому, — Фушигуро не продумывал этот план до мелочей, надеясь на волю момента, поэтому, как только слова покинули его рот, он почувствовал, как его желудок резко напрягся от возникшего волнения, словно что-то невидимое со всей дури врезалось ему в живот. — Я все еще тебя слушаю. У меня нет настроения играть в шарады. — Помнишь, когда я тебе делал минет, ну, когда еще… — Я помню. Что дальше? — Сукуна резко прервал его, будто не хотел слушать об этом случае, и одному богу было известно, какого хера это вызвало у него такую реакцию. — У меня тогда возникли сомнения, что у меня получится полностью взять… ну, — Мегуми почувствовал, как у него нагрелось лицо и слюна скопилась во рту, словно ему снова семнадцать, — полностью взять твой член в рот? — Я помню. Не могу сказать, что в тот раз это стало проблемой, — Сукуна тщательно вытирал свои пальцы сухой салфеткой от пятен синей краски, ведя себя так, будто они обсуждали что-то обыденное и привычное, но Фушигуро видел, что обыкновенно уверенный и пронизывающий взгляд Ремена сбился из-за поднятой темы. — Ну так, в чем дело? — Я хочу, чтобы ты меня научил этому. Или просто побыл добровольцем, пока я безуспешно пытаюсь засунуть твой член себе в рот, — он с трудом сглотнул, чувствуя образовавшуюся из-за волнения преграду в районе кадыка, которая мешала ему говорить, но которую он успешно игнорировал. Его никогда не волновала эта тема от слова совсем: он знал, что без проблем справлялся с делами, в которых требовался его рот и чей-то член; он знал, что никто не возникал из-за нехватки более углубленных навыков, поскольку в попытках компенсировать совершенно недружелюбное горло он научился использовать свой язык, щеки, губы и руки по максимуму; он знал, что никто никогда от него не требовал того, чего он не хотел и не мог дать; он знал, что он был хорош, но сейчас этого было недостаточно. Он хотел быть лучше, он хотел быть запоминающимся. — Ладно, — Сукуна не всматривался в его лицо, не выискивал молчаливого подтверждения словам, спрятанного в глубине глаз, не ждал, пока Мегуми продолжит ему объяснять свою идею. Он ответил тихо, но очень понятно. — Хорошо. — Я хочу тебя поцеловать, — это взялось из ниоткуда, но точно не беспочвенно. Это то, чего он хотел в эту самую секунду, и раз он смог выговорить вслух свое желание научиться использовать весь потенциал своей ротовой полости, то вопрос о поцелуях не казался уже чем-то волнующим. — Ладно. — Ладно? — Ну, да. А что мне еще на это ответить? — Ты утром увильнул, когда я хотел тебя поцеловать. — Утром ты и не говорил, что хотел этого. Это было дебильное стечение обстоятельств и перенапряжение. Да, ведь не всегда было важным то, что именно ты говоришь, порой становилось важнее то, как именно и какими словами ты выражаешь свои мысли. И Сукуна любил расставлять такие «смысловые» ловушки повсеместно, видимо, считая себя невероятно смышленым. — Какого хера ты меня воспитываешь? — Воспитываю? О, нет, Мегуми, я просто хочу, чтобы меня целовали тогда, когда действительно хотят этого, а не тогда, когда кровь в голову бьет с особой силой. — Ремен быстро проскользил языком по своей нижней губе и, отбросив салфетку на стол, продолжил: — Согласен, что внезапные порывы тоже должны присутствовать, но на данном этапе я не хочу давать тебе ложных надежд на то, что ты можешь нападать на меня каждый раз, когда тебе это взбредет на ум. — Я и не собирался так делать, блять, о чем ты вообще говоришь? — Славно. — Ты же понимаешь, что в стократ усложняешь все? — А ты? — он уперся уже чистыми - насколько это было возможным - руками с обеих сторон от ног Мегуми, и Фушигуро словил дежавю их первого раза. — Да, и я. Но я пытаюсь, правда. Ну, не делать все сильно запутанным. — Я знаю. У тебя есть свои тараканы, но их довольно легко раздавить, — Сукуна, не давая возможности развить тему про вредителей и хлам в голове, вытянул шею вперед и бессловесно закончил на этом разговор. Это начиналось так обыденно, словно они действительно делали такие штуки повсеместно и каждый раз, когда вздумается. Мегуми совершено не чувствовал неловкости, легко двигая челюстью и упираясь носом в щеку. Их губы не устраивали бой, не дрались в попытках забрать главенствующую роль, зубы не кусались, а руки не хватали все, до чего доберутся. Они целовались просто и без заморочек, касаясь языками и меняя угол, желая сделать друг другу приятно. Если пару десятков минут назад Мегуми думал, что тот кислый энергетик действительно достойный внимания, то сейчас, чувствуя вкус то ли манго, то ли персика, то ли еще какого-то фрукта во рту Ремена, он пришел к выводу, что не так-то и сильно был прав в своих выводах. — М, твой энергетик вкуснее, — Фушигуро знал, что его собственные скулы уже успели порозоветь и уменьшить природную бледность кожи. — Я знаю, я тебе его предлагал не просто так, — Сукуна громко сглотнул, отстраняясь ровно настолько, чтобы полностью видеть лицо Мегуми. — В следующий раз не буду отказываться. — Так сильно уверен, что я захочу тебе в следующий раз предложить попробовать свои газировки? — Да, я в этом уверен, — Фушигуро был доволен сегодняшним днем, не смотря ни на что и вопреки всему. Ему нравилось то, к чему все ведет, и он точно не собирался давать заднюю, чувствуя ахуеть какую сильную уверенность по поводу всего, что затеял. — Мне нужно в душ, если ты все еще собрался учиться новому. И тебе тоже. Ты весь в краске. А еще мы лазили по заброшкам и трогали котов, — Сукуна перечислял все причины таким образом, словно Мегуми мог крикнуть отказом, обижаясь на такой вздор, как необходимость поддерживать чистоту. Но он бы точно не стал, и Ремен это знал прекрасно. Хотя, может быть, это был его своеобразный способ заземлить себя и вернуть утраченное самообладание, но об этом Фушигуро точно не стал бы спрашивать. — Да, точно. — Бля, сейчас… пусть только стояк спадет, подожди.