Just Joke

— Эм, здравствуйте, — Сэнку нервно выдохнул в трубку, каждой клеточкой чувствуя, как лихорадочно бьётся его обезумевшая от нервов вперемешку с надеждой бестолковая сердечная мышца. — Подскажите, пожалуйста, у вас случайно не останавливался Гэнкуро Асагиридзава?.. — Ой, извините, — на другом конце провода раздался сожалеющий голос молоденькой девушки, которая, видимо, работала на ресепшене, — но мы не имеем права разглашать личную информацию о клиентах… — Двадцать минут назад вы сказали мне, что некоего Гена Асагири у вас точно нет, а теперь вам нельзя разглашать личную информацию? — нахмурился Сэнку, всеми фибрами ощущая, что это оно. Девушка замялась. — Ну… — Это значит «да», я же правильно понимаю? — спустя мгновение неловкого молчания (и агрессивного поигрывания бровями Хрома) Сэнку решил немного надавать на жалость. — Понимаете, это мой… возлюбленный, если можно так сказать. Я обидел его, и очень хочу извиниться, но он от меня сбегает и не берёт трубки… Тактика сработала. Девушка сдалась, и уже спустя полчаса Сэнку, вооружившись цветами (по настоятельной рекомендации Хрома) и домашней едой (которую всучила Рури со словами «просто накорми голодного артиста, и будет вам счастье») мчался к небольшой семейной гостинице неподалёку от шоу-холла, где через три дня будет выступать Ген. Чего Сэнку не рассчитал, так это того, что в 9 вечера Ген ещё не вернётся домой. Он точно не знал его расписания, но, насколько подсказывал эмпирический опыт, Ген ушёл-то всего лишь пару часов назад, а вернётся… ну, тут рамки были слишком размыты. Хорошо, если к полуночи. Но рисковать упустить его было нельзя, и потому Сэнку принялся ждать. Подкупив девушку с ресепшена шоколадкой, Сэнку уселся под дверью номера, в котором, согласно полученным данным, остановился господин Асагиридзава, и достал телефон, решив совместить необходимое с полезным — хотя бы вот так, кустарно и на коленке, но таки закончить отчёт для Ксено, просто на всякий случай, для профилактики, в виду повышенного риска оказаться четвертованным. Неуёмная нервная энергия позволила закончить отчёт за два часа. Ген за это время так и не пришёл. Сдаваться Сэнку не собирался. Он прочёл пару статей, вспомнил, что на почте висят ещё несколько непроверенных рефератов от нерадивых студентов, открыл письма, и… …проснулся, когда его попытались деликатно отодвинуть ногой от двери, на которую он завалился. Сэнку открыл глаза, сонно моргая, и встретил потемневший, уставший, но всё равно невыразимо-прекрасный кошачий взгляд. Он тут же подскочил на ноги, подбирая с пола уже изрядно истрепавшийся букет и пакет с едой. — …Ген! Ээ… — он прочистил горло, пытаясь придумать, что сказать дальше. Все слова смешались в голове, и он начисто забыл всё, что вообще планировал говорить. — Я… Ген вздохнул, устало потирая переносицу. — Какого хрена ты здесь делаешь? — Я хочу извиниться- — Ты прощён. Что-то ещё? — под сизыми глазами залегли глубокие синяки, Ген казался разбитым, но при этом холодным, суровым, будто чужим и совершенно непохожим на самого себя, и от его незнакомого вида желудок скрутило болезненной волной. Сэнку замялся, растерянный внезапной чуждой агрессией, и Ген указал пальцем в сторону выхода. — Даю тебе десять секунд, чтобы решить, как ты отсюда свалишь, — отрезал он. — Тебе хватит времени, чтобы успеть поразмыслить над смыслом фразы «пошёл на хуй»? — Ух ты, отличная речь, — моргнул Сэнку. — Запиши, если понравилось, — пожал плечами Ген. — Я серьёзно, Сэнку, убирайся. Я не зря никому не сказал, где остановился. Я тебя сюда не звал и терпеть твоё присутствие не намерен. Сэнку протянул ему цветы. — Я… просто хотел подарить тебе вот это… — Ген окинул потрёпанный букет скептичным взглядом, но забрал его из рук, выжидающе выгнув бровь, будто спрашивая, закончено ли представление. Сэнку хмыкнул. — Вообще, я ещё хотел вернуть тебе толстовку, и кружку с единорогом… но забыл их дома. — Ну, конечно, — закатил глаза Ген. — Серьёзно, Сэнку, уходи. Что ещё тебе от меня нужно? Я уехал. Я забрал все свои вещи. Я оставил ключ Укё, тебе должны были его передать. Я даже извинился перед тобой за потраченные нервы. Я тебе больше ничего не должен, впрочем, как и ты мне. Ну что ещё? — Ген, — начинала накатывать паника. Не то чтобы Сэнку рассчитывал на какой-то тёплый приём, нет, конечно, но и к такой раздражённой холодности он готов не был. Пугающее чувство абсолютной потери контроля над ситуацией зарывалось под кожу морозными щупальцами. — Я хочу поговорить, пожалуйста, выслушай меня… Ген фыркнул. — Сэнку, мы уже всё друг другу сказали. Время — почти два часа ночи, я устал, я хочу спать, и- — Я сказал не всё, — возразил он, делая шаг вперёд. — Ты уехал, но я не просил тебя уезжать, я не хотел, чтобы ты уезжал- — О, правда? Ну, извини, что я не спросил твоего, блядь, мнения на этот счёт! — Да твою мать, ты дашь мне сказать, или нет?! — Что сказать, Сэнку? — Ген остервенело всплеснул руками. — Что ты не хотел причинять мне боль? Я тебя удивлю, но обычно люди в принципе не особо хотят причинять кому-то боль! Обычно им просто плевать! Им куда важнее свои чувства и желания, чем чужие, и они всего лишь действуют в своих интересах! Вот только это не отменяет- — Я люблю тебя! — выпалил Сэнку и тут же захлопнул рот от ужаса. Ген выглядел почти комично. Сизые глаза распахнулись широко, становясь едва ли не идеально-круглыми, челюсть отвисла, весь он замер, словно олень в свете фар, испуганный и взъерошенный. Он моргнул, тряхнул головой, закрыл рот, моргнул ещё раз, а потом усмехнулся — так горько, что Сэнку стало немного не по себе. — Что ты несёшь вообще? Сэнку прочистил горло и выдохнул, успокаиваясь. — Но это правда. Я… не сразу это понял, конечно. По началу я возвращался домой, в этот ужасный свинарник, и очень злился на тебя. Ты казался мне невыносимым. Но потом мы начали общаться, и оказалось, что ты умный, и весёлый, и… — Ген смотрел куда-то в стену полупустым взглядом, но всё-таки слушал, и потому Сэнку продолжал. — Мне не хотелось прекращать наше общение по переписке, мне было с тобой интересно, и ты помог мне, и поддержал, и я не хотел потерять эту связь между нами, но мне больше нельзя было прикидываться Кимико. А потом ты снова начал встречаться с другими, и возвращался домой весь в засосах, и я ужасно ревновал тебя. И поэтому говорил все эти вещи про «любовь всей жизни» и всё такое. Я не хотел ранить тебя, но ты всё время с кем-то спал, и я злился, и- Ген очень недобро рассмеялся. — О, ну, то есть, это я виноват, что ты, бедненький, злился, да? Прекрасно! — Нет! Почему ты всё так выворачиваешь, я ведь совсем не это имею в виду- — Нет, Сэнку, — отрезал Ген, глядя твёрдо и безапелляционно. — Не делай из меня идиота. Ты, нахрен, именно это и имеешь в виду. Ты буквально говоришь: ты не убирал дома и просто вынудил меня тебя проучить. Ты говоришь: ты с кем-то спал, заставлял меня ревновать, и тем самым вынудил говорить тебе оскорбительные вещи. Ты говоришь: да, я всё это делал, но! И всё, что было до твоего «но» сразу теряет грёбаный смысл! — Но ты ведь сам извинялся передо мной в письме! — защищался Сэнку. — Ты сам признал, что тоже виноват- — Да, потому что я понимаю, что был не самым лучшим соседом! — Ген выглядел абсолютно разбитым. — Да, Сэнку-чан, я понимаю, что тоже был в чём-то не прав. Я вообще всё понимаю. Я даже могу мысленно тебя оправдать! Но это не отменяет того, что ты разбил мне сердце и насрал в душу. — Прости! — Я же сказал — я тебя прощаю! Ступай с миром, Сэнку-чан, с миром, но на хуй, попутного ветра тебе в спину, блядь! — Ген отодвинул Сэнку от своей двери, сердито втыкая ключ в замочную скважину. Сэнку не сдавался. — Но я… я правда люблю— Ген резко повернулся к нему. Казалось, сизые глаза пылали праведным гневом, его лицо было жёстким и не терпящим возражений. — Не смеши меня. Что бы ты там ни чувствовал — это явно не любовь. Ты думаешь только о себе. Весь твой монолог — это «я, я, я», ты даже не пытаешься меня понять, тебе прощение-то моё нужно, только чтобы избавиться от неприятного чувства вины. Так вот, ещё раз — я тебя прощаю. Я тебя понимаю. Я тебя ни в чём не виню. Всё нормально. Я знаю, что ты не плохой человек, Сэнку-чан. Я благодарен тебе за многое. Было бы проще, если бы это было не так… — его голос дрогнул, и Ген быстро сморгнул проступившие слёзы. — И, может быть, ты и правда успел ко мне привязаться, и, может быть, и я правда тебе нравлюсь, но это не имеет никакого отношения к любви. Перестань называть это так. И… — Ген словно на мгновение задумался, говорить ли что-то ещё, но в итоге продолжил. — Ты тоже мне нравился. Я из-за тебя испытал столько приступов би-паники, что и подумать страшно, но… — он растерянно пожал плечами. — Это конец, Сэнку-чан. Мне жаль, что всё так вышло. Я желаю тебе счастья, но явно не со мной. Дверь гостиничного номера перед Сэнку захлопнулась с гулким стуком, который разнёсся эхом по коридору — и по его опустевшему сердцу. Блядь. Кажется, что-то пошло не так. Сэнку постоял у двери и медленно побрёл к выходу. Кивнул милой девушке на ресепшене, которая явно ждала какого-то развития событий, но, увы, Сэнку нечем было её порадовать, и, аккуратно затворив за собой звенящую колокольчиком входную дверь, тяжело привалился к ней спиной, прикрыв глаза — наедине с собой можно было не притворяться, что с ним всё в порядке. Он не был в порядке. Почему каждое сказанное им слово сделало всё только хуже? Почему всё, к чему он прикасался, рушилось прямо под кончиками пальцев? Сэнку всегда знал, что у него некоторые проблемы с коммуникацией, но, блядь, не настолько же… Сделав несколько глубоких вдохов, он выпрямился и спустился вниз по ступенькам. Относительно бодро пересёк небольшую площадку перед отелем — судя по всему, на неё выходили окна Гена и маленький балкончик. Вряд ли тот смотрел, как Сэнку уходит, но всё равно не хотелось совсем уж перед ним позориться. Сэнку свернул на небольшую улочку и, не сбавляя темпа, двинулся вниз мимо подсвеченных фонарями усыпанных снегом деревьев. Пройдя так пару сотен метров, он заметил в просвете между домами маленький сквер с детской площадкой. Не отдавая себе отчёт, Сэнку свернул туда и, обессиленно опустившись на низкую скамейку, закрыл глаза, медленно выдыхая. Бессознательным жестом он накрыл ладонью левую сторону груди в том месте, где вот уже несколько дней так отчаянно что-то жгло и болело, и тихо вздохнул. «Это конец, Сэнку-чан». Кажется, его натурально контузило этими словами. Хотелось схватить Гена, тряхнуть, спросить — ну как же так, ведь у нас даже ещё начала не было, а уже — конец?.. Сэнку столько ещё не сказал ему, столько у него не спросил… За последние несколько месяцев он привык к мысли, что Ген где-то рядом. Привык чувствовать себя нужным, привык, что ему рады, что его ждут, что на него полагаются. Это чувство ему очень нравилось. Но… чёрт возьми, Ген ведь был прав. Сэнку говорил только о себе. В своих действиях и оправданиях он думал только о том, как было бы лучше ему и что чувствовал он. Не Ген. О Гене он думал только в контексте нужности ему самому. Блядь. Всё это время он вёл себя с Геном так, будто тот был какой-то константой. Будто рядом с Сэнку он всегда только улыбался, пытался угодить и угощал завтраками, а если и расстраивался — то не из-за него, из-за него он, наоборот, утешался. Шутки на грани, которые Гена ранили? Ну, это ж Сэнку просто злился. Игнорирование его слов, желаний и рассказов? Ну, Ген же всегда бесконечно болтает, у Сэнку просто не было времени его слушать! Он воспринимал Гена так, будто тот обязан был как-то обслуживать его жизнь — убирать, кормить, радовать, организовать досуг, — будто тот был каким-то его питомцем, а не соседом, не любимым человеком, как нарекал его Сэнку последнее время, а каким-то, блядь, роботом-помощником, и лишь когда Ген вырвал свой поводок из его рук, оказалось, что тот тянулся из самого его сердца. А ведь когда-то по пьяни хмельной Рюсуй обнимался с Хромом и говорил, что сердца у Сэнку нет, что он киборг и не умеет любить, и Сэнку, усмехаясь, с этим соглашался. Лучший ученик Ксено, настоящая машина по достижению результата, не мозг, а калькулятор, наука превыше всего — чёрт, да иногда Сэнку и самому казалось, что в нём не особо много человеческого. Нет, ну, конечно, у Сэнку были друзья, кузины, дорогие и близкие люди, но… То, что у него всё-таки есть сердце, и оно может болеть, Сэнку узнал лишь после смерти Бьякуи. Он долго не мог смириться с тем, что отца больше нет, и до сих пор ни с кем, кроме психолога, об этом вслух не говорил. И с психологом бы не говорил, если бы не Кохаку, буквально притащившая Сэнку за шкирку в его кабинет. Сэнку как сейчас помнил, как это было — обжигающая, едва выносимая боль будто разорвала что-то в грудной клетке, выдирая из глотки рыдания и хрипы, когда самый близкий его человек, опора и пример для подражания, умер у него на руках. Это был первый раз, когда Сэнку плакал. Он озлобился тогда, ощетинился, и за какое-то очень небольшое время чуть не растерял вообще всех самых дорогих людей. До сих пор от мысли о том, что он наговорил тогда Тайджу с Юдзу, когда те пытались ему помочь, становилось не по себе. Слава энтропии, друзья были даже слишком понимающими, но… когда Сэнку вообще в последний раз им звонил?.. Он выдохнул. Боль, что он ощущал сейчас, была похожа на ту — первую. Она ещё только собиралась с силами, совсем ещё осторожно и не в полную силу ярилась под коркой накрывшего душу онемения и показывала зубы, примеряясь к ставшей совсем беззащитной трепещущей плоти его сердца. Но Сэнку чувствовал: едва лишь спасительный шок пройдёт, она до него доберётся, вгрызётся в него жадным паразитом. «Это конец» — слова снова и снова проигрывались в голове, повторялись заезженным рефреном, и, казалось, от звучащей в них жестокой правды никуда нельзя было деться. Ген был ему важен, отчаянно важен, но он не успел — и не сумел! — хоть сколько-нибудь это ему продемонстрировать. Только глупости всякие говорил и делал. Ранящие, бессмысленные глупости. Как Сэнку вообще удавалось быть таким мудаком, даже когда он хотел вообще другого? Примерно так же было и с отцом. Бьякуя, казалось, даже не подозревал под всей этой толщей саркастичной независимости своего сына, насколько Сэнку его любил, как он был для него важен… Да и сам Сэнку не осознавал, как много отец для него значил, пока в какой-то момент его не потерял. Что он вообще за человек такой? Как истукан какой-то, честное слово. Он ещё долго сидел, глядя на мерцание снега под ногами. Изредка совсем рядом проезжали машины и проходили случайные люди. Что они делали на улице в два часа ночи?.. Наверное, спешили домой к своим близким. Сэнку горько усмехнулся. Казалось, у него самого никаких близких и не было никогда. Совсем скоро он окончательно продрог и, наконец, вызвал такси. Он сидел на заднем сиденье машины, прислонившись виском к прохладному окну, и наблюдал, как мимо проносятся здания с теплящимися за окнами огнями чужой жизни — явно в разы счастливее, чем у него самого, и куда менее одинокими… ••• — Чувак, я отвечаю, это всё потому, что ты не отдал ему еду от Рури! — Хром хлебнул свой кофе, дожёвывая традиционную послеобеденную булочку. — Он пришёл, уставший, злой и голодный, а тут ты со своими разговорами. Надо было накормить сначала… Сэнку закатил глаза. — Да как бы я его кормил, когда он даже видеть меня не хотел? — Ну, цветы же он у тебя взял, — пожал плечами Хром. — Надо было сразу булку в зубы! — Он не ест булки, — вздохнул Сэнку. — Он вообще очень мало ест. Такой дурной… Сэнку снова не спал всю ночь. Пробовал последовать давнему совету Гена с чаем и алкоголем, но безуспешно. Совет прочно ассоциировался с Асагири, а каждая мысль о бывшем соседе разливалась под рёбрами обжигающей тоской. Всю ночь он думал о любви. Почему Ген так разозлился, когда Сэнку попытался признаться в чувствах? Почему так настойчиво утверждал, что Сэнку не может его любить, что всё это его выворачивающее наизнанку, выламывающее кости чувство — не любовь, а максимум — симпатия? Не то чтобы Сэнку был большим экспертом, но, чёрт, он прекрасно осознавал масштаб эмоционального пиздеца, в котором оказался. Будь это просто симпатия, просто влечение — не крыло бы его так сильно, не затмевали бы эти чувства последние остатки разума, он был бы адекватен и дееспособен, а не валялся бы уже почти неделю в абсолютном аффекте. — Слушай, Хром? Можно задать тебе вопрос? — задумчиво произнёс он, глядя, как друг осторожно капает в пробирку необходимое количество раствора. — Мне кажется, из всех моих знакомых, ты самый подходящий человек, чтобы на него ответить. — Мне уже страшно представить, что последует за таким интригующим вступлением, — усмехнулся Хром, потряхивая кистью, чтобы размять пальцы. — Ну, давай, удиви меня. — Есть ли смысл в любви? Тот едва не выронил из рук держатель для пробирок и распахнул глаза. — Ну и вопросы у тебя, Сэнку. Ты к чему это? — Ген сказал, что то, что я к нему чувствую — это не любовь. Я же так не считаю, — Сэнку пожал плечами. — Я как бы понимаю, что вряд ли есть универсальное понятное для всех определение настолько сложному чувству, но, блядь, если мы все так по-разному на неё смотрим, то какой во всём этом смысл? — он вздохнул. Хром поставил все приборы на место и уставился на него, сложив руки на груди. — Я читал о ней ещё в универе, пытался, так сказать, понять природу столь загадочного явления, — задумчиво сдвинув брови, продолжил Сэнку, — и тогда я пришёл к выводу, что любовь — это лишь механизм эволюции. Чаще всего мы влюбляемся в тех, кто не похож на нас. Или в тех, у кого есть то, чего нам самим не хватает, и потому они кажутся нам привлекательными. Так природа в расчёте на потомство компенсирует дисбаланс и увеличивает шансы на выживание вида. Ей неважно, насколько человеку при таких условиях будет комфортно. Так же, как и отдельному индивиду наплевать на эволюцию. Единственное ценное для человека, что есть в любви — это те эмоции, которые она дарит. Ощущение счастья. Вот только… у меня там пока только боль, знаешь? Счастья не завезли. Но это у меня. Выборка нерепрезентативная. И потому я хотел бы спросить у тебя, как у человека, чьему мнению я доверяю. Скажи, есть ли смысл бороться за эту вашу любовь? Или, может, лучше… просто растоптать в себе это чувство, если оно приносит только боль? Хром отвёл взгляд, чуть покрасневший, явно немного смущённый этим разговором, но понимающий, что Сэнку спрашивает совершенно серьёзно. — Это, конечно, зависит от ситуации, — наконец ответил он, присаживаясь на стул рядом с ним. — Но если говорить в общем, то да — за любовь стоит бороться. Она не всегда приносит радость. Но это лучшее, что есть в жизни. — Лучшее… что есть в жизни? — едва слышно повторил Сэнку. — Почему? Хром неловко почесал затылок. — Ну… Как бы тебе это объяснить. Помнишь, у нас провалилось важное испытание прямо накануне защиты перед грантовой комиссией? — Сэнку кивнул. — Я же тогда сам сильно накосячил и места себе не находил. Думал — ну, всё, кранты, мир рухнул, хоть вешайся. Пришёл домой, а там Рури, — он улыбнулся такой мягкой улыбкой, что Сэнку не выдержал и улыбнулся вслед за ним. — Моя милая, чудесная Рури. Обняла меня, задала пару вопросов, и мир вернулся на место. И решение нашлось, стоило только выдохнуть и почувствовать, что кто-то в меня верит. Я это к тому, — хмыкнул он, глядя на растерянный взгляд Сэнку, — что любовь… она даёт опору. Я не могу опустить руки, когда знаю, что в меня верят. Я не могу сдаться, когда у меня есть человек, за которого я готов порвать горы и свернуть глотки, или как там говорят… Любовь вдохновляет, любовь дарит силы, любовь даёт смысл. Я достиг всего того, чего достиг, потому что хотел, чтобы Рури обратила на меня внимание. А когда она обратила — я стал пахать ещё больше, чтобы она улыбалась и была со мной счастлива. И это не что-то нездоровое, потому что я знаю, что если я оступлюсь, она меня подхватит. Она мой тыл, мой свет… И даже если бы у нас не срослось, знаешь, если бы она отвергла меня тогда, — он снова улыбнулся, — я бы не сдался. Потому что это мне надо. Меня это делает счастливым. Когда она улыбается, смеётся, здорова и счастлива. Я был бы её другом, я был бы рядом. Но она со мной, и я самый счастливый человек на земле. Любовь — это лучшее, что есть в моей жизни, Сэнку. Сэнку чувствовал онемение в кончиках пальцев. — Спасибо. — Не за что, чувак, — скрывая неловкость, усмехнулся Хром. — Если появятся ещё вопросы, ты знаешь, где меня найти. ••• Навязчивое, очень стойкое и яростное ощущение, что нужно срочно что-то делать, не давало Сэнку покоя. Его обуревали сложные чувства. С одной стороны, казалось, вся его суть, всё его существо желало вернуть Гена — его доверие, его присутствие, его расположение, да что там — хотя бы возможность видеть его, хотя бы изредка, хотя бы не вызывать в нём раздражения… С другой стороны — Ген буквально его послал. Прямым текстом. На хуй. Рациональным было бы предположить, что Гену вот это всё не нужно. Рациональное тщательно игнорировалось. — Он ведь не сказал тебе «иди на хуй и никогда больше ко мне не подходи», — разглагольствовал Рюсуй, когда Сэнку собрал после работы целую общественную комиссию по решению критически важных ситуаций. — Он сказал «время — два часа ночи, я устал, и потому — иди на хуй». Это два разных посыла! — И ещё он сказал, что желает тебе счастья! — добавил Хром. — Ну, откровенно говоря, вряд ли он прям вот это имел в виду… — Рюсуй с сомнением поджал губы. — Но он взял цветы! Это хороший знак! — Ага. А делать-то мне что? — фыркнул Сэнку. — Всю эту диванную аналитику нашего разговора я и сам себе наанализировал десять раз. Оно не помогает. — Ну, как это — что делать? — Хром посмотрел на него так, будто Сэнку признался в крайней степени умственной отсталости. — Действовать, конечно! Нанами кивнул. — Именно. Такого, как Ген, ты красивыми словами не подкупишь. В самом начале он ещё, может, и мог повестись на твоё тупорылое мычание, но сейчас надо действовать, братан! Ну, и Сэнку решил действовать. Правда, ни дорожной карты, ни даже скудненького плана у него не было, да и импровизация никогда не была его сильной стороной, но зато всё это с лихвой компенсировалось энтузиазмом. Наступил день «икс» — тот, который был ещё Геном помечен красным кружочком в настенном календаре, — премьера первого большого шоу Менталиста. И у Сэнку был на него билет. В первую очередь он заказал Гену внушительных размеров букет диких паслёнов. Как-то раз тот выпытывал у Кимико её любимые цветы, и сам невзначай выдал свои. А Сэнку, вот, покопался в чертогах своей очень избирательной памяти и выковырял оттуда этот факт. Затем он заявился к нему на концерт. Его место было одним из лучших — на третьем ряду в самом центре зала, — и он был уверен, что в этой точке Ген вполне был способен увидеть его со сцены. Третьего пункта в плане не было. Точнее, был, но задача «сидеть на месте и молча пялиться на Гена» не казалась Сэнку каким-то деятельным действием, и он вошёл в режим ожидания. Зал был полон. Вокруг была какая-то торжественная суета — ещё бы, популярное у японцев христианское Рождество считалось порой волшебства и сюрпризов, и шоу иллюзий от обаятельного фокусника выглядело на этом фоне идеальным видом семейного досуга. Погас общий свет, включились софиты, и на сцену вышел Менталист. У Сэнку перехватило дыхание. Движения Гена, абсолютно уверенного в себе и будто плывущего в своей родной стихии, который наслаждался аплодисментами и вниманием толпы, были грациозными и размеренными, без суеты, но с большим достоинством. На красивом лице, сияющем широкой и яркой улыбкой, даже под слоем грима виднелась тень усталости — конечно, не знай Сэнку его так хорошо, он бы этого никогда не заметил, но он знал. Последние месяцы Ген пахал, как проклятый, ради вот этого грёбаного момента, и, каким бы счастливым он ни был сейчас, все потраченные усилия и бессонные ночи не могли просто взять и исчезнуть бесследно с его лица. Но, что бы ни — сегодня Ген был настоящей звездой, и весь его вид оставался убийственно элегантным. Ему безумно шли и эти белые атласные перчатки на длинных пальцах, и модный укороченный пиджак с фиолетовыми лацканами, и выглядывающий из-под пиджака сиреневый костюмный жилет, подчеркивающий изящную стройность его худощавой фигуры. И высокий воротник накрахмаленной белой сорочки, от которого длинная тонкая шея казалась ещё грациознее. И даже подведённые чёрным бездонно-сизые кошачьи глаза, от взгляда которых у всей женской и немалой части мужской аудитории начинали стремительно течь слюни, а мысли устремлялись во вполне понятном направлении. Ну, насколько Сэнку мог судить об остальных по собственным телесным реакциям. Ещё больше жара поддавали узкие чёрные брюки из блестящей костюмной ткани, которые плотно охватывали ровные, бесконечно длинные ноги, почти не оставляя простора воображению, и так сильно подчёркивали упругий округлый зад, что это было бы натурально на грани неприличия, если бы не длинные фалды его пиджака, которые хоть сколько-то сдерживали все бесстыдные фантазии собравшихся зрителей. Даже не догадываясь, какие мысли бродят в голове у наблюдающего за ним бывшего соседа, Ген с широкой улыбкой поприветствовал зал и начал своё шоу. На сцене в лихом сальто появилась изящная ассистентка в коротком розовом платье, такая, что Сэнку, грешным делом, подумал, не через постель ли она попала к Гену на работу. Ген галантным жестом спрятал её в зеркальный ящик, откуда-то полился густой фиолетовый дым, и волшебство началось. Сэнку взирал на происходящее, затаив дыхание и широко распахнув глаза. Какие-то фокусы он понимал, о секрете каких-то догадывался, но было в представлении и то, от чего даже его учёный мозг закипал в агонии. Зрители рукоплескали, и Сэнку, уложив букет на колени, аплодировал так же отчаянно и восторженно — едва ли не громче всех. Момент, когда Ген заметил его в зале, Сэнку прочувствовал всей кожей. Он сам не понял, что произошло, но внезапно его блуждающий по сцене взгляд врезался в пару сизых океанов, и время остановилось. Ген смотрел на него. Он смотрел на Гена. Казалось бы, искра, буря, безумие? Да чёрта с два. В глазах Менталиста плескался такой ужас, что Сэнку вмиг пожалел о решении сюда заявиться. Как Ген в тот момент не выронил реквизит из рук, Сэнку натурально не понял. Вот, в чём крылась его настоящая магия. Ген моргнул, нахмурился, ещё раз окинул Сэнку взглядом и всё оставшееся время тщательно не смотрел в его сторону. Ну, что ж за пиздец-то такой! Впрочем, а чего Сэнку ожидал? До финала шоу он досидел в состоянии тотального нервяка, но, вот, финальный номер с наручниками и шипами отгремел, Менталист со своей ассистенткой и несколькими танцорами вышли на поклон, и зал взорвался аплодисментами. Ген улыбался всё так же широко и лучисто, показал пару дурацких маленьких фокусов «на бис», и Сэнку, вместе с многими другими гостями шоу, поспешил к сцене, чтобы вручить артистам цветы. Собрав в кулак всю свою волю, он смотрел прямо на Гена, протягивая ему паслёны с желанием хотя бы просто ещё раз пересечься взглядом с этим невозможными кошачьими глазами, но тот настойчиво игнорировал присутствие Сэнку, улыбаясь и фотографируясь с кем угодно вокруг, кроме него. В какой-то момент Ген что-то шепнул своей ассистентке, и та, лукаво ухмыляясь со словами «ах, как вы узнали, что это мои любимые цветы?» забрала у Сэнку букет. Было бы как-то совсем уж глупо спорить с милой девушкой, и Сэнку, буркнув ей ворчливое «спасибо за шоу», поспешил убраться оттуда куда подальше. Не то чтобы он на что-то рассчитывал, но надеялся. Хотя бы один тёплый взгляд, хотя бы мимолётное ощущение, что он сделал что-то правильное… Но — нет. Нельзя было опускать руки. Наивно было полагать, что очередной букет поправит ситуацию, но, возможно, — только возможно! — сам факт, что Сэнку был здесь, мог бы добавить пару очков в копилку его искупления? Нет? Ну, он пытался! Сэнку обессилено потёр глаза, прислонившись к двери лифта. Он забрёл в свой опустевший дом, и, сбросив обувь, рухнул на диван, который тоже казался пустым и неуютным без пледов и ярких дурацких подушек, которые Ген бессистемно раскидывал. Только сиреневое пятно геновой толстовки, что лежала на подлокотнике заблудшим кусочком тепла, создавало хоть какое-то ощущение жизни. Сэнку вздохнул, схватил её и уткнулся в неё лицом. Толстовка всё ещё была ужасно пыльная, и по-хорошему надо было бы её постирать, но стирка бы точно уничтожила все отголоски пряного запаха мягкой фарфоровой кожи, и Сэнку не решился на настолько отчаянный шаг. Пусть пахнет пылью, если в этой пыли ещё чувствуется присутствие Гена. При мысли о нём в грудине снова тоскливо заныло. Ген сегодня был просто чарующим. Но, чёрт возьми, побывав на его концерте, Сэнку сумел осознать масштаб вложенных в это шоу усилий. Насколько он знал, у Гена не было какого-то специально обученного организатора — по крайней мере, пока, — и он руководил всем процессом сам. Безусловно, это вызвало восхищение. Вспомнилось, как сильно Ген из-за этого своего шоу переживал, как говорил «вся моя карьера на кону, а я чувствую себя ничтожеством, у которого нихрена не получается», и Сэнку вдруг очень захотелось сказать этому удивительному, увлечённому и невероятно профессиональному человеку, какой он молодец. Как здорово он постарался. Как он может гордиться собой… Сэнку достал телефон. Я: «Это было отличное шоу. Весь зал был в восторге, я сам видел. У тебя получилось создать настоящее волшебство!» И, немного подумав, добавил. Я: «Ты можешь собой гордиться. По крайней мере, я тобой горжусь.» Спустя долгие сорок минут, когда Сэнку уже и не думал, уже даже не надеялся, что Ген вообще прочитает его послание, телефон пиликнул уведомлением. Асагири Ген: «Спасибо!» Одно короткое слово, но от него по венам будто пустили веселящий газ — как тогда, в тот день, когда в третьем классе Сэнку впервые удалось извлечь ДНК из собственной слюны, спирта и ананаса. Восторгу-то было! Бьякуя тогда подарил Сэнку его первый микроскоп… ••• На следующий день Сэнку снова пришёл на концерт с букетом. И снова вручил его ассистентке — ту, как он выяснил, звали Хомура. Они даже перекинулись с ней парой слов. Судя по взгляду Хомуры, она явно что-то знала, и, возможно, даже передавала что-то Гену, и потому Сэнку решил вложить в букет записку — «Ты проделал феноменальную работу, Менталист!». На третий концерт билетов было уже не достать, но Сэнку изловчился и выкупил один втридорога прямо у входа. Почему-то казалось отчаянно важным мелькать здесь каждый день. У Гена ведь было пять концертов подряд… Ген на него всё ещё тщательно не смотрел, но в уголках его губ таилась крошечная насмешливая улыбка, такая, будто всё это демонстративное игнорирование уже превратилось в какую-то странную игру, и Сэнку не собирался отказываться от мысли, что это можно считать прогрессом. На третий букет Хомура передала Сэнку записку в ответ — написанную знакомым витиеватым почерком. «Ты знал, что на языке цветов паслёны означают «лжец»?» Сэнку не знал. И не очень понял, что Ген хотел этим сказать. На четвёртый концерт попасть уже совсем не получалось — Ксено уже готов был подмешать цианид ему в сахар, если Сэнку ещё раз сбежит с работы, не доделав отчёт в конце календарного года. Сэнку и сам понимал, что в край охамел, и, вообще-то, сам себя бы уже трижды червертовал, но, блядь, он в жизни столько чувств за раз не испытывал, вдруг и не доведётся больше?! Поэтому и сбегал. А теперь вот, сидел, пилил отчёт. За себя и за Ксено. — Братан, ты чёт какой-то слишком нервный, как чихуахуа под мефедроном, — заливая в себя третий энергетик, заметил Рюсуй. Сэнку хмыкнул. Тот и сам выглядел не лучше — для руководителя финансового отдела конец календарного года был событием даже более экстремальным, чем для заведующего лабой. Все подчинённые Нанами вообще походили на зомби, но даже Рюсуй, при всём своём типичном сиянии, напоминал позавчерашний персик. — Как там твой прогресс в бушующем море личной жизни? — он похабно поиграл бровями. Сэнку закатил глаза и хлебнул кофе. — Вчера он передал мне записку через ассистентку. А два дня назад ответил на смс «спасибо». Возможно, сегодня он бы даже на меня посмотрел, но концерт уже начался, а я, как ты видишь, здесь. Хром поднял голову от монитора. — Не понял, а ты что, тупо ходишь к нему на шоу и всё? — Ну, да? — Сэнку моргнул. — О… — Что — о? Хром пожал плечами. — Ну, это лучше, чем ничего, конечно… — А что ты мне ещё предлагаешь? — вскинул руками Сэнку, раздражаясь буквально с пол-оборота. — Я пытался с ним поговорить, но он буквально меня послал! Рюсуй задумчиво почесал подбородок. — Зная тебя, разговор был чем-то типа «пук-пук, сорянчик, был не прав, но ты, если честно, сам виноват». Хром хохотнул. — С «был не прав» ты погорячился! — Ха! Точно, там наверняка было бы что-то типа «прости, что ты такой тупой и ни хрена не понимаешь»! — Нанами аж засиял от возможности постебаться над Сэнку. Мудила. — Да-да-да, «ты сам во всём виноват, и у меня есть пятьдесят восемь конкретных примеров, когда, как и почему…», — Хром сделал вид, что раскрывает длинный свиток пергамента, Рюсуй заржал в голос, хрюкая что-то вроде «точно, точно!», и Сэнку застонал, запрокинув голову назад. — Я веду себя не так! — Да, — кивнул Рюсуй. — Ты ведёшь себя ещё хуже. — Вы чё, охренели? Хром примирительно развёл руками. — Сэнку, ну, давай честно, ты не мастак в признании ошибок, — он улыбнулся, — да и в извинениях в целом. Мы-то к тебе привыкли уже и знаем, что твои истинные чувства спрятаны внутри и проявляются в других вещах — ты заботливый друг, надёжный товарищ, ты готов хоть весь мир в камень превратить ради близких, вот только Ген это вряд ли знает. Он опирается на твои слова и поступки по отношению к нему, и ни то, ни другое, честно говоря, не особо вселяют надежду на твою адекватность. Рюсуй согласно хмыкнул. — То, что ты успел сделать для него хорошего, сейчас, наверное, кажется ему издевательством. Или просто затерялось на фоне последних новостей, так сказать… — И как мне быть? — Тебе нужно действовать масштабнее! — Нанами развёл руками во вдохновляющем жесте. — Есть у меня одна идея… ••• Спустя два часа по окончании концерта, на который Сэнку не попал, разобравшись со всеми отчётами, они с Рюсуем уже стояли у маленькой семейной гостиницы. Подкупив уже знакомую девушку с ресепшена очередной шоколадкой, Сэнку выяснил, что постоялец Асагиридзава из номера 204 уже вернулся, а значит, очередную сомнительную идею Рюсуя вполне себе можно было реализовать. — Ты всё запомнил? — спросил тот, устроившись за кустами туи так, чтобы его не было видно из окон Гена. — Если что, я буду тебе подсказывать, что говорить! — Да уж надеюсь, не придётся, — фыркнул Сэнку. Под кожей кипела залихватская бравада. Кричать под окнами у любимого человека — это было что-то, чего он точно не ожидал, что когда-нибудь в жизни будет делать, но вот он здесь. Нанами утверждал, что нужно действовать шире, ярче, громче — например, петь серенады и залезать в окна, — но Сэнку отверг и пение, и нарушение правил техники безопасности. Тогда Рюсуй предложил вариант попроще — не петь, а просто громко говорить, — и если Сэнку не справится с речью, то Нанами его подстрахует. Идея была, конечно, сомнительная. Терять, в целом, было нечего. Сэнку выдохнул, кинул последний взгляд на Рюсуя, который, радостно улыбаясь из кустов, показывал ему большой палец, и набрал в лёгкие побольше воздуха. — Ген! Ген, волшебным образом, в окне не появился. — Ген! Ты слышишь меня? Заиграла романтичная музыка, и Сэнку закатил глаза. Ну просил же он Рюсуя без лишней драмы, ну! — Ген! Сэнку стоял под фонарём, утопая в луже света на снегу, и выжидал. В окне, которое, по всем его расчётам, относилось к номеру Асагири, точно горел свет. Оно даже было немножечко приоткрыто, а значит, в комнате на втором этаже точно всё было слышно. Когда Сэнку уже почти отчаялся, за стеклом, наконец, показались знакомая двухцветная макушка и удивлённый взгляд сизых глаз. — Сэнку-чан? — Ген открыл окно, нахмурившись и посильнее закутавшись в свитер. — Какого- — Ген, прости меня! — выпалил Сэнку. — Я помню, что я уже прощён, но я перед тобой бесконечно виноват. И знай — ты дорог мне. Ты нравишься мне. Мне нравится в тебе всё! — Сэнку бросил на Рюсуя быстрый взгляд, и тот взмахнул ладонью, чтобы он продолжал. — Мне нравится, что ты мёрзнешь, когда на улице 22 градуса. Мне нравится эта морщинка, что появляется у тебя на переносице, когда ты сердишься. Мне нравится, как сияют твои глаза, когда ты смеёшься. Мне нравится, когда ты драматично рассуждаешь о кино. Мне нравится, как ты пахнешь. Мне нравится, что перед сном я хочу поговорить именно с тобой… Ген не выдержал, как-то очень насмешливо фыркнул и в итоге совсем рассмеялся. — Сэнку-чан, это что, финальный монолог из «Когда Гарри встретил Салли»? — Нет? — соврал Сэнку. — Эээ… мне правда всё это нравится, и… — он зыркнул на Рюсуя, который что-то лихорадочно жестикулировал ему из своего куста, и вздохнул. — …Ну, отчасти. Я знаю, что это твой любимый фильм. Кисло усмехнувшись, Ген склонил голову в бок, приглядываясь к кустам туи. — Рю-чан, ты ли это? Сэнку запротестовал. — Нет! Ген, я серьёзно, выслушай- — Рю-чан, выходи, я тебя вижу, — вздохнул Асагири. Когда реакции не последовало, он сердито повысил голос. — Рюсуй, вылезай! — Нанами послушно выполз из своей засады и встал рядом с Сэнку, запрокинув голову вверх. — Ну и что вы тут устроили? — Акт искупления! — Я же сказал, что Сэнку прощён… — А нам не надо, чтобы ты его опять прощал, — возразил Рюсуй, — нам надо, чтобы ты понял его чувства! Ген окинул Сэнку скептичным взглядом. — А он может говорить о своих чувствах без суфлёра? Ну, пиздец! Вот Сэнку как знал, что нельзя снова слушать Нанами! Вот же он мудила белобрысая! Вот же- — Бля, Ген, извини! Я просто- — Это я подсказал ему, что «Когда Гарри встретил Салли» твой любимый фильм, — Рюсуй отчаянно пытался ему помочь, но, судя по скептичному взгляну Гена, сделал только хуже. — Молодец, Рю-чан, в этой викторине ты победил, возьми с полки пирожок! — Ген, дружище, ну серьёзно, ты бы знал, как этот додик по тебе убивается- Ген усмехнулся. — Когда этот додик научится формулировать самостоятельные словесные конструкции без опоры на дурацкие монологи из фильмов 80-х, тогда и поговорим! — он принялся закрывать окно, и Сэнку рванул с места. — Ген! Нет, стой! — ДА ВЫ ЗАТКНЁТЕСЬ СЕГОДНЯ ИЛИ НЕТ? Я СЕЙЧАС ПОЛИЦИЮ ВЫЗОВУ! — из окна первого этажа вывалился разъярённый мужчина, и им пришлось в срочном порядке объясняться с гневным постояльцем гостиницы. Когда Сэнку снова взглянул на нужное окно, Гена там уже не было, и даже свет окончательно погас. Он повернулся к Рюсую с каким-то остервенелым отчаянием. — Блядь! Ну почему! Почему у меня всё всегда получается через жопу?! Но Нанами, почему-то, его отчаяние не разделял, а наоборот, сиял, как последний идиот. — Да круто же всё получилось, братан! Отличный результат! — Если ты, блядь, сейчас скажешь, что отсутствие результата — это тоже результат, я- — Нет, я не об этом! — Рюсуй фыркнул. — Ты вообще его слушал? Ген сказал буквально «когда он научится говорить, тогда и поговорим»! Сэнку горько усмехнулся. — Ну, то есть, блядь, никогда? — Не ставь на себе крест, братан. Он не отрицает саму возможность разговора, а значит, надо просто разобраться с деталями… ••• — Вы сделали что? — уже через 20 минут Рюсуй наливал Сэнку виски у себя на кухне, чтобы отметить совершенный во имя любви подвиг (и законченный вовремя годовой отчёт). Уставший Укё потягивал какой-то седативный чай и смотрел на них, как на дебилов. — Я отказываюсь верить, что вы двое до такого додумались, — он вздохнул. — Ладно, Рю, но ты-то… — А почему это я всегда «ладно»? — возмутился Нанами. — Я что, самый отбитый? — Ты самый авантюрный, милый, — Укё улыбнулся. — И, ну, да, самый отбитый тоже. Но как вы вообще от мысли «Гену нужны не слова, а поступки» сумели прийти к грёбаной серенаде? — Это была не серенада, это- — Да-да, я понял, — отмахнулся Укё. — Я, честно говоря, даже не знаю, что хуже… Сэнку хлебнул виски. — Объясни, что во всём этом не так. Я чувствую, что что-то не вяжется, и Ген хочет другого, но я правда не понимаю, что именно. — И с тобой всё это работало, — проворчал Рюсуй, покатав в бокале кубики льда. — Уж я-то шарю в любовных делах… Укё мягко улыбнулся. — Со мной это работало, потому что у меня не было проблем с доверием к тебе, глупый. Ты просто казался мне поверхностным жиголо, без какого-то подвоха. А с Геном… — он пожал плечами, — ситуация совсем другая. Он вообще такой человек, знаешь… Из тех, кто безжалостно вычёркивает людей из жизни. Я не понимаю, как в нём это сочетается — безапелляционная вера в лучшее в людях и абсолютная непримиримость к предательству. Он когда-то говорил, что второй шанс нужно заслужить, что просто так такое не даётся… — Так а как его заслужить-то, этот второй шанс?! — Сэнку хлебнул виски, закашлявшись от какого-то совсем уж отчаянного вздоха. Укё с мягким смешком похлопал его по спине. — Ну… Всё это время ты пытался чем-то его впечатлить, но ему не нужны красивые жесты, Сэнку. Ему нужны настоящие поступки. Человечность, понимаешь? — Укё снова пожал плечами. — Ты поступил с ним так, будто его чувства ничего не значат, но Ген невероятно чуткий человек. Не пытайся его впечатлить демонстративными проявлениями, попробуй… проявить заботу? Рюсуй задумчиво почесал затылок. — Хром всё-таки был прав. Надо было просто его накормить… Сэнку хмыкнул. Что он знал о Гене такого, что помогло бы ему проявить к нему заботу? Идей было не то чтобы много. Наверное, самым простым в реализации и правда была еда. Методом пыток и словесных манипуляций, он убедил Укё узнать, когда и во сколько у Гена проходят репетиции. На следующий день Сэнку вооружился горячим раменом от Рури и небольшой запиской «Я очень надеюсь, что однажды ты захочешь со мной поговорить, но пока — пожалуйста, не забывай обедать». Он неловко мялся в холле концертного зала под дверью, пока, наконец, оттуда не выглянула Хомура, и Сэнку не вручил ей пакет с едой. — Чем же ты так провинился перед ним, — лукаво хмыкнула ассистентка, — что так отчаянно вымаливаешь прощение? — Да я, если честно, и не надеюсь ни на какое прощение, — Сэнку горько улыбнулся, задумчиво глядя куда-то вдаль. — Я просто… Не знаю. Он очень дорог мне. Я чувствую, что так правильно. Хочу, чтобы ему было хорошо. Не очень понимаю, как, но… пусть хотя бы ест регулярно? Хомура кивнула. — У него правда с этим проблемы. Я прослежу, чтобы он пообедал. — Спасибо. На следующий день Сэнку решил повторить процедуру. Наступило 31 декабря — последний день календарного года. Утром в лабе Ксено раскупорил шампанское и отпустил всех сильно раньше — подозрительно весёлый и крайне довольный собой. Сегодня у Гена был последний концерт перед небольшим перерывом на каникулы. Сэнку не представлял себе, каково это — пять дней подряд давать претенциозные шоу с полной отдачей и аншлагом зрителей, его социальная батарея села бы ещё где-то на этапе подготовки. Наверное, Ген очень устал. Рури передала ему очередной набор для ментальной реанимации вечно голодного фокусника, и Сэнку снова поехал в его шоу-холл, словно к себе на работу. Честно говоря, он уже вообще ни на что не рассчитывал. Он просто делал это, потому что не мог не делать — что-то жгучее, ядрёное внутри него вцепилось в саму мысль, что этот человек в жизни Сэнку отчаянно важен, и не давало успокоиться и отпустить. Казалось, если Сэнку упустит ещё и Гена, то уже никогда не нащупает то ощущение лёгкого искрящегося счастья, которое наступало только рядом с ним и только из-за него. Он ожидал, что из зала снова выглянет Хомура, но… — Сэнку-чан? — невыразимые кошачьи глаза сверкнули удивлением, и Сэнку чуть не скончался на месте от остановки сердца. — Ты- Сэнку протянул ему пакет с едой. — Это тебе. От Рури. Это моя кузина, жена Хрома. Сестра Кохаку. Ну Кохаку ты… — он запнулся, стремительно краснея, — …помнишь, наверное… Ген кивнул. — Помню. Что ж… Передай Рури моё «спасибо». — Передам. Я просто… хотел, чтобы ты поел. Знаю я тебя, заработаешься до голодного обморока, если какой несчастный кусок хлеба сгрызёшь, и то хорошо…. — Сэнку неловко почесал затылок. — А работаешь ты много. Каждый день аншлаг, и шоу потрясающее. Я не мог оторвать от тебя глаз. Честное слово, несколько твоих фокусов я так и не понял! Ген чуть усмехнулся и отвёл взгляд, но по тому, как тепло замерцали его сизые глаза, отражая притаившуюся в уголках губ улыбку, можно было понять, что ему было приятно это слышать. — Спасибо, Сэнку-чан, я… старался. «Кажется, мне и правда наконец-то удалось его порадовать, — подумал Сэнку, ощущая, как его собственное сердце наполняется сладким томлением от одной этой мысли. — Кто бы мог подумать, что это будет приносить так много удовольствия?..» — Слушай, Ген, я… — какая-то неясная бравада от вида этой крошечной улыбки заставила Сэнку снова рискнуть и попробовать поговорить. — Я знаю, что ты не хочешь меня слушать, но- — Я хочу. Сэнку моргнул. — Что? Ген устало пожал плечами. — Я вижу, что ты делаешь, Сэнку. И не могу отрицать, что эта твоя осада… чешет моё эго, скажем так. Какие у тебя планы на новогоднюю ночь? Новогоднюю ночь? Что?! Сэнку точно не спит и адекватно воспринимает происходящее?! — Эээ… да не знаю, я даже как-то не думал… — Я просто к тому, что мы могли бы поужинать после концерта. Зайти куда-нибудь, где будет место. Поговорить, — Ген снова отвёл взгляд, поджимая губы. — Я слишком устал, чтобы как-то что-то отмечать, но я бы хотел немного выдохнуть. И… ну, у всех моих знакомых свои дела в праздничную ночь. А я не уверен, что хочу быть совсем уж один. — Я зайду за тобой после концерта. Ген улыбнулся. — Хорошо. И спасибо тебе за паслёны. Как ты узнал, что это мои любимые цветы? ••• — Хот-доги — это, вообще-то, самая новогодняя еда, Сэнку-чан! Ген казался просто изнурённым. Сэнку зашёл за ним в десять часов вечера, целый день буквально изнывая от ожидания, но вот он здесь, неловко мнётся у служебного входа концерт-холла, не зная, куда деть руки, что говорить, и как не сгореть от стыда рядом с таким близким, но ставшим таким чужим человеком. Сэнку признался, что не смог нигде забронировать столик, и Ген предложил зайти в отличную круглосуточную забегаловку с хот-догами неподалёку. Сэнку возразил было, что это как-то непразднично, но Ген был с ним не согласен. — Когда я учился в Гарварде, — он принялся объяснять, — у нас каждый год был рождественский бал. После бала почти все разъезжались домой на праздники, и в общежитии нас оставалось всего ничего, жалкие одиночки, покинутые всеми, — усмехнулся он. — Но я обожал то время. Мы с ребятами сбегали из общаги и объедались дешёвыми хот-догами под дорогое пиво. Теперь они у меня прочно ассоциируются с новогодними праздниками. Ни о чём не жалею. Они медленно брели, и то, что Ген не смотрел Сэнку в глаза ощущалось вполне естественным, но всё равно каким-то очень неловким. Но сам факт, что они с Геном о чём-то говорили, спустя столько дней горькой и бессмысленной разлуки… это уже казалось слишком щедрым подарком. Сэнку не собирался отказывать себе в этом неловком и почти незаконном, урванном у судьбы удовольствии. — Отец всегда любил устраивать новогодние посиделки с европейской едой, — выдохнул он, глядя на звёздное небо. — А я никогда не понимал такого веселья. Зачем так много праздников? То Рождество, то Новый год, то день рождения… столько полезного можно сделать, а мы всё празднуем! — Отец — это тот самый мужчина с фотографии? — улыбнулся Ген. — Где он сейчас? Почему ты отмечаешь не с ним? — Он погиб три года назад. Ген широко распахнул глаза. — Оу… прости, я не знал… — Я обычно ни с кем об этом не говорю. Всё в порядке, ты не мог знать, — пожал плечами Сэнку. — Жизнь продолжается. Вот это — твоя хот-дожная? Ген моргнул от внезапной смены темы и закивал головой. — Ага. Нам туда. Даже в небольшой забегаловке было довольно многолюдно, но им удалось урвать два места за стойкой в дальнем углу. Ген с явным удовольствием отогнул от хот-дога салфетку, в которую тот был обёрнут, и Сэнку понял, что не может больше ждать. — Прости меня. Ген вскинул на него уставшие глаза, столкнувшись с напряженным взглядом Сэнку. — Я же сказал… — Я помню, — кивнул Сэнку. — Но я хочу извиниться перед тобой вообще за всё. Не только за ту историю с Кимико. Честно говоря, ты был прав, Ген, я не понимал, почему ты так разозлился в ту ночь. А затем представил себя на твоём месте, и мне стало не по себе от того, что я почувствовал. Шокированный, Ген невольно втянул носом воздух, метнулся взглядом в сторону, словно убеждаясь, что никто из посетителей не обращает внимания на их тихий малопонятный бубнёж, и снова осторожно посмотрел на Сэнку из-под длинных дрожащих ресниц. Сэнку тем временем залился невероятно-смущающим румянцем, обнажая свои чувства так, будто был каким-то ментальным стриптизёром. — Я не знаю, как передать, насколько сожалею о том, как всё вышло. Я всё испортил. Своей неуместной, тупорылой ревностью я превращал нашу дружбу в нечто унизительное для тебя, я не считался с твоими чувствами, я не воспринимал тебя отдельным живым человеком, достойным уважения и собственных выборов, и сам, своими руками, уничтожил единственный шанс убедить тебя остаться со мной. Я это понимаю. В кошачьих глазах замерцали слёзы. — Сэнку-чан… — Позволь мне закончить, Ген, — выдохнул Сэнку, качая головой. Тот кивнул, комично захлопнув рот. — Я не буду оправдываться, просто знай, что я с ума по тебе сходил, мечтал сблизиться с тобой и одновременно ужасно этого боялся. Но ты был потрясающим соседом. Я не хочу, чтобы ты хотя бы на секунду допускал мысль, что это не так. Ты чудесный. Это просто я — асоциальный хмурый сыч, а ты пришёл в мою жизнь и зажёг в ней свет. Спасибо тебе за это, Ген. Мысль, что ты не поверишь мне больше — это худшее наказание, которое могло меня постигнуть. Что я потерял тебя окончательно, и уже ничего не смогу изменить, — голос дрогнул, и Сэнку лихорадочно прочистил горло. — Знаю, ты, скорее всего, думаешь, что я всё коварно подстроил, и я давно упустил возможность доказать тебе обратное, да и к тому же, вместо того, чтобы прийти с повинной, ещё и оскорблял тебя, говорил то, чего ты никогда не заслуживал, потому что сам не сумел справиться со своей болью от того, что ты не можешь быть со мной и никогда не выберешь меня. Так я рассуждал, когда… когда видел тебя и то, как ты открыт в любви. Знаю, что меня это не оправдывает. Ты ведь даже не знал о моих чувствах. Думал, что я тебя ненавижу, боялся меня… Прости, за это мне тоже бесконечно жаль! Я был с тобой груб, а ты не заслужил ни одного грубого слова. Я не знаю, вписывается ли это в твоё понимание уважения, но для меня важно всё, что связано с тобой. Я восхищаюсь тобой. Твоим огромным сердцем, твоей лёгкостью, твоим юмором, твоей способностью каждый миг превратить в праздник… И меньше всего на свете я хотел причинить тебе боль, оскорбить или унизить. Но я это делал, из раза в раз делал, обижал, унижал, нарушал твои границы, теперь я это вижу и понимаю. Прости меня за это. Я так увлёкся своим интересом к тебе, что забыл подумать о тебе и твоих чувствах. Мне очень плохо без тебя, Ген. Очень плохо. Прошу, дай мне шанс всё исправить. Один единственный шанс. Крошечный. Последний. Я никогда больше не подведу тебя, обещаю. Сэнку глянул на Гена взволнованно и тревожно, затаив дыхание, которое совершенно закончилось после этого длинного монолога. А тот сидел, застыв за столом с несчастным хот-догом в руках, и выглядел так, будто у него вот-вот остановится сердце, бледный и с ярким румянцем, рваным поверхностным дыханием и влажными сизыми глазами. Собственное сердце колотилось в груди и, казалось, решило проломить ему рёбра. Воздух горел в лёгких, потому что в какой-то момент Сэнку задержал дыхание и забыл сделать новый вдох. Сэнку, казалось, ещё ни разу в своей жизни не говорил ничего более искреннего, откровенного и до предела честного. И, судя по всему, Ген это понимал. Он, казалось, был не просто растерян, он был потрясён. Он сглотнул, с трудом и очевидным усилием, будто у него комок стоял в горле, не давая дышать. Ген прикрыл глаза ладонью, качая головой, будто не представляя, что ему делать с обрушившимися на его голову признаниями и этим придурком Сэнку заодно. — Знаешь, Сэнку-чан… большую часть своей жизни я искренне считал, что извинениями невозможно что-то исправить. На моей памяти все эти бесполезные мольбы о прощении, как последний крик обречённых, не спасли ещё никого. Но сейчас… — он перевёл дыхание и отхлебнул колу из своего стаканчика. — Я почувствовал, как что-то внутри будто надламывается и освобождается. Я… спасибо, Сэнку-чан. Правда, спасибо. Я даже не знал, что мне было важно это услышать. — Ты прощаешь меня? Ген растерянно пожал плечами. — Я давно простил. Но никогда не думал, что… что… я не знаю, чёрт, — он опустил взгляд, — я простил тебя, но второй шанс — это… это… Сэнку осторожно, украдкой, так, будто его жест мог разрушить что-то невероятно хрупкое, дотронулся до его ладони. — Я не давлю на тебя и не жду ничего. Даже если ты решишь, что я не заслуживаю второго шанса, я просто хотел сказать тебе это всё. Потому что ты заслуживаешь знать о моём восхищении. Всё хорошее, что я говорил тебе за всё это время, каждое слово — всё было правдой, и я искренне так считаю. Ген сглотнул. — Хорошо… — И… У меня день рождения 4 января, — неловко начал Сэнку. — Мы едем большой компанией в домик в горах, лыжи, вкусная еда, воздух, там даже онсэн есть… — Ген растерянно взглянул на него, и Сэнку поспешил объясниться. — Я к тому, что ты явно очень устал, а это хорошая возможность бесплатно отдохнуть. Там будет Укё и Рюсуй, и я обещаю, что никак тебя не побеспокою, я вообще планирую просто сидеть за ноутбуком все три дня. Я не настаиваю, и мне не нужно ни подарков, ничего, просто… я был бы рад… и хотел бы… — он окончательно засмущался и уткнулся лицом в ладони, умирая от неловкости. — Короче, если хочешь, приезжай. Укё знает все подробности. Сэнку казалось, будто он существует на самой кромке реальности, и всё, что он делает — делает будто не он. Его преследовало странное чувство, будто весь его мир вращается вокруг Гена, но сейчас, после того, как он высказал всё, как открыл своё нутро в непривычном откровенном порыве, его взгляд на происходящее будто немного сместился, и он смог увидеть со стороны, насколько странную и уродливую конструкцию представляли собой их с Геном отношения: нагромождение событий, оставивших горький осадок, разговоров, вросших в плоть безобразными бастионами, тонны наслоений мусора, скреплённого цементом обид и претензий. Было даже странно, что на подобном основании смогло прорасти такое чувство, как любовь, но в душе у Сэнку цвела именно она, и он не собирался от неё отказываться. И вот теперь эта конструкция обрушилась: события никуда не делись из памяти, но утратили значение и выпали из расчётов. Уродливая башня развалилась, и Сэнку откровенно не знал, как Ген захочет поступить с обломками. Сам он, конечно, хотел бы построить на их месте что-то новое, хорошее и важное, вот только он не умел ничего строить, и уж точно не мог справиться с такой задачей один. Но если Ген согласится, если даст шанс, Сэнку приложит все усилия, все навыки, все знания, всё… Ген облизнул пересохшие губы. — Сэнку-чан, это всё так внезапно… — Да, знаю, знаю, ты просто подумай! — Сэнку замахал руками, изо всех сил демонстрируя, что он не настаивает. — Это всего лишь предложение. Отказ — это тоже опция. — Я… — он пожал плечами. — Я подумаю.