Сила слова

Олеся действительно ставит чайник, пока мальчишки топчутся на пороге кухни. Резким «садитесь» Марат и Турбо занимают табуретки, пока Зима дает подзатыльник больно быстрому Марату. Тот и слезает, уступая старшим. — Давно вернулась в город? — с опаской спрашивает Валера. Андрей глядит на старшего краем глаза. Тот сконфуженным каким-то выглядит, с румянцем на щеках. Странно. — Вчера, — ровно отвечает Олеся, не сводит взгляда с чайника. — Сейчас. И выходит. Мимо Андрея и Марата протискивается, пока оба пацана взглядами обмениваются. — Ты ее знаешь? — первым спрашивает Марат. — Знаю, — кивает Турбо, и взгляд его на Вахите фокусируется. — Олеся Васильева. — И? — не понимает Зима. Валера цыкает, поворачивается к Андрею. Разглядывает его натурально, отчего Андрей себя прямо неловко чувствует. — Мальчики, — сестра возвращается быстро, даже слишком. — Купите овощей, а? Картошки, моркошки, ну, ты понял… Она всучивает денег Андрею под всеобщие взгляда. — Я не дотащу, а вы втроем справитесь, — улыбается прямо до ямочек. — Поможете? И пачку «Родопи» купи. — Но… — А я доготовлю, Валера поможет. Сдачу себе оставьте. — У Валеры, походу, выбора нет, — гогочет Зима и встает первым. — Пойдемте. У Андрея в глазах вопрос так и бьется. Олеся шепотом обещает рассказать потом, всучивает шапку в руки брата и захлопывает дверь, перешагивая телевизор. Выдыхает, прежде чем зайти обратно на кухню. Валера действительно взял нож, прежде ополоснув в холодной воде, и режет ненавистный всеми лук. — Так мой брат с вами? — Я не знал, что он твой брат, — тут же отбивает Валера, нарезает лук большими кубиками. — И не говорил он. — Ага, — кивает Олеся, обходит парнишку и встает рядом с плитой. — И кто старший у вас теперь? Ты? — Не, — тут же машет головой Валера. — Тебе не о чем беспокоиться. Пальто… то есть, Андрей, пацан ровный, а раз твой брательник, то приглядим. — Вот спасибо, — хмыкает Олеся, снимает начинающий гудеть чайник. Кипяток вливается в посуду тугой струей, сестра Андрея глаз не сводит с этого действия. — Мы видеосалон хотим открыть, — тихо сообщает Валера, дождавшись, пока чайник наполнится. — Потому и телек нужен. — Забирайте, — кивает Олеся. — Десять процентов с прибыли. Турбо глазами хлопает, поворачивает голову в сторону Васильевой. Присвистывает с уважением, пока она разливает чай по кружечкам из сервиза. — Вова охренеет, — едва слышно хмыкает мальчишка себе под нос, краем глаза замечает, как рука Олеськина вздрагивает. Яркая коричневая жидкость разливается по столу, она матерится сквозь зубы, убирает руку подальше. Вода холодная неприятно щиплет нежную кожу, Олеся терпит, зубы стискивает, пока Турбо смахивает чай со стола тряпкой. — Обожглась? — Жить буду, — фыркает Олеся, выключает воду. Смотрит прямо на повзрослевшего Валеру. Помнит она его мальчишкой еще с вихрастой челкой и большими-большими, зелеными глазами. Но и тогда он волчонком смотрел на чужих, хвостом за Вовой ходил, авторитетом считал. — Так, Адидас вернулся? — ее голос остается ровным и спокойным, мягким даже, но лицо меняется, в глазах голубых отражается что-то темное, колючее. — Брат не рассказал? — Турбо отступает на всякий случай, и отодвигает доску с луком подальше. — Вернулся недавно с Афгана. — Он… — Да, — просто кивает Валера, глядит исподлобья, реакцию какую-то ждет. Олеся кивает лишь. Улыбку натягивает мягкую, кивает на табуретку, а сама идет к холодильнику, вытаскивая на свет оставшийся торт. — Ешь. — Да я сладкое не особо… — Повзрослел совсем чтоль? — усмехается натурально Олеся, открывая окно на кухню. Сама закуривает под строгим взглядом, выдыхает в окно и делает еще затяжку. Сигарета в холодных пальцах кажется теплой. — Олесь, — Валера хоть и сидит, но собой будто всю комнату занимает. — Адидас за тебя спросит же. — А ты не говори, Валер, — в ее лице и намека больше на улыбок нет. — Ни к чему. Валера никак не реагирует. У него шестеренки крутятся в голове, как лучше сделать-то? Может, не вмешиваться — вариант действительно хороший. От прежней Олеси, которую он помнил в далеком детстве, остались разве что глаза, да улыбка задорная. Ни красных галстуков, ни светлых волос, ни смеха звонкого. Олеся Васильева повзрослела, как и Валера. Он не шкет больше, которому она раны обрабатывала, пока он дрался за район, пока был скорлупой, пока взрослел. И наблюдал, что такое любовь. Да и сам хотел ее познать, правда, время как-то утекало, Валера взрослел, девчонки ему нравились светловолосые, светлоглазые да улыбчивые. И царапины теперь он обрабатывает себе сам. — Чего кислый такой? — хмурится Олеська у окна, когда выкидывает окурок. — Не думай много, Валера. Вредно. — Ну-ну, — фыркает он насмешливо. — Как в Москве? — Красиво, — пожимает она плечами, потому что говорить что-то другое не хочет. — А тут как? — Не очень красиво, — кривит уголком рта Валера, наблюдает, как Олеся садится рядом. И просит его рассказать. Ну, Турбо рассказывает, конечно. Не все, но и тайны из их деятельности не делает. Говорит честно, неспешно, иногда перебивает шутками, от которых Олеся пусть и не смеется, но улыбается широко так, до ямочек. Пацаны возвращаются на удивление быстро. Тащат мимо телевизора сумки с продуктами, мнутся у кухни. Андрей внимательным взглядом оглядывается. Умиротворенная картина, конечно. — Выносите. Турбо лишь кивает, говорит, что головой отвечать будет. За что подзатыльник и получает. — Вот блин вымахал конечно, растущий организм, — фыркает Олеся, замирает в дверях. Глядит, как Марат и Зима выносят отцовский телек. На прощание они кивают, Валера тоже, да топчется на месте. — Олесь, — тихо зовет, мнет в руках шапку, — ты это… осторожно, лады? — Лады, — кивает она, и взгляд ее тут же приклеивается к брату. — Чего встал? Иди, гуляй. Андрей хмурится, но покорно выходит. Они спускаются с Турбо вместе, и только на последней лестничной клетке, Андрей парня все-таки окликает. — А вы откуда знакомы? — Откуда надо, — обрубает Валера. — Чего встали? Пальто, телек твой, ты тащи с Маратом. Андрей у Зимы перехватывает ношу бережно, пока старшие отстают на пару шагов, прикуривают сигареты. Фахид следит, как у друга руки странно трясутся. — Эт кто вообще? — полушепотом спрашивает Зима, пока крутит сигарету в руках. Из новенькой пачки, которую им купил Андрей. На деньги этой девчонки чернявой. — Бывшая Адидаса, — нехотя издает из себя Валера, курит свои старые сигареты. — Да ладно? — Зима аж оборачивается. — Она-то? — Ори громче, — фырчит Турбо, чеканит шаг. — Нехрен скорлупе знать. — Думаешь, братья не знают-то? — хохочет Зима. — Че за тайны мадридского двора? — Зима, ты че как баба, а? — тормозит Валера, впиваясь ярким взглядом в лицо друга. — Слышь… — Эй, — голос Марата разбивает накаляющуюся атмосферу, — смените меня кто-нибудь. Валера и сменяет. И рта не раскрывает до самого видеосалона.

***

На следующий день Олеся отводит Юльку в садик сама. На нее воспитательница поглядывает недобро, спрашивает, где мать. Олеся врет, что в санатории на отдыхе, и воспитательница лишь хмыкает. Андрей дома остается, высыпается, из комнаты выходит помятый и зевает во весь рот. — Юлька… — В садик отвела, — выдыхает Олеся, садится рядом. — Ты собирайся, к матери съездить надо. Андрей кивает. Собирается он быстро, завтракает тоже. Приезжают они в больницу, в психушку, до обеда. Тучный психиатр смотрит на них с пониманием каким-то. Просит пройти в кабинет, загроможденный столами и бумагами. Помимо него тут еще трое врачей, из них одна женщина в больших, комичных очках. — У вашей матери срыв нервный, — говорит он прямо. — Она пока на препаратах. — Когда поправится? — Олеся садится напротив, улыбку свою милую надевает на лицо. Врач взглядом ее окидывает скользким, масляным. Андрей напрягается от этого непроизвольно, кладет руку на плечо сестры. Защитить пытается. — Девушка, вы поймите, — вздыхает психиатр, — это же мозг. Он — тайна нашего организма, тут все индивидуально. — Понимаю, — мягко отзывается Олеся. — Но можно же что-то сделать? Помочь? — Лечение дорого стоит, — продолжает гнуть линию врач. — И времени много уходит. Пока полежит, а дальше можно посмотреть, куда ее определить. — А к ней можно? — не дослушивает Андрей и рука его на чужом плече сжимается сильнее. Врач смотрит на него, затем снова на сестру. — Она вас слышать не будет. — А мы очень тихо и очень громко, — Олеся скидывает ладонь с плеча, чуть оголяет колено из-под дубленки. В колготках черных, в мелкий цветочек, и юбка на ней короткая-короткая, не в меру. — Ну, давайте попробуем, — усмехается радушно доктор и встает. Васильевы идут следом. Андрей косо поглядывает на сестру, что идет на шаг вперед. Доктор о лечении каком-то говорит, санатории, да и все не забывает добавить, что дорого. — Ты иди, Андрюш, — кивает в сторону палаты Олеся, замирая. — А ты что? — А я пока не хочу, чтобы она окончательно с ума сошла, — беззаботно отмахивается Олеся, переключает внимание на психиатра. Андрей входит в палату сам. В ногах у матери садится, лица ее пустого не видит. Говорит заготовленную речь, говорит складно, прощение просит, любит, говорит. А мать его действительно не слышит. — Сколько, говорите, лечение займет? — Олеся взгляд от брата отводит. На мать вообще сил смотреть нет. — Месяцок тут полежит, — давит лыбу психиатр, убирает руки в карманы. — А дальше посмотрим на прогресс. — Быстрее никак? — у Олеси взгляд встревоженный. Месяц — это слишком долго. Слишком. — Ну, мы же не частная клиника, — хмыкает врач. — Сделаем все, что можем… Олеся все-таки с места сдвигается. Улыбается мягко, заразно, и невесомым движением конверт кладет в чужой белый халат. — Вы уж приглядите за ней, хорошо? — хлопает голубыми глазами, колдует этим взглядом с прокрашенными тушью ресницами. От нее пахнет «Красной Москвой» и сигаретами. Психиатр потому и улыбается шире, почти счастливо, и обещает приглядеть. Андрея он вытаскивает из палаты. Олеся не вмешивается, краем глаза смотрит по сторонам. Да, психи тут тихие и покорные, один, вон, шепчет, что Сталин. Психиатр прощается с ними быстро, кивает напоследок понимающей его Олеси, потому Андрей, когда они выходят на воздух, тормозит. — Сколько? — Месяц. — Отдала этому жирному… — Андрей, — обрывает его Олеся, — ты что, вчера родился? Или не знаешь, что такое деньги? Мозг мне не делай. — Маму забрать нужно, — выталкивает из себя Андрей, пока они шагают по заснеженным тропам к кованым, арочным воротам. Олеся молчит. Когда они приходят на остановку, она закуривает, отходит от брата. Надо. Конечно, надо забрать. — У нее крыша поехала, — сквозь зубы давит Олеся. — Еще когда отца не стало. Андрей лишь вздыхает. Хочет возразить, он-то с матерью жил, в отличие от Олеси, знает лучше. Но затыкается. — Она правильная, — как-то обреченно произносит Андрей, смотрит, как к ним подъезжает автобус. — А мы нет, — Олеся быстро входит в транспорт, занимает место. До дома они молчат. Андрей снова уходит, Олеся не спрашивает, куда. Ей бы по-хорошему добыть еще денег. Она пересчитывает свои рубли, те будто таят сквозь пальцы. Олеся смотрит на не распакованную сумку в углу, смотрит волком. Та будто взорваться должна, воспламениться. Но стоит себе ровно, никого не трогает. Вот и Олеся ее тоже не трогает. В четырех стенах она сидит еще около часа. Ставит пластинку, но быстро ее выключает, на диване лежит, а затем плюет на этот дом, на эти стены. На улице морозно, но хорошо. Она бредет по тихим улочкам, вдоль дороги гудящей, машины стремительно проезжают, автобусы, а прохожие серой массой двигаются мимо. Как-то ноги сами несут ее на старое футбольное поле, но там, благо, никого нет. Васильева даже вздыхает с облегчением, оглядывает дома, натыкается взглядом на нужный подъезд. Уходи, дура. Она цыкает неслышно, поднимает взгляд на знакомое окно. Свет не горит и хорошо. Олеся быстро перебирает ногами, прячет замерзшие пальцы глубже в карманы. Варежки она надеть не додумалась. Нос уже давно красный, Олеся шмыгает им, сжимает в кармане пачку сигарет. Кажись, закончились. Кисло глядя на нее, Олеся выкидывает в ближайшую мусорку пустую пачку, вспоминая, где тут продуктовый. Дальше по улице, вроде. Она и спешит вниз, спуститься через дворы, но вместо продуктового видит магазин техники. И видеосалон. На листе А3 выведено расписание сеансов неровным, но разборчивым почерком. Олеся так и каменеет, гадая, возможно ли, что тот самый видеосалон у нее перед глазами? Вот так близко? Олеся хмыкает себе под нос, еще раз смотрит на расписание. Идея, кстати говоря, была неплохой. В Москве были такие салоны, ютились в подъездах, в квартирах хилых, да только показывали там отнюдь не мультики. Может, стоит накинуть идейку? Олеся тут же отрубает этот вариант, разворачивается, чтобы дойти до магазина у дома, там хотя бы сигареты хорошие продавались. — Олесь! — окликает ее Валера, и она, шмыгая носом, оборачивается. — Привет. — П-привет, Валер, — она продрогла до костей, но не показывает, гордо распрямляет плечи. — Ты чего тут? — хлопает парнишка глазами, вглядывается в лицо. — Идем. — Мне в магазин надо, — пытается отвязаться Олеся, но вяло. Турбо тащит ее, как на привязи, и теплое помещение принимает ее в объятия радушно и легко. Валера рядом кидает быстрый взгляд на продавщиц и утягивает Олеську за собой. — Чай сделать? Мы термос сюда притащили, — поясняет он, пока Олеся отходит от мороза. — Я пойду. — Нет здесь Адидаса, успокойся, — шепотом выталкивает Турбо. — А у нас сеанс идет. Мультик. — Я почитала, — кидает она взгляд на окно и усмехается. — Неплохой список. Откуда видик? Турбо открывает двери, тут же какой-то шкет встает, а, завидев старшего, обратно садится. На сеансе человека три, все мальчишки лет по одиннадцать-двенадцать, глядят так на экран, будто ничего лучше не смотрели. — Хочешь, сначала поставлю, — замечает Валера интерес на женском лице. — Вы че, пацанов силой сюда ведете? — усмехается Олеся, сдергивая с себя шапку. — Они особо не сопротивляются, — пожимает плечами Турбо, наливает горячий напиток в свою сколотую кружку. — Держи. Олеся кивает вместо слов. Садится на задний ряд, Валера рядом садится, взгляд бросает на застывшего в дверях мальчишку. Взглядом указывает, чтобы не отсвечивал. Краем глаза следит, как Олеська рядом внимательно наблюдает за происходящим. Действительно, интересно. Спустя минут двадцать она и дубленку свою спихивает на соседний стул, да и чай ей тоже обновляют. — Конфеты хочешь? — шепотом спрашивает Турбо, косясь на нее. — Нет, тихо, — шикает, полностью погруженная в сюжет и атмосферу. Валера усмехается, разглядывает украдкой. Взрослая совсем, не такая. Но черный цвет ей идет, глаза подчеркивает. Валера от мыслей своих неловко становится, неудобно, он взгляд на телек переводит, да тот отрывается периодически. Проверяет все, нравится или нет. А когда титры начинают идти, Олеся улыбается. — Это единственный мультик? — она краем глаза провожает бледных школьников. — Не, еще есть, — Турбо тут же на ногах, идет копаться в закромах. — Как его… Дисней, вот. Говорят, в Америке этой все смотрят. — Правду говорят, — улыбается Олеся. — Белоснежка есть? — Кого? А, нет. Есть это, — Турбо вглядывается в название ровно в тот момент, как дверь распахивается и на пороге объявляется Зима. — О, привет, — улыбается парнишка. — А ты чего тут? — Что-то случилось? — перебивает друга Турбо, и Зима будто бы косится себе за спину. — Нет, — выдает он и тут же закрывает дверь за собой. Олеся и Валера переглядываются. Олеська встает, натягивает дубленку, пока Валера складывает кассеты обратно. — Может, придешь на вечерний сеанс? — Турбо чуть отходит, неловко плечами пожимает. К чему у него румянец, Олеська явно не понимает. Улыбается ему мягко, искренне. — Найдешь Белоснежку — приду, — дразнится, ловко забирая из чужих рук свой головной убор. И дверь толкает, чуть не зашибив Фахида. Тот матерится сквозь зубы, пытается будто дверь придержать, но Валера руку ставит, глядит на друга, как на идиота. — Ты совсем? — Турбо правда не понимает, в чем дело. А когда понимает, желание дверь закрыть душит и его. Он даже попытку делает остановить Олеську, просто на всякий случай, но та юркая больно, быстрая, усмехается широко, оказываясь уже возле Фахида. — Ты чего это? — она усмехается широко, а когда оборачивается, столбенеет. С продавщицами ведь Вова Адидас говорит.