Сила слова

До дома Васильева доходит в молчании. Чувствует, как пистолет прижимается к ее спине. Понимает, что неправильно. Не-пра-виль-но. Будь она законопослушной гражданкой — сдала бы Вову. И группировку их всю, и брату бы по башке надавала, чтобы он не ходил никуда и ни с кем. Но давно уже смирилась со своей дурной головой. — Олесь, — уже возле подъезда ее окликает молчавший все это время Валера. Васильева чуть поворачивается, руки в карманы дубленки запихивает. Сигарет нет. — Дай прикурить, — тяжело просит Олеся. Валера пару секунд смотрит ей в лицо, но затем все-таки пачку протягивает. Она морщится от крепости, сплюнуть горечь хочет, но держится. — Ну и хрень ты куришь, Валер, — усмехается совсем невесело Васильева, делает затяжку только сильнее. — Что там было? — Турбо тоже курит, стряхивает пепел себе под почти драные кеды. — У старшего и спроси, — кривит губы Олеся. — С девчонкой этой что было? Ее… Васильева взгляд на Турбо направляет. Затягивается, пока в мыслях бьется предательское — не рассказывай. Но это же Валера. Валерка Туркин, мальчишка, которого она хорошо знала. Знала она, когда Валерке лет четырнадцать было. А вот Турбо Олеся знает очень плохо. Знает только, что понятия улицы в мальчишку вбивала сама улица, учила его, точила, и вот обтесала. — А чего такой интерес, Валер? — Ты и сама причину знаешь, — тут же иголками невидимыми, понятными, стреляет Турбо. — Если младший Адидас ходить с ней начнет, это на всех отразится. — Тебе девочку не жалко? — чуть голову вбок наклоняет Олеся, кривит уголки губ. — Жалко у пчелки, — выкидывает сигарету Валера. — Я зла ей не желаю, но и в Универсаме ей не рады будут. — Твоими стараниями? — Ты о чем? У Олеське лицо кривится. Она тоже выкидывает сигарету, шаг навстречу Валере делает. В глаза его светлые вглядывается, тает ее Валерка, в мужчину превратился. В мужчину с понятиями, пусть для некоторых совсем неправильными. Но собственными. — Не лезь ты в это, Валер, — выдыхает устало Олеся. — Тебя это не касается. — Это Универсама касается, — Валера тоже шаг делает, маленький такой, непривычный, и чуть наклоняется к чужому уху. — Адидас человека вальнул и не просто так. Пушка у тебя, да? В нос женский врезается запах сигарет. Резкий такой, неправильный, так мальчики не пахнут. Олеся чуть голову приподнимает, Валера над ней возвышается стеной из вопросов и ответов. — Спокойной ночи, Валер, — все еще тянет улыбку Васильева, отойти хочет, но Туркин едва касается руки ее. Останавливает. — Выкинь его. У Валеры руки холодные. Олеся смотрит на его пальцы, тот все-таки размыкает их, и Васильева уходит. Тяжело поднимается по ступеням, едва ногами волочит. Открывает своим ключом квартиру. На пороге тут же Андрей появляется, смотрит на сестру с немым вопросом. Олеська сдергивает шапку, дубленку едва вешает. — Где была? Андрей даже усмехается своему вопросу. Но ему не отвечают. Сестра мимо шмыгает сразу в ванную, воду включает. Андрей решает с утра поговорить с ней, про дядю Ильдара рассказать, про кровь на свитере спросить. Потому и идет в свою комнату, не слышит, сколько сестра в душе была, как сумки свои открывала, как спать с Юлей легла. А на утро будить не стал. Записку оставил, что Юльку в садик отведет, а сам в школу пойдет. Олеся с трудом глаза открывает. Младших дома нет. Она вдыхает тяжело, босиком идет до ванной, глаза трет. Сон к ней пришел поздно, слишком поздно, чтобы выспаться. Она лицо умывает, глядит на себя без косметики, без прически. Пытается Олесю Васильеву найти там. Ту Олесю, которая была. Принципиальной, честной, правильной. По ту сторону девчонка уже другой породы. Васильева вздыхает, резко вентиль выкручивает, и тот отпадает, шмякается с трезвоном об борт ванны. Вода тут же хлестать начинает холодом, Олеська взвизгивает от неожиданности, полотенцем пытается воду остановить. Вот же ж… В мыслях бьется бешеное: соседей затопим, не расплатимся. Мозг включается медленнее, чем хотелось бы. Она все-таки додумывается перекрыть воду, смотрит на раковину, на почти отвалившийся кран. Конечно, хорошо бы Андрея дождаться. Но тот наверняка после школы с пацанами увяжется, до вечера не будет. А сантехник дядя Миша вроде бы помер. Обычно он под окнами синий лежал, а уже столько времени прошло, а его нет и нет. Олеська матерится сквозь зубы. Мамина записная книжка, оставленная на холодильнике, новыми контактами не блещет. Васильева ищет хоть один номер мастера, но тщетно. Тогда Олеся по памяти набирает номер. Память ее в первые четыре раза наказывает, она звонит то не тем людям, то вовсе не дозванивается. На пятый происходит чудо и в трубке она слышит знакомый женский голос. — Тетя Ира, вы? — Да, — раздается по ту сторону. — А вы? — Это Олеся Васильева, — выдыхает облегченно. — Валера дома? — О, Олесенька, ты вернулась? Как я рада, ты приходи к нам на чай, позову его сейчас, — раздается мягкий голос. А затем почти в трубку тетя Ира до звона в ушах зовет Валеру. Олеська усмехается, прислоняется лбом к стене. Валера подходит к телефону быстро. — Что случилось? — вместо приветствий тут же задает вопрос парнишка. — А почему должно что-то случиться? — Ты бы мне не позвонила просто так, — усмехается Турбо в трубку. — Ну так? — У меня отвалился кран. Пару секунд тишины по ту сторону ее напрягает. Валера то ли вздыхает, то ли смеется. Олеська не слышит, но внутри вся напрягается. — Скоро буду, — вешает трубку резко Турбо, и Олеся только фыркает. Мальчишки совсем страх потеряли. Так со старшими разговаривать, пожалуется она Вове. Ага, пожалуется, как же. Олеське от своих мыслей смешно становится, она переодевается в джинсы, чай начинает готовить. Да только воды в доме нет. Валера приходит через пятнадцать минут, когда Васильева все-таки начинает поиски инструментов. Тех не было в близкой доступности, и Олеся справедливо рассудила, что мать, скорее всего, убрала их на антресоли. — Сантехника вызывали? — с усмешкой входит в квартиру Валера, стягивая шапку. — Очень смешно, — фырчит Олеська, снова взбираясь на шаткий стул. Валера обувь скидывает, смотрит на нее снизу верх. Олеська пыжится, достать какую-то коробку пытается, но там вместо инструментов — какая-то новогодняя мишура. — Слезай давай, — подает руку парнишка. — Показывай. Олеся кивает на ванную, пока Валера в руках вентиль крутит. — Я так понимаю… — Нету, — кивает она, вздыхая. — Не знаю, куда отцовские инструменты дели. Вы, кстати, телевизор когда вернете? — Сегодня занесем, — обещает Валера, и снова одевается. — Вернусь сейчас. Надо что-нибудь? — Хлеб купи, — Олеська деньги из дубленки вытаскивает. — И кран. Отсчитывает под пристальным взглядом Турбо. Тот смотрит на кругленькую сумму в чужих руках и неприятная мысль скользит в его мыслях. — А ты чем, говоришь, в Москве занимаешься? — усмехается Валера, когда Олеська ему пятьдесят рублей протягивает. — Валера, ну не с утра пораньше… — Время к обеду идет, — он мягко щелкает по женскому носу, вгоняя Олеську в ступор. И выходит прежде, чем Васильева возмущаться начинает. Второй раз он приходит через полчаса, с краном, хлебом и инструментами. Молча уходит в ванную, Олеся над душой не стоит, идет на кухню. Завтрак готовит быстро, яйца жарит, гречку варит. Напевает что-то тихо, чтобы не мешать, в голове крутятся «Розовый вечер» и пистолет, запрятанный на дне собственной сумки. — Принимай работу, — входит в кухню Валера, вытирая руки полотенцем. — Уже? — Ну, не зря же я Турбо, — усмехается краем губ Валера, садится за стол. — Ты бы такое девушкам не говорил, — смеется Олеська, убегая. — Ого, молодец, Валер, спасибо. С улыбкой живой теперь, искренней возвращается. Касается плеча чужого ненароком, и тут же к плите встает. — Я пойду. — Поешь и пойдешь, — Олеська еду на стол выкладывает. Разговор завязывается ни о чем. О погоде, о том, что снег почти не чистят, что скоро таять все начнет. Что весной совсем не пахнет, но Валера спорит с этим. — Лучше так, чем жара эта. — Вентилятор в помощь, — хмыкает Васильева, за что получает неодобрительный взгляд. — Так чем ты в Москве занимаешься, Олесь? Васильева чуть плечами ведет. Хмыкает, мол, да ничем. Тарелки быстро убирает, почему-то Валере в глаза смотреть совсем не хочется. — Не переживай, ничем таким, — все-таки молвит, пусть и с неохотой. — Да ни о чем таком я и не думал, — ровно выдавливает Турбо. — Твое дело. Плечи Васильевой заметно расслабляются. Она улыбается до ямочек, бросает взгляд на задумчивого парнишку. Понимает прекрасно, что Валера просто не хочет допускать лишние мысли. Она ведь старше. Опытнее. Мудрее. Она ведь головная боль Адидаса. Она ведь друг. Своя. — В пятницу танцы в ДК, — уже у выхода говорит Валера. — Пойдешь? — Ты меня на танцы зовешь? — усмехается с издевкой небольшой Олеся, наблюдая, как Валера рот открывает. — Пойду. — Ты тут ведь ненадолго, отвлечешься хоть, — как бы между прочим кидает Валера. — Спасибо, — кивает Олеся, поправляет чужой воротник куртки. — Я рада, что ты со мной, Валер. Кажется, Олеська все-таки парнишку смущает. Когда дверь за ним закрывает, Васильева усмехается уже сама себе. Нашла с кем кокетничать конечно. Удивительно, но через пару часов возвращается и брат. Моет руки, кран новый будто бы и не замечает. Олеся ему про Адидаса не рассказывает ничего, Андрей притаскивает телевизор обратно с каким-то мальчишкой, а потом они идут за Юлькой. И вечер вступает в свои мягкие, законные права. Юлька хоть и вертится на стуле, но макароны все-таки ест. Рассказывает, что в детском саду их кормят совсем невкусным супом. И про маму спрашивает. Старшие пусть и пытаются отвлечь ее от грустных мыслей, но сами невольно задумываются. И когда на кухне остаются вдвоем, смотрят куда угодно, но не на друг друга. — Надо маму вытащить, — выдыхает Андрей. — Она на лечении. — Да не будут ее там лечить, — тут же отбивает мальчишка, и яркий румянец высвечивается на щеках. Олеся тяжело выдыхает, окно открывает и закуривает. — Ей только хуже будет. — Андрей… — Что Андрей? Дядя Ильдар сможет ее вытащить. — Что еще за дядя Ильдар? — напрягается Олеся, оборачиваясь на брата. Андрей молчит долго. Слова подбирает, потому Олеся не мешает. Разглядывает резко выросшего Андрея. Неправильно как-то он позврослел, за пару недель будто. — Он в милиции работает. — А мама причем? Ему слова сложно даются. — Ну… у них отношения… типа… — У матери с ментом каким-то? — другим, холодным голосом рекашетит Олеся. — Отца давно нет, Олесь. — Ты мне еще поговори, — фыркает Васильева, выкидывает бычок и руки моет. — Рассказывай давай. А то заявится наряд, а это, оказывается, у нас свои. — Он не свой, но он… вчера приходил. Обещал помочь. Олеся тяжело садится напротив. У нее там, в зале сумка. Сумка эта — кусочек лакомый для любого мента. Там и орудие убийства, и товары, и… — Не пускай его и близко на порог дома. А про мать разговор окончен. — Олесь… — Я сказала, все, — обрубает Васильева и встает. Додумались же. Ее злость берет, страх такой, мерзкий-мерзкий. Олеся кривится от чувств этих, в зал идет, где Юлька в куколки играет под фон телевизора. Олеся рядом садится, сестру по головушке гладит, та втягивает все равно в игру и старшую. Олеська соглашается в эти дочки-матери поиграть, да и сама так увлекается, что пропускает звонок в дверь. Андрей открывает вместо нее. И замирает. — Сестра дома? — на пороге спрашивает его Вова Адидас. — Олесь, — выкрикивает Андрей. Сестры его вываливаются из комнаты под смех. Юлька на руках Олеськиных рассказывает про очередные правила новой игры. Олеська слушает внимательно, смеется, понимает, что правила-то для нее невыгодные. — Ну хорошо, хорошо, — смеется Олеся и взглядом в Володю упирается. У того лицо совсем дурным становится. Там мысли такие путаные, когда он на Юльку глядит, потом на Олесю. — З-расьте, — машет маленькой ручкой Юлька. — Привет, — тихо выдавливает Вова, перешагивает порог. — Юль, иди с братом поиграй. — Нет, он не умеет, — тут же ставит руки в бока Юлька. — И не хочет. — Захочет, да, Андрей? — мягко улыбается Олеся, но в глазах ее голубых и намека на смешинку нет. — Пошли, поиграем, — уводит младшую Андрей, кидает быстрый взгляд на Олеську, но та кивает только. Ближе подходит к Адидасу, замершему в дверях. Тот взглядом Юльку провожает, и тут же впирается в Олесю. Там вопрос бьется единственный, Васильева читает его без подсказок. — Сестра это моя младшая, расслабься, — хмыкает она, складывает руки на груди. — Сколько ей? — Она старше всей этой… истории, — подбирает слова Олеся, прислоняется спиной к стене. — Зачем пришел? — Поговорить, — выдыхает более расслабленно Адидас, запускает руки в карман куртки своей. — Ну, говори. Вова усмехается уголками губ. Взгляд прямой, серьезный, холодный даже. У Олеси по коже мурашки бегут, забытое чувство. Пока Вова шаг к ней делает, близко-близко становится, разглядывает волосы ее, лицо. А затем вытягивает из кармана часы. — Ничего не потеряла?