roommates: relationship psychology

Холодная металлическая скамейка, что располагалась в центре полуподвального помещения прачечной, неприятно давила в задницу и вызывала настойчивое желание подняться с нее и бесцельно бродить по периметру комнаты, но Мегуми, сосредоточенно пялящийся на ворох своих шмоток, что по кругу болтались в барабане стиралки, игнорировал этот импульс со всем упрямством. Замок его спортивной кофты тихо звякал о дверцу и погружал Фушигуро в легкий транс, отвлекая и от тупой боли в ногах из-за блядски неудобной скамьи, и от того гнетущего молчания, что висело в воздухе между ним и, - какого-то хрена увязавшимся следом с самого утра, - Сукуной.  — Я иду стирать свои вещи, — Мегуми бросил это прямо перед выходом из комнаты, желая как можно скорее закрыть за собой дверь и убежать прочь. — О, как кстати. Мне тоже нужно кое-что освежить, — Ремен ковырялся в их общем шкафу, пытаясь что-то отыскать, и своим ответом пригвоздил его к полу. Смесь из неловкости и беспокойства, что сосредоточилась в самом центре межреберного пространства Мегуми, не давала ему спокойно жить, казалось, с самого утра вчерашнего дня, и Сукуна, как предположил Фушигуро, собирающийся плестись за ним на прицепе, совершенно не улучшал ситуацию, потому что, в какой-то степени, сам являлся виновником его дурацкого поведения. — Ты не видел бумажный пакет с использованными зажигалками, который, я уверен точно, лежал прямо на этой ебаной полке?  — Понятия не имею, о чем ты говоришь, — Мегуми очень сильно сдерживал себя от того, чтобы не начать пятиться назад, как персонаж мультфильма, желающий незаметно скрыться, но волнение, что скопилось в ногах, делало его нерациональным и глупым. — Может, нас ограбили? Помнишь, как тогда, когда батарейки из датчика дыма сперли, — они оба знали, кто и куда дел те пальчиковые штуки из пожарного извещателя, поэтому Фушигуро в данный момент времени ходил по ахуенно тонкому льду, ломая комедию. — А зачем тебе вообще сдались эти зажигалки? Они же не работают, — тот самый кулек, что так усердно искал Сукуна по непонятным для Фушигуро причинам, еще вчера в обед, когда Мегуми пришел после пар с необъяснимым чувством тревоги, которую нужно было сбросить, и которую он направил на уборку в комнате, загадочным образом оказался в общем пакете с хламом и в следствии - выброшенным в мусорный бак за общежитием. — Если бы они мне были не нужны, я бы их, во-первых, не собирал, во-вторых, не искал бы сейчас. Тебе так не кажется? — Ремен не выглядел особо расстроенным, если доверять зрительным способностям и эмпатичности Фушигуро, но небольшая доля недовольства все же отображалась в складке между его бровями. — Куда ты их дел, Мегуми? — Я их не трогал, — выбирая в голове модель поведения для образовавшейся ситуации, Фушигуро, все же, вернулся к персонажу мультфильма и сделал пару шагов спиной назад, чтобы увеличить расстояние между ним и Сукуной и обезопасить себя от любых дальнейших действий, которые бы Ремен предпринял в попытке поставить его на место. Физической расправы Мегуми не боялся, да и был уверен в здравости Сукуны, который бы никогда и не прибег к такой бессмысленной форме конфликта, но какое-то ощущение катастрофы все же присутствовало во всех альтернативных вариантах развития сложившейся ситуации, которые Фушигуро нафантазировал себе, пока тянул время. — Почему тогда ты ведешь себя, как полнейший придурок? — Ремен еще больше свел брови вместе, но слабая, хитрая улыбка рушила его устрашающий образ.  — Я думал, ты уже к этому привык, — ручки большого пластикового пакета, в который Мегуми напихал свои вещи для стирки еще с самого утра, начинали неприятно резать ладонь, и Фушигуро, сделав еще один шаг назад, дотронулся пальцами второй руки до двери, якобы пытаясь ее открыть, и надеялся, что этим движением ясно дал понять о своих намерениях и желании поторопиться.  — Ты не настолько смешной, каким хочешь казаться, — Сукуна, еще раз пробежавшись взглядом по содержимому шкафа, тяжело вздохнул и захлопнул дверцу, оставляя свои попытки найти там то, к чему Мегуми днем ранее приложил свою легкую руку, думая, что поступает правильно. — Они тебе были сильно дороги? — Фушигуро упирался плечом в твердый материал их входной двери и, начиная обретать осознание, что именно он сделал, чувство вины из-за своей безмерной тупости навалилось на него одним махом. Он никак не показал свое легкое разочарование в самом себе, но в голове начал прикидывать, какой существовал шанс, что мусорные баки за общежитием все еще стояли не тронуты со вчерашнего обеда.  — Еще раз тронешь мои вещи и, тем более, их выбросишь… — Сукуна остановился на середине предложения, и Мегуми не был уверен, что это пауза была сделана для того, чтобы подобрать слова. Зная Ремена, данная заминка использовалась им, как возможность отфильтровать все то, что вертелось у него на языке, чтобы случайно, между делом, не проклясть бедного Фушигуро. — Как у тебя вообще совести хватило это сделать? — И что будет? — Отвечать на вопрос о своей совести Мегуми не видел смысла, потому что сомневался в ее наличии, а в случае ее присутствия - в том, что она функционировала правильно, поэтому перевел внимание Сукуны на его невысказанную угрозу, ведь иметь дело с чьим-то недовольством Фушигуро привык, а вот с объяснением собственных поступков у него были небольшие проблемы. Будем честными, Мегуми почти во всех своих решениях, какими бы диковинными они не казались остальным, был уверен на все сто процентов, считая, что никто из его окружения не смог бы поступить разумнее. Порой такое самомнение приводило его в тупик, а окружающих людей - в бешенство, но, вместо разжевывания логической цепи, которую он выстравивал, принимая то или иное решение, Фушигуро просто корректировал в будущем те моменты, которые по истечению времени и ему самому начинали казаться странными, поэтому всеми вопросами об адекватности его выходок он пренебрегал настолько, насколько требовала отдельно взятая ситуация.  — Я разобью тебе нос, — Мегуми наблюдал за тем, как Сукуна изучал свои шмотки, что лежали на его стуле, на предмет пятен и других загрязнений, и понятия не имел, что ему следовало делать: подождать, пока Ремен закончит свою дотошную инвентаризацию, и спуститься в прачечную вместе, или забить хер на человеческий фактор и исчезнуть за дверью.  — Ты не посмеешь этого сделать, — Сукуна, казалось, не обращал никакого внимания ни на тот внезапно выяснившийся факт, что Мегуми выбросил его редчайшую коллекцию зажигалок, ни на то, что Фушигуро с самого утра вел себя, как полнейший кретин, не зная, куда деть глаза из-за смущения, что сопровождало его целые сутки.  — Давай, поболтай мне еще тут, умник херов. Ты еще даже не успел закончить университет, а с темы съезжаешь так, словно десятилетиями работаешь в госструктуре, — Ремен лениво махнул рукой в его сторону и резко отвлекся от своего занятия, поворачиваясь лицом к Мегуми так, будто что-то важное стрельнуло ему в голову. — Ладно, то, что ты выбросил их, это мы уже выяснили, не выяснили мы вот что: на кой хер ты вообще это сделал? — Они мозолили мне глаза, — это было единственное, что смог выдать Мегуми, не ставя под сомнение принцип «я делаю, а объяснять, почему именно так - вне моей юрисдикции».  — То есть, весь остальной хлам в том шкафу ты находишь невероятно привлекательным? — Ошарашенное выражение лица Сукуны, который выглядел так, словно сомневался в реальности всего происходящего, слегка повеселило Фушигуро, но он удержал себя от того, чтобы не фыркнуть вслух. — Ты еще сделай вид, что тебе кто-то звонит, и тебе нужно срочно ответить, чтобы сделать эту ситуацию еще более нелепой, — считая себя очень скрытным, Мегуми, сам того не замечая, к этому моменту диалога почти что навалился на двери, готовый в любую секунду к бегству, и то, что Сукуна обратил на это внимание, совершенно его не удивило. — Что ты хочешь от меня услышать? — Фушигуро набрал полные легкие воздуха и с силой выдохнул, надеясь, что Ремен, будучи по своей натуре эмпатичным мудаком, сжалится над ним и прекратит донимать. — Я могу как-то загладить свою вину и залатать твою душевную рану из-за утраты этих блядских зажигалок? — Сказав это, Мегуми совершенно точно не собирался делать хотя бы что-то, что могло действительно исправить его положение, но пустить пыль в глаза, чтобы Сукуна, наконец-то, отстал, ему было необходимо. Да и ничего из предложенного его серым веществом не подходило под термин «искупление», являясь, скорее, одолжением или снисходительной помощью, и Фушигуро знал, что Ремен такие движения точно не оценит. Единственное, что он мог предоставить в качестве возмещения, это то, где им двоим понадобится немного времени и не понадобится одежда, но его уровень смелости перед Сукуной, чтобы так прямо об этом заявить даже в шутку, оставлял желать лучшего. — Мне продолжить молчать, чтобы ты смог закончить свои мыслительные потуги и, все-таки, озвучил вслух то, что у тебя на уме, или самому предложить свой вариант развития событий? — Ремен, наконец-то, закончил перебирать свое барахло с места на место и двинулся в сторону Мегуми, взяв с собой только толстовку, которую, Фушигуро был уверен, он надевал только дважды после прошлой стирки. — Ты реально идешь вниз только с этой кофтой? — Мегуми почувствовал, как его лицо против воли скорчилось в недоумении. — Да, я позавчера забыл ее бросить к остальным вещам, а она мне нужна. Еще вопросы? — Он остановился в паре шагов от все еще приклеенного к двери Фушигуро и выжидающе смотрел, давая возможность Мегуми самому начать действовать, продолжив с того момента, где он собирался свалить из комнаты. — Мы идем, или у тебя закончились ресурсы на сегодня? Фушигуро чудом удержался от того, чтобы не закатить глаза от раздражения, но прикрыть их все равно пришлось, переваривая и отсеивая те ответы, которые ему казались чересчур агрессивными: — Знаешь, ты иногда такой странный, блять. — Это в хорошем или плохом смысле? — Сукуна сделал еще один шаг вперед, тем самым ускоряя Мегуми в принятии решения, и Фушигуро, последний раз подозрительно взглянув на него, толкнул дверь и вышел из комнаты. Только одному богу было известно, каких усилий Мегуми стоило, оказавшись в коридоре, не захлопнуть ее прямо перед носом Сукуны, таким образом воздавая ему по заслугам за все те разы, когда он, считая себя непревзойденным шутником, поступал с ним также, но, решив, что он выше таких пакостей, по крайней мере, в данный момент времени, просто отошел в сторону, позволяя Ремену провернуть ключ в замке.  — Когда как, — Фушигуро не был настроен на полноценный разговор, все еще находясь на середине анализа своего душевного состояния и того, что нарушило его покой, - если таковой вообще когда-то присутствовал, - поэтому сухие и короткие ответы были единственным, что смог сформировать его мозг, не отвлекаясь от поминутного выстраивания в своей памяти тех вещей, что к настоящему времени готовы были его раздавить.  — А сейчас в каком? — Ремен, закинув свою толстовку на плечо, выглядел слишком спокойным, как для человека, который недавно узнал, что его драгоценные, неработающие зажигалки выбросил какой-то идиот, думающий, что имеет на это полное право, но Мегуми, не имея ни малейшего желания задаваться этим вопросом, быстрым шагом направился вдоль коридора, оставляя мирно шагающего Сукуну позади.  — Что-то между, — он пробубнил себе это под нос, даже не рассчитывая на то, что его ответ окажется услышанным, потому как, во-первых, был на грани того, чтобы не распсиховаться, во-вторых, не видел смысла в их диалоге.  — С тобой болтать одно удовольствие. Где ты вообще берешь силы, чтобы так много говорить? — Громкий топот Фушигуро отлетал от недавно выкрашенных стен, полностью заглушая тихие шаги Сукуны, который неторопливо, но уверено его преследовал. — Это все, что ты хочешь узнать? Или у тебя в запасе есть действительно важные вещи, которые нужно прояснить? — Ты правда считаешь, что секс можно использовать как валюту или способ извиниться? — Услышав вопрос, Мегуми сдержал в теле импульс развернуться на месте, недоуменно уставившись на Сукуну, и ускорил шаг. Он прекрасно знал, что они вдвоем направлялись в одно и то же место, - куда, к слову, Ремена никто не брал за компанию, - и что шанса избежать этого разговора у него не было, но никто не запрещал ему пофантазировать.  — К чему это вообще? Я упустил ту часть разговора, где мы оживленно обсуждали то, что предшествовало твоему вопросу? — Фушигуро крепче вцепился в пакет и начинал терять нить диалога, который внезапно начался, и, как надеялся Мегуми, закончится так же.  — Да, это произошло тогда, когда ты резко замолчал после предложения искупить вину. Я почти на сто процентов уверен, что ты был в секунде от того, чтобы сказать что-то невообразимо глупое и, как обычно, все опошлить.  — Я считаю, это моя цель, которая была поручена мне еще на небесах, — скатываться в шутовство было приемлемо, но не фантастически умно.  — Я разочарован в твоих жизненных взглядах, но у меня нет настроения сейчас тебе объяснять, в чем ты неправ. — Словно, если бы у тебя было настроение, и ты решил бы провести мне лекцию о неправильности восприятия мира и вещей в нем, то что-то бы поменялось, — поменялось бы однозначно. Мегуми, хоть и был упрямым в своих устоявшихся ценностях, но никогда не пренебрегал чужими точкам зрения, если они были подкреплены фактами и доводами. Поэтому существовала огромная вероятность, что Ремен, предложив свою концепцию, заставил бы Фушигуро поразмыслить над этим и прийти к усредненному решению, но на данный момент ресурса его мозгов с трудом хватало, чтобы переварить все то, что уже и так имелось в нем, поэтому Мегуми был благодарен за отсутствие подробного разжевывания его проеба.    — Ты последние два дня еще более раздражающий, чем обычно. В чем дело? Ох, блять. Фушигуро не стеснялся выражать свои чувства через рот, но в обычном порядке вещей все эти чувства можно было классифицировать, как «недовольство», «раздражение», «несогласие» и прочие вещи, что заставляли его естество задумываться об адекватности человеческого поведения. Но речи о том, чтобы проговорить вслух то, что его гложило целые сутки, не могло и быть, потому что ни под один критерий вышеперечисленных эмоций это не подходило.  — Скорее всего, не выспался. Да и ты уже успел меня выбесить, так что давай просто молча разберемся с этим, — Мегуми тряхнул пакетом, показывая, с чем именно хотел разобраться, и смотрел только вперед, не оборачиваясь, чтобы избежать, он был уверен, изучающего и вдумчивого взгляда Сукуны, который всегда отражался на его лице после вопросов о самочувствии.  Следует обозначить, что у Мегуми никогда не было проблем с тем, чтобы сохранять и выдерживать зрительный контакт с абсолютно любым человеком, который встречался в его жизни. Порой такие игры в гляделки перерастали в соревнование, кто по итогу окажется большим бестактным упрямцем, и Фушигуро безоговорочно одерживал победу во всех подобных мероприятиях. Но одно конкретное событие, застигнувшее Мегуми врасплох, заставило его пересмотреть свою уверенность в том, действительно ли он может бесконечно сохранять за собой лидерство в прожигании взглядом своего оппонента. Все еще имея при себе осадок, что оставался после напряженного четверга, все происшествия которого были с исключительной точностью направлены на уничтожение Мегуми, спокойствие, встретившее его в первые секунды пятничного утра, было настолько несвойственным по сравнению со вчерашним днем, что Фушигуро хотелось оставлять свои глаза закрытыми настолько, насколько это было возможно, чтобы оттянуть момент встречи с реальностью. Незнакомый звук будильника, что играл на порядок тише обычно орущего на всю громкость собственного телефона, мягко вытаскивал Мегуми из мира грез, лишая остатков сна и немного корректируя его планы по поводу безответственного отношения к своему распорядку дня. Постоянно засыпая лицом к стене, - которую он использовал, как молчаливого оппонента в своих мысленных спорах перед тем, как отключиться от усталости, - и просыпаясь, уткнувшись глазами в нее же, у Фушигуро выработалась привычка первым делом тянуться рукой за спину, чтобы выключить блядскую трещалку и поваляться в кровати еще полчаса для обретения полного контроля над своими конечностями, наслаждаясь оглушительной тишиной, которая на протяжении всего дня исчезала в суматохе учебного времени. Но, выждав пару десятков секунд, надеясь на то, что назойливый звук исчезнет сам по себе, Мегуми, наконец-то, открыв глаза, чтобы помочь ему заткнуться, столкнулся с тем, что никак не ожидал увидеть. Розовые волосы Сукуны, неаккуратно сбившиеся на макушке, мягко касались его подбородка, и Мегуми, считая себя вполне себе сообразительным парнем, в тот момент почувствовал себя совершенно поехавшим. Ощутив приличную порцию адреналина, что в долю секунды простимулировала всю его бедную нервную систему, Фушигуро резко подался спиной назад, не до конца успев решить, для чего именно, и, если бы не теплая ладонь Ремена, удержавшая его за запястье, Мегуми со стопроцентной вероятностью оказался бы распластанным на полу из-за своей идиотской выходки. — Ты прям с самого утра решил натворить херни? — Сукуна лежал лицом к стене, все еще удерживая кисть Фушигуро своей левой рукой на случай, если тот не успел прийти в себя и все еще находился под влиянием своего стремления упасть с кровати, — может, отложишь свои трюки на потом? — Какого хера? — Тупо пялясь на заднюю часть шеи Ремена, которая в обычном порядке вещей вызывала у Мегуми желание ее облизать, но сейчас являлась лишь визуальным шумом и поводом отвлечься от своего ступора, Фушигуро с трудом вздохнул, возвращаясь обратно на то же место, с которого хотел незаметно исчезнуть минутой ранее. — Прости, что не дал тебе навернуться. Не знал, что у тебя именно такой способ взбодриться перед учебой. Моя вина, — Сукуна убрал свою руку, удостоверившись, что больше никто не собирается начинать свое утро с расшибленного лба, обратно под подушку и достал из-под нее свой телефон, будильник на котором все еще настойчиво жужжал.  — Почему я здесь? — Тебя зовут Мегуми Фушигуро. Тебе двадцать лет. Ты учишься на юридическом факультете и проживаешь в университетском общежитии уже почти три года. У тебя есть склонность к драматизму и огромная любовь выводить из себя людей. Если я забыл еще какие-то основные факты о тебе, дай мне минуту, и я обязательно проясню для тебя ситуацию еще больше, — Ремен небрежно тыкал по экрану своего мобильника, выключая звук и проверяя уведомления, что один за одним вылетали вверху экрана после деактивации спящего режима.  — Мы укрыты моим одеялом, — отойдя немного от шока из-за обстоятельства и места, в котором ему довелось начать этот день, Мегуми сразу же догнало следующее осознание: его рука, которая послужила Сукуне рычагом и способом предотвратить катастрофу, теперь, когда он ее отпустил, продолжала лежать поперек его живота, словно так и было нужно.  — Да, это тоже факт. Отлично, значит, зрительное восприятие не нарушено. Ты меня отчетливо слышишь? — Фушигуро полностью игнорировал первичную идею прекратить обнимать Ремена и отодвинуться - или, что было более логичным, встать с его постели к чертовой матери, - потому что в ту секунду ему было неподвластно воспротивиться порыву той части своей души, которая, блять, пищала от восторга из-за положения, в которое он против своей воли, - но точно не против своих низменных желаний - оказался втянут.  — Прекрати заниматься этим идиотизмом. Как так получилось, что я проснулся на твоей кровати? — Ладонь Мегуми мягко касалась грудной клетки Сукуны, и Фушигуро потребовалось истратить много сил, чтобы оставлять ее неподвижной, так как он считал, что любой порыв с его стороны разрушит момент.  — Какой последний момент своей жизни ты помнишь? — Ремен, то ли из-за того, что был занят изучением своего телефона, то ли из-за своего привычного похуизма не обращал никакого внимания на их полуобъятия, давая Мегуми неозвученное одобрение или, как подумал сам Фушигуро, позволение на такую противоестественную для них двоих форму физического контакта.  — То, как мне было стыдно из-за того, что я расплакался, как хер пойми кто, — вторая рука Мегуми, на которой лежала голова Сукуны, начинала затекать, но о том, чтобы это все так глупо закончить своими возмущениями, не могло быть и речи.  — Ты стыдишься того, что заплакал? Ты в курсе вообще, что это абсолютно нормальная реакция человеческого организма на что-либо в этой жизни, и ее яркость зависит напрямую от степени чувствительности и впечатлительности отдельно взятого индивида?  — Который час? — Шесть утра. — Всего лишь шесть утра, а ты уже успел мне надоесть, — полнейшее вранье.  — Вранье. А, или ты поэтому так вжимаешься в меня? Ну, знаешь, чтобы задавить меня, наконец-то, и прекратить себя мучить общением со мной? — Он тихо фыркнул, убирая телефон обратно под подушку, прекрасно зная, для чего и по какой причине Фушигуро все еще не сбежал прочь.  — Так, стоп, разводить драму это моя прерогатива, поэтому забери свои слова назад, — Мегуми, непонятно откуда набравшись смелости, продвинул свою голову вперед на подушке, чтобы уткнуться лицом в затылок Сукуны, который, стоит отметить, все еще не транслировал ни капли недовольства. — Ты так и не ответил, почему мы укрыты моим одеялом. — Потому что мое осталось лежать под нами. Я понимаю, утро, все дела, но ты прям чересчур туго соображаешь.  — То есть, я вчера развел тут непонятно что, уснул прямо здесь, а ты, вместо того, чтобы разбудить меня и отправить на свое место, стырил одеяло с моей кровати и укрыл нас. Я все верно понял? — Нет. Ты вчера сильно перенапрягся, поэтому выключился спустя десять минут после того, как лег ко мне. А потом я, как ты сказал, вместо того, чтобы разбудить тебя и выгнать к себе, смирился с твоей наглостью и пошел в магазин за сигаретами, предположив, что ты можешь за это время проснуться. Но, придя обратно, я увидел, что ты даже не пошевелился, что сильно меня удивило, кстати, учитывая то, как хаотично ты обычно спишь, и я, приняв этот удар судьбы, смиренно последовал ее плану. — Ты несешь какую-то чушь. — Ты прав. Я пришел, увидел, что ты спишь, трижды пытался тебя разбудить, но, как оказалось, на чужих кроватях твой сон настолько крепкий, что до тебя не достучаться. Я в какой-то момент подумал, что ты богу душу отдал, но потом ты начал что-то мямлить, и я сбросил звонок в скорую. — Это ложь, я не разговариваю во сне, — перечить практически любому высказыванию, ставя все под сомнение, было одним из самым любимых занятий Мегуми, и он не мог отказать себе в таком удовольствии, зная, что Сукуну все равно этим не пронять.  — Конечно, тебе же, спящему, лучше знать, чем ты, блять, занимаешься во сне. Твоя вот эта манера постоянно все отрицать тебя самого не заебала? — Спасибо, что поинтересовался, и мой ответ - нет. Так, а почему ты тогда не остался ночевать на моей постели? — Потому что у тебя неудобный матрас. Как ты вообще на нем спишь? — Отчасти это было правдой, потому что на первом курсе, когда Мегуми только заселился в комнату, он долго выбирал, какое именно наполнение и производителя матраса приобрести, чтобы не мучить себя по ночам, а потом, так и не остановив свои поиски на чем-то конкретном, решил отложить это на неопределенное время, которое тянулось до этих пор. — Когда как. Иногда нормально, а иногда - чушь всякая снится, — Фушигуро стыдился того, что был не в состоянии перебороть свое подсознание, которое раз за разом подкидывало ему причины просыпаться в холодном поту, но, уже зная, что Сукуна однажды помог ему выбраться из ужаса и избежать трагичного исхода, хоть даже и во сне, понижало его тревожность перед Ременом в этом вопросе.  — Твои кошмары это следствие твоего подсознания и влияния окружающей среды. Ты постоянно смотришь свои жуткие ролики о всяком насильственном дерьме, Мегуми, а это явно не позитивно сказывается на твоем самочувствии.  — Это интересно! И мне, вообще-то, нужно для работы, — если учитывать, что именно видео о расследованиях привели его на юридический факультет, а не наоборот, то рациональность в словах Мегуми явно присутствовала, хоть он и знал, что их разговор был совершенно не об этом.  — Не думаю, что ты сходу после окончания университета начнешь копаться во всяких криминальных вещах. А знать все разнообразные подробности тех зверств не нужно для заполнения бланков, если что, — грудная клетка Сукуны под ладонью Фушигуро натянулась сильнее обычного из-за глубоко вдоха, и это ощущение физического контакта и осознание того, настолько близко они находились в данную секунду, делало Мегуми слегка мечтательным. — Не думал поболтать об этом с кем-то? Ну, знаешь, я слышал, вроде, люди уже придумали специальные места, куда можно прийти и прояснить свою кашу в голове.  — Ты на мне сейчас тестируешь свою рекламную кампанию? — Сукуна уже не первый раз ненавязчиво отправлял его на терапию после каждого приступа бесконтрольной агрессии и следовавшего за ней отчаяния, но в каждый из тех случаев Мегуми напрочь игнорировал такие выпады, считая, что он и сам неплохо справляется. — Да, приведи еще одного друга и получишь скидку на первый сеанс. Напитки и печенье входят в стоимость. — Мгм, как только я захочу потратить свои деньги на то, чтобы ты меня подоставал еще и на своей работе, обязательно обращусь. А пока продолжай обворовывать тех несчастных людей, но не меня.  — Если хочешь знать, у меня одна из самых низких цен по рынку из-за недостатка опыта, — легкая вибрация из-за смеха, что распространилась по телу Сукуны, вызывала у Мегуми трепет, но он был намерен продолжить разговор, не теряясь в своих ощущениях.  — Я боюсь тогда представить, что будет, когда ты окончательно потеряешь любую связь со своей совестью, и начнешь брать столько, сколько посчитаешь нужным. — Как только это произойдет, я тебе обязательно маякну. Номер только не меняй, чтобы у меня была возможность лично тебе сообщить о своих успехах и узнать, как обстоят дела в криминальном мире. Надеюсь, к тому моменту, как я стану просто неприлично богатым, ты словишь, наконец-то, всех тех мелких хулиганов, которые ломают кофейный автомат на первом этаже. — Блять, да ты и есть один из тех хулиганов, Сукуна. Я своими глазами видел, как ты издевался над ним около месяца назад. — Он не отдал мне сдачу. И, вообще, это был не я. Разве такой прекрасный человек способен на такие ужасные вещи?  — Поверь, у тебя совершенно не та репутация, которую ты хочешь мне сейчас навязать, — сигнал будильника, решивший, что сейчас самое время напомнить о своем существовании, снова начал приглушенно гудеть под подушкой, немного разрушая интимность момента. — Я был тогда в капюшоне, как ты узнал, что это я? Или ты от нечего делать следил за мной? Шпионаж карается законом, если ты не знал.  — Ты выделяешься на фоне остальных, поэтому у меня не было проблем с тем, чтобы сразу понять, что это ты.  — Потому что я неотразим? — Потому что такого идиота еще поискать нужно. — Не могу понять, как тогда ты остаешься таким привлекательным, не пользуясь той штукой, что висит над раковиной. Ведь, если бы ты ей пользовался, то своими глазами увидел бы, как ты выразился, еще большего идиота, чем я. — Ты сейчас завуалировал комплимент? — Если быть идиотом для тебя честь, то да. — Ты назвал меня симпатичным. Или ты думаешь, что я не только идиот, а еще и глухой? — Ну, с тем, как громко ты слушаешь мою музыку, есть большая вероятность, что твои уши уже не функционируют так, как нужно. — У меня все в порядке с ушами, спасибо, что побеспокоился. Но ты съехал с темы. — Невозможно съехать с того, чего не существует. Мы просто болтаем обо всем. — Нет уж, сейчас мы разговариваем о конкретных вещах, и мне нужно выяснить, почему ты вдруг решил разбрасываться комплиментами. — Господи, блять. У нас есть какое-то специально отведенное время для этого? Почему тогда ты это скрывал от меня? И, если уж ты такой дотошный, то я назвал тебя не симпатичным, а привлекательным. Не путайтесь в показаниях, детектив.  — А разве это не одно и то же, блять? — Нет, симпатичным я уже тебя называл. Я предпочитаю не повторяться. — Да ты почти каждый день называешь меня придурком, где в этом разнообразие?  — Это просто факт, я ничего не могу с этим поделать. Ты же не называешь, например, чашку каждый раз новым словом. Чашка это чашка, а ты - придурок. Такова истина жизни. — Мне кажется, в конце этого диалога я просто сойду с ума.  — Рано или поздно с твоей любовью к драматизму и саморефлексии, что явно не идет тебе на пользу, это так и закончится.  — Какой ты козел противный, — быстро перекидываясь фразами, Мегуми упустил тот момент, когда они от комплиментов перешли к оскорблениям, поэтому почувствовал себя обязанным выиграть в этом споре. Он поднял ладонь, что лежала поперек живота Сукуны, чтобы ущипнуть его за бок, но то, как отреагировало тело Ремена, застало его врасплох.  — Не смей этого делать, — Сукуна, пытаясь избежать прикосновения, вывернулся из захвата, удерживая руку Мегуми подальше от себя.  — Так, стоп, — Мегуми прикусил нижнюю губу, чтобы сдержать смех от внезапно открывшегося факта, но потерпел поражение сразу же, как увидел напряженное лицо Сукуны.  — Замолчи, — предупреждение совершенно не сработало так, как предполагалось, да и слышать угрозу от человека, который выглядел одновременно смущенным и раздраженным, было весело, но никак не боязно.  — О боже, ты боишься щекотки. Это утро не могло оказаться еще лучше, — Сукуна, полностью освободившись из капкана, который создавали конечности Мегуми, перелез через него и встал на пол, чтобы избавить себя от шуточных подъебов и прекратить этот цирк.  — Ты только что говорил, что сойдешь с ума от нашего разговора, а сейчас светишься от счастья, — он цокнул языком, поднимая брови, чтобы еще больше подчеркнуть свою напускную безразличность, но Мегуми, все еще тихо посмеиваясь, заметил, как у него порозовели кончики ушей.  — У меня свои развлечения, твое осуждение здесь неуместно, — последний раз фыркнув от своих же наблюдений, которые быстро переместились в папку «Ремен Сукуна: детали», Мегуми последовал примеру соседа и покинул теплое убежище, погружаясь в слегка уловимую прохладу комнаты. — Я пойду чайник поставлю, и, так уж быть, сделаю для тебя кофе тоже, я ведь все еще тебе должен за тот твой дурацкий поступок. — Как скажете, офицер. Если тебе так важно платить по счетам, то я как-нибудь выкрою день, чтобы пересчитать, сколько моих сигарет ты нагло выкурил, и сколько леденцов, не спросив моего разрешения, брал из моих запасов, — верхний ящик прикроватной тумбы, что располагалась прямо возле кровати Сукуны, всегда был доверху забит всякими химозными сладостями, что служили Ремену перекусом между учебой, и в редкие моменты слабости Мегуми позволял себе умыкнуть из него то, что не сводило его челюсть от количества сахара.  — Да-да, обязательно. Пришлешь мне потом это на мою рабочую почту, может быть, когда-нибудь я с этим разберусь. — Во-первых, у тебя нет рабочей почты, во-вторых, кофе сделай без молока. — Я в курсе: ты, когда в нормальном настроении, всегда добавляешь молоко в кофе, а когда ведешь себя весь день, как придурок, пьешь чистый с сахаром, — Мегуми пожал плечами на свои слова, визуально подтверждая свою уверенность в них, и принялся натягивать толстовку, чтобы уберечь себя от холода общажного коридора.  Данная классификация эмоционального фона Сукуны формировалась под чутким наблюдением Мегуми все те годы, что они жили в одной комнате. Частенько во время первых попыток наладить нормальное, стабильное общение с Ременом Фушигуро терпел неудачу, так как чувствовал себя либо лишним, либо чересчур назойливым, стараясь подобрать наиболее удачный момент, чтобы завести полноценный разговор или перекинуться парой фраз об интересующей теме. Нельзя, конечно, было исключать и тот факт, что внутреннее самоощущение Мегуми в таких ситуациях было надуманным, имея в своей основе лишь неуместные комплексы по поводу своей неполноценности в компании Сукуны, которые Фушигуро начал замечать за собой просто на пустом месте. Потому как Ремен, хоть и был скрытным придурком, но никогда словестно не отшвыривал Мегуми в попытках избежать общения, поэтому причиной всех его колебаний по поводу их взаимоотношений была только его воспаленная голова, но никак не враждебно настроенное поведение Сукуны. И, умудряясь комбинировать свое упрямство с навыками шпионажа, Фушигуро спустя полгода нахождения под одной крышей вычленил для себя определенные мелочи, прослеживающиеся в рутине Ремена, которые он, скорее всего, делал бессознательно, но которые отлично отображали его настроение в течение всего дня. Долгое вдумчивое молчание по утрам или ближе ко сну могло иметь сразу две интерпретации: общая заебанность от работы или недавно случившийся секс. Безостановочное подергивание ногой во время изучения материалов по учебе значило, что текст, написанный в одной из тех длиннющих статей, доводил Сукуну до бешенства количеством лишней информации, которую туда напихали для объема. Не исчезающая ехидная ухмылка на протяжении большей части дня была итогом какой-то его очередной пакости, которую Мегуми, занятый своими делами, еще не успел заметить, но которая абсолютно точно станет для него причиной в очередной раз задуматься о том, чтобы сменить комнату в середине своего обучения. И все вот такие незначительные и, на первый взгляд, незаметные детали, которые были неотъемлемой частью поведения Ремена, помогали Фушигуро лучше понять его состояние и действовать только в те моменты, когда ни один из элементов не транслировал того, что Сукуна по какой бы то ни было причине не расположен к бессмысленному трепу. И, ощущая в тот день с самого момента пробуждения облегчение, сменяющееся адреналиновым приливом, который мягко отступал вглубь тела, давая место непривычному спокойствию, а потом беспричинную тревогу из-за таких, хоть и приятных, но резких перемен в их общении, Мегуми, ожидая, пока индикатор на чайнике потухнет, оповещая его о своем завершении кипятить воду, гонял по кругу назойливые мысли и воспоминания, пытаясь понять, из-за чего именно такое размеренное и ленивое начало дня постепенно сменилось обволакивающим беспокойством. Некоторое время назад, когда Сукуна выбил из Фушигуро большую часть его адекватности своим совершенно незавуалированным предложением переспать и когда каждым своим дальнейшим действием продолжал по кусочку уничтожать то, что от нее еще оставалось, Мегуми не раз ловил себя на том, что, находясь в моменте, все происходящее казалось ему таким правильным и понятным, таким, что совершено не требовало объяснений, но, как только на следующее утро он открывал глаза, мягкая эйфория покидала его внутренности, и все рушилось. Однажды при попытке в очередной раз проанализировать свои взгляды на жизнь, Фушигуро понял, что является ярым приверженцем идеи того, что лишь послевкусие в этой жизни имеет значение: лишь то, что остается после; то, что, пройдя испытание временем, сохраняется в памяти. В дружбе, в общении, в сексе, в негативных эпизодах, в моментах наибольшей радости и даже в гадской влюбленности. Тот парень, который на пороге своих апартаментов своими словами уничтожил хрупкое, на тот момент еще не обросшее костным утолщенным скелетом эго Мегуми, оставил после себя ненависть, что тлела в душе Фушигуро еще долгое время, хотя тогда, стоя напротив него и слыша, с каким снисхождением тот придурок объяснял ему, как он выразился, банальные вещи, из-за которых у них бы все равно ничего не вышло, Мегуми казалось, что ничего, кроме боли и обиды внутри не образуется. Но время, являясь лучшим лекарством для бедной, измученной головы Фушигуро, проявило совершенно другие моменты, и, вместо разочарования в самом себе, он выковал из себя то, кем являлся по сей день. И, чего уж таить, был в какой-то мере благодарен, потому как не знал, как бы все обернулось, если бы тот парень принял его признание и ответил на него взаимностью.  Поэтому не те чувства, которые размазывали его в процессе секса с Ременом, а те, что образовывались уже после, были главными для Мегуми. И, будучи самопровозглашенным экспертом по части психологии преступников, Фушигуро прекрасно знал о состоянии аффекта и о тех ужасных вещах, на которые люди были способны под его воздействием, а еще о том, какие последствия он всегда влек за собой, как только его кратковременный эффект заканчивался. Поэтому, день за днем проясняя для себя отдельные моменты своего душевного состояния, Фушигуро был рад, что весь этот незатейливый способ сближения, - как это тогда преподнес Сукуна, - оставлял после себя не всепоглощающий ужас и разочарование в самом себе, а страх, намешанный с предвкушением. С предвкушением чего-то большего и такого, что могло бы ему принести удовольствия в дальнейшем. И, сказать по правде, он не хотел это прекращать. Ему нравилось раз за разом прокручивать в своей голове мысль, основной посыл которой заключался в том, что ни он, ни Сукуна не отрицали и не игнорировали идею продолжения их, так называемых, развлечений в будущем. Ведь, если бы Фушигуро в череде всей той суматохи, что они устраивали все прошедшие недели, заметил хотя бы малейший намек на то, что Ремен не разделяет его точку зрения в данном вопросе, дела бы обстояли намного хуже, и это точно стало бы причиной закончить все как можно скорее во избежание трагедии. Но а пока, не видя очевидных сигналов для остановки и, тем более, не слыша их напрямую от Сукуны, Мегуми хотелось только одного - перестать так сильно переживать по поводу того, что он любым своим действием или словом испоганит все к чертой матери.